134

Виды и построение аргументов трагедий Аристофан Византийский часто укладывал содержание трагедии в одну фразу. Предполагают, впрочем, что его аргументы, первоначально более обширные, были сокращены впоследствии. Если это так, то ниже мы употребляем имя «Аристофан» условно, имея в виду этого эпитоматора. Однако нам все-таки кажется, что в деятельности Аристофана, связанной с кодификацией многочисленных рукописей и произведений, — вспомним о множестве изданных им поэтов, о его работе в Александрийской библиотеке, о «Пинаках», которые составлял Каллимах, предшественник Аристофана на посту ее хранителя, — были весьма уместны именно такие, минимальные по объему и максимальные по содержательности аргументы, своего рода «сюжетные заголовки» к драме. Пустившись в безответственные предположения, можно вообразить, что эти аргументы — своего рода аннотации в библиотечном каталоге, предназначенные для читателя, желающего разобраться в сотнях имеющихся трагедий, часто к тому же одинаково озаглавленных; во всяком случае, «аристофановы аргументы» производят подобное впечатление. Таков, например, аргумент еврипидова «Ореста»:

135

Όρεστης δια. την της μητρός σφαγην αμα και υπό των ^Ερινυών οειματοΰμενος και υπό των Αργε'ιων κατακριθεις θανάτω, μέλλων φονεΰειν Έλένην και Έρμιόνην, άνθ' ών Μενέλαος παρών ουκ εβοη-θησε, διεκωλύθη υπό Απόλλωνος. «Оресту, когда он, за убийство матери преследуемый Эринниями и приговоренный аргосцами к смерти, собирался убить Елену и Гермиону и их не смог защитить прибывший Менелай, воспрепятствовал [сделать это] Аполлон». Все причастные обороты в начале предложения являются здесь «дезисом» и только два последних слова— Βιεκωλύθηύπό'Απόλλωνος, «воспрепятствовал АПОЛЛОН» — «лизисом»1. Приведем аргумент того же «Ореста»2, составленный не «аристофановым» методом максимального сжатия, а более умеренным, «ди-кеарховым», и сравним с аристофановым, наглядно показав тем самым процесс «фабулизации»: Όρεστης τον φόνον τον πατρός μεταπορενόμενος ανειλεν Αΐγισθον και Κλνταιμνηστραν μητροκτονησαι δε τολμησας παραγρημα την δίκην εδωκεν εμμανης γενόμενος. Όρέστης διά την της μητρός σφαγην αμα και ύπό των Έρινύων δειμα-τούμενος   1 После собственно аргумента Аристофан давал не менее краткое сравнение «мифа» у данного трагика с его трактовкой двумя другими, например, в аргументе «Финикиянок»: ή μυθοποιία κείται παρ" Αίσγύλιυ εν Επτά. έπί Θήβας πλήν τής Ίοκάστης — «мифическое содержание — у Эсхила в "Семерых", кроме Иокасты» (имеется в виду, что у Эсхила она не действует, а у Еврипида кончает с собой, видя братоубийство сыновей). 2 Scholia in Euripidem / Ed. Ε. Schwartz. Berlin, 1887-1891, repr. De Gruyter, 1966. Vol. I, p. 93.

136

Τυνδάρεω δε τοΰ πατρός της άνηρημένης κατηγορησαντος κατ' αύτοΰ εμελλον κοινην Αργεϊοι φηφον έκφέρεσθαι περι τοΰ παθεΐν τον άσεβησαντα. κατά τύχην δε Μενέλαος εκ της πλάνης ύποστρέφας νυκτός μεν Έλενην είσαπέστειλε μεθ' ήμέραν δε αυτός ηλθε. καΐ παρακαλούμενος ύπό τΟρέστου βοηθησαι αύτώ άντιλέγοντα Τυνδάρεων μάλλον ηύλαβηθη. λεχθέντων δε λόγων εν τοις οχλοις έπηνέχθη τό πλήθος άποκτείνειν Όρέστην. ** έπαγγειλάμενος αυτόν εκ τοΰ βίου προίεσθαι- συνών δε τούτοις ό Πυλάδης ό φίλος αύτοΰ συνεβούλευσε πρώτον Μενελάου τιμωρίαν λαβείν Έλενην άποκτείναντας. αύτοι μεν οΰν έπι τούτοις έλθόντες διεφεύ- σθησαν της ελπίδος θεών την Έλενην άρπασάντων ^Ηλέκτρα δε Ερμιόνην έπιφανεΐσαν εδωκεν εις χείρας αύτοΐς ol δε ταύτην φονεύειν εμελλον. επιφανείς δε Μενέλαος και βλέπων εαυτόν άμα γυναικός και τέκνου στερούμενον ύπ' ' αυτών επεβάλετο τά βασίλεια πορθεϊν. ol δέ φθάσαντες ΰφάφειν ηπείλησαν. επιφανείς δέ Απόλλων Έλενην μεν εφησεν εις θεούς διακομίζειν ^Ορέστη δε Ερμιόνην έπέταζε λαβείν Πυλάδη δε 'Ηλέκτραν συνοικισαι καθαρθέντι δέ τον φόνον "Αργούς άρχειν. Орест, мстя за смерть отца, убил Эгисфа и Клитемнестру; дерзнув совер- шить матереубийство, και ύπό τών Αργε'ιων κατακρι- θεις θανάτω, μέλλων φονεύειν Έλενην και Ερμιόνην, ανο' ών Μενέλαος παρών ούκ έβοηθησε, διεκωλύθη ύπό Απόλλωνος. (перевод:) Оресту, когда он. за убийство матери

137

он сразу понес кару за это, впав в безумие. Когда Тиндарей, отец убитой, обвинил его перед судом, аргосцы собирались общим голосованием решить, как наказать нечестив- ца. Так случилось, что в это время Менелай, вернувшись из скитаний. ночью послал вперед Елену, а днем прибыл и сам. Когда Орест стал просить его помочь ему, выступив в суде против Тиндарея, Менелай весьма опасался <сделать это>. После того, как были произнесены речи перед народом, толпа устремилась убить Ореста. ... объявив, что сам уйдет из жиз- ни; Пилад же, его друг, бывший при этом, посоветовал ему сначала отомстить Менелаю, убив Елену. Когда они собирались сделать это, их ожидания были обмануты, потому что боги похитили Елену; Электра же отдала в их руки явившуюся Гермиону, и они собрались убить ее. Явившийся Менелай, увидев, что он лишился и жены, и дочери, устре- мился разрушить дворец; они же, опередив его, угрожали поджогом. Явившийся Аполлон сказал, что Елена перенесена к богам, Оресту же приказал взять в жены Герми- ону, Электру выдать замуж за Пилада, и, очистившись от скверны убийства, стал править в Аргосе. преследуемый Эринниями и приговоренный аргосцами к смерти, собирался убить Елену и Гермиону и их не смог защитить прибывший Менелай, воспрепятство- вал [ сделать это] Аполлон.

138

Трагедия безумных и бесплодных порывов страсти, «Орест» весьма мало соответствует аристотелевским требованиям закономерности фабулы, ее развития из себя самой; не вытекает из предшествующего действия ни прибытие Менелая, ни решение Ореста о мести, ни исчезновение Елены, ни явление Аполлона; похоже, Аристофану стоило немалых трудов выделить здесь «дезис» и «лизис». Нам кажется, что аргумент Аристофана очень удачно справляется с капризной фабулой «Ореста». На ее примере можно показать, каким представляется нам идеальный процесс «фабулизации». Анализ непонятной фразы начинается с поиска подлежащего и сказуемого; в трагедии «подлежащее» обычно уже дано: это имя главного героя, совпадающее с названием, — «Орест». Оно будет стоять в начале. Где же «сказуемое» (то есть лизис), которое мы поставим в конце? «Фабула — состав событий, действий» (утверждают Аристотель и здравый смысл); что же произошло в «Оресте»? Автор «дикеархова» аргумента (позволим себе дальше без оговорок называть его Дикеархом) в конце просто перечисляет веления Аполлона, не связывая их с предшествующим. Но ведь требуется не распоряжение, а действие, при этом действие, разрешающее некую ситуацию или вытекающее из нее; что же сделал Аполлон? Сплошь и рядом лизисом в трагедии является убийство; в «Оресте» намечается убийство Елены и Гермионы, и ему-то и не дает свершиться явление «бога из машины»; помешать убийству — это и есть действие Аполлона. Так мы получаем лизис — «воспрепятствовал Аполлон», а перед ним будет стоять то, чему он воспрепятствовал: «убить Елену и Гермиону». Это конец аргумента, и через все его протяжение он связан с началом жесткой логической и синтакси-

139

ческой связью (в оригинале стоит тяжеловатая по-гречески и совсем невозможная по-русски конструкция «Орест ... был воспрепятствован Аполлоном» ). Эта связь — стержень аргумента; теперь нужно найти то, что он скрепляет, то, из чего вытекает лизис. Почему Орест решил убить Елену и Гермиону? У Дикеарха получается, будто просто потому, что так ему посоветовали Пилад и Электра; но ведь настоящая причина, как понятно читателю трагедии, не в этом, а том, что он был, мягко говоря, не в себе. А почему он был «не в себе»? Потому что его, во-первых, только что приговорили к смерти, а во-вторых, преследовали Эриннии (за что? за убийство матери). Так мы получаем «...когда он, за убийство матери преследуемый Эринниями и приговоренный аргосцами к смерти...». А где же место Менелая в фабуле? Дикеарх не может определить его; Аристофан же, соотнося все содержание с найденным им лизисом, определяет: Менелай не смог сделать то, что сделал Аполлон, и это было одной из причин явления бога. Работа Аристофана с «Орестом» показывает, что «фабулизации» поддается не только «хорошая» фабула; иначе фабульная мифография и не смогла бы охватить мифологию хоть сколько-нибудь полно. Дикеарх же в своем аргументе «Ореста» сложил руки перед нелогичностью драмы и дал чуть ли не просто перечисление выходов на сцену. Порядок слов в аристофановом аргументе «Ореста», напоминающий латинский период (подлежащее в начале, сказуемое в конце, между ними — придаточные и причастные обороты), придает ей напряжение и подчеркивает логическую стройность. Для греческого языка такой порядок менее обычен, и Аристофан не всегда прибегал к нему. Пример этого — его аргумент «Альцесты»:

140

"Αλκηστις ή Πΐλίου θνγατηρ ύπομείνασα опер τοΰ ιδίου ανδρός τελευτήσαι Ηρακλέους έττώημήσαντος εν τή Θετταλία διασώζεται βιασαμένον τους χθόνιους θεούς και αφΐλομένου τήν γυναίκα. «Альцеста, дочь Пелия, приняв смерть вместо своего мужа, спасена Гераклом, прибывшим тогда в Фессалию, сразившимся с подземными богами и отобравшим у них женщину». Выражающее лизис главное сказуемое — διασώζεται, букв, «спасается*, стоит в аргументе «Альцес-ты» в центре, перед кратким описанием обстоятельств спасения, и этим ослабляется как логическое, так и синтаксическое напряжение. Кроме этого, оно стоит в настоящем времени (а не в прошедшем, как в аргументе «Ореста»). Действие аргумента, как и действие драмы, проходит как бы перед глазами читателя. Это «драматическое» настоящее аргумента — возможно, один из предков того «настоящего исторического», которое так часто встречается в мифографических фабулах. Иногда «аристофанов аргумент» вообще не имеет сказуемого и является назывным предложением, как, например, аргумент «Финикиянок»: Έπιστρατεία той .Πολυνείκους μετά τών Αργείων επί Θήβας και απώλεια τών αδελφών Πολνν€ΐκονς και Έτεοκλεους και θάνατος Ίοκάστης. «Поход Полиника с аргосцами на Фивы и гибель братьев Полиника и Этеокла и смерть Иокасты». При такой конструкции (особенно подходящей для воображаемой нами роли аннотации в каталоге) в аргументе вообще нет действия как напряженной связи предыдущего и последующего, нет никакого дезиса и лизиса. «Дикеархов» аргумент «Альцесты», хоть и не стремится к краткости, но в чем-то лучше «аристофанова» передает логику фабулы:

141

Απόλλων ήτήσατο παρά των Μοιρών όπως ό "Αδμητος τελευτ&ν μέλλων παρα- σγτ) τον опер έαυτοΰ έκόντα τεθνηξόμενον ίνα ίσον τω προτέρω χρόνον ζήση- και δή "Αλκηστις ή γυνή τοΰ Αδμήτου έπέδωκεν έαυτήν ουδετέρου των γονέων θελήσαντος υπέρ τοΰ παιδός άποθανεϊν. μετ' ου πολύ δέ ταύτης τής συμφοράς γενομένης Ηρακλής παραγενόμενος και μαθών παρά τίνος θεράποντος τα περι τήν "Αλκηστιν έπορεύθη έπι τον τάφον και τον Θάνατον άποστήναι ποιήσας έσθήτι καλύπτει την γυναίκα· τον δέ "Αδμητον ήξίου λαβόντα αυτήν τηρεΐν είληφέναι γάρ αυτήν πάλης άθλον έλεγε, μή βουλομένου δέ εκείνου έδειξεν ην έπένθει. Аполлон попросил у Мойр, чтобы Адмет, который скоро должен был скончаться, мог бы дать вместо себя другого, добровольно согласного умереть, и прожить еще столько же времени, сколько до этого. Тог- да Альцеста, жена Адмета, отда- ла себя, поскольку его родители не хотели умереть вместо сына. Геракл, прибывший вскоре после того, как это произошло, и узнав- ший от слуги, что случилось с Алъцестой, "Αλκηστις ή Πελίου θυγάτηρ ύπομείνασα υπερ τοΰ ιδίου άνδρος τελευτήσαι Ηρακλέους έπιδημήσαντος εν τή Θετταλία διασώζεται βιασαμένου τους γβονίους θεούς και άφελομένου τήν γυναίκα. (перевод:) Альцеста, дочь Пелия, приняв смерть вместо своего мужа, спасена Гераклом, прибывшим тогда в Фесса- лию,

142

отправился на могилу и, заставив Таната отступить, закрыл лицо женщины одеждой, а потом попро- сил Адмета взять ее и хранить, сказав, что получил ее в награду, победив в борьбе. Когда же Адмет стал возражать, Геракл показал ему ту, что он оплакивал. сразившимся с подземными богами и отобравшим у них женщину. Во-первых, Дикеархов аргумент подробнее описывает дезис, причины той странной ситуации, которую разрешило явление Геракла; это описание делает его более схожим с мифографической фабулой, чем «аристофанову». Завершается же он «узнаванием», которое Еврипид вынес в этой драме в конец. «Узнавание» Альцесты Адметом не влияет на ход событий; оно разрешает не напряжение действия, но напряжение чувств Адмета, и Аристофан просто пропустил этот «эмоциональный» лизис. В этом более «мифографичен» его аргумент, а не Дикеархов. Напоминающее Аристофана стремление изложить миф одной фразой встречается иногда и среди фабул1; однако средний их размер все-таки значительно больше. Более часты среди них подробные пересказы трагедии, весьма схожие с «дикеарховыми» аргументами; таков, например, пересказ Гигином «Ифигении в Тавриде» (точность которого, в отличие от многих других, можно проверить, потому что трагедия сохранилась)2: «Когда Ореста преследовали Фурии, он направился в Дельфы вопросить, где же наконец предел бедам. Он получил ответ, что ему нужно отправиться в Таврическую землю к царю Фоанту, отцу Гипсипилы, 1 Hyg. Fab. 1 («Фемисто»), 110 («Поликсена»). 2 Hyg. Fab. 120.

143

и привезти в Аргос статую Дианы из тамошнего храма. Услышав предсказание, он вместе со своим товарищем Пиладом, сыном Строфия, взошел на корабль, и они быстро прибыли в Тавриду, у жителей которой был обычай приносить в жертву в храме Дианы всякого странника, прибывшего в их страну. Когда Орест и Пилад скрывались там в пещере и ждали удобного случая, их схватили пастухи и привели к царю Фоанту. Фоант, следуя обычаю, приказал отвести их связанными в храм Дианы и принести в жертву. Жрицей же там была сестра Ореста Ифигения. Когда по приметам и по рассказам она узнала, кто они и зачем пришли, она отбросила священные сосуды и сама стала снимать с места статую Дианы. Когда там появился царь и спросил ее, почему она это делает, она солгала и сказала, что эти преступники осквернили статую; поскольку в храм привели нечестивых и преступных людей, статую нужно нести к морю для очищения, а царь пусть запретит гражданам выходить из города. Царь послушался слов жрицы, и Ифигения, воспользовавшись удобным случаем и забрав статую, взошла вместе со своим братом Орестом и Пиладом на корабль, и попутным ветром их принесло на остров Сминфу к Хрису, жрецу Аполлона». Незначительные детали добавлены из других мест книги: последняя фраза о Хрисе — из следующей фабулы, сведения о Фоанте — из фабулы 15 1; опущено явление Афины ех machina, запрещающей Фоанту преследовать беглецов. Двумя этими вставками и одним 1 В греческих источниках Фоант, отец Гипсипилы, и Фоант, царь Тавриды (не исключено, вымышленный Еврипидом), никогда не отождествлялись; Фоанта, усаженного в лодку Гипсипилой, отнесло на Ойною, позднейший Сикин, получивший это имя от сына Фоанта и местной нимфы. Так же, как у Гигина, у Валерия Флакка (II, 300).

144

пропуском ограничивается в данной фабуле работа мифографа по соединению мифов в систему; в остальном мы имеем дело с «дикеарховым аргументом», добросовестным пересказом Еврипида.