О социальной структуре гомеровского общества и о социальных взаимоотношениях в нем написано огромное количество книг и статей137. Поэтому мы не будем увлекаться подробностями этой темы и не будем ставить своей целью дать здесь исчерпывающее описание гомеровского общества. Для начала только вкратце обрисуем общую схему социального устройства у Гомера, а затем обратимся к выявлению идеологических основ этого общества.
Итак, мы видели, что в религии Гомера человеческий мир не детерминирован волей верховного божества и не задан раз и навсегда установленным правильным порядком, как это было на древнем Востоке. Божественное происхождение имеют у греков только власть и нравственный закон, а социальный порядок, сам по себе
оставался человеческим делом и не был продуктом божественной воли. Более того, как мы уже видели, гомеровские греки не столько свое общество строили по образцу небесной иерархии, сколько переносили на мир небожителей черты и особенности человеческого социума. На самом деле, конечно, все было не так просто, и отношения между миром богов и миром людей были весьма сложными. С одной стороны, греки той эпохи изображали богов по своему образу и подобию и притом часто в комичном виде, а с другой стороны, это нисколько не мешало их вере, и они неизменно вводили божественную санкцию для своих социальных учреждений. Нам остается только признать, что в греческом религиозном сознании каким-то образом совмещались противоположные тенденции в восприятии божественного мира. Одна из них совершенно откровенно очеловечивала богов, уподобляя их людям, а другая, наоборот, подгоняла человеческий мир под мир богов, который представлялся образцовой моделью и источником социального порядка для людей. Если о первой тенденции мы уже говорили выше, то вторая тенденция наглядно проявляется именно в социальной сфере и политической деятельности древних греков и поэтому нам еще не раз предстоит с ней встретиться по ходу изложения. Сейчас важно подчеркнуть, что божественная санкция человеческих учреждений носила у греков самый общий характер и никогда не принимала глобальных форм, никогда не превращалась в строгую незыблемую регламентацию всей жизни. Такому положению вещей способствовали два обстоятельства: отсутствие жреческого сословия и религиозной догмы, с одной стороны, и примитивность, неоформленность условий жизни гомеровских греков, с другой стороны. Все это имело своим следствием нечеткость, незавершенность как религиозных представлений, так и социальной организации. Но вместе с тем это состояние было важнейшим фактором, повлиявшим на исторические судьбы греческого народа, так как оно открывало широкие возможности для развития, как в духовной так и в политической сфере138. Греческое сознание, не скованное ни одной всеобъемлющей системой, могло свободно искать и развиваться.
Достаточно только беглого взгляда на гомеровский космос, чтобы увидеть его незавершенность: как мир богов представлял собой пестрое и хаотичное собрание шумных и сварливых богов, с неясной идеей верховной божественной власти, так и мир людей не имел
четкой регламентированной концепции власти и социального порядка. Старая идея сакральной царской власти канула в лету вместе с микенскими монархиями, от нее остались только обломки в виде отдельных пережиточных представлений (см. ниже). Греческий мир оказался расколот на множество маленьких и бедных общин с хаотичными религиозными представлениями, в которых мешались остатки старых, частично еще доисторических верований с новыми антропоморфными образами Гомера. К этому следует добавить еще примитивную социальную организацию, которая, собственно говоря, только начинала складываться. Таким образом, греки снова начинали вхождение в цивилизацию, но на этот раз уже собственными усилиями и не по образцу восточных монархий. Тем самым они выделились из среды окружавшего их древнего мира, а вместе с тем наметился и новый, европейский путь исторического развития.
Однако вернемся непосредственно к гомеровскому обществу. Сразу следует отметить, что описанная выше нечеткость и размытость социальной организации гомеровских греков служит причиной непрекращающихся и жарких научных споров о том, какой вид вообще имела эта организация. Не вдаваясь в глубь дискуссий, грозящих затопить морем противоречивых фактов и литературы каждого, кто дерзнет окунуться в эту проблему, коротко наметим здесь общую схему данного общественного устройства. В общей сложности можно выделить три основных элемента, на которых основывается вся гомеровская социальная организация: это вождь — басилей, совет старейшин и народное собрание.
1. Басилей. Его функции труднее всего поддаются описанию и поэтому им посвящено уже огромное количество научных работ134. Сложность состоит в том, что в образе басилея больше всего слились реминисценции микенских времен и реалии гомеровской эпохи. Само слово βασιλεύς буквально переводится как «царь», и хотя реальное положение басилея не соответствует этому титулу, более
точный перевод вряд ли возможен140. Кроме того, доказано, что это слово происходит от микенского слова qa-si-reu, которым обозначался поместный руководитель в системе дворцовой администрации. Таким образом, гомеровский басилей является прямым наследником микенского наместника, но уже радикально отличается от него по форме, функциям и положению141. На микенское наследие указывают также отдельные пассажи в эпосе, в которых проявляются элементы, нереальные для «темных веков», но характерные для эпохи микенских дворцов. Это описания дворцов, богатств, а также могущества виднейших басилеев, и прежде всего главного царя, руководителя всех ахейских греков в их походе против Трои — Агамемнона142. Но наиболее существенным из всего микенского наследия басилеев является религиозная легитимация их власти, представляющая собой реликт древней религиозной доктрины священного царя. Прежде всего это видно в эпитетах, применяемых к басилеям: διογενεΐς — «богом рожденные» и diotrefeis — «богом вскормленные» (Il., XI, 465; IX, 106, 229; Od., IV, 856; XXI, 122 и т. д.)143. Мало того, герой называется иногда «богоподобным» (thεοειδής) или даже «божественным» (διος, theios)144. Если первоначально такие эпитеты говорили о близости сакрального царя миру богов или даже о его божественности, то у Гомера они употребляются обычно просто как поэтические метафоры145. Тем не менее идея божественного происхождения царской власти не была окончательно забыта, так как именно на ней строилась религиозная легитимация статуса гомеровского басилея. Суть этой легитимации
состоит в том, что басилей от самого Зевса получает царский скипетр — символ его власти, а также знание права и справедливости, дабы он мог хорошо управлять своим народом (Il., II, 206). Поэтому цари у Гомера часто называются «скиптродержавными» (σκητττοΰχος — Il., I, 279; II, 86; Od., II, 231 и т. д.)146. Это значит, что гомеровские цари, так же как микенские и восточные монархи, власть свою получали от бога, которому они были особенно близки. Следовательно, их власть была освящена религией.
Парадоксальность статуса гомеровского басилея состоит в том, что при такой блестящей религиозной санкции он является царем только по названию и никакой реальной властью не обладает. Его обязанности сводятся к трем основным функциям: 1) Культовая деятельность. Как представитель всей общины басилей приносит жертвы и выполняет другие жреческие функции (Il., II, 402; XIX, 25 sqq.; Od., III, 3 sq.; XII, 172 sqq.); 2) Судейство. Обладая зевсовым скипетром, он вместе со старейшинами вершит правосудие в общине и следит за соблюдением справедливости. Это его главная политическая функция в мирное время (Il., I, 237 sqq.; XVI, 541 sq.; Od., I, 386 sqq.; XI, 184 sqq.); 3) Военное руководство. В военное время царь является военачальником и ведет свое войско в битву. Этим как раз и заняты все виднейшие гомеровские герои в «Илиаде». За все эти заслуги басилей имеет вознаграждение: община предоставляет ему лучший участок земли — теменос (Il., XII, 313; Od., VI, 293; XVII, 299), а также целый ряд привилегий: почетную награду (γέρας), почетное место в собрании и в трапезе, право делить добычу и право на лучшую долю в ней и т. д.
(Il., VIII, 161 sq.; XX, 182; Od., XI, 175).
При всем этом басилей не имел никакого реального механизма власти и никакого средства принуждения. Специалисты единодушны в том, что положение царя не являлось какой-либо официальной должностью или институцией; его «незримая» власть опиралась не на аппарат насилия или политические нормы, а на его авторитет, личное влияние и силу убеждения147. Влияние басилея в общине основывалось на его личных связях и подкреплялось его собственностью.
Поэтому единственной реальной властью басилей обладал в своем доме — ойкосе, безраздельным господином которого он являлся. Этот ойкос, включая земельный надел, в научной литературе рассматривается сегодня как основная социальная ячейка гомеровской общины148. Следовательно, и басилей — это прежде всего глава семьи и владелец ойкоса149. Это значит, что семья была не только религиозным, но и политическим фундаментом общества, его культурообразующим фактором150. Отсюда кажется вполне закономерным, что древние греки в архаическую и даже в классическую эпоху уподобляли власть царя власти главы семьи, которого называли иногда царем ойкоса (ο'ίκοιο άναξ)151. Кроме того, глагол «править» (άνασσβίν) употребляется в эпосе одинаково как в отношении царя, так и в отношении ойкоса 152. Мы уже видели, что и сам Зевс является отцом богов и людей и правит (άνασοεϊν) ими как глава семьи (например: Il., II, 669). Напрашивается вывод, что моделью как для земного царя, так и для небесного владыки служила власть главы семьи. И наоборот, власть Зевса была моделью как для царя, так и для главы семьи.
Основная же проблема для басилея состояла в том, что его власть была не гарантирована и он имел постоянных конкурентов в лице других выдающихся глав ойкосов, которые тоже именовались басилеями. Дело в том, что Гомер называл басилеями не только номинальных вождей, но и всех вообще выдающихся людей, претендующих на особое положение в обществе153. В результате царь (= вождь общины) был не монархом, но только primus inter pares, причем с весьма ограниченными возможностями и в условиях жесткой конкуренции со стороны себе подобных154. Таким образом, складывалась акефальная общинная организация со многими ли-
дерами — басилеями (άλλ ήτα βασιλήες Αχαιών είσί... — Od., I, 391)155. Из этих-то «царей» формировался совещательный орган при главном басилее, т. е. совет старейшин-геронтов.
2. Совет старейшин. По всей видимости, этот совет происходил от первобытного совета старейшин, но уже у Гомера в него входят отнюдь не только пожилые люди, но совершенно разные возрастные группы156. Этот совет представлял собой скорее собрание самых знатных людей общины, вместе с которыми царь должен был решать все важнейшие дела и вершить правосудие157. Как правило, совет созывался верховным басилеем и заседал у него дома, а при публичном рассмотрении дел располагался в центре народного собрания (Il., XIII, 669; XVII, 55 sq.; Od., VIII, 4 sq.)158. Причем Совет был не просто совещательным органом, но обладал и правом принимать иногда самостоятельные решения, полагаясь на свой опыт и авторитет159. Практически басилей ничего особо важного не мог предпринять без участия Совета. Так, например, царь феаков Алкиной правил страной вместе с еще двенадцатью басилеями, которых он созывал к себе во дворец по всякому более или менее значительному поводу, например чтобы почтить прибывшего Одиссея (Od., VII, 98 sqq.; 186 sqq.; VIII, 390 sqq.).
3. Народное собрание. Оно созывается на агоре по инициативе вождя — басилея для принятия решений по важнейшим вопросам: об обмене пленными, о запросах других общин и т. д.160 Однако функции народного собрания не были регламентированы и твердо установлены. Наиболее наглядное представление о них дает речь старца Египтия, вопрошающего, кто и для чего решил созвать народное собрание на Итаке:
Кто же нас собрал теперь? Кому в том внезапная нужда?
Юноша ли расцветающий? Муж ли, годами созрелый?
Слышал ли весть о идущей на нас неприятельской силе?
Хочет ли нас остеречь, наперед все подробно разведав?
Или о пользе народной какой предложить нам намерен?
(Od., II, 28-32)
Как видим, речь идет о военной опасности и о какой-то неопределенной пользе для народа, под которой можно понимать все что угодно. Особенно следует отметить религиозный аспект собрания: далее в своей речи старец Египтий призывает Зевса в помощь тому, кто созвал народ (Od., II, 33 sq.). Затем, выступая в собрании, он призывает в помощь того же Зевса, а также и Фемиду, богиню правды и правосудия, которая, по его словам, учреждает «собрания мужей» (ανδρών αγοράς — Od., II, 69). Это означает не что иное, как божественную санкцию и даже непосредственное руководство богов общественными делами. Получается, что не только царь имеет религиозную санкцию, но и народное собрание как совокупность всего народа. Тем самым намечается как бы два центра власти в общине. У Гомера еще нет явного противоречия между ними, но потенциально оно существует. Басилей, конечно, может поступить и вопреки воле собрания, как это сделал, например, Агамемнон, отказавшись выдать свою пленницу ее отцу (Il., I, 237 sqq.), но он не может постоянно злоупотреблять своим авторитетом, а значит, и властью161. В других случаях он вынужден считаться с мнением народа, от которого зависит его собственное положение (см. ниже, 3 г)162. К ак правило, народное собрание, так же как и совет, имело решающее значение по тем вопросам, по которым к нему обращались163.
Однако не следует и преувеличивать значение собрания: большей частью это пассивная и безликая масса164. Демос никогда не вмешивается в распри басилеев и всегда только пассивно наблюдает (например: Il., II, 185 sqq.) . Народ сам ничего не предлагает
в собрании и не обсуждает, но только голосует криком за те предложения, которые вносят басилеи. В народном собрании принимают участие все способные носить оружие мужчины, и это означает их принадлежность общине166. Люди являются на собрание вооруженными даже в мирное время, и это напоминает что-то вроде «войска на отдыхе»167. Здесь все вместе сливаются в одну общую пассивную толпу, которая представляет собой не сообщество личностей, но просто некое множество, массу168. Этот образ народа у Гомера как нельзя лучше соответствует изображениям людей в геометрическом искусстве: и здесь и там люди в равной степени являются безликой и схематичной массой, без признаков индивидуальности. Так в очередной раз проявляется особенность мировоззрения той эпохи, которая растворяет личность в коллективе, а коллектив — в грандиозном порядке мироздания.
Помимо всего прочего, народное собрание характеризует такая его черта, как нерегулярность. Если в условиях военного времени, под стенами Трои, греки силой обстоятельств вынуждены были время от времени ради жизненно важных вопросов собираться на общую сходку (Il., I, 237 sqq.; IX, 53—79), то в мирное время это могло оказаться совсем не обязательным. Так, например, на Итаке за двадцать лет отсутствия Одиссея не было ни одного (!) собрания, поскольку не было ни царя, ни необходимости собираться (Od., II, 26 sq.). Это означает не только то, что главный орган общественной жизни все это время оставался в бездействии, но и то, что общественная деятельность как таковая была совсем ничтожна, если вообще была. Народ растворился в хозяйствах отдельных ойкосов. Поэтому очень символично, что заканчивается народное собрание на Итаке призывом всем вернуться к своей работе: «Вы ж разойдитеся, люди, и каждый займися домашним делом» (έπί εργα έκαστος — Od., II, 252).
Итак, верховная власть в гомеровском обществе формально состояла в соединении трех элементов: царя, совета и народного собрания169. Однако на практике все это выглядело гораздо сложнее. Прежде всего бросается в глаза неоформленность и текучесть
этих политических институций: совет и народное собрание не имеют четких компетенций и нерегулярны. На этом основании некоторые исследователи даже отказываются признавать их политическими институциями170. Так же и власть верховного басилея весьма эфемерна, нестабильна и опять-таки не имеет ясных полномочий. Здесь явно вырисовывается ситуация переходного периода: все находится еще в состоянии брожения и формирования171. Вдобавок ко всему намечаются два сакрально легитимированных центра власти: царь и народное собрание. К тому же существует еще и третья сила, пока что примыкающая к царю — это геронты и басилеи. Правда, народное собрание еще не проявляет себя как самостоятельная сила, и политическая деятельность остается прерогативой басилеев. Понятно, что такая размытость, нечеткость и нестабильность власти оставляет простор для личной инициативы и различных толкований властных полномочий. Последствия этого дадут себя знать позднее. Гомер тем не менее имеет весьма ясную концепцию о том, какой должна быть власть. Единственно возможной моделью власти он признает Зевсом учрежденную монархию172:
Нет в многовластии блага; да будет единый властитель,
Царь каш да будет единый, которому Зевс прозорливый
Скиптр даровал и законы: да царствует он над другими.
(Il., II, 204-206)
Похоже, что Гомер здесь явно полемизирует с идеей «многовластия» и отстаивает старый монархический принцип правления, основанный на религии. Однако истинное положение вещей расходилось с его теорией и скорее напоминало то самое, осуждаемое им « многовластие ».
Пожалуй, это ключевой и самый сложный вопрос при исторической интерпретации гомеровского эпоса. Сложность его вызвана тем, что в эпосе соединяются две противоположные социальные тенденции. Впрочем, это и неудивительно: эпос полон таких противоречий. Мы уже видели, насколько противоположны бывают
отраженные у Гомера представления о судьбе или о богах. Если уж в мировоззренческих категориях царит такая неразбериха, то вполне естественно ожидать ее и в социальных вопросах. Так вот, с одной стороны, в эпосе встречаются многочисленные описания богатств героев, которые свидетельствуют об их особом статусе и выделяют их из массы рядовых соплеменников. Как правило, эти богатства аристократов выражаются в количестве скота, рабов и предметов роскоши (Il., XIII, 146 sq.; Od., IV, 43-138; XI, 43 и др.). С другой стороны, мы с удивлением читаем о том, что эти блистательные и богатые басилеи вдруг сами своими руками запрягают колесницы, готовят еду и даже работают в поле, выполняя обычные крестьянские работы (Il., V, 271; IX, 205 sqq.; XXIV, 247 sqq.; Od., II, 15—23; XXIII, 189 sqq. и др.)173. Гомер здесь явно смешивает разные эпохи и разные явления. К тому же, как уже не раз отмечалось, поэт склонен архаизировать и идеализировать прошлое и это особенно заметно тогда, когда он описывает своих любимых героев и их богатства174. В конце концов, складывается синкретический образ героя-басилея, в котором, по меткому замечанию X. Штрассбургера, слились «рыцарь и крестьянин в одном лице»17'. Показательно, что в этом образе заметно доминируют как раз «крестьянские» элементы, которые можно отнести, очевидно, к более ранним слоям эпоса176.
Этот дуализм становится еще заметнее в описаниях социальных взаимоотношений. Здесь первая тенденция представлена в проявлениях аристократического индивидуализма, который иногда противостоит воле всего коллектива. Хрестоматийные примеры такого поведения показывают выдающиеся греческие герои — Ахилл (Il., I, 169 sqq.) и Агамемнон (Il., I, 237 sqq.). Сюда же относится и сугубо личная, эгоистичная мотивация многих поступков героев, готовых пренебречь интересами общества ради своих собственных (см.: Il., XVIII, 333 sqq.; XIX, 205 sqq.; VI, 6 sqq.
и т. д.). Вторая тенденция проявляется в тесной зависимости аристократов-басилеев от общины и в их ориентации на общественное мнение (см. ниже, 3 г).
Из-за наличия в эпосе этих противоположных тенденций в науке возникли полярные концепции о статусе аристократии и об уровне социального развития гомеровского общества177. Вопрос решается в зависимости от того, какую исходную позицию занимает тот или иной автор. Одни выделяют первую тенденцию и считают гомеровское общество расколотым на два противоположных социальных лагеря: демос и аристократию178, другие же видят только вторую тенденцию и доказывают отсутствие сколько-нибудь значительной социальной стратификаци179. Причем, последняя точка зрения сегодня заметно преобладает.
Очевидно, что в данной ситуации остается только один разумный путь: признать, что обе эти тенденции имеют место и существуют в эпосе параллельно, точно так же, как и многие другие элементы из различных эпох и местностей. Внести ясность и снять остроту противоречия можно путем хронологического разделения обеих крайностей. При этом очень кстати оказывается археологический материал. Он дает возможность отнести наиболее ярко выраженные аристократические пассажи в эпосе к эпохе самого Гомера, т. е. к VIII в. до н. э. Материалы погребений этого времени показывают уже достаточно высокий уровень аристократичес-
кой репрезентации. К тому же и в геометрическом искусстве, как мы видели выше, художники начинают выделять личность героя из массы общинников лишь в конце VIII в. до н. э. В свою очередь, «примитивнейшие» слои эпоса можно датировать собственно «темными веками», т. е. XI—X вв. до н. э., когда материальный быт греков, в данном случае жителей Аттики, был наиболее беден и погребения мало чем отличались друг от друга по количеству и качеству погребального инвентаря, что говорит об отсутствии серьезной социальной стратификации в обществе (см. выше, часть 1 а).
Таким образом, можно сделать вывод, что в гомеровском эпосе, благодаря его многослойности, нашли отражение различные стадии социогенеза. Эпос фиксирует одновременно крайне примитивную общинную организацию и в то же время начало ее расслоения и появление социальных противоречий. О социальном расслоении свидетельствует уже тот факт, что Гомеру знакомы не только богатые аристократы и рядовые общинники, но и люди, вообще не имеющие земельного надела, что в тех условиях было равноценно крайней бедности180. Социальные противоречия у Гомера проявляются обычно в виде амбиций сильных аристократических личностей и возникающих на этой почве конфликтов. Отсюда же возникает проблема отношений такой личности и коллектива. Как справедливо отмечает К. Раафлауб, эта проблема была актуальна для Гомера и его слушателей, а стремление ее разрешить послужило толчком для политического развития греков и стимулировало появление у них политической мысли 181.
Нас же во всем этом интересуют прежде всего социальные модели гомеровских греков, и поэтому мы теперь сконцентрируем свое внимание на древнейших слоях эпоса, отражающих примитивнейшую стадию развития. Конечно, однозначно вычленить эти слои вряд ли возможно, и не только из-за их перемешанности в тексте, но еще и потому, что главным образующим фактором эпоса является все-таки творческая фантазия поэта. Здесь у нас есть только один критерий — это признаки простейшей социальной организации. Уже сказанного выше достаточно, чтобы заметить, что таких признаков в эпосе довольно много. Это уже упомянутые нами «крестьянские», «примитивизирующие» элементы в гомеровских описаниях аристократии; это неорганизованность власти и права, конкуренция басилеев между собой, совместный дележ добычи и т. д.
В результате гомеровские герои оказываются больше похожи не на дворян или монархов, а на простых крестьян и являются главным образом только хозяевами своего ойкоса. Конечно, их ойкосы богаче, чем у рядовых общинников, а сами герои выступают с речами и решают дела в народном собрании, но они не повелевают и не командуют народом, хотя тот и остается всегда пассивен182. В конце концов, по формальным социальным признакам герои Гомера мало чем отличаются от рядовых общинников и поэтому некоторые исследователи называют их не аристократами, а «прото — знатью» или «полуаристократами»183. В пользу такой интерпретации говорит и тот факт, что в словаре Гомера отсутствует лексика для обозначения ведущего слоя в обществе и нет какого-либо конкретного термина, заключающего в себе понятие «знати» или «аристократии» (см. ниже)184. Отсюда логично следует вывод, что аристократия этой эпохи хотя и выделилась в общине, но не составляла никакого особого правящего слоя185.
Центральной фигурой у Гомера является басилей и поэтому первостепенное значение имеет вопрос о том, на чем основан его статус. Выше уже отмечалось, что статус гомеровского басилея определяется формулой: «первый среди равных». Этими «равными» были, разумеется, не все, а только виднейшие герои — аристократы. Следовательно, басилей — это такой же герой, только с той разницей, что он «самый лучший» и именно ему Зевс «скиптр даровал и законы». Поэтому он соединяет в себе все качества, которыми должен обладать любой герой, но он обладает ими в наибольшей степени. Таким образом, басилей является идеалом,
образцом и целью для всех героев. Однако поскольку его статус в общине не определен никакими религиозными или юридическими нормами, он должен иметь, по крайней мере, моральное или рациональное обоснование. Сакральная легитимация власти басилея имела скорее символический, чем практический характер, а утверждение Гомера о том, что править должен один человек, не мешало конкуренции и не объясняло, почему правит именно этот герой, а не другой. Поэтому существовал неписаный «кодекс чести» или, точнее, набор качеств, которыми должен был обладать правящий басилей. Вот этот-то кодекс нас сейчас и интересует, потому что в нем как раз и открываются ценности и модели гомеровского общества.
В качестве необходимого условия для статуса басилея исследователи на редкость единодушно называют харизму, т. е. особую божественную благодать, которой непременно должен обладать богоизбранный герой. Благодаря харизме герой выделяется среди соплеменников своими превосходными качествами, такими как воинская доблесть, храбрость, мужество и благородная внешность, которая, кстати, выражает его царское достоинство (см. например: Il., I, 280 sq.; X, 234 sq.; Od., I, 386 sq.)186. Эта харизма есть не что иное, как божественный дар, благодаря которому басилей получает особый почет (τιμή), также исходящий от самого Зевса (τιμή δ' ek Διός έστι — Il., XVII, 251)187. Видимо, от этого божественного дара и происходят упомянутые выше эпитеты героев: «богу подобный» и «богоравный»188. Таким образом, харизма есть явление иррационального порядка и поэтому современным исследователям этого кажется явно недостаточно для рационального объяснения положения басилея и в обществе и они дружно провозглашают основой его статуса материальную собственность, т. е. ойкос и теменос189. Это довольно старое уже утверждение рассматривается сегодня как нечто само собой разумеющееся и кочует из одной работы
в другую как общепринятая аксиома. Безусловно, в какой-то мере это соответствует объективной социально-экономической реальности, поскольку с социальным неравенством всегда теснейшим образом связано и экономическое неравенство. Все же следует заметить, что эта концепция порождена прежде всего нашими представлениями об историческом процессе и нашими же схемами, ориентированными на материально-экономические факторы, и не учитывает социально-идеологический аспект. Только игнорируя этот аспект, можно утверждать, что почет (τιμή) у Гомера происходит из богатства (όλβος) 190 при том, что сам Гомер ясно говорит, что почет исходит от Зевса (Il., XVII, 291). Конечно, почет тесно связан с богатством, но это еще не дает основания ставить богатство на первое место 191. Хотя бы уже потому, что сами гомеровские герои так не делали. Данный подход, особенно ярко выраженный в марксистской науке, приводит подчас к парадоксальным утверждениям. Чего стоит, например, утверждение о том, что «...основой героической генеалогии эвпатридов служило их богатство, наличие земли, скота, рабов, ценностей»192. Остается совершенно непонятным, каким образом количество скота может быть основой героической генеалогии. Если принять богатство за основу статуса басилея, то следует сразу задать вопрос: откуда же гомеровские герои брали свою собственность? С одной стороны, они иногда в качестве военной добычи получали оружие, прислугу, скот, предметы роскоши 193. С другой стороны, общеизвестно, что не эти почетные трофеи создавали им экономическую основу существования, но их ойкос и теменос, полученный в награду от общины (см. выше, 3 а)194. Тогда возникает следующий вопрос: было ли богатство причиной или следствием статуса басилеев, или, иначе говоря, что первично: статус или богатство? Уже само происхождение основной собственности басилеев от награды заставляет усомниться в традиционном примате богатства.
Внести некоторую ясность в этот вопрос может только сам гомеровский текст, но для этого в нем надо увидеть, как сами го-
меровские герои определяли свои статус и чем они мотивировали свое поведение. Лучше всего это можно сделать на примере знаменитой речи ликийского героя Сарпедона, в которой он обращается к другому ликийскому басилею — Главку:
Сын Гипполохов! За что перед всеми нас отличают
Местом почетным, и брашном, и полной на пиршествах чашей
В царстве ликийском и смотрят на нас как на жителей неба?
И за что мы владеем на Ксанфе уделом великим,
Лучшей землей, виноград и пшеницу обильно плодящей?
Нам, предводителям, между передних героев ликийских
Должно стоять и в сраженье пылающем первым сражаться.
Пусть не единый про нас крепкобронный ликиянин скажет:
Нет, не бесславные нами и царством ликийским пространным
Правят цари: они насыщаются пищею тучной,
Вина изящные, сладкие пьют, но зато их и сила
Дивная: в битвах они пред ликийцами первыми бьются!
(Il., XII, 310-321)
В этом отрывке перечислены все основные виды почестей, которые получают басилей от народа, но главное, здесь сказано конкретно, за что именно им эти награды причитаются: за то, что у них есть «сила дивная» и они «пред ликийцами первыми бьются!». Таким образом, этот текст позволяет нам сделать некоторые важные выводы: во-первых, сами гомеровские герои производят свой статус от своих воинских доблестей и заслуг перед народом; во-вторых, на первое место среди заслуженных наград басилеи ставят отнюдь не материальную выгоду, а публично оказываемый почет в виде таких «мелочей», как почетное место, почетная доля, еда и т. д.; в-третьих, главное богатство басилеев — теменос — воспринимается ими не как инструмент экономического превосходства, но как почетная награда от общины195; в-четвертых, статус правящего царя предоставляется басилею народом.
Итак, в речи Сарпедона четко обозначена вся основная шкала ценностей гомеровских героев, в которой на первом месте стоят не материальные ценности, но общественное признание и почет. Главным достоинством героев признается физическая сила и воинская доблесть. В этой связи интересно отметить, что Сарпедон был
потомком другого знаменитого героя — Беллерофонта (Il., VI, 197 sq.), который в свое время так же отличился на ратном поприще, победив чудовище-химеру и совершив еще целый ряд выдающихся подвигов (Il., VI, 175 sqq.). За это ликийцы предоставили ему «лучшее поле для сада и пашен, да властвует оным» (Il., VI, 195). Однако, вопреки возможным ожиданиям, Сарпедон даже не упоминает своего легендарного предка и говорит только о своих собственных заслугах и почестях. Тем самым подчеркивается, что свой статус он сам заработал в боях и сражениях.
Шкала ценностей гомеровских героев хорошо представлена еще в одном отрывке. Это слова, которыми Одиссей в сцене испытания войска призывает к порядку простых воинов «из народа» (δήμου άνδρα):
Смолкни, несчастный, воссядь и других совещания слушай,
Более почтенных, как ты! Невоинственный муж и бессильный,
Значащим ты никогда не бывал ни в боях, ни в советах.
(Il., II, 200-203)
Здесь образцовая модель героя-аристократа или «хорошего человека» представлена как бы «от противного», через описание того, кто не обладает нужными качествами. Если этот несчастный назван мужем «невоинственным и бессильным» (άπτόλεμος και αναλκις), это значит, что истинный и достойный муж должен быть воинственным и сильным. Затем он должен быть «значащим в боях и советах», т. е. уметь разумно говорить в собраниях и давать мудрые советы. Таким образом, здесь формулируются две основные социальные добродетели: это воинская доблесть и мудрость, т. е. способность давать разумные советы в собраниях (поэтому Гомер часто называет героев словом βουληφόρος, т. е. «советник» — Il., I, 144; VII, 126; XII, 414). Значит, достаточно обладать этими качествами, чтобы слыть хорошим человеком. Собственность здесь даже не упоминается и в расчет не берется. Царем же является тот, у кого эти позитивные качества развиты больше всего.
Итак, первое и основное качество басилея у Гомера — это воинская доблесть. В «Илиаде» герои заняты исключительно войной и тема воинских заслуг там естественно доминирует. Но и в «Одиссее», описывающей не военные действия, а коллизии мирной жизни, война всегда присутствует где-то рядом и постоянно упоминаются те или иные боевые столкновения. Наглядной иллюстрацией тому является ложная история Одиссея. Желая сохранить инкогнито, Одиссей сочиняет о себе целую легенду. Из его рас-
сказа видно, какую важную роль играло военное дело и в мирное время: герой вымышленной истории Одиссея добивается высокого статуса и богатства именно своими ратными подвигами:
Девять я раз в корабле быстроходном с отважной дружиной
Против людей иноземных ходил — и была нам удача;
Лучшее брал я себе из добыч, и по жребию также
Много на часть мне досталось; свое увеличив богатство,
Стал я могуч и почтен меж народами Крита...
(Od., XIV, 230-235)
Все это показывает, насколько сильно социальная организация гомеровских греков была ориентирована на войну как на актуальнейшую сферу деятельности. Поэтому гомеровское общество иногда называют «военной общиной» (Wehrgemeinschaft)196. К тому же и археологический материал свидетельствует о том, что в истории «темных веков» была целая эпоха повышенной военной активности, когда каждый мужчина погребался с оружием (см. 1 а).
Очевидно, что непосредственно под влиянием военного образа жизни сформировалась одна фундаментальная социальная модель греков, именно представление о том, что выдающиеся военные заслуги, а особенно конкретный ратный подвиг на благо общины, могут сделать человека царем. Причем это, пожалуй, единственный легитимный способ достижения царской власти, так как другие варианты нигде не встречаются. Если герой ложной истории Одиссея, благодаря успешным военным операциям, сам себя сделал вторым басилеем на Крите (Od., XIV, 215—239), то Беллерофонт, Сарпедон и Главк получили свою власть и теменос как почетный дар от общины за их боевые подвиги. Показательно, что внешним признаком этого статуса является именно теменос, получение которого равнозначно достижению царской власти. Поэтому в знаменитой истории о Мелеагре Гомер рассказывает о том, как старейшины в критический для родины момент умоляли героя забыть прежние обиды и взяться за оружие, обещая ему за спасение отчизны лучший участок земли для пашни и виноградника (Il., IX, 575 sqq.). Это значит, что за победу над врагом и избавление общины от гибели Мелеагру предлагалась царская власть. То же самое видно и в том эпизоде, когда уверенный в своей непобедимости Ахилл издевательски спрашивает Энея, не обещают ли ему троянцы «лучшее поле для сада и пашен», если он одолеет его (Il., XX,
183 sq.). Мысль Ахилла проста и понятна: любой троянский герой, убив главного противника троянцев, т. е. его, Ахилла, стал бы избавителем Трои от смертельной опасности и был бы возведен в статус царя вместо правящего Приама и его наследников. Военный подвиг здесь ставится даже выше наследования. Таким образом, первостепенное значение имеет военный подвиг, а теменос и богатство являются не причиной статуса, но его следствием.
Само собой разумеется, что репрезентация басилеев в эпосе всегда связана с описаниями их собственности197, но никогда ни один герой не говорит, что он басилей потому, что у него есть теменос, множество скота, рабов, треножников и т. д. Напротив, тут имеет место обратная связь: герой отважен и силен и поэтому у него есть все это. Отсюда и главной функцией басилея естественно становится военное руководство. Поэтому басилей у Гомера — это прежде всего военный вождь 198.
Конечно, идея достижения царской власти путем воинской доблести не была изобретением Гомера, но являлась общегреческой моделью ранней эпохи. Поэтому она хорошо представлена не только в эпосе, но и в мифологии. Здесь самым наглядным примером является миф об афинском (!) царе Меланфе, который получил власть в Афинах в награду за победу над беотийским царем Ксанфом (Hdt, I, 147; V, 65; Strab., IX, 392; Paus., VII, 1, 9). Этой победой он спас страну от нашествия и стал царем даже несмотря на то, что в Афинах он был чужеземцем. И здесь решающую роль сыграл военный подвиг, а не происхождение и не богатство, что вполне созвучно с образцами Гомера. Все это лишний раз подтверждает, что, по представлениям самих греков, основу статуса басилея составляла именно его харизма, а не собственность.
Через несколько веков Аристотель описывал древнюю (= гомеровскую) царскую власть следующим образом: она происходит от личных качеств царя, его доблестей и заслуг (Arist. Pol., 1310 b 10, 32—40); она выражается в предводительстве на войне (Pol., 1285 b 10); она основана на добровольном согласии граждан подчиняться ей (Pol., 1285 b 8; 1315 а 5); и, наконец, она имеет три основные функции: военную, жреческую и судебную (Pol., 1285 b 5—19). Совершенно очевидно, что Аристотель здесь не проявлял своей творческой оригинальности, но повторял общепринятую концепцию
«героической» царской власти, которая жила в поэмах Гомера, мифах, устных преданиях и в трудах философов. Гомер не был единственным источником этой концепции и тем более не был ее автором, а это значит, что в его поэмах отражена реальная система социальных представлений, общих для всех греков.
Такова, вкратце, идеологическая модель царской власти у Гомера. С нашей точки зрения не столь уж важно, было ли все действительно так, как говорит Гомер. Главное то, что такова была общая идеология и система ценностей, а это как раз то, что определяло не только мышление, но и поведение людей в обществе, особенно в сфере политики. Поэтому, учитывая данные мифологии и истории, есть все основания полагать, что Гомер дает нам в целом верное представление о некоторых реалиях «темных веков». Пожалуй, основной вывод, который мы можем сделать, анализируя власть басилея, состоит в том, что, по гомеровским представлениям, во главе общины должен стоять самый лучший, наделенный харизмой «богоизбранный» человек, тот, кому Зевс «скиптр даровал и законы», тот, кто доказал себя как лучший воин и военный командир, тот, кто проявил свою мудрость. Это первая и основная социальная модель греков. Нам еще не раз предстоит увидеть, как она проявляла себя в последующие исторические эпохи.
Частично этот вопрос был рассмотрен только что, когда речь шла о царях-басилеях, но теперь следует взглянуть на него в более широкой перспективе. Выше уже отмечалось, что в каждой гомеровской общине была целая плеяда выдающихся героев-аристократов, которые тоже назывались басилеями. Они тоже считали себя достойными харизматическими личностями и при случае готовы были сами стать лидерами. Номинальный царь был всегда один, формально он правил народом, но на деле он был лишь «первым среди равных» и рядом всегда находился кто-то, готовый занять его место. Басилей был только лучшим в ряду героев и он представлял тот же кодекс чести и те же доблести, что и любой герой. Это значит, что все претенденты на лидерство должны были отвечать общепринятым стандартам, т. е. обладать необходимыми качествами и заслугами. Понятно, что общим идеалом был образцовый царь, и каждый герой стремился уподобиться этому идеалу. Тем не менее система ценностей гомеровского человека не исчерпывается моделью идеального басилея, существовал еще целый набор социальных
ориентиров «для всех и каждого», и в первую очередь для тех, кто претендует на высокий статус в обществе. Об этом сейчас и пойдет речь.
Первым и важнейшим критерием качества человека у Гомера является воинская доблесть — αρετή. Герой становится героем только на поле боя и на своих ратных заслугах он сам обосновывает свой статус. Затем, как и от «царя», от него требуется мудрость и красноречие в собрании. Но и это еще не все. Поскольку герой не только воин, но еще и хозяин ойкоса и до известной степени крестьянин, то физический труд на полевых работах также включается в кодекс чести: герой должен быть образцовым земледельцем. Это хорошо видно в одной речи Одиссея, в которой он в пылу полемики перечисляет свои доблести:
Если б с тобой, Евримах, привелось мне поспорить работой,
Если б весною, когда продолжительней быть начинают
Дни, по косе, одинаково острой, обоим нам дали
В руки, чтобы, вместе работая с самого раннего утра
Вплоть до вечерней зари, мы траву луговую косили,
Или когда бы, запрягши в плуг двух быков круторогих,
Дали четыре нам поля вспахать для посева, тогда бы
Сам ты увидел, как быстро бы в длинные борозды плуг мой
Поле изрезал. А если бы войну запалил здесь Кронион
Зевс и мне дали бы щит, два копья медноострых и медный
Кованый шлем, чтоб моей голове был надежной защитой,
Первым в сражение меня ты тогда бы увидел.
(Od., XVIII, 366-379)
Это очень показательные слова: в них представлен идеал «настоящего человека», который умеет хорошо работать и храбро сражаться в первых рядах. Замечательно, что в этом идеале крестьянский труд приравнен к военной доблести. Однако это еще не значит, что Гомер считает благородным любой труд вообще: почетным видом деятельности, достойным героя, считается только земледелие. Как прямая противоположность земледелию показана торговля — занятие постыдное для каждого порядочного человека. Когда Одиссей гостил в стране феаков, во время пира, устроенного в его честь, один юноша вызвал его на спортивное состязание, а когда Одиссей отказался, сославшись на усталость после долгих скитаний и морской бури, юноша, насмехаясь, обозвал его торговцем, которому чужда доблесть и который только рыскает по морям в поисках наживы. Одиссей воспринял это как явное оскорбление и
принял вызов, чтобы доказать свой статус героя (Od., VIII, 145 190). Интересна мотивировка такого отношения к торговле. Она состоит в том, что торговец все свои усилия прилагает к поиску наживы, а не к стяжанию доблести, а это постыдно и позорно, так как настоящий человек должен стремиться к доблести и самосовершенствованию, а не к удовольствиям. Это еще один стереотип, прочно вошедший в греческую культуру: у античных авторов есть указания на то, что в архаическую эпоху в некоторых городах торговцы и ремесленники не допускались к числу граждан (Xen. Oec., IV, 2 sqq.; Arist. Pol., 1278 а 6—25). Причина была та же: настоящий гражданин должен быть воином и земледельцем, а не торгашом. Этот стереотип есть не что иное, как еще одно выражение греческого идеала доблести. Обратим внимание, что в основе деления занятий на почетные и постыдные лежит моральная оценка. Вообще, надо сказать, что, начиная с Гомера, характерной особенностью греческой культуры стала оценка всех явлений с позиций морали. В этом можно убедиться, читая у Ксенофонта высказывания Сократа о профессиях: ремесло он осуждает именно за то, что оно способствует моральной и духовной порче человека, а земледелие хвалит за то, что оно полезно человеку и развивает в нем добродетели (Oec., IV, 2 sqq.; V, 1—17).
Таким образом, гомеровская, а значит, и общегреческая доблесть есть категория не экономическая, и даже не чисто социальная, а прежде всего моральная. Поэтому неудивительно, что как сам Гомер, так и последующие за ним поэты и писатели Эллады оценки людям и явлениям давали прежде всего с моральных позиций. Только со временем, уже после Гомера доблесть будет ассоциироваться прежде всего с принадлежностью к «лучшим», т. е. к аристократии, но и тогда она навсегда останется универсальным критерием, применимым и обязательным для всех, как цель и как идеал.
Для самого же Гомера доблесть выражается главным образом в заслугах и подвигах на поле брани. Благодаря этому, как отмечают специалисты, в его лексиконе слова «воин» и «герой» становятся почти синонимами199. Таким героям, по словам поэта, Зевс назначил подвизаться в «бранях жестоких, пока не погибнет с оружием каждый» (Il., IX, 85). Долг хорошего мужа — храбро сражаться и при этом быть мудрым и благородным в поведении. Это и есть доблесть.
Кроме того, доблесть есть условие и средство для достижения главной цели героя, а такой целью является общественный почет (τιμή)200. Оказываемый человеку почет является отражением личных качеств человека и его заслуг перед обществом. Поэтому почет есть критерий для сравнения героев201. Почет выражает честь и достоинство человека, показывает его статус. Поэтому понятия «честь» и «почет» выражаются в греческом языке одним словом (τιμή). Отсюда следует, что человек не сам устанавливает свой статус, а получает его от коллектива в виде оказываемого ему почета. На основании почета строятся различия по рангу среди героев и так формируется общественная иерархия202. Чем лучше герой, чем он доблестнее, тем больше оказываемый ему почет и тем выше его статус. В конечном итоге почет принимает материальное выражение в виде привилегий, лучшей доли в добыче, лучшего земельного участка и т. д. Получается строгая система распределения статуса и материальных благ в зависимости от соответствия требованиям в общепринятой шкале ценностей. Таким образом, при всей примитивности гомеровского мира в нем функционирует вполне определенная иерархическая модель общества. Основу этой модели составляет общее представление о том, что каждый занимает такую ступеньку на социальной лестнице, которую он сам заслужил, которой достоин. Чем ближе человек к идеалу доблести, тем выше его социальный статус. Таков принцип. По крайне мере, в теории. При этом человек должен уважать и признавать преимущество того, чей статус выше. Поэтому старый Нестор пытается урезонить зарвавшегося в гневе Ахилла напоминанием о том, что обидевший его Агамемнон занимает самое почетное положение в ахейском войске и никто не может с ним тягаться:
Чести подобной еще не стяжал ни единый
Царь скиптроносец, которого Зевс возвеличивал славой.
(Il., I, 278-279)
Итак, добытые личными доблестями честь и почет были определяющими факторами общественных взаимоотношений у Гомера. Почет был одновременно и наградой и статусом героя, это была
высшая социальная ценность после доблести. По отношению к заслужившим почет людям Гомер использует целый ряд обозначений. Это следующие слова: αγαθοί — «хорошие, добрые», άριστοι — «лучшие» и έσθλοί — «добрые, славные». В противоположность им, недостойные, не обладающие данными качествами люди обозначаются словом κακοί — «плохие, дурные». По поводу интерпретации этих терминов в научной литературе опять-таки сложились две противоположные концепции. Одна из них традиционно считает данные понятия социальными категориями, которые указывают на принадлежность к определенному сословию (αγαθοί — знать; κακοί — демос, простой народ)203. Другая видит в них сугубо моральные обозначения, относящиеся к личным качествам человека204. Дискуссия достигла широкого размаха, однако последние серьезные исследования склоняют чашу весов на сторону второй теории205. Основой для полемики послужили два фактора: позднейшее употребление этих терминов в качестве социальных категорий и двойственность их содержания. Последний аспект проявляется в сравнении с современным употреблением слов «noble» и «благородный», которые обозначают одновременно как личные качества, так и знатное происхождение206. Поскольку здесь речь идет о начальной стадии социогенеза, когда происхождение еще не стало важнейшей социальной величиной, следует признать, что гомеровское понятие «добрых» людей имело в первую очередь моральный смысл. Тем более что и основные ценности эпических героев, как мы только что видели, также имели моральное происхождение. Поэтому «лучшие» люди у Гомера должны были быть лучшими во всех отношениях, но, прежде всего, лучшими с точки зрения морали.
Именно с моральным превосходством «лучших» людей у Гомера связана одна замечательная особенность в их описаниях. Она состоит в том, что «добрых» людей можно сразу определить по внешнему виду, причем не из-за дорогой одежды или оружия, а по благородству внешности и по разумным речам (Od., IV, 22 sq.; 27;
60 sqq.; 611 sq.). Так, например, когда Одиссей был выброшен бурей на остров Схерию, местная принцесса Навсикая в этом грязном, покрытом морской тиной человеке безошибочно угадала благородного мужа (Od., VI, 187 sqq.). Когда же Одиссей искупался и предстал перед ней в чистом виде, она увидела в нем уже близкого к богам человека (Od., 243 sq.). Так же и за грязной наружностью покрытого лохмотьями старца Лаэрта любому открывалось его благородство и царское достоинство (Od., XXIV, 250 sqq.). Подобным образом и плохой человек сразу распознается по внешнему виду. Таков Терсит. Он откровенно дурной персонаж, «муж безобразнейший»: он косоглазый, хромоногий, горбатый, лысый одним словом, урод (Il., II, 216 sqq.)207. Таким образом, природная внешность для Гомера является отражением внутренних моральных качеств человека и свидетельствует об обладании или не обладании им доблестью. Поэтому чем лучше и благороднее герой, тем прекраснее его наружность. Красивая внешность есть одно из проявлений харизматичности героев, так как ею тоже наделяют боги (Od., XVIII, 66 sqq.). Красота — это харизма, божественный дар, делающий человека богоподобным (Od., VI, 243 sq.; VIII, 18 sq.).
В системе эпических ценностей особое место занимает почтенный возраст. Люди старшего поколения выступают у Гомера как носители житейской мудрости. Это заслуженные, почитаемые старцы, носители и стражи моральных ценностей208. Таковы Ментор, Нестор, Полидамант и Феникс. Их чтут за старость и мудрость и они занимают почетное положение в обществе. Старость, как известно, категория не классовая, но именно из-за ее высокой мо-
ральнои ценности в глазах гомеровского человека пожилые люди обладают большим авторитетом и политическим влиянием. Они образуют совет старейшин-геронтов (от слова γέρων — «старый»), который часто сливается с советом вождей-басилеев цветущего возраста, так что иногда бывает трудно определить, где под геронтами подразумеваются старейшины, а где — просто басилей209. Тем не менее среди басилеев всегда выделяются старейшие и им всегда оказывается особое уважение. Возрастные отношения ярко проявляются в том эпизоде, где Нестор — самый седой и почтенный старец в войске ахейцев —- убеждает вождей собрать всех старейшин на совет, а юношей выставить в караул (Il., IX, 53-79)210. Затем, на совете, он по праву старшинства первый начинает речь к собравшимся (Il., IX, 92—113). Но старейшины не только дают советы, в их полномочия входит правосудие и разбор тяжб (Il., XVIII, 503 sq.). Они получают почетную долю на трапезах и пользуются рядом привилегий211. Отражением их почетного статуса является родственная этимология слов γήρας — «старость» и γέρας — «награда»212. Поэтому для Гомера немыслимо, чтобы младшие не чтили старших (Od., XIII, 147 sq.). Кроме того, и сам Гомер был, видимо, человеком почтенного возраста и в своих поучениях выражал мудрость старшего поколения213. Одним словом, для гомеровского общества характерно особо почтительное отношение к пожилым людям и это уважение тем больше, чем больше прошлые заслуги человека. Но пожилых людей чтут не только за заслуги, они пользуются особым уважением не только как бывшие воины, но, прежде всего, как хранители накопленного опыта, как личного, так и предыдущих поколений. Именно поэтому им первым дают слово, к их советам прислушиваются и им доверяют судить тяжбы. Подобное явление широко распространено среди народов с неразвитой социальной организацией.
Наконец, следует сказать несколько слов и о семье. Гомер не уделяет этой теме особого внимания: он повествует о подвигах героев, а их семейная жизнь его не интересует. Тем не менее в поле его зрения нет-нет да попадут отношения между супругами. Все-
мирную известность получил эпизод в «Илиаде», в котором описывается трогательное прощание Гектора со своей женой Андромахой и сынишкой Астианаксом (Il., VI, 392 sqq.). Гектор отправляется в свой последний бой, и больше они никогда не увидятся. Эта сцена проникнута нежностью любящих супругов и недаром считается жемчужиной мировой лирики.
Однако единственная семья, на которой Гомер заостряет свое внимание, это семья Одиссея и то потому, что супруги разлучены. Двадцать лет Одиссей находится вдали от дома. Он рвется домой к любимой жене Пенелопе, а та все двадцать лет терпеливо ждет мужа. Она остается верна ему даже не зная, жив ли он, ее верность подвергается тяжелым испытаниям со стороны бесчинствующих в ее доме женихов, желающих принудить ее выйти замуж, а она терпеливо ждет любимого мужа. Их сын Телемах, практически не видевший отца, за двадцать лет вырос и отправился на поиски отца, которого он любит даже не зная его, как велит ему сыновний долг. Когда Одиссей возвращается, наконец, домой и расправляется с женихами, его жена и сын отвечают ему чувством любви и признательности. Таким образом, на примере Одиссея и Пенелопы Гомер показывает образцовую модель семьи. Эта семья — идеал, а основа идеала — взаимная любовь супругов, причем такая любовь, которая побеждает время, расстояние и все жизненные препятствия. Поэтому естественно, что семья со времен Гомера, а скорее всего гораздо раньше, оказывается в числе основных, традиционных ценностей греков. Уже у Гомера семья, ойкос, есть основная социальная ячейка. А позднее она приобретет и политический смысл как производительница и воспитательница граждан.
Как уже сказано, гомеровское общество не обладало политическим инструментарием власти, а отсюда следует, что регулятивные функции в нем должны были выполнять некоторые нормативные, но не фиксированные правила, относящиеся к области этики и устного права. Они-то как раз и становились единственными социальными механизмами. Естественно, что в данных условиях все решали идейные предпосылки и система ценностей, т. к. на них в конечном итоге строились социальные отношения.
С одной стороны, иерархическая структура общества, при которой статус человека зависел от его доблести и заслуг, неизбежно вызывала жесткую конкуренцию между героями, т. е. обладателями
почетного статуса. С другой стороны, эта система заключала в себе принципиальную возможность для каждого возвыситься на социальной лестнице и добиться высокого статуса. Единственными предпосылками для этого являлись доблесть, заслуги перед общиной и добытый почет от сограждан. Гомеровская идеология статуса не знала других критериев. Но что означают эти критерии? По сути дела, это условия и качества, доступные каждому. Это значит, что нет социальных барьеров, но существует большая социальная мобильность, позволяющая переходить из одного ранга иерархии в другой214. Налицо неразвитый уровень общественных отношений, а точнее, только начало их формирования. На этой стадии любой может сам сделать себе статус и стать self-made-man. Ярким примером тому является образ гомеровского Перифета, человека низкого происхождения, который, однако, стал известным героем. Его отец был всего лишь гонцом у царя и тем не менее:
Сей-то отец ничтожный родил знаменитого сына,
Доблестей полного: легкостью в беге, искусством в сраженьях,
В думах умом он блистал между всех благородных микенян.
(Il., XV, 641-643)
Гомер даже особо подчеркивает, что Перифет происходит от «ничтожного» отца. Здесь опять представляется необходимый для героя набор доблестей: воинское искусство и мудрость, т. е. личные качества, а не богатство. Только благодаря этим качествам Перифет из «низкого» человека стал «знаменитым», т. е. завоевал себе высокий статус. Ситуация вполне естественная для данной социальной среды213. Другой пример такого рода дает нам уже упоминавшаяся ложная история Одиссея, в которой видно, как простой человек «из ничего», только благодаря своей воинской доблести добывает себе высокое общественное положение: «стал я могуч и почтен меж народами Крита» (Od., XIV, 234). Этим
свидетельством нельзя пренебречь: оно отражает реальный образ мыслей современников Гомера. Ведь по замыслу поэта, ложная история Одиссея должна была звучать убедительно не только для собеседника Одиссея, но и для его собственных слушателей.
Итак, современники Гомера были убеждены, что статус человека зависит от его собственных способностей и заслуг, т. е. каждый, в принципе, может добиться выдающегося положения в обществе своими силами. Иными словами, «каждый сам кузнец своего счастья». Отсюда естественно вытекает, что основной мотивацией гомеровских героев является стремление к первенству любой ценой. Славу, почет и статус можно приобрести только доказав свое превосходство. Поэтому все герои жаждут превзойти других в доблести. Так, например, Главк говорит, что отец, отправляя его на войну, «заповедовал» ему «тщиться других превзойти, непрестанно пылать отличиться» (Il., VI, 208). Но когда таких, стремящихся к первенству героев становится много, в обществе на почве конкуренции возникает напряженность. Конкуренция амбициозных героев неизбежно ведет к конфликтам, подобным ссоре Ахилла и Агамемнона216. При этом за неимением юридических и правовых институций поведение людей регламентируют только неписаные нормы обычая, возводимые к религиозным предписаниям. Однако появившиеся атеистические тенденции и отсутствие страха перед возмездием со стороны богов способствуют все более частому нарушению общепринятых норм (Od., XIV, 82 sqq.). В этих условиях первостепенную роль начинает играть система личных связей и объединений. Как раз на них основывается эфемерная власть царя-басилея, а также всех знатных героев. Эти личные связи оформляются в виде товариществ, сплачивающихся вокруг одного лидера. Ярким примером такого товарищества является сообщество женихов, пирующих в доме Одиссея, которыми руководит Антиной (Od., II, 50 sqq.; XXII, 48 sqq.). Другим примером может служить товарищество молодых, отборных граждан Итаки, отправившихся вместе с Телемахом на поиски его отца (Od., II, 283 sqq.; IV, 652 sqq.). Такие объединения были пока единственной формой политической организации в гомеровском обществе217.
Однако помимо связей и объединений действовал еще и такой фактор, как личный авторитет — фактор настолько важный, что без него нельзя понять и саму идею статуса у Гомера. Это значит, что пришло время разобраться с тем, как у Гомера достигался высокий статус и кем он устанавливался. Конечно же, самоопределения героя для этого недостаточно. Почести и награды герой получает от общины, и, следовательно, статус есть не что иное, как общественное признание его заслуг и доблести. В результате огромное значение приобретает общественное мнение, так как именно на нем в конечном итоге зиждется слава, авторитет, а значит, и статус героя. Таким образом, чтобы заслужить почет и завоевать высокий статус, герой должен пользоваться большим авторитетом, а авторитет, в свою очередь, зиждется на славе, которая добывается личными доблестями на основе общепринятой шкалы ценностей. Поэтому все герои стремятся к славе и это становится их главным побудительным мотивом. Так, Сарпедон, подбадривая Главка перед боем, восклицает: «Вместе вперед! Иль на славу кому, иль за славою сами!» (Il., XII, 328). Мудрый Нестор обещает громкую славу и награду тому, кто отважится на трудный подвиг (Il., X, 212 sqq.), а Ахилл с готовностью идет на верную смерть, зная, что он достигнет для себя «сияющей славы» (Il., XVIII, 121). Таким образом, погоня за славой становится характерной чертой гомеровской культуры, унаследованной затем всей античностью218.
Поскольку слава как показатель статуса есть продукт общественного мнения, герои неизбежно попадают в зависимость от коллектива, а так называемая «народная молва» (δήμου φήμις) становится силой, довлеющей над всеми, даже самыми влиятельными людьми. Это положение хорошо иллюстрируют слова, в которых герой ложной истории Одиссея сетует на то, что, несмотря на все свое могущество и славу в своем народе, он, согласно общественному мнению, был вынужден против своей воли отправиться в поход на Трою:
...и было отречься
Нам невозможно: мы властью народа окованы были.
(Od., XIV, 238-239)
То, что В. А. Жуковский перевел здесь как «власть народа», на самом деле следует переводить как «народная молва»: χαλεπή δ' 'έχε δήμου φήμις.
Таким образом, что бы люди ни делали, они все поступки совершали с оглядкой на эту самую «народную молву», боясь заслужить порицание со стороны соплеменников (Od., XVI, 75; XXI, 323 sq.). Такое довление общественного мнения, осуществляющего контроль над индивидом, в науке получило название shame-culture 219. В этой «культуре стыда» важнейшим регулятором поведения человека является оценка коллектива220. Инструментом такого воздействия служит чувство стыда и страх показаться хуже перед другими. Поэтому тема стыда (αιδώς) — одна из центральных тем у Гомера221. Этот эпический стыд отличает «дурных» людей от «добрых» и служит как бы тестом на качество человека и наличие у него доблести222. Так, Гектор только из стыда перед соотечественниками не смеет уклониться от роковой битвы, даже предчувствуя ее несчастный для себя исход:
Стыд мне пред каждым троянцем и длинноодежной троянкой,
Если как робкий, останусь я здесь, удаляясь от боя.
(Il., VI, 442 sq.)
Так же и ахейцы в критический момент, теснимые со всех сторон троянцами, только из стыда и страха продолжали еще держаться в строю (Il., XV, 658), когда Нестор отчаянно взывал к ним:
Будьте мужами, о други, почувствуйте стыд, аргивяне,
Стыд перед всеми народами!
(Il., XV, 661-662)
Стыд и ориентация на общественное мнение порождает в героях и чувство ответственности перед коллективом, которое становится заметным в критические минуты223. Наиболее ярким примером тут является опять Гектор с его знаменитым призывом храбро защищать отчизну (άμύνεσθαί περί πατρίς — Il., XII, 243). Напротив, гордому Ахиллу, который из-за своей обиды готов пожертвовать интересами всех греков, Одиссей и Нестор вынуждены напоминать о его ответственности перед всеми ахейцами (Il., IX,
300 sqq.; 573—605). Так начинает осознаваться связь героев с народом, которая у Гектора вырастает даже до чувства долга. В этом содержатся уже начатки политического мышления224.
Итак, статус человека целиком зависит от общественного мнения, т. е. от общины. Отсюда следует, что герой должен постоянно «отрабатывать» свой статус и доказывать свое соответствие ему225. Народ дает почет, и он же может его отнять за недостойный поступок: так, например, Гектор кричит уклоняющемуся от боя Диомеду, что его за трусость перестанут чтить данайцы:
О Диомед! перед всеми тебя почитали данаи
Местом и брашном, и полными кубками в пиршествах общих;
Впредь не почтут: пред очами женщиной ты оказался!
Сгибни, презренная дева!
(Il., VIII, 161-164)
Лишиться авторитета боятся и женихи, замышляющие убить Телемаха (Od., XVI, 375 sq.), в то время как божья кара их ничуть не страшит (Od., XIV, 82). Более того, народ может не только лишить провинившегося героя почестей, но еще отнять все его имущество и даже убить, как однажды чуть было не случилось с Антиноем (Od., XVI, 424 sqq.). По меткому замечанию Е. А. Савостиной, устанавливается прочная обратная связь, когда общество сильно героями, а герои только тогда герои, когда почитаются обществом226. В конце концов, и это для нас особенно важно, — народ не просто признавал статус вождей, но и избирал их. Именно народ со старейшинами предлагал героям царскую власть за спасение отчизны (Il., VI, 175 sqq.; IX, 575 sqq.; Χ, 185 sqq.), и именно народ мог избрать нового царя на Итаке вместо Одиссея (Od., I, 394 sq.). Поэтому народ может рассматриваться как высший источник права в гомеровском обществе227.
Суммируя все сказанное выше, можно выделить теперь основные принципы, или идеи, лежащие в основе социальной организации гомеровских греков. Они укладываются в набор следующих идеологических постулатов:
— во-первых, это принцип «равных возможностей», когда теоретически каждый может добиться высокого общественного статуса, что означает потенциальное равенство всех общинников, при их фактическом неравенстве;
— во-вторых, этот статус основывается на личных качествах, доблестях и заслугах перед общиной и, прежде всего, на военном поприще;
— в-третьих, получение и сохранение высокого социального положения зависит от общины, которая является высшей политической инстанцией;
— в-четвертых, приобретенный статус должен постоянно подтверждаться и доказываться новыми доблестями и заслугами;
— в-пятых, на основании достигнутого статуса строится иерархическая лестница внутри общины, т. е. социальное неравенство по принципу «лучшим — лучшая доля». В основе социального неравенства — природное неравенство людей по качествам и способностям.
Все вместе эти принципы образуют цельный идеологический комплекс, общепризнанную концепцию статуса. Именно эта концепция приводила в действие все социальные механизмы, так как она задавала мотивацию и воспринималась как руководство к действию. Вопрос о том, насколько данная схема соответствовала действительности для нас сейчас не актуален. Скорее всего, не соответствовала: сложившаяся иерархическая структура общества и социа\ьное неравенство весьма затрудняли путь «из грязи в князи», хотя, очевидно, и не исключали его. Гораздо важнее сейчас осознать тот факт, что эта идеологическая модель была актуальна и общепринята в условиях, когда развитие общества уже опередило ее. Совершенно ясно, что она возникла не в эпоху Гомера, а в глубине «темных веков», в примитивных условиях общественной жизни, когда социальное неравенство еще не стало определяющим фактором и когда статус добывался личными заслугами. Только в таких условиях и могли появиться перечисленные нами идеологические установки.
По мере углубления в эти древнейшие пласты эпоса, все более отчетливо вырисовывается картина простого, социально неразвитого общества, в котором доминирует право сильного (вспомним, кстати, что и Зевс у Гомера правит миром только благодаря своей силе). Эта картина вполне соответствует простейшей и древнейшей модели групповых отношений. Б. Снелль в этой связи отмечает, что ранговое деление по силе характерно также для сообществ де-
тей и животных228. Поэтому, как только выяснилось, что гомеровские герои тоже живут по этому принципу (хотя бы частично), ученые тотчас обратились к сравнению гомеровского общества с «примитивными», «нецивилизованными» племенами нового времени, находящимися на похожей стадии развития и доступными этнографическим исследованиям229. В результате, гомеровского басилея стали сравнивать чаще всего с племенными вождями в Меланезии или Полинезии (big теп; chief)230. Выяснилось, что для всех этих обществ характерна такая организация, при которой руководящий статус вождя опирается не на закон или насилие, а на его личный авторитет и заслуги. В итоге была установлена прочная закономерность: чем меньше общество организовано, тем более велика роль личных качеств человека в его шкале ценностей и тем значительнее роль выдающихся личностей в этом обществе231. Таким образом, по ряду показателей гомеровское общество оказывается типологически близким к «примитивным» обществам Полинезии и Меланезии; по крайней мере можно говорить о сходных чертах стадиального развития в начальной фазе социогенеза.
К интересным выводам приходят этнографы и исследователи первобытности: они отмечают, что в обществах, в которых еще отсутствует материальная дифференциация, устанавливается естественная субординация по способностям и ведущее положение занимают люди, обладающие наиболее выдающимися и полезными для общины качествами (удачливые охотники, воины и т. д.). Они-то и выполняют руководящие функции в своем коллективе232. Кроме того, современная антропология на основе тщательных исследований утверждает тезис о независимости статуса человека в первобытном обществе от обладания им материальными ценностями233. Производство прибавочного продукта не рассматривается более в
качестве основной причины политогенеэа234. Следовательно, напрашивается вывод, что в основе первичной социальной организации лежит не материальное неравенство, а естественная дифференциация людей по способностям. Это как раз та стадия, которую отражают древнейшие хронологические пласты в гомеровском эпосе, которые могут быть отнесены к «темным векам».
Конечно, все сказанное еще не означает, что гомеровские греки не отличались от племен Полинезии. В таком случае не было бы ни Гомера, ни его эпоса. С одной стороны, герои Гомера стояли уже на принципиально иной стадии развития, но их общество сохраняло еще много тех «примитивных» черт, которые сближают его с первобытно-племенным миром. С другой стороны, для эпохи Гомера и его героев стали характерны уже иные явления: это социальное и экономическое неравенство, а также передача по наследству власти, статуса и состояния235. Правда, эти явления еще до конца не оформились и только начали развиваться. Об этом говорит хотя бы тот факт, что принципы собственности и наследования в гомеровском обществе были еще неразвиты236. Сын Одиссея, Телемах, вынужден признать, что его положение как наследственного царя весьма шатко, и он согласен уступить царский титул другому (Od., I, 385 sqq.). Так же и в Трое любой герой, убивший Ахилла, мог надеяться на царскую власть, несмотря на то, что в городе правил Приам и у него были прямые наследники (Il., XX, 185 sqq.). Гомер совершенно ясно дает понять, что сына Гектора, несмотря на его громкое имя (Астианакс — «владыка города»),
в случае смерти отца вместо царской власти ждет жалкая участь нищего (Il., XXII, 489 sq.). Все это еще раз говорит о примитивности и неоформленности социальной организации, точнее о ее незавершенности.
Действительно, мы можем говорить только о незавершенности, а не об отсутствии социальной организации у греков. Сами гомеровские греки уже прекрасно осознавали достигнутый ими уровень развития и четко отделяли свой цивилизованный мир от мира диких народов. Это хорошо видно в том месте, где Одиссей описывает страну циклопов: циклопы не знают правды (θεμις), не сеют, не пашут, а также
Нет между ними ни сходбищ народных, ни общих советов;
В темных пещерах они иль на горных вершинах высоких
Вольно живут; над женой и детьми безотчетно там каждый
Властвует, зная себя самого, о других не заботясь.
(Od., IX, 112-115)
Уже не раз отмечалось, что в этих словах содержится представление Гомера о цивилизованной, организованной жизни 237. Прежде всего, это знание правды, затем хозяйственная деятельность и, наконец, общественная организация в виде общих собраний и чувства сопричастности к коллективу, ответственности перед другими. Все это уже было достигнуто в мире гомеровских героев и хотя с правдой, справедливостью и ответственностью бывали большие проблемы, это общество уже преодолело пору дикости и стояло на пороге государственности.