Глава первая
У читателя, знакомящегося с работами по истории политической борьбы в Аттике архаического периода, остается неясное впечатление. Перед ним вырисовывается странная смена борющихся сил. Сначала этих сил две: знать, старающаяся удержать свои привилегии, и демос, грозно поднимающийся против произвола, гнета и злоупотреблений всякого рода со стороны знати в стремлении отвоевать себе свободу и землю. Однако вскоре мы узнаем, что группировок не две, а уже три, причем каждая имеет своим вождем одного из представителей наиболее знатных и богатых родов. Эти «партии», согласно общепринятому взгляду, связаны с тремя областями Аттики и представляют собою результат расслоения массы населения на различные по занятиям, социальному положению и политическим целям прослойки. Борьба партий приводит к захвату власти Писистратом, к установлению тирании. Но уже в период господства Писистрата и его сыновей и позднее, во времена демократии, следы борьбы трех группировок теряются: в V в. перед нами снова две партии, правда, уже иные, а именно демократическая и олигархическая.
Можно допустить, что так и было в действительности: борьба носила сложный характер и в ходе ее могли возникать и проявлять себя различные группировки и комбинации борющихся сил. Однако задача историка заключается не только в констатации тех или иных
фактов, но ив объяснении их взаимоотношения и причинной связи. Поэтому если мы у древних авторов встречаем известия о борьбе двух, потом трех, а затем снова двух партий, то мы должны по крайней мере попытаться выяснить как их характер и эволюцию, так и сложную общую картину борьбы, характеризующей данный исторический момент.
Нельзя сказать, что это не было сделано учеными нового времени. Наоборот, мы не раз находим очень категорический ответ на вопрос о сущности партий, но нередко степень категоричности этого ответа обратно пропорциональна степени его обоснованности.
Э. Мейер 1 когда-то заметил, что исследовательская работа нашего времени в области изучения античности породила множество взглядов и гипотез, которые переходят из одной работы в другую и часто рассматриваются как бесспорные факты или даже как данные источников. Вот к таким именно взглядам и гипотезам принадлежит, как нам кажется, и концепция трех партий в Аттике как партий землевладельческой знати, малоземельного крестьянства и фетов и, наконец, моряков и купцов. Когда же возникла эта ставшая канонической характеристика, на чем она основывается?
Если мы обратимся к крупнейшим трудам по истории древней Греции первой половины XIX в., то заметим, что и у Митфорда 2, и у Сёрлуолла 3 выдвигается преимущественно политический момент, хотя некоторые элементы социальной характеристики уже имеются. Три партии, по Митфорду,— это партии олигархическая, чисто демократическая (of the purest democracy) и умеренная, ставившая целью установление «смешанного управления», противница обеих крайностей. В ее состав входили многие землевладельцы на побережье, а также торговые люди (указ. соч., стр. 363). Сёрлуолл в своем еще более обстоятельном изложении характеризует партии подобным же образом. Диакрии — обитатели горной области, которым не пришлось так страдать от жадности и жестокосердия сильных, как крестьянам долины, но которые по большей части были бедняками и пользовались
меньшими политическими правами, чем их соседи. Они стремились к революции, к уничтожению неравенства во владении землей (указ. соч., стр. 32 сл.). «Люди побережья» принадлежали главным образом к классу, занимавшемуся торговлей, ремеслами и, может быть, работой в рудниках. Они были противниками насильственных мероприятий, сторонниками реформы государственного строя4.
Грот в своей «Истории Греции» 5, так же как Митфорд и Сёрлуолл, дважды упоминает о партиях, боровшихся в Аттике в VI в. Он полагает, следуя, очевидно, Плутарху, что эти жестокие раздоры имели место как до реформ Солона, так и позже, перед установлением деспотизма Писистрата (указ. соч., стр. 93). Три партии соответствуют трем областям: долине, охватывавшей Афины, Элевсин и соседнюю территорию, где жило много богатых семей, Диакрии, на востоке и севере Аттики, населенной горцами, и Паралии, южной части Аттики «от моря до моря». Диакрии — партия беднейших, паралии занимают в имущественном и социальном отношении промежуточную позицию. Эти «внутренние» междоусобия «олигархического характера» развертываются на фоне более широкой борьбы — общего возмущения бедного населения против богатых в результате нищеты и эксплуатации. Грот не останавливается подробнее на вопросе о том, как столкновения группировок по областям были связаны с борьбой бедных и богатых. Он лишь констатирует отсутствие у нас сведений относительно того, из-за чего происходили «внутренние» раздоры (указ. соч., стр. 93). Вообще для Грота борьба трех партий имеет подчиненное значение по сравнению с главным противоречием между бедными и богатыми.
У него еще нет ни слова о том, что паралии были моряками, торговцами, ремеслениками, что их борьба с педиэями была борьбой ремесленно-торгового населения с землевладельческой знатью. Диакрии также осторожно характеризуются как «беднейшие» среди жителей Аттики, причем делается оговорка (ее нет у его предшественников)
относительно словоупотребления Плутарха, который говорит о педиэях и диакриях как об олигархах и демократах. О «демократических претензиях», по мнению Грота, для того времени говорить еще рано.
Таким образом, у Грота мы не встречаем еще той концепции партий Аттики, которая стала позднее господствующей. То обстоятельство, что этим партиям уделяется сравнительно малое место в истории Афин VI в. до н. э., понятно, поскольку в распоряжении Грота по этому вопросу были главным образом лишь известия Геродота и Плутарха.
По своим взглядам на партии близок к английскому историку Э.Курциус 6, у которого главным образом акцентируется вражда внутри знати. Курциус думает, что в Аттике отношения складывались сложнее, чем в других областях Греции: партий было больше и их влияние и направление их деятельности были изменчивы. Главную роль играли личность и талант вождя. Так, например, Мегакл организовал среднюю партию паралиев, так как демократическая партия — бедняки, пастухи, угольщики, виноградари — была уже в руках Писистрата (указ. соч., стр. 336).
У М. Дункера 7 уже яснее намечаются черты концепции, получившей полное развитие в работах конца XIX — начала XX в. Три партии, связанные с тремя областями Аттики,— это, по его мнению, партия знати (педиэи), крестьян и пастухов (диакрии), во главе которых стал Писистрат, и рыбаков, моряков, купцов и судовладельцев — городская партия (паралиев). Впрочем, он допускает, что Писистрат имел своих сторонников и в городе.
Но Дункер приводит также большой и интересный материал о знатных родах и их борьбе. Мысль о классовой природе партий в дальнейшем изложении автора в сущности играет незначительную роль и не связана с общим представлением о ходе экономического развития, с идеей быстрого роста торговли, промышленности и мореходства, с идеей классовой борьбы в связи с развитием «капитализма».
***
В конце XIX — начале XX в. в работах представителей модернизаторской школы (Э. Мейер, К. Белох, Р. Пельман, Г. Бузольт и др.) взгляд на партии в Аттике VI в. до н. э. получает дальнейшее развитие. Согласно этому взгляду, существо различий между партиями в ранней Аттике было примерно то же, что и в истории партийной борьбы нового времени: и там и здесь сталкивались интересы землевладельческой знати, «среднего» торговопромышленного класса и радикально настроенной массы крестьян, арендаторов и батраков. Несмотря на различия в формулировках, на наличие некоторых оговорок, у всех исследователей этого направления партия совпадает с классом или по крайней мерс с его ядром.
Крупнейшим из них был Э. Мейер. И в главе об архаической Аттике (указ. соч., стр. 589 сл.) сказываются сильные его стороны как исследователя: умение нарисовать широкий исторический фон, на котором живо выступают события и люди эпохи, дать незабываемую картину жизни древнего мира, глубокий анализ источников и пр. И тем не менее приходится сказать (хотя бы и с опасностью навлечь на себя упрек в гиперкритицизме), что в характеристике трех партий Аттики чуть ли не каждая фраза вызывает сомнение или возражения. Поэтому необходимо внимательнее присмотреться к этой характеристике, чтобы выяснить, насколько убедительны выводы автора.
О ближайших двух десятилетиях после отъезда Солона, пишет Э. Мейер, источники молчат; мы знаем лишь, что образовались «три большие партии» (стр. 614). Причину их возникновения автор видит в том, что благодаря законодательству Солона приобрело решающее значение сельское население и выступили локальные противоречия. Трудно, однако, думать, что эти противоречия возникли только тогда: если они связаны с различными местными условиями, то правдоподобнее, что они существовали много раньше реформ Солона.
На одной стороне, продолжает автор, стояла знать (der Adel), которая опиралась на владение землей в долине около Афин, в области реки Кефиса. Против нее выступало мелкое крестьянство, получившее теперь политические права; оно требовало раздела земли и установления полной крестьянской демократии. Его главным местопре-
быванием была горная область Парнеса, Брилесса и марафонский Тетраполис (стр. 614 сл.).
Однако нет достоверных данных, которые позволяли бы приурочить лозунг раздела земли (γης αναδασμός) именно к Диакрии. Солон говорит, правда, о стремлениях демоса к более крайним мероприятиям, но у пего нет ни слова о населении упомянутой выше области. Идея, что паралии занимали промежуточную позицию между педиэями и диакриями, принадлежит позднейшим авторам, и, следовательно, ее ценность зависит от результата критики этих источников. Нигде у древних писателей нет известия о том, что паралии — это моряки и купцы. Эта мысль представляет домысел, основанный, по-видимому, на общих соображениях и на самом названии («обитатели побережья»).
Еще менее известно о программе паралиев: будто именно они были горячими поборниками проводимой Солоном торговой политики, политики защиты материальных интересов среднего сословия и развития «городской демократии», будто вообще именно на них прежде всего опирался Солон. Можно думать, что и этот вывод был получен путем сопоставления «средней» позиции Солона — между знатью и демосом — и сообщений Аристотеля и Плутарха о «средней» позиции паралиев.
Еще более «современными» выглядят партии в изображении Пельмана. Педиэи, которые «стремились к олигархии», представляли собою землевладельческую знать. Наиболее демократическая партия диакриев, партия радикально настроенной массы крестьян, арендаторов и батраков, живших в горных округах, требовала земельного передела и даже «уничтожения классового разделения» 8, а тесно сплоченная партия паралиев — мореходное, торговое и ремесленное население города и прибрежной полосы — ставила своей целью установление «среднего государственного строя», была партией «среднего класса и развития мещанской демократии».
Вообще говоря, стремление определить социальную основу политических группировок вполне законно, и, можно даже сказать, уже древние историки шли в этом направлении. Вопрос лишь в том, можно ли найти достаточ-
ное подтверждение такому именно пониманию в источниках или же приходится признать, что оно сложилось под влиянием политической истории нового времени и является результатом некритического перенесения отношении этого времени в античную эпоху?
Рассмотрим поэтому, как Пельман использовал источники. Едва ли нужно настаивать на том, что ни у одного древнего автора, писавшего об Аттике VI в. до и. э., мы не находим указания на стремление диакриев к уничтожению разделения общества на классы. Но и другие положения Пельмана оказываются висящими в воздухе. Диакрии требовали, писал он, ссылаясь на Αθ. π., 12 (выдержка из стихотворения Солона — Sol., 23, 19—21), чтобы «знатные обрабатывали землю в равных частях с простым народом», (указ. соч., стр. 88 и прим. 5). Однако в этих строках древнего поэта ничего не говорится об обработке земли: «... Мне не нравится как насилие тирании, так и то, чтобы благородные имели равную долю в тучной земле родины» (см. ниже, стр. 239 сл.).Но еще поразительнее следующие слова Пельмана об «элементах народного пролетариата», которые, по словам Аристотеля, благодаря сложению долгов (χρεών αποκοπή) впали в нищету (со ссылкой на Αθ. π., 13). В действительности же Аристотель пишет о том, что к диакриям примкнули, с одной стороны, ввиду стесненного положения, те, которые лишились денег, отданных взаймы, с другой, вследствие страха,—люди нечистого происхождения. Из рассказа об отношениях в Аттике перед реформами Солона можно сделать вывод, что иод лишившимися денег, отданных взаймы (οι ’αφηρημένοι τα χρεία), Аристотель имел в виду вовсе не «элементы народного пролетариата», но скорее тех людей, которые раньше давали деньги взаймы. Таким образом, толкование Пельманом данных источников представляется произвольным и неубедительным.
В работах ученых рассматриваемого направления полной ясности по вопросу о партиях нет. Если почти все они согласны в том, что педиэи были крупными землевладельцами, мечтавшими о возвращении старинных порядков, то в отношении других группировок мнения расходятся. Белох полагает, например, что Алкмеониды встали во главе недовольных народных масс, интересы которых были противоположны интересам педиэев, но
что исход этой борьбы определил Писистрат, которого поддерживали диакрии, хотя, прибавляет автор, еще большее значение имели его военные успехи 9.
Бузольт 10 говорит о противоположности уже не классов, но сословии (Stände), притом с неоднократной оговоркой, что речь идет о «ядре» партий (der Kern der Parteien). Такое «ядро» образовывали люди, которые жили в каждой из трех областей, но отсюда вовсе еще не следует, что к каждой партии принадлежали только эти люди: сословные противоречия, по мнению Бузольта, переплетались с локальными. В состав партии паралиев, например, входили моряки и торговцы, но не только они, а также и крестьяне 11.
Однако каковы бы ни были отдельные расхождения в суждениях представителей модернизаторской школы по интересующему нас вопросу, у всех них имеются некоторые сходные черты, связанные с их общими историческими взглядами. Характеристики партий определяются воззрениями этих историков на развитие в Греции в VI в.. торговли и «индустрии», на роль городских элементов в противоположность сельским, на возрастающее политическое значение «класса промышленников», «демиургов» (Белох). Для всех рассматриваемых работ характерно отождествление (пусть с некоторыми оговорками) трех партий и классов (или сословий). Ни в одной из них мы не находим достаточного учета особенностей источников по данному вопросу 12. С одной стороны, эти ученые идут по следам Аристотеля и Плутарха, которые рассматривали партии преимущественно как группировки, стоявшие за старые порядки, за радикальные перемены и, наконец, за умеренный строй. С другой — они подменяют
политические и социальные грани, намеченные древними авторами, такими, которые характеризуют отношения полого времени. Все они также оперируют готовым понятием «партия», не давая, анализа его содержания.
Наконец, хотя все эти исследователи отмечают огромную роль вождей из знатных родов, они мало освещают вопрос о связи последних с партиями (обычно указывается лишь, что эти вожди владели имениями в соответствующей области)13.
Помимо трудов общего характера, о которых говорилось выше, с конца 80-х годов появляется ряд работ, специально посвященных вопросу о борьбе партий в Греции VI в. до н. э. Из этих работ мы остановимся лишь на одной, пожалуй, наиболее значительной: небольшой книге Ф. Кауэра «Партии и политики в Мегаре и Афинах»14. Кауэр в общем близок к представителям рассматриваемого направления, хотя в его взглядах много оригинального. Он рассматривает партии на фоне необыкновенно ожесточенной классовой борьбы, волновавшей, по его словам, народ в самой глубине его существа и разделившей его на эти враждебные группировки. Партии были преисполнены друг к другу ненависти, пронизывавшей всю мысль и деятельность людей этого времени. Их борьба была порождена экономическими факторами: открытием новых источников получения драгоценных металлов (золота и серебра), оказавшим действие, подобное открытию Америки в XV—XVI вв. н. э., развитием денежного хозяйства, ростом класса сельскохозяйственных наемных рабочих (указ. соч., стр. 77) и т. д.
Для понимания борьбы партий в Аттике, по мнению Кауэра, и необходимо исходить по из филологического объяснения их названий, но из данных источников о политических и экономических противоречиях, возникших в результате введения солоновского устройства. Автор считает (в противоположность обычному взгляду), что всего яснее в традиции выступает классовый характер партии диакриев: это была партия сельскохозяйственных наемных рабочих, в состав которых входили многие прежние землевладельцы, вынужденные продать свою землю и
поступить на работу к крупным землевладельцам. Кауэр возражает против обычного толкования характера двух других партии. Педиэи, как он думает, не только знать, но и в значительной мере зажиточные крестьяне. Паралии — не умеренная либеральная партия на манер «буржуазии при Луи Филиппе» и не ремесленное и торговое население преимущественно. Земля Паралии обрабатывалась главным образом более бедными, оказавшимися в долгу крестьянами. Так ему рисуется борьба партии: богатые крестьяне и ремесленники долины (педиэи), сельскохозяйственные наемные рабочие (диакрии) и бедные крестьяне-должники (паралии).
Кауэр возражает одному из своих предшественников, Ландверу 15, справедливо упрекая его в перенесении современных политико-экономических понятий на древность (указ. соч., стр. 46). Но в сущности такое же возражение можно сделать и ему самому, как это видно из краткого изложения его взглядов, данного выше. Но дело не только в этом. Кауэр очень живо рисует общую обстановку и настроение умов в мятущихся Мегаре и Афинах, но данные источников, на значение которых он так настойчиво указывает, вовсе не подтверждают его выводов относительно состава и характера партий. Его главный тезис о классовой сущности партии диакриев ничем не подкреплен, кроме некоторых общих соображений и выражения Плутарха (Sol., 29: ό θητικός όχλος), которое Кауэр толкует в пользу своего мнения, тогда как другие (см., например, ниже о взглядах Корнелиуса) усматривают в этом выражении нечто иное — свидетельство ο роли городского плебса. Три партии совпадают с тремя классами, боровшимися за архонтат, хотя для подтверждения этого автору приходится своеобразно толковать значение соответствующих терминов — эвпатриды, демиурги, апойки (так читался последний термин в берлинских папирусах, пока еще не была открыта рукопись^«Афинской политии»). Ни критики источников, ни решения вопроса о трех областях у Кауэра мы не находим. Его изложение интересно, но самое построение обосновано лишь некоторыми общими соображениями, отнюдь не бесспорными, а потому и не представляется достаточно убедительным.
* * *
Реакция по отношению к.общераспространенным в то время модернизаторским взглядам на историю древней Греции нашла особенно яркое выражение в работах Хазе-брёка 16. В этих работах можно проследить, как влияния воззрений К. Бюхера и М. Вебера сочетается с воздействием сложной обстановки века империализма и как историк, ставивший своей задачей прочитать только то, что есть в источниках, и много сделавший для опровержения поверхностных аналогий и поспешных обобщений в области социально-экономической истории, сам оказывается в плену субъективной концепции, увлекаемый стремлением противопоставить сложной системе хозяйства нового времени примитивные отношения в древности, современным попыткам установления мирных международных связей — «обнаженный империализм» 17 античной Греции.
Взгляд Хазебрёка на политические группировки в Аттике VI в. до н. э. неразрывно связан с его общей концепцией развития греческого общества. Первый этап классовой борьбы, по его мнению, привел к установлению государственного строя, социальной основой которого было среднее землевладение, крестьянство (Hoplitenverfassung) 18.
Второй этап в развитии греческой демократии — выступление малоимущих и неимущих и смена «гоплитского устройства» демократией. На место прежних противоречий между знатными и незнатными выступают новы з — между знатью, крестьянами и фетами [в войске им соответствуют всадники (и пентакосиомедимны), зев-гиты и феты]. Вместо двух общественных классов существуют уже три, происходит процесс развития нового общзства, который ясно рисует аттическая хроника, дошедшая до нас в изложении Аристотеля 19. Три партии в Аттике и есть три борющихся класса: знатные роды, крестьянство, феты.
Диакрии — масса неимущих крестьян, сельскохозяйственных рабочих и других пролетариев — составляют опору Писистрата, вождя фетов. Экономическая политика тирана — в первую очередь политика в интересах мелких крестьян и пролетариев (eine kleintäuerliche, Proletarierpolitik;20. Паралии представляют собою крестьяне о, но отнюдь не «промышленный средний слой».
Концепция Хазебрёка отличается подкупал щей на первый взгляд простотой и последовательностью. Его возражения против преувеличенного представления о развитии, а главное, о влиянии торговли на политику во многом нельзя не признать верными. Однако и в данном случае мы должны проследить, на чем основывается это стройное здание. Прежде всего, бросается в глаза отсутствие критики источников. Приступая к определению социальной сущности трех группировок, Хазебрёк пишет: «Согласно всему, что мы знаем, несомненно», что люди, занимавшие плодородную долину, береговую полосу и бесплодную горную область, были тем-то и тем-то 21.
Но эта совокупность «всего, ч го мы знаем», и представляет собой пестрый комплекс известий разного происхождения и различной степени достоверности. О том, например, что к «горцам» принадлежит «масса фетов» (»>ητ.κί)ς ί'χ^ος), рассказывает версия, сохранившаяся у Плутарха (Sol., 29), замечает автор, ни на минуту не останавливаясь, однако, на вопросе о степени исторической достоверности этой версии. Притом все построение Хазебрека лишено прочности без более точного определения границ указанных областей. Трудно думать, чтобы местное деление так совпадало с делением классовым, так же как едва ли можно без оговорок поставить злак равенства между фетами и демиургами. Ведь последний термин вовсе не обязательно обозначает (например уже у Гомера) неимущего или батрака, как думает Хазебрёк 22. Мы уже не говорим о незакономерном употреблении термина «пролетарский» в применении к диакриям или к политике Писистрата.
Вдумываясь в концепцию Хазебрёка, мы наталки
ваемся на новые затруднения и сомнения. Тот факт, что вождями масс выступают члены знатных родов, истолковывается как выражение «разброда среди знати». Этот разброд, по мнению автора, и приводит к установлению тирании. Но без попытки выяснить характер связи между вождем и массой населения, а тем самым определить, хотя бы в самой общей форме, время, когда могли возникнуть эти связи, мы не можем прийти к каким-либо определенным выводам. Ведь раздоры между знатными родами бывали и в других государствах, но они не обязательно приводили к тому, что мы наблюдаем в Аттике.
Остается непонятным в изложении автора и конечный результат тирании: политическое примирение противников, так что в конце концов «как знать, так и масса демоса были за Писистрата» (со ссылкой на Αθ. π., 16,9)23. Наконец, трудно думать, чтобы торговое развитие Аттики в VI в., когда она начинает успешно соперничать с Коринфом в вывозе керамических изделий 24, прошло совершенно бесследно в политической области, чтобы занятие Писистратом опорных пунктов на периферии Эгейского бассейна не имело никакого отношения к торговле.
В целом, таким образом, многие соображения Хазебрёка имеют большое значение для критики господствовавших ранее взглядов. Заслуживает полного внимания и его метод рассмотрения политической борьбы в Аттике на широком историческом фоне, который он дает в предшествующих частях книги. Но все же нельзя не прийти к заключению, что, критикуя взгляды историков начала XX в., автор в сущности остается во многом верным их приемам, не давая тщательного анализа источников по вопросу о партиях, смело предполагая, что три партии совпадают с тремя классами, не объясняя достаточно убедительно последующего их исчезновения.
Мы считали нужным разобрать более подробно положения Хазебрёка, поскольку он выступил с новыми аргументами (по сравнению с Бюхером) против модер-
низации античной экономики и поскольку его работы отмечают известный этап в развитии новейшей историографии по истории древней Греции.
***
Взгляды на сущность трех партий, высказанные за последние 30—40 лет в зарубежной литературе, отличаются большим разнообразием. Сейчас уже невозможно говорить о какой-то общей или господствующей точке зрения, Отнюдь не пытаясь охватить всю литературу по этому вопросу, мы наметим лишь основные расхождения в понимании политических группировок и способ аргументации, который мы встречаем у сторонников различных, нередко прямо противоположных воззрений.
Часть исследователей продолжает придерживаться той характеристики партий, которую мы находим в трудах ученых модернизаторского направления (см. выше). Таков, например, взгляд Я. К. Кордата в его большой работе «История древней Эллады» 25. К Паралии, как он думает, принадлежали купцы, моряки, рыбаки и промышленники, т. е. «средние слои населения» (указ. соч., стр. 391). Паралии — партия компромисса, реформ, но не радикального характера. Диакрии требовали раздела земли и предоставления денежных пособий беднякам и т. д. Селтман, книга которого 26 основана главным образом на нумизматическом материале, полагает не без основания, что первоначально существовали лишь две партии — пе-диэев и паралиев. Писистрат, по его мнению, также выступал сначала в рядах паралиев. Одяако понимание Селт-маном сущности партий не отличается от только что приведенного. Педиэи— землевладельцы, собственники оливковых садов, паралии — богатые торговцы. Торговля Афин получила большое развитие уже в конце VII — начале VI в. до н. э. и достигла расцвета в VI в. Этому расцвету способствовали и мероприятия Солона, и «энергичная» торговая политика Писистрата. Впрочем, Селтман утверждает, что партии включали представителей всех классов населения (указ. соч., стр. 23), и это утверждение
находится в некотором противоречии с тем его определением партий, которое уже было приведено 27.
На иной, можно сказать, противоположной точке зрения стоят исследователи, проводящие резкую грань между характером политической борьбы в древней Аттике и в современности. Э. Кирстен 28 и Т. Леншау, автор статьи в словаре Pauly — Wissowa 29, проводят ту мысль, что в действительности дело шло не о политических партиях в нашем смысле, но о выступлениях «сторонников князей» (um Gefolgschaften fürstlicher Herkunft) 30, о движении сельской знати. В известной мере эти ученые возвращаются к взглядам Грота и Курциуса. Центром ремесла был город Афины. Группировки включали сельское население и носили социально-экономический характер; природные условия определяли и особенности землевладения. Педиэи — Кирстен делает при этом существенную оговорку относительно понимания термина — это обитатели больших долин (die Bewohner der großen Ebenen, also der Pedia), а не одной лишь долины (Pedion) в окрестностях Афин. Паралии — жители Южной Аттики, где худшая, каменистая почва и расчленение страны на впадины и мульды допускали лишь среднее землевладение. Наконец, в бесплодной Диакрии существовало лишь мелкое землевладение. Однако остается невыясненным, из кого состояла эта «свита» знатных господ: были ли люди, входившие в ее состав, гражданами? Что побуждало их следовать за вождями? Были ли они теми бедняками, которые получили свободу от кабалы после сисахфии? Кирстен почти не касается характера связи между вождем, представителем знати, и местным населением, тогда как при его понимании партий этот вопрос должен был бы иметь особенное значение. Знатных родов было много, группировок же (а следовательно, и вождей) только три. Указание на то, что в северной части Паралии находились имения Алкмеонидов, а в Марафоне и Брауроне —
владения Писистрата, конечно, представляет большой интерес но ничего еще не решает, так как, вероятно, в Паралии были имения и других знатных родов.
Очень важна оговорка Кирстена относительно долины Марафона. Так как позднее Писистрат и его сыновья рассчитывали на приверженцев из Марафона, то, следовательно, замечает Кирстен, тогда эта мало еще использованная и болотистая равнина принадлежала не к Паралии или Педиэе, но к Диакрии, Но если это так, то как быть с определением Педиэи (см. выше — «...обитатели больших долин»)? Во-первых, вообще о «больших» до-литах по отношению к Аттике приходится говорить очень условно; во-вторых, из четырех известных там долин (долины Кефиса, Элевсина, Марафона и Месогеи) Марафон надо исключить, поскольку Кирстен считает, что в Диакрии преобладали мелкие землевладельцы. Но как бы ни решать вопрос о трех областях, проблему политической борьбы можно выяснить, лишь попытавшись представить себе социальный строй ранней Аттики и направление его развития. Главный недостаток объяснения Кирстена и заключается, по нашему мнению, в том, что оно дано в отрыве от общего хода социально-экономического развития Аттики. Для читателя остается неясным, каковы были отношения населения города и хоры.
Решительно отходит, на первый взгляд, от обычного понимания партий Ф. Корнелиус 31. Он считает неверной ту точку зрения, согласно которой паралии были моряки, торговцы, промышленники и т. д., и утверждает, что именно паралии представляли собой аттическое крестьянство — сельский плебс. Под этим углом зрения он рассматривает известие о браке Мегакла, женившегося на дочери Клисфена, тирана Сикиона, и совершившего якобы мезальянс, но несомненно укрепившего этим браком свою принадлежность к плебейским группам (указ. соч., стр. 14). К этой же партии (паралиев), по мнению Корнелиуса, принадлежали и Филаиды, породнившиеся с Кипселидами. Педиэев Корнелиус рассматривает, согласно Аристотелю, как партию, стремившуюся к олигархии, и сравнивает их название с названием крупных землевладельцев из истории Германии (Ostelbier). Корнелиус энергично возражает против обычного толкова-
ни я термина «паралии», которое в источниках не имеет никакой опоры (стр. 15). Одна ко он и сам признает, что данные традиции относительно этого термина (Фукидид, схолии к Аристофану, лексикографы и пр.) еще не дают полного подтверждения его собственному пониманию паралиев как крестьян. Такое подтверждение Корнелиус находит в определении диакриев как партии городской, городского пролетариата (о θητικός όχλος), представителей движимого капитала, метэков — партии крайних демократов 32. Политика Писистрата и преследовала интересы этого городского населения. Поэтому, заключает он крестьянство надо искать в какой-то другой группировке, а не в диакриях, и так как педиэи исключаются, то остаются лишь одни паралии.
У Корнелиуса имеется ряд верных наблюдении, но субъективизм его метода несомненен. И он, как и сторонники того взгляда, против которого он возражает, отождествляет областные группировки с классами (ср., например, его вывод, что эвпатриды, демиурги и агройки, разделившие между собою власть после Дамасия, совпадают с тремя областными группировками,— стр. 17). К основному выведу (паралии — крестьяне) автор приходит главным образом путем метода исключения: педиэи — крупные землевладельцы, диакрии — городской плебс, следовательно, паралии — крестьянство. Но обе предпосылки этого вывода, а именно 1) что партии совпадают с классами и 2) что диакрии — городской плебс, Корнелиусом не доказаны. Указания на роль горожан (άστοί) в возвышении Писистрата правильны, но его вывод, что перед нами «городской пролетариат», метэки и т. д., является домыслом.
В обращении с источниками наблюдается известный произвол. Исходным пунктом и для Корнелиуса служит характеристика партий у Аристотеля: он ее принимает без дальнейшей критики [ср., например, его умозаключение (стр. 15): если паралии — сторонники умеренного строя (Αθ. π., 13,14), т. е. идеалов Солона, то, следовательно, их надо рассматривать как крестьянскую группу]. Но во фразе, которая не подтверждает его взгляда (Аθ. π., 13,5: siyov δ’ε άστοί. и т. д.), он усматривает лишь
умозаключение Аристотеля и ничего больше (стр. 17). О социальной основе тирании, а следовательно, и о борьбе политических группировок, оригинальные, но малоубедительные взгляды высказал П. Юр 33.
Лишь немногие специалисты разделяют его позицию.
Исходным пунктом Юра служит идея о том, что век ранней тирании— это век необыкновенного торгового развития, что тираны — лидеры торгового класса, класса «новых богачей», что предпосылкой их политического возвышения было их богатство, их предшествующая тирании торговая деятельность.
Более конкретные сведения имеются о тирании на Самосе и в Афинах. Власть Поликрата была, по мнению Юра, прямым следствием его связей с важнейшими отраслями самосской промышленности, в частности с производством шерстяных тканей. В Аттике рано и быстро развивается керамическое производство, но все же она остается еще отчасти аграрной страной, а поэтому тирания возникает здесь сравнительно поздно. Писистрат был крупным коммерсантом и финансистом еще до захвата власти, он также разрабатывал рудники Лавриона. Опорой его власти были диакрии.
Юр считает, что обычное представление о делении Аттики на три области имеет лишь самую слабую опору в источниках. Диакрии — вовсе не редкое население горной области Северной Аттики, но «горняки», разрабатывавшие в пользу Писистрата рудники Лавриона (Bergleute). В этих рудниках в VII—VI вв. до н. э. работали свободные. Юр соглашается с мыслью, высказанной еще Кауэром, что это были наемные рабочие (Lohnarbeiter, θηηκός οχλς Плутарха). Он останавливается на известии об операциях Гиппия с монетой33 a и приходит к выводу, что перед нами не изолированный случай спекуляции, но часть широкой торговой политики. В заключение автор приводит некоторые ссылки на стихотворения Феогнида и Солона с целью показать, что все предосте
режения первого направлены против богатства и что второй также боялся богатства тех, кто мог бы стать тираном.
Сторонником теории Юра является Томсон 34. Владение рудниками, конечно, имело большое значение для возвышения Писистрата (см. ниже, стр. 170), но это не значит, что партия последнего состояла из рабочих, занятых в этих рудниках. Ссылка Томсона на известный анекдот о встрече тирана с земледельцем на Гиметте (Αθ. π., 16,6) для подтверждения положения о «диакриях-горняках» не представляется убедительной: ведь в «Афинской по литии» речь идет о земледельце, а не о рабочем в руднике.
Против теории Юра в свое время выступил у нас М. М. Хвостов (см. ниже, стр. 34 сл.), а позднее С. Кэсн, котором Юр в свою очередь возражал З5. Мы не будем входить в подробности этой полемики, но приведем лишь со своей стороны некоторые соображения, говорящие против теории Юра.
Эта теория в значительной мере связана с пониманием ее автором диакриев как рабочих Лавриона. Но такое понимание, если даже оставить в стороне детальные замечания Кэсна филологического, географического и исторического характера, неприемлемо уже потому, что Юр исходит из позднейшего понятия Паралии как всей прибрежной полосы, не учитывая, что это понятие могло не оставаться неизменным. Столь же субъективным и общим оказывается и понятие Диакрии как горной страны, отождествляемой Юром с югом Аттики. Непонятно также соотношение партий: педиэи — землевладельцы долины, а паралии (согласно Юру) — торговцы побережья. Но Писистрат также, по его мнению, вождь торговых кругов. Согласовать все это довольно затруднительно.
Солон ничего не говорит о рабочих в рудниках. Известие о том, что религиозное празднество на Делосе представляло «торговое предприятие» ( Έμπορικον πράγμα), взято у Страбона. Но Страбон в данном месте (Str., X, 5, 4) пишет о позднем времени: о разрушении Коринфа, росте торговли Делоса в связи с правом беспошлинности и т. д. Έμπορικον πράγμα этого времени совсем не то, чем оно было при Поликрате. Объяснение войны Поликрата со
Спартой торговым соперничеством Самоса и Коринфа представляется неправдоподобной модернизацией, так же как и объяснение неудачи заговора Килона тем, что он не мог быть лидером «господствующей организованной торговой активности» 36. Если к этому прибавить, что и сам автор вынужден вносить существенные оговорки в свои утверждения 37, то сможем прийти к заключению, что теория Юра имеет главным образом интерес как историографическое явление, а не потому, что она внесла что-либо существенное в понимание реальных отношений ранней Греции.
Из новейших работ о партиях нельзя не остановиться на статье А. Френча «Партия Писистрата» 38, в известной мере сочетающей некоторые ранее высказанные взгляды, но оригинальной по постановке вопроса и способу аргументации 39. Автор исходит из факта «революционной ситуации», которая и привела к захвату власти Писистратом, и стремится объяснить, каким образом эта ситуация могла возникнуть, т. е. каковы были социальноэкономические причины, вызвавшие ее. Френч указывает на противоречие между территориальным и социальноэкономическим характером партий. Он считает неверным известие в «Афинской политии» (13,5) о том, что каждая партия получила свое название от местности, в которой ее сторонники обрабатывали землю, хотя Френч и думает, что первоначальной группировкой была территориальная.
Для понимания этих группировок, по ею мнению, необходимо представить себе распределение в Аттике
VI в. населения. Это распределение было очень неравномерно: 75% всего населения жило на одной пятой территории всей страны — в долине. Жители побережья и особенно горных местностей не могли прокормиться без ввоза хлеба из долины. Могла ли Диакрия,если это была северовосточная часть Аттики, где население было самым немногочисленным и самым бедным, составлять партию, которая трижды одержала победу? Френч разбирает да
лее вопрос о четырех возможных значениях названия Диакрия и, отвергая предположение Юра, приходит к выводу, что Диакрия — это часть Восточной Аттики, за исключением ее южного треугольника, т. е. долина Месогеи, долина Марафона и прибрежные возвышенности Восточной Аттики. Там, в Брауроне, было местообитание Писистрата; там же неподалеку жили и Филаиды, соперничавшие с Писистратом в качестве руководителей населения этой местности. Писистрат являлся вождем местных джентри и крестьянства, хотя и свободного, но фактически зависевшего от магната, жившего по соседству.
Одyако через статью Френча проходит и другая идея: Писистрат имел приверженцев в городе, наиболее плотно населенном центре Аттики, т. е. там, где и решались основные вопросы политической жизни. Опорой Писистрата в Афинах был «городской пролетариат». Ответ на поставленный в начале статьи вопрос о возникновении революционной ситуации Френч находит в наблюдениях над изменением торговых путей и упадком прежних центров обмена, начавшимися около 560 г. до н. э. Селтман в свое время выяснил, что в VI в. главной гаванью Аттики были Прасии на восточном побережье: через нее шел торговый обмен с островами и Малой Азией, из нее направлялась торжественная процессия на Делос. Френч и полагает, что присоединение острова Саламина изменило положение: теперь главный поток товаров проходил через Фалерон, перед Афинами открылась возможность сбыта товаров как в восточном, так и в западном направлении. Ремесло быстро развивалось (особенно керамическое). Вещественные памятники свидетельствуют о постепенном вытеснении во многих областях коринфской керамики аттической. В связи с изменением торговых путей порт на восточном берегу Аттики — Прасии — приходит в упадок одновременно с упадком Халкиды и Эретрии на Эвбее. Ввиду недостатка продуктов питания (хлеба) происходит отлив населения с востока в Афины, увеличиваются капиталовложение в серебряные рудники и их эксплуатация, возникает революционная ситуация. Опираясь на разоренные слои населения, на «городской пролетариат», Писистрат приходит к власти.
Таково объяснение Френча, ставящее состав партии диакриев в связь с особенностями социально-экономического развития. Аттики VI в. до н. э. По выводам оно до
некоторой степени сходно с результатами, полученными Корнелиусом, но исходные пункты и способ доказательств у Френча совершенно иные. Автор правильно подметил существующее противоречие между представлениями о локальном характере партий и их социальном составе и пытался согласовать и объяснить эти представления. Он обратил также большое внимание на наблюдение Селтмана относительно значения Прасий в VI в. и сделал это наблюдение одним из опорных пунктов своего построения. Френч до известной степени комбинирует мысль о борьбе «свиты» магнатов и идею классового состава трех партий.
Однако все же с его заключениями согласиться трудно. Он ограничился анализом лишь одной Диакрии, тогда как эта партия возникла позднее (Her., I, 59): сначала, если следовать Геродоту, вели борьбу педиэи и паралии, о которых Френч не пишет почти ничего. Между тем без определения смысла названий областей, с которыми в традиции связаны группировки, едва ли можно получить прочную основу для дальнейших выводов. Френч лишь мимоходом замечает, что при Клисфене могло измениться значение такого термина, как Диакрия, но этим и ограничивается. В дальнейшем изложении он, наоборот, как и многие его предшественники, отождествляет три области при Писистрате с делением, введенным Клисфеном 40. Объяснение Френча отличается логичностью. Он обнаруживает в древней Аттике соответствие тому, что мы наблюдаем в истории нового времени, но именно это-то соответствие заставляет осторожно отнестись к нему: отношения в ранней Аттике были гораздо более примитивны и более своеобразны, и это обстоятельство препятствует, как нам кажется, объяснять возникновение партии диакриев лишь действием экономических факторов (экономический упадок, отлив населения, «капиталовложение» в серебряные рудники и т. д.). В условиях того времени политический фактор не мог не играть значительной роли, а этой роли автор почти не учитывает. Наконец, приходится еще раз повторить, что без предварительной критики источников нам всегда будет грозить опасность принять позднейшие домыслы за действительность. Френч же вовсе не останавливается на этой стороне вопроса.
Таким образом, него в общем очень содержательную статью нельзя признать решением проблемы партий или хотя бы одной из них.
Полную противоположность объяснению борьбы партий экономическими факторами, какое мы видели у Френча, представляет интересная статья Р. Сили «Регионализм в архаических Афинах» 41. По мнению автора, в истории политической борьбы в архаических Афинах ничего нельзя объяснить классовыми интересами и классовой борьбой — желанным ключом является понятие регионализма, т. е. борьба местных интересов. Регионализм — доминирующая черта истории этого времени. Автор начинает свое изложение с довольно рискованного положения: природа политических партий и партийной борьбы в классических Афинах, утверждает он, ясна. Эта борьба, по его мнению, сводится к напряженному соперничеству политических лидеров — богатых землевладельцев, каждого из которых поддерживает группа его приверженцев (стр. 155, 163 сл.). Партии были не протагонистами противоположных экономических интересов, но небольшими группами, связанными с вождем крепкими личными узами. Сили и ставит перед собой задачу определить специфические черты политической ситуации в VI в., в общем, как он думает, все же сходной по характеру политической борьбы с положением в V—IV вв. до н. э.
Но прежде чем излагать его идеи по этому вопросу, мы не можем не отметить скептического отношения Сили к традиции. По мнению ученого, в истории VI в. перед нами повсюду загадки. Законов Драконта не было, за исключением законов об убийстве (стр. 157). Да и существование самого Драконта сомнительно: может быть, это были «законы змеи», о которых сообщает Геродот (VIII, 41, 2—3). Класса эвпатридов также не было в VI в. Лишь в конце V в. «снобистские круги» Аттики (включая Каллия) выдвинули претензии относительно наследственных социальных различий и назвали своих членов эвпатридами (стр. 180).
О Солоне мы знаем также очень мало. Его имя нельзя объяснить из греческого языка. Нам неизвестно также, с какой местностью Аттики он был связан, какие политические
события привели к его законодательной деятельности, от кого он получил полномочия. Хронология событий не установлена. К Солону позднее относили все афинское законодательство до 403 г., а большая часть его законов является продуктом умозрений и домыслов авторов IV в. до н. э., как, например, закон о вывозе оливкового масла или реформа драхмы. Учреждение Соло-ном Совета 400 также представляет собою позднейшую выдумку (стр. 160).
Наконец, и деление на четыре имущественных класса существовало еще до Солона. Сведения Аристотеля и Плутарха о том, что три партии стремились к трем различного типа конституциям, бездоказательны, так же как и гипотезы историков нового времени относительно различных политических и экономических интересов, лежавших в основе борьбы партий, поскольку эти гипотезы покоятся лишь на сомнительных, домыслах о деятельности Солона.
За отправной пункт исследования надо взять не Солон на, а «регионализм». Существовали три партии, получившие названия по тем районам, где их члены обрабатывали землю. Паралии и педиэи жили в долине, расположенной недалеко от Афин, как об этом, по мнению Сили, свидетельствует местонахождение имений Алкмеонидов по соседству с городом. Υπεράκριοι (более правильное название, чем διάκριοι) были «люди по ту сторону ‘ возвышенностей». Их вождем был Писистрат, родина которого—Браурон.
Процесс объединения Аттики происходил в течение веков, но локальные особенности сохранялись и в V— IV вв. до н. э. Объединение Элевсина с Афинами произошло, вероятно, незадолго до выступления Килона.
В Афинах, и в частности в Ареопаге, являвшемся главным органом управления, вожди населения, жившего неподалеку, имели преимущество перед теми, кто жил в двух других долинах. Сили полагает, что в элегиях Солона и Феогнида можно найти «эхо регионализма»42. При Клисфене произошли изменения. Главным из них было то, что теперь в каждую из десяти фил входило население, жившее около города. Целью реформы Клис-фена было обеспечить преобладание своей группировки —
городской аристократии и лиц, вновь принятых в состав гражданства. Эта цель была достигнута.
В статье Сили имеется ряд ценных мыслей, как, например, замечание, что для историков XIX—XX вв. Солон являлся отправным пунктом при изучении вопроса о партиях (стр. 162), критические соображения относительно «спекуляций» IV в. и о мотивах борьбы за архонтат (по мнению автора, за то, чтобы попасть в Ареопаг,— стр. 167). Убедительны неприятие им чисто «экономичен ских» объяснений, а также подробная критика построения Френча (стр. 164 сл.).
Однако и объяснения самого Сили никак не могут удовлетворить читателя: регионализм сам по себе не является тем ключом, с помощью которого можно было бы открыть и понять существо борьбы политических группировок VI в. до н. э. Самое определение партии представляется малосодержательным и ничего не может объяснить и в партийной борьбе V—IV вв., природа которой кажется автору достаточно ясной. Личное или локальное соперничество могло играть известную роль в этой борьбе, но сводить целиком к этому моменту сложную историю политического развития Афин невозможно. Сили не без основания настаивает на значении процесса постепенного объединения Аттики, но если это так, если мы хотим понять, как в последующее время сказались результаты объединения, тогда надо было бы на основании всех доступных нам источников проследить его, а при этом нельзя было бы обойтись без изучения истории культов.
Очень неясным остается вопрос о паралиях. Автор расходится с античной традицией относительно понимания этого термина, но не останавливается на этом противоречии. Во всем своем построении он исходит из того факта, что Алкмеониды V в. происходили из пригородных демов, и совершенно обходит известие о владениях Алкмеонидов около Пэании в VI в.43 Сили пишет о крепких личных связях между вождями и их сторонниками, но высказывает лишь смутные догадки относительно природы этих связей, вспоминая о щедрости Кимона по отношению к его демотам или указывая, что в Аттике и после Солона существовала аренда земли (стр. 164).
Параллель с V веком в отношении борьбы партий (Никий и Алкивиад против Гипербола — Мегакл и Ликург против Писистрата) неудачна, так как политическая ситуация изменилась к тому времени, так же как изменились и самые группировки. В общем же автор рассматривает свою задачу в отрыве от общей истории политического развития Аттики, не учитывает, что в VI в. до н. э. оформлялось Афинское государство и что период борьбы партий и тирании Писистрата был в этом отношении чрезвычайно важен. Изменения, которые внесла реформа Клисфена, лишь затронуты в изложении Сили, а его доказательство, что Клисфен действовал в интересах городской аристократии, неубедительно: он видит это доказательство в том, что в течение V в. (до Пелопоннесской войны) все стратеги выходили из городских триттий. Но это могло быть связано с общим фактом — с той ролью, которую в VI—V вв. продолжали играть знатные роды, в давние времена переселившиеся в город.
В статье хорошо выявлено значение исторических умозрений IV в. для истории традиции с VI в. Автор прав, отдавая предпочтение Геродоту перед другими авторами, но он не разбирает его известий (так же как и сообщений Аристотеля и Плутарха) о борьбе партий. Эхо регионализма в стихотворениях Солона и Феогнида он мог, нам кажется, обнаружить лишь потому, что слишком увлечен идеей регионализма: у Солона δήμου ηγεμόνες · не противопоставляются άστοι (fr. 3,5—7), а у Феогнида речь идет о том, что άστοί еще здравомыслящи, но их вожди готовы впасть в разнузданность. К регионализму эти строки не имеют отношения, а термин δημος едва ли у Солона в этом месте имеет то значение («территория»), которое ему придает Сили.
Статьи Френча и Сили представляют собою выражение двух противоположных точек зрения, двух методов объяснения. И в той и другой имеются моменты, знаменующие отход от традиционной точки зрения в вопросе о партиях VI в., но в то же время обе работы несомненно свидетельствуют, что ни объяснение с помощью только социально-экономических факторов, ни увлечение идеей регионализма как такового, без попытки осознать содержание и ход процесса социального и политического развития, не могут явиться желанным решением трудной проблемы партий.
* * *
В работах русских ученых начала XX в. мы встречаемся со взглядом на политические группировки в Аттике VI в. до н. э., сходным с тем, который развивался в трудах Э. Мейера и других. Этот взгляд тесно связан с господствовавшей тогда общей концепцией социальноэкономического развития древней Греции.
В. П. Бузескул касается вопроса о партиях как в своем исследовании «Афинской политии» (1895 г.) (см. ниже), так и в «Истории Афинской демократии» (1909 г.)44. И в этих трудах сказываются общепризнанные достоинства работ Бузескула — превосходное знание источников и литературы, осторожность в суждениях, полнота изложения — и в то же время присущий автору эклектизм, недостаток оригинальности мысли, острого критического отношения к источникам и литературе. На немногих страницах «Истории Афинской демократии» (стр. 67 сл.) собрано, как кажется, и все, что дают источники по данному вопросу, и все, что можно было взять для характеристики партий из литературы нового времени. Говоря о причинах недовольства после реформ Солона (стр. 68), автор почти буквально повторяет сказанное Аристотелем (’АО. Jt., 13,3 и 13,5), но без всяких критических замечаний. Самая же характеристика партий составлена из того, что писал Аристотель, и из толкований современных ученых. Раскрыв, например, кто такие были диакрии, автор делает к своему определению буквальное добавление из «Афинской политии»: к диакриям примкнули также те, кто вследствие сисахфии лишился возможности получить долги и обеднел, и нечистокровные афиняне и т. д.
Вскоре, однако, три областные партии исчезают, и Клисфен уже является вождем партии, решительно ставшей на сторону демоса. В целом перед нами, так сказать, opinio communis, характеризующая взгляды большинства ученых начала XX в. на партии, но не являющаяся плодом строгого критического отбора данных источников или оригинальной концепции развития афинского общества.
P. Ю. Виппер 45 сравнительно немного говорит об областных группировках в Аттике. Его главные усилия направлены на критику традиции по истории афинского государственного строя, и он во многих случаях очень убедительно показал ее слабые стороны, влияние позднейших отношений на представления древних авторов о положении перед реформами Солона и позднее. Ставя вопрос о соответствии областных групп делению по занятиям и социальному положению, Виппер дает на него утвердительный ответ: «горцы» — по большей части крестьяне (αγροίκοι) 46. Однако утверждение о характере областных групп мало согласуется с общим положением относительно многочисленного сильного крестьянства, представлявшего, по мнению автора, «сравнительно зажиточный, преуспевающий класс» 47.
Значительное влияние на дальнейшее развитие взглядов на партии в нашей литературе оказали две статьи М. М. Хвостова 48. Статьи выдержаны в общем духе господствовавшей тогда школы, но в них делается интересная для того времени попытка определить социальную опору афинской тирании. Хвостов пишет, что «рост торговли и промышленности создал новую буржуазию, из среды которой вышла влиятельная партия: паралия»49. Но и внутри афинской знати намечается расслоение, обусловленное различными материальными интересами аристократических родов: одни из них (Алкмеониды, Филаиды, род Клиния) представляют собою уже своего рода «капиталистов», интересы которых лежали вне сельского хозяйства в пределах Аттики, на море, в колониальной торговле; другие — это те, имущество которых составляла земля и которые хранили исключительные классо
вые традиции старого времени δ0. С первыми тиран не мог наладить прочные отношения, поскольку те также стремились к власти. Что касается землевладельческой эвпатридской группы, то она, но мнению Хвостова, в большей своей части стояла на стороне тирании.
Самая мысль автора статьи о том, что но крайней мере часть эвпатридов была как-то связана с Писистратом, справедлива, и он с полным основанием дважды указывает в этой связи и на выступление Исагора против демократического движения. Но едва ли возможно провести определенную грань между землевладельческой и торговой аристократией. Во всяком случае объяснять этим сначала соглашение, а затем расхождение Мегакла с Писистратом или Гиппия с Кимоном, как это делает Хвостов 51, значит выходить слишком далеко за пределы данных источников. Мы ничего не знаем также об опасности «крестьянских волнений» для поместий эвпатридов. В целом в своем объяснении Хвостов, так сказать, удваивает противоположность между интересами, связанными с владением землей и владением движимым капиталом: мало того, что экономический переворот создал «смешанную буржуазию», интересы которой выражали паралии, но и внутри эвпатридской знати мы обнаруживаем те же противоречия (земли и капитала). Выводы Хвостова в рассматриваемой статье были восприняты и обобщены акад. А. И. Тюменевым в его работах по истории древней Греции.
***
Труды советских ученых, стремившихся рассматривать историю древней Греции с марксистской точки зрения, дали много нового для понимания этой истории, и в частности для изучения отношений в Аттике в VI в. до н. э. как переходного времени от родового строя к классовому обществу 52.
Уже работы 30-х годов, когда имели такую силу общие абстрактные социологические схемы, показывают, как тонко и глубоко разрабатывались проблемы античной истории в нашей науке, как многое из того, что было высказано тогда, сохраняет свое значение до настоящего времени. Позднее был сделан ряд новых ценных наблюдений и в области источниковедческого анализа традиции по истории архаической Аттики (работы К. М. Колобовой, С. Я. Лурье, А. И. Доватура, Я. А. Ленцмана). Однако на понимании интересующей нас проблемы партий эти успехи советской исторической науки об античности отразились еще недостаточно.
В данной связи мы остановимся лишь на тех работах, в которых вопрос о партиях трактуется в более развернутом виде,— на работах акад. А. И. Тюменева и С. Я. Лурье.
Педион, согласно Тюменеву,— средоточие владений наиболее богатых и знатных землевладельческих родов, оплот реакции. Диакрия — область мелкого крестьянского землевладения, очаг революционного движения. Паралия, которая якобы охватывала уже в то время (перед реформами Солона) все побережье, юго-восточную часть страны и Афины (sic!), была населена по преимуществу торговыми и промышленными элементами. Это население занимало умеренную политическую позицию 53. При этом, однако, непонятно, почему Диакрии приписывается роль очага революционного движения: ведь скорее можно думать, что недовольство накапливалось там, где было развито крупное землевладение и где могли получить соответствующее развитие и формы долгового рабства, связанные с эксплуатацией крестьян крупными землевладельцами из знати. Автор далее утверждает, что значение реформ Клисфена заключалось в том, чтобы пере
нести центр тяжести всей политической жизни из сельских местностей «на город и прилегающую к ним (вероятно, к нему.— К. З.) приморскую полосу — Паралию»54. Но если Паралия охватывала все побережье, то она не могла прилегать к городу.
Группировки по трем областям, по мнению Тюменева, совпадали и «с разделением населения на классы по профессиям и по экономическому положению отдельных групп его» 55. Чтобы разобраться в этом вопросе, нам придется выйти за узкие хронологические рамки (VI в.) и проследить, как рисуется Тюменеву развитие партий и в последующее время. Уже после попытки захвата власти Кило-ном, «по-видимому, восторжествовала городская торговая партия» 56. Солон был представителем интересов торговых кругов 57. Позиция Писистрата определялась положением того класса, к которому он принадлежал, т. е. торгово-промышленного 58. К этим же «классам» («городских промышленных и торговых верхов») принадлежал и Клисфен 59. Фемистокл также оказывается представителем радикального крыла торговой партии 60. Кимон — вождь реакционной землевладельческой партии 61. Перикл снова возглавляет торговые и ремесленные круги населения62 и т. д.
Нужно сказать, что от объяснений такого рода остается впечатление необыкновенного однообразия, упрощения сложного процесса политического развития афинского общества. По существу развитие демократии V в. до н. э. связывается исключительно с господством вождей торгово-промышленных кругов, которым время от времени противодействует консервативная землевладельческая партия (Кимон, Фукидид, сын Мелесия). Остается невыясненной не только специфика древнегреческих отношений, но и то, о чем упоминает сам автор. Почему сходят со сцены три партии VI в.? В чем отличие
радикальной демократии от умеренной? Какова социальная природа олигархов и т. д.? В основу понимания борьбы партий положена идея о расслоении аристократии на знать торгово-промышленную и землевладельческую, но это положение, которое Хвостов доказывал (см. выше) лишь в связи с вопросом о социальной природе тирании и партиях VI в. до н. э., Тюменев распространяет на всю политическую эволюцию Афин VI—V вв. до н. э. Но абстрактная и неизменная социологическая схема никогда не может способствовать пониманию исторического развития, протекавшего притом в таких своеобразных условиях, какими были условия древней Греции.
С. Я. Лурье в своем более раннем труде «История античной общественной мысли» утверждал, что в Аттике после Солона формируются настоящие большие политические партии (стр. 100). Их основу составляли группировки внутри аристократии, по позднее в них вошли близкие по общности политических интересов народные группы (стр. 101) 63. В партию педиаков вливаются крупные крестьяне, в партию паралиев— купцы и ремесленники, в партию диакрисв — мелкое крестьянство. Все эти утверждения приходится принимать на веру: доказательства не приводятся да и не могут быть приведены. Автор, указав, что партии получили названия «по месту жительства и нахождения недвижимости», нигде, однако, не ставит вопроса об этих «местах», не пытается как-то определить три области. Фразеология С. Я. Лурье при характеристике партий грешит модернизацией: «крайние радикалы», «разорившиеся дворяне», «купечество», «диктатура мелкого крестьянства», «аграрный социализм», «Писистрат таскал желуди (sic!) для крестьян-„кулаков“» (стр. 110 и др.)·
В «Истории Греции» (1940 г.) С. Я. Лурье занял гораздо более умеренную позицию по общему вопросу о существовании партий: он справедливо полагает, что называть три группировки политическими партиями было бы
неправильно (стр. 147). Но понимание существа отдельных группировок остается в общем прежним: педиэи выражали интересы реакционных землевладельцев, паралии — интересы торговой части аристократии и зажиточных городских элементов, диакрии — интересы мелкого крестьянства и городской бедноты (стр. 148). Такое понимание связывается у автора с общим представлением о том, что в результате реформ Солона и Писистрата Афины быстро превратились «из земледельческого государства в государство с развитым торговым и ремесленным классами» (стр. 144), с чем также без соответствующих оговорок согласиться нельзя.
***
Выводы, которые можно сделать из обзора взглядов ученых нового времени относительно сущности и характера политических группировок в Аттике VI в. до н. э., не являются особенно обнадеживающими. Ни одно из положений, выдвинутых исследователями XIX—XX вв. по этому вопросу, не представляется достаточно прочным. Изучая эти положения, мы можем нередко обнаружить в их основе суждения по аналогии, перенесение в далекую древность противоречий и вообще отношений нового времени. При этом если мы попробуем проследить свидетельства источников, которые должны были бы составлять опору для формулируемых, иногда с большой категоричностью, выводов современных исследователей, то оказывается или что таких свидетельств нет, что сообщения древних, от интерпретации которых зависит в известной мере понимание целого периода истории древней Греции, произвольно истолковываются, или что они принимаются и повторяются без достаточной критики.
Высказанные мнения отличаются, как мы видим, большим разнообразием. В наибольшей степени сходятся взгляды относительно педиэев, партии реакционно настроенных эвпатридов, крупных землевладельцев, своего рода «твердолобых» олигархов, мечтавших о возвращении досолоновских порядков или по крайней мере об удержании высшей магистратуры (архонтата) в своих руках 64. Что касается паралов и диакриев, то здесь нет ничего похожего на общее мнение. Паралы — то «под
нимающийся» торгово-промышленный класс, ведущий «главную борьбу» со старой землевладельческой аристократией 65, то «ренегаты-аристократы» и землевладельцы из плебеев, поддерживаемые зависимыми от них людьми и свободными фермерами 66, то основная масса крестьянства (Корнелиус). Еще сильнее расхождения по вопросу о диакриях (см. выше).
Большая часть исследователей, несмотря на некоторые оговорки, а часто и вовсе без них, признает, что три партии соответствуют трем классам, другие возвращаются до некоторой степени к взглядам Грота и Курциуса и полагают, что перед нами вовсе не партии и не классы, но лишь свита из зависимых людей знати.
Решая вопрос о политических группировках, большая часть ученых использует данные сравнительно поздних авторов — Аристотеля и Плутарха, их яркие социальные и политические формулы и характеристики, не подвергая эти известия (именно по данному вопросу) критике, но исходя из них в своих соображениях о расстановке классовых сил в Аттике VI в. до н. э. Однако самое это представление во многом навеяно впечатлениями от изучения новейшей истории и нередко оказывается упрощенной социологической схемой. При этом недостаточно учитывается специфика древнегреческих отношений или факты истолковываются изолированно, вне связи с другими явлениями. Например, признают 67 реальным событием вступление Писистрата в Афины с помощью Фии, наряженной богиней Афиной, т. е. исходят из предпосылки религиозного легковерия афинян, которое уже Геродоту казалось удивительным, но вопрос о возможной связи религиозных верований и культов с социальнополитическими отношениями при этом вовсе не затрагивается. Устанавливается (и очень убедительно) наличие фольклорных мотивов в сообщениях Геродота, но при этом не ставится вопрос, который всегда задавал один из героев Диккенса: «с какой целью?»
Впечатление разнобоя, которое читатель выносит из знакомства с постановкой вопроса о партиях в историо
графии нового времени, естественно, побуждает обратиться к источникам, и прежде всего к тем, на которые ссылаются чаще всего, которым придают наибольшее значение, — Геродоту, Аристотелю, Плутарху.