А.И. Доватур. Феогнид и его время : Древнегреческая элегия и Феогнидов сборник

8

ВВЕДЕНИЕ ДРЕВНЕГРЕЧЕСКАЯ ЭЛЕГИЯ И ФЕОГНИДОВ СБОРНИК ^а

Имеются свидетельства о том, что элегия первоначально представляла собой плач по умершим, заплачку (тренос — θρήνος). Об этом сообщают нам поздние источники, основывающиеся на ученых изысканиях филологов александрийской школы. Исходя из первоначального назначения элегии, античные ученые пытались установить этимологию самого слова «элегия» (Ιλεγος, έλεγεΐον Ιπος или μέτρον, έλεγεία scil. ωδή). Одни связывали это слово с греческим выражением ευ λέγειν — «хорошо говорить (о ком-нибудь)», так как умершего полагалось восхвалять; другие выводили название элегии из припева, будто бы повторявшегося в заплачках, — ε λέγε ε, т. е. буквально: «э, говори, э». Такие этимологические домыслы не могут претендовать на научность.6 Более надежные результаты дает сопоставление греческих слов, обозначающих элегию, со словами малоазийских языков, служащими для обозначения тростника или флейты. Последняя была тем музыкальным инструментом, под аккомпанемент которого исполнялись заплачки, а потом и элегии. Родиной элегии была Иония, испытавшая на себе культурное влияние Востока, в частности в области музыки.

Элегия исторического времени (VII—V вв. до н. э.) представлена в нескольких разновидностях, тесно связанных с разными сторонами жизни граждан греческих полисов. Имеются элегии нравоучительные, политические, военные, застольные, любовные, надгробные (эпитафии). Все эти виды элегий нелегко вывести из более раннего вида элегии-заплачки. Следует отметить попытки приписать решающую роль в возникновении известных нам разновидностей элегии застольным песням, носившим в Афинах название «сколии» (tàσχόλια). Был обычай поминать на

9

пирах прославившихся людей недавнего и более отдаленного прошлого. Примерами афинских сколиев, содержащих восхваление прославленных сограждан, являются двустишия в честь тираноубийц Гармодия и Аристогитона, а также приводимые Аристотелем («Афинская Полития» 20, 5) застольные песни в память граждан, боровшихся против тирании. Предполагается, что такие поминания в форме элегий (включавшие в себя, кроме восхваления, и другие элементы) были зародышем пышно расцветших видов элегии, выросших из первоначально недифференцированной застольной песни.

Общими чертами элегий исторического времени являются:

1. Стихотворный размер — элегический дистих, состоящий из дактилического гексаметра и дактилического пентаметра.

В гексаметре и в первой половине пентаметра возможна замена дактилической стопы стопой спондеической.

2. Ионийский диалект. Возникнув в Ионии, элегическая поэзия сохранила свой исконный диалект у поэтов материковой Греции, даже не принадлежавших к ионийскому племени. Впрочем, вполне естественно, что у отдельных поэтов сказывается некоторое влияние их родного диалекта (дорийского у Тиртея, аттического у Солона).

Остается неясным вопрос о характере исполнения элегий в VI—V вв. — продолжали ли их петь, или пение было уже заменено декламацией.

Каллин

Сведения о Каллине мы черпаем из позднейших авторов. Страбон (XIV, 40, 647) и Климент Александрийский (Stromat. I, 144) сообщают, что он был старшим современником Архилоха. Такое заключение выводилось из того, что Каллин говорит о Магнезии (на Меандре) как о цветущем городе, а Архилох знает о ее разорении киммерийцами. Об этом нашествии, которое произошло при лидийском царе Ардисе, начавшем царствовать в середине

10

VII в. до н. э. (см.: Геродот 1, 15), упоминает Каллин как о современном ему событии. Отсюда вытекает, что Каллин родился в первой половине VII в. до н. э., а расцвет его творчества падает на середину века. Следует, впрочем, отметить, что лежащие в основе этого вывода соображения подвергаются сомнениям. Нашествие киммерийцев едва ли было одноактным событием, так что нельзя с уверенностью отождествлять войну с этим народом, которая имеется в виду у Каллина, с той, о которой упоминает Геродот. С другой стороны, не исключена возможность того, что Каллин после упоминания о расцвете Магнезии в прошлом изображал ее бедственное состояние в настоящем.

Каллин, уроженец Эфеса в Малой Азии, является для нас одним из древнейших (если не самым древним) элегиком, некоторое количество стихов которого дошло до нас (немного больше 20 стихов) в виде цитат у Страбона и Стобея.

Среди фрагментов Каллина имеются и столь незначительные, что по ним нет возможности восстановить содержание целого стихотворения. Таковы обращение к Зевсу с мольбой пожалеть смирнейцев и напоминанием об их жертвоприношениях, упоминания о нашествии киммерийцев, о фракийском племени треров.

Более ясное представление о творчестве Каллина дает небольшой, с лакуной после первого четверостишия, отрывок из элегии военного содержания. Поэт обращается к молодежи с призывом воспрянуть духом и подумать о том, что война охватила всю землю. После лакуны ход мысли таков: долг каждого, даже умирающего, — метнуть копье. Почетно сражаться с врагом за родную землю, детей, супругу. Смерть придет тогда, когда ее напрядут Мойры. Обязанность всякого, когда начнутся военные действия, идти вперед с обнаженным мечом, прикрывая щитом отважное сердце. Смерти же не избегнет даже тот, чей род восходит к бессмертным богам. Того, кто избежал шума битвы, смерть настигает дома. Стихотворение заканчивается строками, восхваляющими доблестного мужа: весь народ оплакивает его смерть, а при жизни смотрит на него как на полубога. Композиция этого стихотворения — с возвращением к одним и тем же мыслям — является типичной для архаической элегии и архаических стихотворений вообще.

11

Тиртей

Фигура поэта Тиртея стала уже в древности достоянием легенды. Существовало предание (засвидетельствованное для нас Платоном — Законы I, 629А; Ликургом — Речь против Леократа 106—107 — и более поздними авторами, с особой подробностью Павсанием — Описание Эллады IV, 15, 599), согласно которому, лакедемоняне, терпя неудачи во время второй Мессенской войны, обратились к дельфийскому оракулу п получили прорицание, по которому следовало призвать советчика из Афин. В ответ на просьбу спартанцев афиняне в насмешку послали им хромого школьного учителя Тиртея. К удивлению афинян, этот человек своими элегиями поднял дух лакедемонских бойцов и тем самым стал виновником их победы над противниками. Историческая критика нового времени отвергает этот рассказ как тенденциозную выдумку афинян, направленную на осмеяние спартанцев и спартанского поэта.

С гораздо большим основанием можно говорить о спартанском происхождении Тиртея. Сам он причисляет себя к спартанцам: «Покинув обуреваемый ветрами Эриней, мы прибыли на обширный остров Пелопса» (№ 2—3 ab Diehl, ст. 3—4). Спартанского царя Феопомпа поэт называет «нашим царем, благодаря которому мы взяли Мессению» (№ 4). Страбон (VIII, 4, 10, 362), опираясь, вероятно, на спартанскую традицию, называет Тиртея спартанцем.

Вполне надежно определяется время жизни Тиртея. На основании собственных показаний поэта его следует отнести к VII в. до н. э., во второй половине которого происходила вторая Мессенская война (начало ее — около 640 г. до н. э.). Поэт называл себя в одном из утраченных произведений участником этой войны, может быть, даже в качестве полководца (см.: Страбон, указанное место). Данные Евсевия и Свиды (Суды) согласуются с такой хронологией.

Известные нам бесспорные стихотворения Тиртея относятся к жанру элегий. Можно оставить в стороне большой, но плохо сохранившийся и лишь в незначительной степени поддающийся восстановлению фрагмент, найденный на папирусе (№ 1 Diehl). Поэтическое наследие Тиртея сохранилось главным образом в виде более или менее· длинных выдержек у поздних авторов (оратор Ликург, Дион Хрисостом, Плутарх, Павсаний, Стобей).

12

В элегии, которую впоследствии называли «Благозаконием» (Ευνομία, см.: Страбон, указанное место — № 2, За Diehl), от которой сохранилось несколько отрывков (в общей сложности предположительно 20 стихов), излагались основы спартанского государственного строя. Самый город Спарту даровал спартанцам Зевс. Роль царей, геронтов и рядовых граждан установил Аполлон в вещании, исходившем от дельфийского оракула.

Некоторые отрывки стихотворений Тиртея говорят нам о борьбе спартанцев с мессенянами. В одном фрагменте речь идет о покорении Мессении дедами при царе Феопомпе после девятнадцати лет войны; на двадцатый год противники бежали, покинув великие Ифомские горы (№ 4). В другом фрагменте поэт рисует бедственное положение покоренных, вынужденных отдавать своим господам половину того, что приносит земля (№ 5); контекст Павсания позволяет с уверенностью сказать, что имеются в виду мессеняне и их положение ко времени второй мессенской войны.

Ряд элегических отрывков Тиртея обращен к воинам с целью поднять их дух и показать преимущества храбрости перед робостью (№ 6, 7, 8, 9). Прекрасно умереть, сражаясь за отечество среди передовых бойцов. Покинувший отечество и родные поля впадает в нищету и скитается с родителями, малыми детьми и женой. Его самого и его род ждет бесславие. Следовательно, нужно биться за родную землю и детей, не щадя своей жизни (№ 6). Молодым подобает стойко сражаться, не думая о позорном бегстве; нельзя покидать в бою старых воинов. С позиций своеобразной эстетики смерти поэт противопоставляет привлекательный вид павшего в бою молодого человека безобразному зрелищу старца, испускающему дух во прахе. В конце — опять призыв стоять, твердо упершись ногами в землю и закусив губу (№ 7). Этот последний наказ повторяется в середине большого отрывка (в 38 стихов), в котором кроме уже встречавшихся у Тиртея мотивов находим упоминание о постыдном виде бежавшего с поля битвы воина, пораженного в спину вражеским копьем, и прямые наставления храброму воину относительно вооружения и поведения в бою (№ 8). Еще больший отрывок (44 стиха) отражает взгляды граждан воинственного государства на доблесть. Ни физическая сила, ни быстрота ног, ни красивая внешность, ни богатство, ни царственность, ни красноречие не могут сравниться с военной доб

13

лестью. Стойкий воин умеет ободрить других, находящихся рядом с ним в бою, и обратить в бегство фаланги противников. Погибнув в битве, он своей смертью прославит свой город, народ и отца. Граждане всех возрастов оплачут его, а его могила, дети, внуки п потомки, равно как п память о'нем, навеки будут овеяны славой. Храбреца же, оставшегося в живых, ожидают со всех сторон уважение и внешние знаки почтения (№ 9).

Кроме элегий древние приписывали Тиртею маршевые песни — эмбатерии (εμβατήρια). От них сохранилось несколько стихов в анапестическом ритме. Свои эмбатерии поэт, не связанный традицией, обязывавшей его в элегиях употреблять ионийский диалект, сочинял на родном дорийском диалекте.

Мимнерм

Мимнерм (имевший прозвище Лигиастид — от слова λιγύ — «звонко»), гражданин города Колофона (в Ионии), жил во второй половине VII в. до н. э. Он был флейтистом. Скудными сведениями о нем мы обязаны поздним авторам — Страбону (XIV, 28, 643), Плутарху (De musica 8), Афинею (XI, 470 А), Свиде, s. v. Он пережил утрату родным городом самостоятельности и подчинение лидийским царем. Фрагменты элегий Мимнерма сохранены для нас Страбоном, Плутархом, Стобеем и др. Одна из книг его элегий была посвящена флейтистке Нанно. Среди произведений поэта была элегия с описанием битвы между гражданами Смирны и войском лидийского царя Гига. Мимнерм является основателем повествовательного вида элегии, за что его высоко ценили поэты эллинистической эпохи.

Ряд фрагментов элегий Мимнерма носит на себе печать скорби по прошедшей юности. Жизнь без любви кажется ему невыносимой. Он предпочитает смерть старости, которая приносит только заботы, лишает человека способности наслаждаться лучами солнца и делает его безобразным, ненавистным юношам и женщинам (№ 1). Люди подобны недолговечным листьям, рожденным весной; их подстерегают старость и смерть. Вместе с юностью уходит все хорошее; тогда лучше умереть, чем продолжать жить, так как это продолжение сулит одни только несчастья — одни страдают от бедности, другие — от отсутствия детей, третьи — от болезни (№ 2). На разные лады поэт повто-

14

нет свою излюбленную мысль о горестях, ожидающих человека в старости (№ 3, 4, 5).

В одном из фрагментов Мимнерм выражает желание «без болезней и тяжелых забот» в шестидесятилетием возрасте встретить смерть (№ 6). На это двустишие Мимнерма Солон, его современник, ответил стихотворением (по крайней мере из четырех стихов), где предлагал колофонскому поэту («Лигиастиду») изменить число «шестьдесят» на «восемьдесят».в

Некоторые фрагменты посвящены мифологическим сюжетам (бог Гелиос — № 10; Ясон и его поход в Колхиду — № 11). Один из фрагментов принадлежал поэме, в которой воспевались основание и ранняя история Колофона (№ 12).

Из поэмы «Смирнеида» до нас дошло три фрагмента. (№ 12А, 13, 14). Самый большой из них (11 стихов) содержит восхваление грека, храбро сопротивлявшегося лидянам (№ 13).

Фокилид

Фокилид, уроженец Милета, жил в VII—VI вв. до н. э. Скудные хронологические сведения о нем мы черпаем из Свиды. В его стихотворениях находим одну довольно твердую хронологическую опору: упоминание о «безумствующей» Ниневии (№ 4), разгром которой лидянами и вавилонянами произошел в 612 г. до н. э., что дает нам terminus ante. Другую опору, хотя и менее твердую, дает тот факт, что поэт Семонид Аморгский, живший, по всей вероятности, в конце VII—VI в., в своем ямбическом стихотворении о женщинах подхватывает и развивает тему одного из стихотворений Фокилида.

Большая часть поэтического наследия Фокилида состоит из двустиший в размере элегического дистиха или чистого гексаметра. В размере гексаметра написаны также отдельные стихи, представляющие собой изолированные сентенции, и самое длинное из стихотворений Фокилида — о женщинах.

Фокилид по преимуществу — гномический поэт (γνώμη по-гречески — «афоризм», «сентенция»). Его двустишия, часто начинающиеся формулой και τόδε Φωκυλίδεω («вот еще фокилидово слово»), содержат в себе какую-нибудь истину нравственного характера, нередко — с сильным политическим оттенком. Фокилид — не поклонник аристократии. Какое преимущество в благородном проис-

15

хождении, спрашивает он, если при этом нет прелести ни в речах, ни в совете (№ 3). Поэт рекомендует согражданам,; если они хотят быть богатыми, заботиться о своих полях, которые, согласно поговорке, являются рогом Амалтеи, т. е. рогом изобилия (№ 7). Совет этот тем более примечателен, что он дается в эпоху торгового расцвета Милета. Социальные симпатии поэта явно на стороне тех, кто не строил своего благополучия на торговых операциях, а старался держаться за землю. По-видимому, имеются в виду граждане среднего достатка, не принадлежавшие ни к верхам, ни к низам населения Милета. Более ясно говорит об этой ориентации Фокилида другой его стих: в нем поэт выражает желание принадлежать к «среднему» слою населения, обладающему многими преимуществами (№ 12). Незначительный город на скале, но с хорошими порядками лучше безумствующей Ниневии (№ 4).

Некоторые стихи Фокилида обращены к области частной жизни и частных отношений между гражданами. Поэт советует заботиться о товарищах (№ 5), избегать займа у дурных людей (№ 6), обдумывать дела ночью (№ 8), сначала добиваться средств к жизни, а потом уже думать о добродетели (№ 9).

В упомянутом выше стихотворении о женщинах (№ 2) все женщины разделены на четыре категории («племени»). Одни происходят от собаки, другие от пчелы, третьи от свиньи, четвертые от кобылицы. Происходящая от кобылицы легка на подъем, быстра, подвижна, обладает красивой наружностью. Происходящая от свиньи не может быть названа ни плохой, ни хорошей. Происходящая от собаки свирепа и дика. Только происходящая от пчелы — хорошая домохозяйка и умеет работать; своему товарищу Фокилид советует желать брака с такой женщиной.

Солон

Одним из наиболее ярких представителей политической лирики был афинянин Солон (ок. 640—559 гг. до н. э.). Политический деятель, законодатель, реформатор, полководец, поэт, путешественник и негоциант, он в своем поэтическом творчестве отобразил в том или ином виде разные стороны своей деятельности. Благодаря этому его стихотворения помимо историко-литературного интереса представляли уже в древности и представляют для нас

16

большую ценность как первоклассный исторический источник по афинской истории конца VII—первой половины VI в. до н. э.

Нашим главным источником для биографии Солона является помимо его стихотворений также его жизнеописание, принадлежащее Плутарху, жившему в I—II вв. н. э., т. е. автору, отделенному от эпохи Солона промежутком времени более чем в 600 лет. Плутарх опирался преимущественно на Гермиппа, автора не дошедшей до нас серии биографий, носившей название Βίοι των έν παιδεία διαλαμψάντων («Жизнеописания людей, прославившихся в области образованности»), жившего в III в. до н. э. Гермипп, по-видимому, собрал все имевшиеся в его время сведения об афинском поэте-законодателе. В смысле надежности эти сведения были неоднородны: если некоторые из них могли опираться на стихотворения Солона, на документальные данные или на достоверную традицию, то другие были обязаны своим возникновением догадкам и даже вымыслам современников Солона или живших позже людей, в том числе и писателей.

Другая биография Солона, принадлежащая Диогену Лаэртню, или Лаэртскому (II—III вв. н. э.), оставившему нам «Жизнеописания философов» (Βίοι φιλοσόφων), отличается поверхностным характером; в ней представляют интерес лишь цитаты из стихотворений Солона. Лишена всякого исторического значения приведенная в этой биографии (безусловно подложная) переписка Солона с современниками. Не задаются целью дать полное жизнеописание Солона Геродот и Аристотель. У первого находим отрывочные сведения о Солоне. Наряду с этим, однако, Геродот дает развернутую новеллу о беседе афинского мудреца (Солон в греческой традиции был причислен к «семи мудрецам») с лидийским царем Крезом (I, 29—33). Особенный вес имеют для современного исследователя посвященные Солону главы (5—12) «Афинской Политии» Аристотеля. Освещение целей, средств и результатов реформ Солона, его отношение к политическим противникам и их отношение к нему, обильные цитаты из его стихотворений вполне оправдывают тот интерес, какой проявляет наука нашего времени к показаниям Аристотеля.г

Византийский лексикограф Свида (иначе — составитель Суды, заимствовавший в X в. свои сведения в значительной степени из словаря Гесихия — VI в. н. э.)д и схолиаст к «Государству» Платона (X, 599Е) дают каж

17

дый в сжатой форме канву для жизнеописания Солона, смешивая вполне надежные данные с сомнительными домыслами.

Солон, сын Эксекестида, для нас — первый по времени представитель аттической литературы, родился в одной из аристократических афинских семей, возводившей себя к древнему царскому роду. Отец не оставил ему большого наследства в виде земельной собственности, так что поэту пришлось для увеличения своего состояния заняться торговыми делами, соединенными с необходимостью дальних поездок. Мы знаем, что в разные периоды своей жизни Солон посетил западные берега Малой Азии, Лидию, Кипр, Египет.

Рубеж VII—VI вв. до н. э. был временем острой социальной борьбы в Афинском государстве. Вся власть находилась в руках аристократической верхушки, державшей в своих руках большую часть аттической земли. Помимо наследственных участков во владении правившего социального слоя оказывались земли бедняков, занимавших у богачей деньги на кабальных условиях, в результате чего первые как неоплатные должники теряли свою землю и сами попадали в рабство. Бедственное положение народной массы создавало крайне напряженную обстановку в государстве. Солон занял вполне определенную позицию, выступая против произвола господствующих и закабаления народа. Одержав решительную победу в войне с Мегарами за остров Саламин, соседнее с Афинами государство, Солон был избран «примирителем» и архонтом на 594/3 г. до н. э. и получил неограниченные полномочия по реорганизации государства. Реформаторская деятельность поэта-законодателя имела огромное значение в истории Афин. Отмена долгов и освобождение закабаленных за долги, выкуп большого количества афинских граждан, проданных за долги на чужбину, запрещен ние на все времена брать денежные ссуды под залог собственной свободы — вся совокупность этих мер получила название σεισάχθεια «сейсахтейя» или «сисахфия», т. е. «сбрасывание бремени». Так была предотвращена угрожавшая аттическому крестьянству опасность превращения в рабов.

Социальное господство старой землевладельческой знати было ослаблено введением нового деления на «классы» по имущественному цензу. С именем Солона связываются и введение новой конституции, и учреждение народного суда.

18

Имеющиеся у нас данные позволяют утверждать, что Солон пережил установление в Афинах тирании Писистрата, против которой он безуспешно боролся, п умер в 560 или следующем году.

Не сохранилось никакой рукописи стихотворений Солона. Последние известны нам лишь по цитатам (иногда представляющим собой довольно длинные извлечения) у более поздних авторов — Демосфена, Аристотеля, Плутарха, Афинея, Диогена Лаэртия, Стобея и др.

Стихотворное наследие Солона — в той мере, в какой оно нам известно, — составляют 27 стихотворений (в подавляющем большинстве случаев это фрагменты), которые не вызывают сомнений в смысле подлинности; в общей сложности известно менее 300 стихов Солона. Излюбленная им форма — элегический дистих (№ 1—22). Гораздо меньшее место у него занимает ямбический триметр (№ 24—27), еще меньше — трохеический тетраметр (№ 23).

Стихотворения Солона, притом написанные во всех трех размерах, посвящены политическим темам (№ 2, 3, 4, 5, 8, 10, 23, 25 и др.); другие, притом только написанные элегическим дистихом, касаются вопросов житейской философии (№ 13, 14, 15, 18, 19, 22 и др.). Прочие темы в меньшей степени нашли отражение в творчестве Солона.

Политические воззрения Солона отличаются большой ясностью, убеждения его тверды и постоянны. Он решительно восстает против угрожающего народным массам порабощения за долги. Отменой долгового рабства и исправлением причиненных им бедствий Солон больше всего гордится. Однако самую основу социального неравенства внутри свободного гражданства, деление граждан на «благородных» и «неблагородных» с соответствующим имущественным неравенством реформатор сохранил в неприкосновенности. Среди его обещаний мы не видим ничего, что вело бы к уничтожению этой грани между двумя социальными слоями. Он не внял пожеланиям тех, кто стремился к переделу земли в интересах малоимущих.

Политические стихотворения Солона, чаще других цитируемые античными авторами и представляющие особенный интерес для современного исследователя, легко распределяются по двум периодам — до реформаторской деятельности Солона и после нее.

От элегии о Саламине, состоявшей из ста стихов, сохранилось всего четыре двустишия, не образующие сплош-

19

ного текста. Согласно преданию, остров Саламин, расположенный у берегов Аттики, был в течение долгого времени предметом раздора между Афинами и Мегарами. Под влиянием неудач афиняне запретили под страхом смертной казни поднимать вопрос о возобновлении борьбы за утраченный Саламин. Солон, разделявший настроения молодежи, жаждавшей войны, все же не решался на открытое выступление в пользу возобновления военных действий. Он прибегнул к хитрости. Распустив слух о том, что он впал в безумие, Солон сочинил стихи, в которых содержался призыв к гражданам начать поход на «желанный Саламин» (№ 2). Стихи были им прочтены при большом стечении народа и возымели желаемый результат. Афиняне двинулись на Саламин, выбрав своим предводителем Солона. Война закончилась присоединением острова к Афинскому государству.

Во время обострения социальной борьбы среди афинского гражданства, вызванной крайне тяжелым положением аттического крестьянства, Солон занял позицию, враждебную господствовавшей олигархии. В своих стихах он говорит от имени угнетенной массы и громит надменность и сребролюбие верхов. Социальный протест перерастает у него в угрозу, что имеющееся положение изменится не к добру для олигархов (№ 4).

Большая, довольно хорошо (хотя и с некоторыми лакунами) сохранившаяся элегия, иногда называемая «Благозаконие» (древние ей такого названия не дают), проникнута патриотическим пафосом и рисует печальное состояние государства. Полис не погибнет по воле богов, так как богиня Паллада Афина простерла над ним свои руки. В несчастиях государства виновны сами граждане, руководствующиеся в своем поведении денежными интересами. Вожди народа несправедливы, надменны и наживаются на неправедных делах, не щадя ни храмовой, ни народной собственности. Они не боятся установлений Справедливости (Дики), которая, однако, молча наблюдает за всем, с тем чтобы впоследствии покарать виновных. Полису, в котором происходят междоусобия, грозит порабощение. Наряду с бедами, удручающими народ в целом, имеются и несчастья, касающиеся только бедняков. Многие из них (надо подразумевать: попав в кабальное рабство), проданные, вывозятся в оковах на чужбину. Всему виною Беззаконие (Δυσνομίη). Избавления нужно ждать от Благозакония (Εύνομίη), которое во всем наводит

20

порядок, сковывает несправедливых, обуздывает алчность, сдерживает наглость, выпрямляет кривой суд, прекращает раздор и приносит людям все здоровое и разумное (№ 3).

Как говорит античное предание, Солон взял со своих сограждан клятву соблюдать его законы в течение десяти лет и отправился в путешествие. Однако его реформы не удовлетворили ни господствовавших дотоле олигархов, ни бедные слои аттического крестьянства. Первые были недовольны аннулированием долговых обязательств и отменой долгового рабства; вторые были обмануты в своих чаяниях передела земли.

По возвращении ему пришлось оправдываться перед гражданами в своих действиях той поры, когда он стоял во главе государства. В большом стихотворении, написанном ямбическим размером, поэт-реформатор задает вопрос, осталась ли невыполненной хотя бы одна из целей, ради которых он «соединил» (сплотил) народ. Сама Земля, величайшее из олимпийских божеств, может на суде времени свидетельствовать в его пользу. Он снял с нее закладные столбы, в изобилии на ней водруженные; прежде она была в порабощении, теперь она свободна. Он возвратил домой проданных в рабство, освободил влачивших рабскую жизнь на родине. Свои обещания он, таким образом, выполнил, «соединив вместе принуждение и справедливость». Он установил законы, одинаковые для людей знатного и незнатного происхождения. Другой на его месте, руководясь эгоистическими побуждениями, «не удержал бы народа». Если бы он пожелал удовлетворить все желания какой-либо одной из двух боровшихся сторон, то город лишился бы многих мужей. Себя Солон сравнивает с волком, окруженным псами и защищающимся от них (№ 24).

На близкую тему Солон написал элегическим дистихом еще одно стихотворение, к которому в последнее время относят четыре отрывка, в старых изданиях не объединявшихся вместе. Мысль, проводимая Солоном, сводится к тому, что он в своих реформах держался середины; народ получил все ему подобающее, а могущественные и богатые люди ограждены от всего недостойного. Мощным щитом реформатор прикрывал обе стороны, не позволяя ни одной из них одержать несправедливую победу. Слова «в великих делах трудно угодить всем», скорее всего, были заключительными в этой элегии (№ 5).

21

Особую группу среди политических стихотворений Солона образуют те, в которых нашли отражение взгляды поэта на тираническую власть. Самое раннее из них написано, как можно думать, задолго до установления в Афинах тирании Писистрата. Оно написано трохеическим тетраметром. В настоящее время мы имеем три отрывка этого стихотворения. Оно направлено против тех, кто ставит в вину поэту неумение воспользоваться благоприятными обстоятельствами для захвата тиранической власти: Солона сравнивали с рыбаком, который зазевался и не вытащил сетей с богатым уловом. Тираническая власть над Афинами кажется тому, чьи речи передаются в первом отрывке, столь привлекательной, что, по его заявлению, он согласился бы за один день самовластья дать содрать с себя кожу и позволить истребить свой род. В ответ на такие речи Солон заявляет: он не испытывает никакого стыда от того, что пощадил родную землю, не прибегнул к тирании и насилию, не запятнал и не посрамил своей славы; в этом отношении он превзойдет всех людей. Своих хулителей он обвиняет в стремлении захватить путем грабежа большие богатства. Они возлагали свои надежды на Солона, думая, что за его мягкими словами кроются жесткие замыслы. Теперь они без всякого основания косо смотрят на него. Сам поэт не чувствует за собой никакой вины: ведь то, что он обещал, он выполнил. Ему претит как тираническое насилие, так и передел земли, при котором знатные п незнатные получили бы равные наделы (№ 23). Эти последние слова открывают нам идеологическую позицию тех, кого имел в виду в своем стихотворении Солон. Критика его действий исходила из радикальных демократических кругов, жаждавших перераспредения земельной собственности.

О той же своей заслуге перед государством говорит Солон в одном ямбическом стихотворении, от которого до нас дошло два отрывка. В первом из них — знакомая нам тема: Солон дал народу то, что тому «и во сне не виделось»; те же, кто занимал более высокое положение и имел больше силы, должны были бы похвалить реформатора и сделать его своим другом. Во втором отрывке поэт в более прикровенных выражениях ставит себе в заслугу свой бескорыстный образ действий, противопоставляя себя человеку, который на его месте «не сдержал бы народа и не остановился бы до тех пор, пока не снял бы сливок с взбитого молока» (по-видимому, намек на тиранию — № 25).

22

Солон дожил до установления в Афинах тирании. Один фрагмент, состоящий из трех элегических дистихов, представляет собой предостережение согражданам против надвигающейся опасности. Водворение тирании сравнивается с грозой: от тучи идет снег и град, от молнии — гром, от могущественных людей гибнет государство. Народ по неведению становится рабом единого властителя. Того, кто чрезмерно возвысился, нелегко затем сдержать; обо всем следует подумать заранее (№ 10).

Одно из элегических стихотворений несет на себе явную печать позднего происхождения: афиняне уже попали под власть тирана. Солон объясняет согражданам причину постигшего их бедствия. Это — их собственная порочность, боги здесь ни при чем. Сами афиняне способствовали возвышению тех, кто их поработил; они смотрят на речи вкрадчивого мужа, а не на его действия (№ 8). Читая эти стихи, мы вспоминаем рассказ греческих историков (Геродот I, 59; Аристотель, Афинская Политпя 14, 1) о хитрости, примененной Писистратом для захвата власти.

Из стихотворений Солона, не относящихся к области собственно политической поэзии, наиболее крупными являются четыре.

Сюда относится самое большое (76 стихов) из сохранившихся стихотворений Солона — так называемый гимн Музам (№ 1). Поэт обращается к Музам, дочерям Зевса и Мнемозины, с мольбой дать ему счастье от бессмертных богов и добрую славу у всех людей. Он хочет быть сладостным для друзей и горьким для врагов, одним внушать уважение, другим — страх. Он жаждет денег, но наживаться несправедливым путем не хочет, так как за этим обязательно последует возмездие. Тема эта развернута в дальнейших стихах: богатство, даруемое богами, прочно, а нажитое нечестно и несправедливо идет за человеком неохотно; вскоре примешивается беда. Поэт уподобляет эту последнюю огню, который вначале слаб, а затем разрастается. Так проявляется гнев Зевса, похожий на порыв весеннего ветра. От Зевса никто не укроется: один поплатится за нехорошие поступки сразу, другой позднее; бывает, что самого виновного возмездие минует, а за его дела расплачиваются дети или потомки. Затем поэт довольно резко переходит к другой теме, связанной, впрочем, с предыдущей. Люди, не потерпевшие еще никакого несчастья, тешатся пустыми надеждами. Страдающий от тяж

23

кого недуга надеется на выздоровление; бедняку кажется, что он приобретет большие деньги. Солон показывает представителей разных профессий, которым приходится обманываться в своих чаяниях, — мореход (=торговец, ведущий заморскую торговлю), земледелец (=наемник, батрак), ремесленник, поэт, прорицатель, врач. Мойра приносит смертным дурное и хорошее, «дары бессмертных богов неотвратимы». В заключение повторяются мысли о неожиданных поворотах в человеческих делах, о ненасытности людей и о проистекающей отсюда беде, которую Зевс посылает то одному, то другому (№ 1).

Солон считает одинаково богатыми тех, у кого много серебра, золота, земли, коней, мулов, и тех, кто только сыт, одет, обут. Лишнее имущество человек не унесет с собой в Аид; откупиться от смерти, тяжелых болезней и наступающей старости никому не дано (№ 14).

В одном стихотворении дается обзор человеческой жизни по семилетиям. Пределом человеческой жизни Солон считает здесь семьдесят лет (№ 19). Свое мнение он меняет в упомянутом выше элегическом обращении к Мимнерму. В ответ на пожелание колофонского поэта окончить жизнь в шестьдесят лет, Солон, который, надо думать, перешел этот возраст и приближался к семидесяти годам пли даже достиг этих лет, предлагает переменить «шестьдесят» на «восемьдесят».' К этому же стихотворению относится и двустишие, в котором высказывается пожелание, чтобы смерть не осталась неоплаканной друзьями, и стих «я старею, все время многому учась» (№ 22).

Насколько мы можем судить по сохранившимся отрывкам произведений Солона, его стихотворения на политические темы отличались сравнительной стройностью композиции: поставленная тема развивалась в них с достаточной последовательностью, и лишь изредка в них встречались повторения и возвращения назад. Такое построение было характерно, однако, главным образом для политических произведений, в которых поэт давал картину бед Аттики до его реформ или доказывал благодетельность этих реформ. Большое стихотворение, посвященное вопросам общего мировоззрения поэта (№ 1), построено по иному принципу. Здесь нет единой логической линии, четкого деления стихотворения на части, из которых каждая излагала бы и обосновывала какую-нибудь одну мысль. В стихотворении развиваются четыре мысли: 1) желание иметь материальные блага; 2) проч

24

ность и безопасность только тех благ, которые приобретены праведным путем; 3) склонность человека к наглости, самомнению — наряду с непредусмотрительностью; 4) кара, грозящая человеку. Эти четыре мысли, осложняясь добавочными соображениями, переплетаются между собой на протяжении всего стихотворения, вступая в разнообразные сочетания.

Со стороны стиля стихотворения Солона характеризуются легкостью, гибкостью фраз — то сжатых, афористичных, то разветвленных, но всегда хорошо приспособленных для выражения мыслей и чувств. Словарь в основном аттический, но с заметной примесью гомеровских слов и выражений.

Произведения Солона довольно богаты образами. Сила всенародного бедствия такова, что его не могут удержать наружные двери домов — оно перескакивает через высокую ограду и настигает человека в самом укромном углу его спальни (№ 3, 26—29). О своем старании не дать во· время гражданских распрей ни одной из двух боровшихся сторон перевеса над другой поэт говорит, что он оградил тех и других крепким щитом (№ 3, 5). О хитрых повадках граждан в их частных делах Солон (впрочем, возможно, употребляя ходячее выражение) сказал: «каждый из вас ходит по следам лисицы» (№ 5, 8)ж . . .

Возмездие (άτη) за несправедливо нажитое богатство сравнивается с искрой, от которой возникает большой пожар (№ 1,13—15). . . Уподобляет он себя и пограничному столбу на меже (№ 25, 7—8), очевидно, думая о своей роли примирителя-посредника.

В некоторых случаях сравнения берутся из области явлений природы. Неизбежность появления тиранической власти там, где имеются люди, пользующиеся непомерным влиянием, сравнивается, мы помним, с выпадением обильного снега и града из тучи и с рождением грома от сверкающей молнии (№ 10, 1—2). Скорее всего, двустишие с картиной моря, волнуемого ветрами, и моря, совершенно спокойного в безветрие (№ 11), служило — в качестве сравнения — переходом или введением к каким-то высказываниям политического характера. . .

В лирике Солона находят яркое отражение воззрения определенных консервативных кругов афинского гражданства, заинтересованных в сохранении основ социального строя рабовладельческого общества; Солон и его единомышленники относились одинаково враждебно и к ра

25

дикально настроенным, требовавшим передела земли согражданам, и к тем, кто желал сохранения старых порядков, грозивших полным закабалением широких слоев аттического крестьянства. Общее мировоззрение Солона характеризуется традиционной верой в божественное управление миром, обеспечивающее торжество справедливости и кару за отклонение от нее.3

Феогнид

Сведения о месте рождения Феогнида противоречивы. и

Он был гражданином города Мегар. Название «Мегары» носило несколько населенных греками городов. Самыми знаменитыми из этих городов были Мегары на Истме («Мегары Нисейские») и Мегары в Сицилии («Мегары Гиблейские»). Один из античных и византийских (но основанных на античных свидетельствах) источников относят Феогнида к Мегарам на Истме (Дидим, грамматик I в. н. э., — см. схолни к «Законам» Платона I, 630 А; Стефан Византийский под словом Μέγαρα). Другие считают его уроженцем Мегар сицилийских (Платон, Законы I, 630 А; Свида под словом θέογνις).

На основании произведений самого Феогнида его никак нельзя считать сицилийцем, так как в одном из своих стихотворений он упоминает о том, что побывал когда-то и в сицилийской земле, и в богатой виноградными лозами равнине Эвбеи, и в блистательном спартанском граде на берегу заросшего тростником Эврота, но ничто не было для него милее отчизны (ст. 783—785). Отсюда следует, что Сицилия, подобно Эвбее и Спарте, не была местом рождения поэта. Прямо в пользу истмийских Мегар говорит другое стихотворение Феогнида, в котором он обращается к владыке — Фебу, укрепившему башнями акрополь в знак своей милости к сыну Пелопса Алкатою (ст. 773— 774); последний, согласно мифологическим представлениям, был основателем Мегар на Истме. В одном из стихотворений Феогнида говорится о храме Артемиды, который был основан Агамемноном перед походом на Трою (ст. 11— 14); это мог быть только храм Артемиды в истмийских Мегарах (см.: Павсаний, Описание Эллады I, 43, 1).

Относительно времени жизни Феогнида наши источники дают не совсем ясные сведения: следуя одним, Феогнид пользовался известностью во время 57-й или 58-й олим

26

пиады (Евсевий Кесарийский, Chronica; Chronicon Ра-schale); следуя другим, поэт жил (или родился) в 59-ю олимпиаду (Свида под словом θέογνις и под словом Φωκυλίδης). Эти недалекие одна от другой даты падают на середину VI в. до н. э. (552—548; 548—544; 544—540). По всей вероятности, ученые эллинистической поры, задававшиеся вопросом о времени жизни Феогнида, искали точку опоры для своих заключений в его же поэтическом наследии. Феогнид обнаруживает большое беспокойство за судьбы своего родного полиса в связи с военными действиями «мидян» (= персов); он молит Феба отвратить от этого полиса войска мидян и «охранить этот наш город» (ст. 775—782). В другом стихотворении — радостное настроение по поводу миновавшей опасности войны с мидянами и возможности предаться праздничному времяпрепровождению (757—766). Имеется несколько объяснений страха, охватившего Мегары перед ожидавшимся нашествием персов. Граждане греческих полисов могли быть напуганы покорением Ионии персами (поход Гарпага), или подавлением ионийского восстания, или походами персов на Балканский полуостров. В первом случае стихотворения Феогнида следовало бы отнести к 540 и ближайшим годам, во втором — к 494 г.; далее — соответственно к 492 (первый поход Мардония), к 490 (поход Датиса и Артаферна, битва при Марафоне), к 480—479 гг. (поход Ксеркса, битвы при Саламине и при Платеях).

По-видимому, в древности видели в упомянутых стихотворениях Феогнида отголоски настроений времен похода Гарпага против понийских греков, что и подало повод к соответствующей датировке — Феогнпд был достаточно известным поэтом к 540 г. до н. э.

В настоящее время часть ученых принимает такую датировку. Другие не видят достаточных оснований для беспокойства балканских греков за свою безопасность ранее 492, 490 и даже 480—479 гг. до н. э. Соответственно и передвигаются предположительные рамки жизни Феогнида. Если же вместе с В. Али (Аly W. Theognis // RE. Bd 5. 2. R. 1934. Sp. 1973) глагол γέγονε у Свиды понимать как «родился» (а не как «жил»), то на середину VI в. будет падать год рождения поэта, что заставляет отказаться от приурочения его стихотворений к середине VI в.

От Феогнида сохранилось две книги: в первой 1230 стихов, во второй 159 (всего 1389 стихов). Все рукописи Феогнида, за исключением одной, содержат только первую

27

книгу; вторую книгу (вместе с первой) дает только одна рукопись, названная когда-то codex Mutinensis (моденский кодекс), а точнее — codex Veronensis (веронский) X в., хранящийся в настоящее время в Парижской Национальной библиотеке (Supplementum Graecum 388). Возник вопрос о возможности приписывать Феогниду эту вторую книгу. Против подлинности выдвигается ряд доводов: стихи в этой книге не имеют характера сентенций, со стороны языка они отличаются некоторыми особенностями (например, аттические формы встречаются в них чаще, чем в первой книге). В противовес этому обращают внимание на следующее: далеко не все стихотворения также и первой книги представляют собой сентенции; большее влияние аттического диалекта на язык второй книги можно объяснить разной судьбой обеих книг; скорее всего, в течение долгого времени книги были в раздельном обращении (недаром только одна рукопись содержит их обе вместе).

Относительно характера и назначения сборника стихотворений, составляющих первую книгу Феогнида (этот сборник был известен в Афинах уже в IV в. до н. э., во времена Платона), существует несколько теорий.

1. Сборник составлен по принципу ударных слов: стихотворения подбираются и группируются на основании имеющихся в них — повторяющихся или сходных — слов и мыслей. Частично эта теория соответствует действительному положению дел.

2. Сборник является антологией из утраченного собрания элегий Феогнида; при этом составитель сборника добавил немало постороннего материала из стихотворений, не принадлежащих Феогниду. В качестве главного аргумента в пользу этой теории фигурирует ссылка на фрагментарное состояние элегий. Помимо недоказуемости тезиса о существовании «полного» сборника стихотворений Феогнида эта теория грешит в том отношении, что слишком категорически утверждает фрагментарность стихотворений первой книги Феогнида.

3. Перед нами школьная хрестоматия, в которую наряду с подлинными произведениями мегарского поэта включены и посторонние стихотворения. Между тем наличие в сборнике любовных и застольных стихотворений не позволяет рассматривать его как книгу, предназначенную для школы.

28

4. Книга является сборником застольных песен, которые исполняли на пирушках. Действительно, многие стихотворения сборника подходят под определение застольных песен. Сам поэт говорит о том, что его стихи будут петься на пирушках (ст. 237—250). Тем не менее сборник в целом не может считаться собранием застольных песен, так как содержит немало стихотворений, не подходящих для исполнения на пирушках.

5. Сборник не отличается строгим единством социальных и политических воззрений, в нем нет стройного плана, имеется много дублетов в смысле повторения одних и тех же стихотворений и одних и тех же мыслей. В нем есть стихи, принадлежащие разным поэтам — Каллину, Солону, Мимнерму, Фокилиду и др. На этом основании возникла теория, что сборник представляет собой выборку из разных элегических поэтов. Сборник мог быть составлен в конце У в. Его пестрый состав обеспечивал, в частности, возможность найти в нем и материал для застольных песен. Книга была приписана Феогниду на том основании, что только его имя упомянуто в сборнике и что часть стихотворений была действительно взята из его произведений. В основе этой теории лежит преувеличенное представление об отсутствии идеологического единства в сборнике и о невозможности примирения встречающихся в нем противоречий.

6. Существует и мнение, согласно которому весь сборник должен быть признан принадлежащим одному поэту — Феогниду. Сторонники этого мнения отрицают наличие каких-либо серьезных противоречий в сборнике (и лишь изредка допускают подложность некоторых отдельных стихотворений). Встречающиеся в сборнике стихотворения других поэтов они считают сознательными заимствованиями Феогнида, сделанными отчасти с целью дать вариации на темы других поэтов путем легкого изменения стиха, причем в некоторых случаях эта цель уже осуществлена, а в других (там, где перед нами буквальное повторение чужих стихов) переработка предполагалась в будущем. Сборник в целом понимается как нечто вроде записной книжки Феогнида, в которой наряду с окончательно отделанными стихотворениями оказываются пробы в виде сырого материала стихов, перепевов своих собственных и чужих мотивов и даже просто выписки из чужих произведений.

Как бы то ни было, трудно не видеть, что стихотворения сборника, дошедшего до нас под именем Феогнида,

29

в значительной степени носят на себе отпечаток единства социальных, политических и этических воззрений. Поэт жил в эпоху обострения социальной борьбы в греческих полисах, и в частности в его родном полисе — Мегарах. На одной стороне была старая родовая аристократия, все более и более терявшая свои социальные и политические позиции, на другой — все прочпе слои гражданства. По-видимому, внутри этой второй группы еще не очень сильно и не всегда сказывается антагонизм, проистекавший из имущественного неравенства. Общий фронт против аристократии объединял разные слои свободного населения. Во всяком случае в глазах аристократа, для которого «добрыми, достойными» (άγαθοί), «благородными,честными» (έσθλοί) были только представители знати, все прочие граждане сливались в единую массу «подлых, дурных» (κακοί), «трусливых, жалких» (δειλοί).

Феогнид выступает ярким и откровенным идеологом аристократических кругов греческого полиса. «Добрые» являются для него носителями всех тех достоинств, которые суммируются в понятии «доблести» (αρετή). Вся совокупность правил аристократической этики передается из поколения в поколение. Поэт в своих наставлениях, обращенных к молодому другу — Кирну (он же Поли-паид), хочет преподать ему все то, что сам в дни своей юности усвоил от «добрых» старшего поколения. Современность не удовлетворяет поэта. Главная причина этого — утрата знатными своего господствующего положения. Нам плохо известна история Мегар, нет возможности дать более или менее точную картину их внутреннего состояния во времена Феогнида.” Ясно, однако, что противостоявшие аристократии слои гражданского населения или часть их все более и более закрепляли за собой власть в государстве. Временами возникала опасность тирании, т. е. захвата власти самовольным диктатором (тираном), который, становясь во главе народной массы, объявлял себя ее вождем в борьбе против знати. Кроме того, развитие торговли и ремесла имело своим последствием выделение из общей массы народа определенной, вероятно довольно многочисленной, группы богачей, с которыми не гнушались вступать в родство бедневшие представители знати.

Все эти явления в социальной жизни полиса вызывали резкий протест со стороны поэта, который из-за своей непримиримой позиции лишился имущества (земли) и

30

даже был вынужден удалиться в изгнание. Он побывал, по его собственным словам (ст. 783 сл.), в Сицилии, на Эвбее, в Спарте и везде встретил радушный прием — надо думать, в аристократических кругах. Об этих своих странствиях он говорит в прошедшем времени, а это дает нам право думать, что он возвратился на родину, милее которой ничего не нашел. Хорошо засвидетельствовано другими стихами поэта пребывание его на чужбине в качестве изгнанника с очень ограниченными материальными средствами (ст. 511—522) и участие в войне на Эвбее, где ему пришлось сражаться не за свою отчизну (ст. 887— 890).

Основной тон произведений Феогнида — пессимистический. Социальные и политические идеалы поэта терпят крушение: он видит не только торжество своих социальных антагонистов, но и измену традиционным воззрениям со стороны тех, кого он считал своими единомышленниками. Аристократы охотно заключают браки с представителями незнатных, но богатых семей (ст. 183—196); знатный юноша поддается тому, что поэт называет «злом», т. е. веяниям, разрушающим старое мировоззрение и старый уклад жизни. Знаменательны стихи, в которых Феогнид подводит безрадостные итоги своей жизни, иначе говоря, своим попыткам воздействовать на современное ему общество. «Подобно льву, понадеявшись на свои силы, ногами охватив молодого оленя, я не выпил его крови; взойдя на высокие стены, не разрушил города; впрягши коней, не взошел на колесницу; сделав, не сделал и закончив, не закончил; свершив, не свершил и достигнув — не достигнул» (949—954).

Произведения Феогнида в том виде, в каком они до нас дошли, представляют собой очень пестрое по своему содержанию собрание, не лишенное противоречий.

Стихотворения сборника относятся к различным жанрам. Можно выделить обращения к богам, наставления в собственном смысле и примыкающие к ним размышления над жизнью, предостережения политического характера, картинки быта, любовные, застольные стихотворения, жалобы поэта.

Первая книга открывается молитвами Аполлону, Артемиде, Музам п Харитам. У Аполлона поэт просит даровать ему благо и вспоминает миф о рождении бога на острове Делосе. От Артемиды он ждет избавления от бед. Музам и Харитам он напоминает о стихе, пропетом ими на

31

свадьбе Кадма (ст. 17): «Что прекрасно, то мило; не прекрасное не мило».

Вслед за этими стихотворениями в сборнике идет произведение, которое обычно называют «печать» (σφρηγίς — ст. 19—26). Поэт, обращаясь к Кирну, говорит о том, что на его стихотворениях должна лежать печать, охраняющая их от хищения (плагиата) и подделки. Композиция стихотворения такова, что читателю нашего времени не удается с уверенностью уяснить себе, в чем состоит эта печать. Отсутствие ясности породило возможность трех разных толкований слов поэта о «печати». Одни видят «печать» в имени Кирна, названного в начале стихотворения; другие — в имени самого поэта, также названного в стихотворении: «это стихи Феогнида мегарца, он знаменит среди всех людей» (ст. 22—23); третьи — в высокой ценности мнений и поучений поэта, о чем также говорится в стихотворении: «и никто не изменит на худшее, когда имеется честное» (ст. 21). Стихотворение заканчивается жалобой на сограждан: поэт не может угодить всем, в чем, впрочем, нет ничего удивительного, так как даже Зевс, посылая дождь или прекращая его, не в состоянии удовлетворить всех.

Больше всего места занимают у Феогнида наставления и примыкающие к ним размышления. Различие между ними — в форме: свои взгляды поэт выражает то в форме прямого совета, рекомендации, то в форме наблюдения, афоризма, гномы.

Как уже сказано выше, все мировоззрение поэта проникнуто традиционной для его социального слоя аристократической моралью. Кто считался «добрым» и «честным», «дурным» и «подлым» в прежние времена, мы уже говорили. Однако поэт живет в эпоху, когда «подлые» (в действительности — какие-то слои их) уже играют большую роль в жизни государства, вытесняя с командных позиций обедневшую знать. Феогнид скорбит по этому поводу, оплакивает гибель старых порядков в городе, опасается появления тирана (тиран в то время — предводитель демоса в его борьбе с социальными антагонистами). Яснее всего взгляды поэта и его положение в государстве можно показать путем изложения содержания некоторых его стихотворений.

Своему молодому другу Феогнид преподает между прочим такие правила: следует быть разумным и не извлекать почестей и выгод из позорных и несправедливых дел;

32

с «дурными» не следует общаться, но всегда нужно держаться «добрых». С этими последними Кирну рекомендуется пить, есть, проводить время и им угождать. От «честных» можно научиться «честному», общение с «дурными» приводит только к потере разума. В конце стихотворения — вывод: «узнав это, общайся с добрыми, и когда-нибудь ты скажешь, что я даю хорошие советы друзьям» (ст. 27-33).

Город (ή πόλις) вынашивает младенца, и есть основания опасаться, что народится тиран, который «выпрямит» дерзость граждан. Граждане пока еще благоразумны, но их вожди обнаруживают склонность к порочности. Никогда еще «добрые» не погубили ни одного города; наоборот, «дурные», проникшись дерзостью, портят народ, отдают суд в руки несправедливых ради собственной корысти и могущества. Недолго такой город остается спокойным, когда в нем у «дурных» обнаруживается корысть, влекущая за собой народные бедствия; отсюда — раздоры, убийства граждан, «монарх» (=тиран). Поэт заканчивает стихотворение пожеланием, чтобы «этому городу» все это всегда оставалось бы неугодным (ст. 39—52).

К этому стихотворению непосредственно примыкает другое, явно написанное позднее, когда большая часть опасений поэта уже сбылась. Этот город — все еще город, но люди в нем другие. Те, кто раньше не знал ни судов, ни законов, но, подобно оленям, жил вне города, одеваясь в козьи шкуры, теперь оказываются «добрыми», а прежние, «честные», считаются подлыми. Поэт не может с этим примириться. Люди обманывают друг друга, издеваясь друг над другом, не имея представления ни о том, что дурно, ни о том, что хорошо. Полипаид (Кири) не должен ни по какой причине вступать в дружбу ни с одним из этих горожан; на словах нужно выказывать дружеское расположение всем, но ни с кем не соединяться в каком-либо важном деле. Он поймет души жалких людей, на которых нельзя положиться, так как они возлюбили коварство, обманы и уловки, как это свойственно пропащим людям (ст. 53—68).

Непримиримость Феогнида, его большой темперамент сказывается в страстных, доходящих до кровожадности выпадов против его социальных антагонистов. Он молит Зевса дать ему отдохновение от бед и забот и позволить ему жестоко отомстить врагам, отнявшим его имущество: «да будет у меня возможность испить их черной крови»

33

(ст. 341—350). Среди наставлений поэта есть и совет баюкать врага, но только для того, чтобы при удобном случае, «когда он будет у тебя в руках», отомстить ему, отбросив всякие колебания (ст. 363—364). Бесконечной ненавистью дышат его стихи о демосе, который, по мнению Феогнида, следует попирать погой, подвести под тяжкое ярмо, так как только таким путем его можно заставить полюбить своих господ (ст. 847—850).

Тема изгнания и бедности занимает немало места в творчестве Феогнида. Обращаясь к товарищу по изгнанию, некоему Клеаристу, который лишился всего и на чужбине посетил поэта, также ничего не имеющего, Феогнид выражает готовность угостить его в меру своих скромных возможностей. Если бы кто-нибудь спросил впоследствии Клеариста о житье-бытье Феогнида, он должен ответить, что сравнительно с хорошим житьем его житье — тяжкое, а сравнительно с тяжким — хорошее; он в состоянии не оставить без угощения одного человека, связанного с ним отцовскими узами гостеприимства, но большего количества людей принять не может (ст. 511—522). Другое стихотворение, также написанное в изгнании, отражает горестные чувства поэта, навеянные на него пронзительным голосом птицы, который возвещает людям начало сельских работ; цветущими полями Феогнида теперь владеют другие, и не его мулы тащат плуг (ст. 1197—1202).

Бедность, по Феогниду, — одно из величайших бедствий для человека. Чтобы избавиться от нее, поэт готов броситься в море или свергнуться с крутых скал; ведь человек, удрученный бедностью, не в состоянии ни сделать что-либо, пи сказать, и язык у него связан (ст. 175— 178). Бедному человеку лучше умереть, нежели жить, страдая от тяжкой бедности (ст. 181—182). Поэт умоляет бедность, возлюбившую его против его желания, покинуть наконец его и переселиться в другой дом (ст. 351—354). К ней же обращен вопрос Феогнида, зачем она отягощает его плечи, обезображивая его тело и ум; против его воли бедность учит его многому позорному, хотя он сведущ в том, что честно и прекрасно (ст. 649—652).

Подобно Мимнерму Феогнид в стихах дает волю своему чувству сожаления об уходящей и ушедшей молодости, противопоставляя ей старость и смерть. Наслаждаясь цветущим возрастом, поэт ищет забав; ведь после смерти он будет безгласным, как камень, лежать под землей, покинув свет солнца (ст. 567—570). Обращаясь к собствен-

34

ному духу, поэт просит его оставаться юным; скоро ведь будут жить другие люди, «а я после смерти превращусь в черную землю» (ст. 877—878). Всем людям дается общий совет: пока они обладают блистательным цветом юности и владеют рассудком, нужно хорошо пользоваться своим достоянием; ведь боги не дают людям возможности дважды быть юными и не избавляют их от смерти; над головой всех висит угроза губительной старости (ст. 1007—1012; см. также ст. 1017—1022). Неразумие людей обнаруживается в том, что они оплакивают умерших, а не гибнущий цвет юности (ст. 1069—1070).

Довольно заметное место занимает в поэзии Феогнида тема вина и пирушки. Вино, если его пить в большом количестве, — зло, если же пить умело — благо (ст. 509— 510). Поэт настаивает на умеренном употреблении вина (ст. 837—840, 841—844) и показывает печальные результаты опьянения (ст. 497—498, 499—502, 503—508). В одном развернутом стихотворении Феогнид поучает друга Симонида (возможно, поэта Симонида Кеосского), как следует вести себя на пирушке. Хозяин не должен принуждать гостя ни оставаться за столом, ни удалиться, если тот того не хочет. Нельзя ни будить отягощенного вином и заснувшего, ни принуждать ко сну против воли. Ведь все, что делается по принуждению, неприятно. Желающему пить следует подливать вино — ведь не каждую ночь есть возможность предаваться наслаждению. Сам поэт, выпив в меру вина, выражает готовность уйти домой и предаться сну, избавителю от бед. Он будет считать достаточной ту меру вина, при которой оно еще приятно человеку: он уже не трезв, но и не очень опьянен. Человек же, превысивший меру в питье, уже не владеет ни своим языком, ни своим рассудком. Его болтовня несуразна и постыдна с точки зрения трезвых людей; напившись, он не знает стыда и, прежде разумный, становится глупцом. Помня об этом, не следует слишком много пить. Опасаясь сильного опьянения, подобает пораньше уйти от стола. При этом для поэта-аристократа характерно замечание: «и пусть твой желудок не оказывает на тебя влияния, как на подлого поденщика», чем подчеркнуто различие между людьми того же, что поэт, круга и теми, кто к этому кругу не принадлежит и, следовательно, не понимает приличий. Можно, конечно, и продолжать оставаться за столом, но уже больше не пить. Своему другу Феогнид ставит на вид неумение вовремя остановиться. Непобедимым нужно

35

считать того, кто, много выпив, не говорит нелепостей. В конце стихотворения — изображение приятной пирушки, на которой сотрапезники, сидя за чашей, предаются хорошей беседе, отбросив взаимную вражду (ст. 467-498).

Ничего определенного нельзя сказать об элегии Феогнида о сиракузянах, спасшихся во время осады, так как она не сохранилась: упоминает об этой элегии Свида.

Стиль сохранившихся элегий Феогнида характеризуется близостью к прозе. Поэтические украшения у него редки. Сравнения обычно кратки, лишь в редких случаях поэт дает в сравнениях более или менее развернутую картину. Вообще образность нехарактерна для творчества Феогнида. Нередко его образы так или иначе связаны с морем и мореплаванием.

Двустишия и четверостишия поэта заключают в себе обычно ясно и точно сформулированную мысль, хотя тонкая отточенность словесного выражения встречается редко. В стихотворениях большего размера стиль несколько иной: здесь бывают детализированные изображения, описания, рассуждения, повторные возвращения к одной и той же мысли, кольцевая композиция.

Мягкий юмор чужд Феогниду. Изредка в стихах его улавливается иронический тон.

Гомеровские формулы встречаются у Феогнида реже, чем у других элегиков.

8

ВВЕДЕНИЕ ДРЕВНЕГРЕЧЕСКАЯ ЭЛЕГИЯ И ФЕОГНИДОВ СБОРНИК а

9