93

Фамир

Фамир был сыном уже известного нам аполлоновского жреца Филаммона и нимфы Аргиопы. Никто не знает, как и где произошло их знакомство. Судя по всему, Аргиопа была застенчивой и скромной нимфой. Павсаний (IV 33, 4) сообщает, что она спокойно жила у подножия знаменитой двувершинной горы Парнас, в Фокиде. У южного склона Парнаса располагаются Дельфы — знаменитое святилище Аполлона. Здесь служил своему богу жрец Филаммон. Так, волею судьбы Аргиопа и Филаммон жили вблизи друг друга. Не известно, кого из них поразил своей стрелой бог любви Эрот. Но в конечном счете произошло так, что Аргиопа зачала от Филаммона.
После случившегося Аргиопа не могла оставаться в том месте, где всегда жила и где все ее хорошо знали. Нимфа очень рассчитывала на Филаммона. Но совершенно точно известно, что он не захотел ввести ее в свой дом (см: Павсаний, там же). Чем объяснить такое поведение Филаммона? Многие жрецы имели жен и служение культу лишь очень редко было связано с обетом безбрачия. Во всяком случае, жрецы Аполлона всегда имели жен и детей. Поэтому отказ Филаммона от брака с Аргиопой был вызван какими-то другими причинами.
Как бы там ни было, но Аргиопа вынуждена была переселиться к одрисам — племени, жившему рядом с фракийцами. Там и родился ее сын, названный Фамиром. Так как он вырос в этих местах, то Многие его называли одрисом или фракийцем. Таково начало мифа о Фамире. Никто не знает, как прошло детство Фамира. Известные Нам свидетельства застают его уже сформировавшимся юношей, Профессионально занимающимся музыкой. Причем во всех

94

источниках подчеркивается его замечательное умение петь и играть на кифаре (см., например, Аполлодор I 3, 3; Евстафий «Комментарии к «Илиаде» 298, 39). Сразу же возникает вопрос: кто обучал мальчика музыке?
Существуют отдельные упоминания, что его учителем был знаменитый Лин (Диодор Сицилийский III 67). Кое-где даже проскальзывают сведения об Орфее, внуком которого якобы был Фамир. Об этом упоминают анонимные схолии к трагедии «Рес» (916; она дошла до нас под именем Еврипида, но современная критика единодушно отказывается признать ее принадлежность великому драматургу) со ссылкой на комментарии Аполлодора к каталогу кораблей из «Илиады» (II 484—785) Гомера. Такой намек должен навести на мысль о том, что музыкальное воспитание Фамира проходило не без помощи великого фракийского кифарода.
Взрослого Фамира мы обнаруживаем при дворе царя Эхалии Эврита, сына Меланея и Стратоники. Сам Эврит ничем примечательным не был знаменит. А вот его сын Ифит стал известен благодаря тому, что оказал большую услугу Одиссею. Когда Одиссей после долгих странствий вернулся из-под Трои домой и нашел в собственном доме пирующих женихов, сватающихся при живом муже к его жене Пенелопе, то именно Ифит, сын Эврита, вручил Одиссею лук, из которого тот убил всех осквернителей своего очага (Гомер «Одиссея» XXI 14). Нужно предполагать, что Фамир долго находился в качестве барда при дворе царя Эврита и выполнял установленные для барда обязанности: участвовал в пирах, развлекая владыку и его гостей, прославлял в песнях деяния Эврита.
О чем же пел Фамир, когда служил подлинному искусству, а не творил ради служебных обязанностей?
На этот счет сохранилось одно-единственное свидетельство, зафиксированное у Псевдо-Плутарха (43): «Рассказывают, что он [то есть Фамир] создал [произведение] о борьбе титанов против богов». Как инструменталист он был известен тем, что добавил к лире струну, называвшуюся «паргипатой» (παρυπάτη), то есть расположенной рядом с «гипатой» (ύπατη) — низкозвучной струной (Диодор Сицилийский III 59, 6).
Мифический Фамир — это не только образ кифарода, но и кифариста. Так, Плиний Старший (VII 57) сообщает, что «Фамир первый играл на кифаре без пения». Такое утверждение — лишь дань традиции, когда во что бы то ни стало нужно отыскать и указать «первого из первых», от которого все начинается. Но сообщение Плиния Старшего показывает, что мастерство легендарного Фамира как инструменталиста было столь высоко, что он мог выступать как солист-кифарист. Ведь инструментальные навыки большинства кифародов ограничивались лишь умением скромно аккомпанировать собственному пению. Но музыкант, решающийся на

95

создание художественных образов только средствами инструмента, должен в совершенстве владеть его техническими возможностями.
Однако наибольшая известность мифа о Фамире связана с другим сюжетом. Гомер («Илиада» II 594—600) рассказывает:

«...Дорион, место, где некогда Музы,
Встретив Фамира Фракийского, песнями славного мужа,
Дара лишили: идя от Эврита, царя ойхалиан,
Гордый, хвалиться дерзал, что победу похитит он в песнях,
Если и Музы при нем воспоют, Эгиоховы дщери.
Гневные Музы его ослепили, похитили сладкий
К песням божественный дар и искусство бряцать на кифаре».
(Пер. Н. И. Гнедича).

Итак, согласно версии Гомера, Фамир шел от своего патрона Эврита и хвалился, что одержал бы победу в пении, если бы ему пришлось соревноваться с самими музами. За это самохвальство музы ослепили его, лишили дара пения и возможности играть на кифаре. Есть смысл обратить внимание на то, что музы наказали Фамира, не вступив с ним в соревнование. Что это: неуверенность муз в его исходе или нежелание опускаться до состязания с простыми смертными? Как мы увидим, отсутствие самого конкурса не играет [существенной роли для понимания мифа о Фамире.
Павсаний (IV 33, 7) дает другую версию, заимствованную им у философа Продика из Фокеи (V в. до н. э.): Фамир потерял зрение из-за болезни. Но если Гомера аналогичное несчастье не сломило, и он продолжал творить, то Фамир был сломлен и прекратил занятия искусством.
Еще одна версия конфликта между музами и Фамиром изложена у Аполлодора (I 3, 3). Когда Фамир отважился на состязание с музами, то между участниками конкурса была заключена договоренность. Если победит Фамир, то он получит возможность разделить ложе с каждой из муз. Если же он будет побежден, то музы лишат его того, чего посчитают нужным лишить. Музы, оказавшись победительницами, «лишили его зрения, отняли дар пения и игры
на кифаре».
Судя по источникам, трагическая судьба Фамира ни у кого никогда не вызывала сострадания. Более того, у некоторых авторов он ассоциировался с неким самоуверенным нахалом, переоценивающим свои ограниченные профессиональные возможности. Действительно, если дар пения и игры на инструментах люди получают от муз, то вне зависимости от того, у кого из смертных они обучаются музыкальному искусству, их подлинными учителями являются музы. Человек же, осмелившийся утверждать, что он превосходит своего учителя в том, чему он обучился у него — безнравственен. Конечно, история знает много случаев, когда бывший ученик шел дальше

96

своего учителя. Но никто из подлинных художников не ставил под сомнение вклада наставника в свое общечеловеческое и профессиональное становление. Поэтому учитель всегда оставался недосягаемым идеалом. Утверждение же повзрослевшего и неблагодарного ученика о своем превосходстве аморально.
Как видно, на этой позиции стоял Лукиан («Рыбак» 6), когда с сарказмом писал, что нужно родиться настоящим Фамиром, чтобы соперничать в песне с музами «от коих научился петь».
Не является ли миф о Фамире отражением такого подхода к нравственно-этическим нормам между учеником и учителем?
Однако на горе Геликон, где были выставлены статуи всех выдающихся музыкантов, стояла и скульптура, изображающая уже слепого Фамира, касающегося рукой сломанной лиры (Павсаний IX 30, 2). Статуя слепого ученика-отступника на горе, посвященной музам, словно свидетельствовала о том, что неблагодарность ученика по отношению к учителю наказуема, но несмотря на это, художественное совершенство должно быть прославлено.