О Фокионе и его группировке, к сожалению, можно сказать весьма немного. К тому же самые яркие факты, характеризующие позицию Фокиона, относятся к несколько более позднему времени — к годам после окончания Ламийской войны, однако мне представляется возможным использовать и их как практическое выражение тех умонастроений, которые сложились ранее.
Библиография Фокиона не богата именами. Помимо общих трудов и нескольких статей мне известны только два специальных исследования о нем: книга Бернаиса «Фокион и его новый критик», во многом устаревшая, и труд Герке «Фокион». Следует, кроме того, назвать диссертацию Уильямса «Афины без демократии: олигархия Фокиона и тирания Деметрия Фалерского. 322-307 гг. до н. э.». Для Бернаиса Фокион прежде всего философ академической школы, примыкавший к партии мира (консерваторам), основу которой составляли философы Академии и перипатоса. Подобно тем философам, которые симпатизировали сильным личностям и монархическим идеям, Фокион одобрял присоединение Афин к Македонии и создание великого греческого государства, что сулило к тому же их освобождение от неограниченной демократии.
Герке отвергает конвергенцию философов и консерваторов и справедливо критикует трактовку Фокиона Бернаисом. В частности, он указывает, что члены Академии и перипатетики не стояли во главе промакедонской партии. Герке рисует другой образ Фокиона: человека, трезво оценивающего соотношение сил, реалиста в политике, основу поведения которого составляли осмотрительность, сдержанность и пассивность. Абсолютно лишенный честолюбия, Фокион не принадлежал к числу руководителей политикой, он был «человеком второй шеренги». Политику, которую он разделял, представляли другие: Эвбул, Каллистрат, Эсхин, Демад. Поэтому Фокион никогда не стоял на «линии огня», меньше подвергался критике, поэтому же никогда и не исчезал с политической арены. Но когда наступал критический момент, пробивал его час, он становился определяющей фигурой. Политически независимый,
Фокион был неизменно консервативен, и Герке считает, что наиболее точно было бы назвать его радикальным олигархом. Такая позиция определялась интеллектуальной самостоятельностью Фокиона, который, как показывает анализ его апофтегм, обладал замечательной духовной силой. Представляется, однако, что Герке преувеличивает политическую независимость Фокиона и его изолированность, вытекающие, по его мнению, из духовной силы Фокиона. К тому же ученый традиционно пишет о промакедонской и антимакедонской партиях как основных в политической борьбе в Афинах того времени.
Диссертация Уильямса посвящена более позднему времени, чем интересующее нас, но содержит вступительную главу о Ликурговых Афинах, где говорится и о деятельности Фокиона в эти годы. Автор называет его «промакедонским генералом», который, по его словам, соединял в себе черты Аристида и Сократа.
По мнению Уильямса, Фокион выступал за подчинение Афин Македонии, чтобы получить ее поддержку в борьбе против демократов. Нет свидетельств, что в своей политике мира он руководствовался иными соображениями, кроме искренней убежденности в том, что Афины не могут победить Македонию. Но после Ламийской войны Фокион, как кажется, изменился и видел в македонском гарнизоне опору нового режима и гарантию его сохранения.
Ставя вопрос о том, принадлежал ли Фокион к олигархам, Уильяме присоединяется к тем ученым (Белох, Фергюсон), которые дают положительный ответ: Фокион пренебрегал мнением демоса, считал, что демократия не способна проводить благоприятную для полиса политику и выставлять хороших воинов. Уильямс справедливо полагает, что даже если источники не дают достаточно оснований говорить об олигархических симпатиях Фокиона, его позиция после установления в Афинах нового строя подтверждает такую оценку. Фокион был сторонником умеренной олигархии, столь убежденным в превосходстве этой политической формы, что, пытаясь предотвратить ее свержение, предал безопасность родного полиса и заплатил за это собственной жизнью. В подтверждение олигархических симпатий Фокиона Уильяме ссылается на Плутархову биографию Фокиона и «Историческую библиотеку» Диодора (Диодор. XVIII, 55-56, 64-66). Вместе с Фокионом оказались осуждены и другие олигархи: Гегемон, Никокл, Фудипп, Пифокл.
Что касается более общих трудов, то у их авторов личность Фокиона, в общем, не вызывает споров, и разница заключается только в нюансах и тональности отдельных характеристик. Все единодушны в том, что Фокион был честным человеком, неподкупным, суровым и благородным. Он принадлежал к промакедонской партии и был одним из ее вождей. Свой долг Фокион видел в служении родине, но, реально оценивая обстановку, считал борьбу с Македонией невозможной и примирился с ее властью. В социальных позициях Фокиона считают противником демократии и консерватором, его называют аристократическим лидером имущих классов, главой олигархической партии. Установленную Антипатром в Афинах конституцию Фокион воспринял как осуществление своих политических идеалов (Матье, Гомм, Белох, Фергюсон, Момильяно, Люччиони, Моссе). Этот список нетрудно продолжить, но ничего принципиально нового мы бы не узнали. Поэтому сошлемся на одну из более поздних работ, а именно на книгу Босворта об Александре, который отмечает реалистичность оценки Фокионом военной силы Македонии и трезвость его призывов к бездействию (см. Bosworth, 1988).
Единственным сколько-нибудь полным источником для понимания взглядов и деятельности Фокиона является его биография, написанная Плутархом. Из созданных им жизнеописаний Фокионово — одно из самых сложных с точки зрения выяснения источников и достоверности. Именно Плутарху в значительной мере обязана идеализацией и морализирующей тенденцией старая литература о Фокионе. На вопрос о том, в какой мере Плутарх искажал факты, чтобы создать желаемый образ Фокиона, ответить трудно. Герке отчасти следует тем ученым, кто подчеркивал элементы трагизма в биографии Фокиона в ущерб правдивости. Но Уильяме проявляет значительно больше доверия к Плутарху, кроме рассказа о суде над Фокионом и его смерти. Здесь он находит много общего с описанием процесса над стратегами после сражения у Аргинусских островов и суда над Сократом. В общем, Уильяме склонен использовать этот источник, пока, как он отмечает, не будет доказана его ошибочность. Основным источником Плутарха в биографии Фокиона одни ученые называют Гиеронима из Кардии, другие — Дурида и считают, что традиция восходит к произведениям круга перипатетиков.
Насколько можно представить политические воззрения Фокиона, они определялись несколькими моментами. Во внешней поли-
тике он стремился не обострять отношений с Македонией, но было бы неверно считать, что он исходил из интересов Македонии, а не по-своему понятых интересов Афин. Древние достаточно отчетливо понимали разницу между Фокионом как государственным деятелем, руководителем определенной политической группы, имеющей свое собственное лицо, и прямыми наймитами Македонии. Плутарх называет Фокиона «порядочным человеком и государственным мужем» и, объединяя его с Катоном, характеризует следующим образом: «Но высокие качества Катона и Фокиона до последних, самых мелких особенностей несут один и тот же чекан и образ, свидетельствуют об одних и тех же оттенках характера: в равных пропорциях смешаны в обоих строгость и милосердие, осторожность и мужество, забота о других и личное бесстрашие, одинаково сочетаются отвращение ко всему грязному и горячая преданность справедливости» (Плутарх. Фокион. III).
Фокион, насколько известно, всегда старался сохранить мир. В самой общей форме об этом говорит Плутарх: «Он постоянно, если стоял у власти, стремился направить государство к миру и покою» (Плутарх. VIII ). Вполне понятны поэтому его враждебные отношения с Демосфеном, которого Плутарх называет «одним из его противников на государственном поприще» (гл. IX). Когда афиняне уже начали открытую борьбу с Филиппом, Фокион пытался убедить народ принять предложенное македонским царем перемирие, решительно противился военным действиям перед Херонеей и считал нужным подчиняться всем требованиям Филиппа. Показательно и отношение Фокиона к вступлению Афин в Коринфский союз, когда он советовал выждать, пока не станет известно, какие условия предложит Филипп (там же, XVI).
После смерти Филиппа Фокион возражал Демосфену, организовывавшему силы сопротивления, и соглашался на выдачу десяти руководителей антимакедонского лагеря по требованию Александра после разрушения Фив, за что Ликург осыпал его в экклесии «хулой и упреками» (Фокион. IX, XVII). Фокион советовал афинянам выполнить волю Александра, когда тот потребовал прислать ему триеры (там же, XXI), а после смерти Александра, «видя, что народ склонен к мятежу и перевороту, пытался утихомирить сограждан» (там же, XXII), был до крайности недоволен Леосфеном, готовившим силы для войны с Македонией, и всячески противился этой войне.
Приведенные факты показывают вполне определенную политику Фокиона. Стремясь любой ценой не обострять отношения ни с кем и прежде всего с Македонией, он, очевидно, исходил из соотношения сил, как их понимал и оценивал. Доказательство этому мы находим все в той же биографии Плутарха. Рассказывая, что афиняне хотели решить пограничный спор с беотийцами не судом, а войной, Плутарх сообщает, что «Фокион советовал им состязаться словами, в которых они сильнее, а не оружием, в котором сила не на их стороне» (Фокион, IX). И второй факт, быть может, еще более красноречивый: после смерти Александра, когда в Афинах шли активные приготовления к войне и многие восхищались силой набранного войска, Фокион выступил против войны на том основании, «что больше у нашего города нет ни денег, ни кораблей, ни гоплитов» (там же, XXIII). Поддержку своей позиции он находил в прошлом, когда предки, «то начальствуя, то подчиняясь, но одинаково хорошо исполняя и то и другое, спасли и свой город, и всю Грецию» (там же, XVI). Именно с этим (во всяком случае, отчасти), видимо, связана и мягкая политика Фокиона по отношению к союзникам, контрастирующая с обычным поведением афинских стратегов (там же, VII, XIV).
Страх, что борьба с Македонией приведет родной полис к гибели, красной линией проходит во всей политике Фокиона. Это отчетливо проявилось, например, во время фиванских событий. Когда македоняне уже подходили к Фивам, Фокион сказал Демосфену, осыпавшему бранью Александра: «Или, может, ты хочешь, раз уже поблизости пылает такой громадный костер, поджечь и наш город? Но я ради того и принял должность стратега, чтобы не дать этим людям погибнуть, хотя бы даже они и рвались навстречу гибели» (Плутарх. Фокион. XVII).
Вместе с тем, когда Афины оказались втянуты в войну с Македонией и Фокиону как стратегу пришлось командовать войсками полиса, он вел военные действия энергично и часто весьма успешно. Фокион, в частности, отличился на Эвбее, именно его руководству обязаны афиняне успехом в 340 г. до н. э. в Византии и Перинфе (там же, XII-XIV). Все это характеризует его как патриота.
Еще один аспект программы (или, быть может, умонастроений) Фокиона — стремление перенести македонскую агрессию на Восток. Возможно, не без влияния панэллинских идей Исократа Фокион чисто прагматически подходил к проблеме, во всяком случае,
характер сообщений Плутарха склоняет к такому толкованию его замыслов. Говоря с Александром, Фокион «советовал... положить войне конец, если Александр жаждет мира, или же увести ее из греческих пределов и взвалить на плечи варварам, если он стремится к славе» (там же, XVII).
Во внутриполитических делах позиция Фокиона тоже довольно определенна. Бесспорно, в своих симпатиях он был весьма далек от настоящего демократизма. То большое внимание, которое Плутарх уделяет противоречиям между Фокионом и афинским демосом (хотя иногда и описывает их в несколько утрированном виде), говорит об его антидемократизме. Отметим, что не кто иной, как Гиперид, обвинил Фокиона во взяточничестве, хотя, очевидно, несправедливо, поскольку суд Фокиона оправдал; но для нас в данном случае важно другое: кто именно поставил под сомнение честность Фокиона и возбудил против него судебный процесс.
Логическое завершение позиция Фокиона нашла после окончания Ламийской войны, когда в результате реформы беднейшая часть афинских граждан лишилась своих прав. Хотя изменение конституции произошло по настоянию Антипатра, потребовавшего восстановления «строя предков», что понималось как введение имущественного ценза, реформа отвечала настроениям Фокиона, во всяком случае, и он, и его политические сторонники, участвовавшие в переговорах о мире, нашли условия мягкими и остались довольны. Фокион, настаивавший на некотором изменении условий мирного договора (он просил не вводить в Афины македонский гарнизон), относительно характера новой конституции протеста не заявил. Очевидно, изменение строя шло в русле его взглядов.
В данной связи целесообразно сделать небольшое отступление и отметить, что тема «конституции предков» восходит к годам Пелопоннесской войны, когда в политической борьбе она начала разрабатываться как реакция на развитие афинской демократии, превратившись со временем в идеал ее противников. Исторической фигурой, к которой обращались сторонники «конституции предков», стал по преимуществу Солон. С ним связывали становление строя, когда объем политических прав определялся в зависимости от величины дохода. Понятно, почему сторонники нового строя, установленного под защитой македонского оружия (тимократии), обратились именно к этому лозунгу политической пропаганды. Кстати, это был
последний случай использования темы «конституции предков» в истории Афин.
Приверженцы демократии первоначально ссылались на Клисфена как родоначальника радикальных демократических установлений. В ходе политической борьбы Солон и Клисфен постепенно приобретали черты легендарных героев, из реальных исторических лиц превращаясь в идеал государственных мужей, воплощение определенных политических направлений. Но со временем образ Солона стали использовать в своей пропаганде и демократы, подчеркивая демократический дух его законов. Солон и Клисфен уже не противопоставлялись друг другу, они стали признанными основателями афинской демократии и как таковые упоминались в произведениях IV в. до н. э.
Вернемся к Фокиону. Более сложен вопрос о том, интересы каких социальных слоев гражданства он выражал. Рассказывая о том, что происходило в Афинах после Херонеи, Плутарх противопоставляет «смутьянов и бунтовщиков» «лучшим гражданам», которые испугались, что стратегом станет Харидем, но так как их поддержал Совет Ареопага, то с большим трудом им «удалось убедить афинян вверить судьбу государства Фокиону» (Плутарх. Фокион. XVI). Во время суда над ним «все лучшие и самые честные граждане... закрыли лица, поникли головами и заплакали», а когда один из них выступил в защиту Фокиона и его друзей, толпа заревела от возмущения, раздались крики, что надо побить камнями «приверженцев олигархии и врагов демократии» (там же, XXXIV). О казни Фокиона скорбели «афинские всадники», иные из них сняли венки, иные со слезами взглянули на двери темницы (в день казни Фокиона всадники, прославляя Зевса, торжественно объезжали город) (там же, XXXVII).
Итак, согласно Плутарху, сторонники Фокиона — «лучшие граждане», а сам Фокион и его друзья характеризуются их врагами как олигархи и противники демоса. Вряд ли можно сказать, насколько точна социальная терминология Плутарха, которая зависит от его источников для соответствующего отрывка биографии, но они не всегда даже указаны. В самой общей форме ясно, что Фокиона поддерживала какая-то часть имущих слоев, он — политический представитель собственников, причем отнюдь не демократического толка. Однако приведенные Плутархом данные столь общи, что на их основе нельзя сделать более определенный вывод. Но есть еще
одна возможность попытаться выявить тот круг граждан, на который мог ориентироваться Фокион и интересы которого мог выражать. Как я думаю, это возможность социально-психологического анализа, выяснение того идеала, которому он хотел следовать.
Фокион старался подражать древним в образе жизни, одежде, следовал традиционным нормам поведения. Проявлялось это в подчеркнутой скромности домашней обстановки, нападках на роскошь. Фокион неоднократно отказывался от подарков Александра, Антипатра. Он был неподвластен могуществу золота, и историки Нового времени относили его к числу тех, в общем, немногочисленных политиков, подкупить которых было невозможно (Аристид, Эфиальт, Перикл, Ликург). Показательно также его стремление воспитывать сына в соответствии со спартанскими обычаями. И в своей государственной деятельности Фокион стремился следовать примерам прошлого. Это было время, когда «вершители общественных дел», говоря словами Плутарха (Фокион. VII), «словно по жребию разделили между собой поприща военное и гражданское», время отделения стратегов как военных командиров от ораторов — политических руководителей (о чем речь уже шла), и деятельность Фокиона была, очевидно, и в этом отношении тогда уже настолько необычна, что Плутарх (вернее, его источник) счел необходимым специально отметить, что «Фокион желал усвоить сам и возродить к жизни обычаи и правила Перикла, Аристида, Солона, считая их совершенными, поскольку этими правилами охватывались обе стороны государственной жизни» (Фокион. VII).
Очевидно, следует говорить о цельности натуры Фокиона — человека и политика, ориентировавшегося на традиционную, уже частично отжившую или, вернее, отживавшую систему ценностей.
У Плутарха есть еще два замечания, позволяющие, как кажется, уточнить картину. Отказываясь от подарков Александра, Фокион ссылался, в частности, на то, что он не сумеет воспользоваться царскими деньгами и они будут лежать у него «без всякого проку» (Фокион. XVIII). В условиях Афин того времени, с их высоким уровнем развития товарно-денежных отношений, широкими возможностями вложить деньги в торговлю, ремесло, ростовщичество, разработку рудников, такой ответ свидетельствует о социопсихологическом стереотипе, ориентированном не только на прошлое, но и на определенные ценности современного ему мира — ценности крестьянина,
менее, чем другие слои общества, связанного с рынком. Упомянем также в этой связи о совете Фокиона, данном уже после окончания Ламийской войны и установления нового строя: он «беспокойным, бунтарям, которым уже само устранение от власти, от шумной деятельности сильно поубавило пыла, советовал побольше сидеть в деревне и целиком отдаться сельским работам» (Фокион, XXIX). Этот совет также весьма красноречив, выражая традиционные представления о земледелии как той моральной школе, которая способствует выработке единственно правильного взгляда на мир и жизнь.
Подводя итоги, выскажем в самой гипотетической форме предположение, что в своей деятельности Фокион прежде всего ориентировался на средних земельных собственников. Возможно, это отчасти объясняется его «средним происхождением». Высказанное предположение можно подкрепить еще одним соображением. В последнее время в литературе все более укрепляется мысль о том, что в IV в. до н. э. (в отличие от того, что писали ранее) не происходило массового обезземеливания крестьянства. Кроме того (как уже упоминалось), в 30-е гг. до н. э. аттическое земледелие переживало кратковременный подъем, вызванный, как считают, в значительной мере трудностями с доставкой в Грецию зерновых. В речи «Против Фениппа об обмене имуществом» из Демосфенова Корпуса речей говорится о богачах, которые производят много ячменя и вина, продают их втрое дороже обычного и разбогатели (Псевдо-Демосфен. XLII, 20-21, 31). Этот подъем должен был благоприятно сказаться на состоянии крестьян, во всяком случае более богатой их части, усилить их уверенность к себе, уважение к традиционным ценностям. Не исключено, что Фокион ориентировался именно на этот слой, и его взгляды отвечали интересам и настроениям этого слоя: цензовая конституция, т. е. зависимость гражданских прав от величины дохода, неприязнь к богачам, особенно городским богатеям — носителям совершенно иных социопсихологических настроений, желание ограничить активность во внешней политике, которая мало что могла дать крестьянам, стремление к миру, который способствует развитию сельского хозяйства. Вместе с тем неприязнь к низам — тем, кого обычно называют «морской сброд», «толпа», — могла привлечь к Фокиону, его друзьям и сподвижникам симпатии и богатых землевладельцев типа Фениппа из упомянутой XLII речи, которые в трудные годы наживались на спекуляции зерном и вином.
Рассмотрение взглядов и деятельности промакедонских группировок в Афинах приводит, в сущности, к тем же выводам, что и анализ группировок антимакедонских: нет никаких оснований считать, что в Афинах действовала единая партия сторонников Македонии и ее власти. Существовал блок различных сил, включавший как прямых наймитов Филиппа и Александра, так и политиков, которые в силу тех или иных причин считали, что борьба с Македонией пагубна для их полиса, что сложившаяся ситуация настоятельно требует, чтобы Афины прекратили активную внешнюю политику и следовали в фарватере македонской политики. Однако в некоторых вопросах позиции обоих лагерей оказывались близкими.
Итак, мы попытались выделить политические группировки в Афинах, выяснить их взгляды на обстановку в государстве и его внешнюю политику. Вместе с тем не удается выявить у этих соперничавших группировок их программ, которые были бы разработаны на теоретическом уровне. Их лидеры не поднимались до теоретического осмысления и обоснования своих взглядов, планов и поступков. Выдвигая предложения и даже практические планы, они обращались к одним и тем же политическим понятиям, но, действуя в рамках единой полисной идеологии, по-разному трактовали их, в общем, оставаясь в стороне от исканий и учений своих великих современников-философов. У лидеров политических группировок отсутствовали принципиальные программы, предполагающие действительный учет интересов гражданского общества.
Изложенные выводы помогают, как кажется, лучше понять характер политической борьбы в Афинах в период от Херонеи до начала Ламийской войны. Если освободиться от миража противостояния двух партий и рассматривать ход политического развития как в известной мере результат взаимодействия различных сил в каждом конкретном случае, то такой подход, видимо, отразит реальность более адекватно, чем упрощенная схема борьбы антимакедонской и промакедонской партий.
Попытаюсь сопоставить сделанные конкретные наблюдения и выводы с результатами, которые были достигнуты антиковедами, изучавшими политическую борьбу в Афинах.
В подходе к этой проблеме некоторое время сказывалось влияние модернизма. Например, политическую борьбу в Аттике времени Солона анализировали с точки зрения борьбы трех партий: педиеев, паралиев и диакриев. Классы и соответствующие им партии рассматривались в контексте социального развития, удивительно напоминавшего социальное развитие Европы на переходе от средневековья к Новому времени: подъем индустрии и торговли, возрастание роли городских элементов в противоположность сельским. В применении к истории поздней Римской республики подобный подход проявился в исследовании всего политического развития как противоборства двух партий (оптиматов и популяров), имеющих чуть ли не современный характер.
Интересующий нас период тоже не избежал такой участи. Политическая борьба в Афинах изучалась с точки зрения противоборства двух партий: промакедонской и антимакедонской, причем, как считал Белох, под этим противоборством скрывался антагонизм собственников и неимущих. Детализируя, Белох выделяет четыре «партийных оттенка»: македонско-консервативный видит своего вождя в Фокионе, македонско-радикальный — в Демаде, антимакедонско-консервативный — в Ликурге, антимакедонско-радикальный — в Демосфене. В результате соглашения между ними было создано «компромиссное правительство», все они стояли во главе правительства и разделяли между собой высшие военные и финансовые должности.
В общем, сходную картину мы видим в работах Тарна, Фергюсона, Глотца и Коэна, Пикард-Кэмбриджа, взгляды которых, однако, различаются некоторыми деталями. По мнению Фергюсона, в Афинах правило своего рода коалиционное правительство, в котором объединились аристократы и демократы; аристократы заботились о внешней политике, демократы — о внутренней. В ходе дела Гарпала радикалы подняли народ против Демосфена, в результате чего коалиционное правительство пало.
Тарн реально находит четыре партии: олигархи во главе с Фокионом, считавшим, что дни Афин сочтены, и покровительствовавшие политике покорности Македонии; умеренные, возглавляемые Демадом, ловким и продажным политиком, способным именно благодаря своему характеру оказывать услуги Афинам в отношениях с Македонией; радикалы под руководством Гиперида, ненавидевшие Александра и готовые воевать с ним в любое время; самая важная —
демократическая партия, включавшая богатых и бедных, следующих за Демосфеном, который ради блага Афин отстранился от власти, передав ее Ликургу. Оба были убеждены в необходимости войны с Македонией, когда возникнет благоприятная ситуация, пока же считали нужным готовить силы для борьбы. Последний удар коалиционному правительству нанес процесс Гарпала.
К мнению о коалиционном правительстве присоединяется Герке, ссылаясь на Белоха, Фергюсона и Глотца, тогда как Клоше пишет об относительном союзе двух партий.
Число примеров нетрудно увеличить, но ограничимся сказанным. Во всех этих трудах, явно отмеченных печатью модернизма, не учитывается в должной мере специфика демократического полиса, политические партии считаются выразителями интересов классов, которые определяются как бедные и богатые. Политическая борьба трактуется по образцу буржуазной парламентской республики, откуда и идет идея компромиссного, коалиционного правительства.
Такой подход вызвал естественную реакцию, выразившуюся в появлении работ, авторы которых стоят на подчеркнуто «демодернизаторских» позициях, причем подобная реакция наблюдается при изучении политической борьбы в различные периоды античности. Так, применительно к Аттике времени Солона реакцией на модернизаторские построения стала статья Р. Сили «Регионализм в архаических Афинах» (1960). Желанный ключ Сили видит в понятии регионализма, т. е. борьбы местных интересов. Регионализм — доминирующая черта истории этого времени. Партии были не протагонистами противоположных экономических интересов, но небольшими группами, связанными с вождем прочными личными узами. По своему характеру политическая борьба в VI в. до н. э., по мнению Сили, схожа с положением в V-IV вв. до н. э.
Помимо Р. Сили в пересмотре проблемы политической борьбы и политических партий в Афинах IV в. до н. э. положительную роль сыграли работы Ш. Пелмана, а именно его две статьи — о политиках и политическом лидерстве в Афинах IV в. до н. э. Он считает, что основу демократического режима Афин, стабильного по своему характеру, составляло большинство граждан — класс средних собственников. Имелось небольшое число очень богатых и небольшое число бедных, но они играли незначительную роль в жизни полиса, подавляемые «средним классом». Но и богатые собственники: про-
мышленники, торговцы, денежные люди — были заинтересованы в демократии, так как одной из основ ее внешней политики было сохранение влияния Афин на греческий мир. Конституционно крайняя, по своей социальной структуре афинская демократия была умеренной, умеренность составляла и руководящий принцип политики ее вождей. Политические группы в IV в. до н. э. не являлись партиями с противоположными социально-политическими программами. Их лидеры не принадлежали к различным социальным классам, но все были выходцами из «среднего класса» или «высшего слоя среднего класса», и борьба между ними не вызывалась какими-либо глубокими, принципиальными расхождениями относительно основных социальных и политических проблем, они не придерживались на этот счет различных мнений, их речи свидетельствуют, что они не стремились осуществить широкие социальные и экономические изменения. Взаимные конфликты между лидерами и возглавляемыми ими группами порождались различным отношением к частным вопросам внутренней и внешней политики. Политическая борьба не была проявлением глубоких идеологических расхождений, и принадлежность к той или иной группе объяснялась не социальными принципами, а лишь личными связями.
В качестве позитивных черт указанных статей отметим, помимо отрицания модернизаторского подхода и отказа от рассмотрения политической борьбы по аналогии с современностью, внимание их авторов к специфике общественной структуры Афин, выявление значения личных связей. Однако в их взглядах вызывает раздражение отказ видеть связь политических группировок с определенными слоями гражданства. Как уже справедливо указывалось, «личное и локальное соперничество могло играть известную роль в этой борьбе, но сводить целиком к этому моменту сложную историю политического развития Афин невозможно» (Зельин, 1964. С. 31).
Пелман и особенно Сили, как кажется, несколько упрощают представление о взаимосвязи между классами и политическими партиями, выражающими их интересы. Кажется неоправданным мнение Пелмана относительно того, что именно разделяло отдельные политические группировки. Он считает, что расхождения касались мелких вопросов, что в них не чувствуются большие принципиальные проблемы. Однако эти «мелкие» расхождения имели под собой неизмеримо более важную основу — отношение к Македонии, т. е. вопрос о судьбе Афин. Разве
предложение Гиперида об освобождении рабов можно считать «мелким»? Конечно, это предложение носило исключительный характер, как исключительны были и породившие его обстоятельства. Следует повторить слова, произнесенные в свое оправдание Гиперидом: «Не я предложил эту псефисму, а Херонейская битва» (Псевдо-Плутарх. Жизнеописания 10 ораторов. 849 А). Но это предложение все-таки было сделано, и внес его не кто иной, а именно Гиперид. Я вовсе не склонна приписывать политикам стремление к осуществлению широких социальных и экономических преобразований, имеющих далеко идущие последствия (и здесь Пелман прав). Однако не могу согласиться с тем, что эта борьба носила личный характер, как считают Пелман и Сили, по словам которого «афинская общественная жизнь была сценой личной и семейной вражды» (Сили, 1960. С. 81).
На ученых, заполнивших свои книги и статьи разного рода партиями, справедливо обрушился Коннор в своей работе о новых политиках в Афинах V в. до н. э. Трудно, пишет Коннор, определить ущерб, который нанесло науке использование этого понятия, приведя к фальсификации истории. В результате страдала и политическая, и социальная история, ученые путали социальные классы и политические партии и группировки: олигархическую, умеренную, демократическую, — тесно связывали их с социальными и экономическими классами: богатыми, средним классом, бедными.
Назову еще три имени: К. Пекорелла Лонго, К. Моссе и М. Г. Хансен. Пекорелла Лонго — автор книги о гетериях, которые играли активную роль в политической борьбе V в. до н. э. Наибольшее их распространение относится ко времени Пелопоннесской войны. Под гетериями понимали своего рода политические «клубы» родственников и друзей, часто ровесников, принадлежащих к одному классу или социальному слою и связанных общей идеологией и интересами. Такого рода ассоциации создавались для достижения определенных целей — политических, юридических, для взаимопомощи на выборах, защиты в суде, организации и проведения симпосиев, имевших тогда в значительной степени политическую окраску. Члены гетерий объединялись обычно вокруг отдельных политиков. Как правило, они были тайными и связывали своих членов клятвами. В кризисной обстановке гетерии открыто выходили на политическую арену, прямо влияли на ход событий, переходя на «неконституционные» методы, а порой к прямому насилию.
В IV в. до н. э. гетерии трансформировались в общества по совместным действиям в судебных процессах. Политики продолжали объединяться, но эти новые ассоциации теперь уже не назывались гетериями, они перестали объединять людей одного поколения, одинакового воспитания и общественного положения и, что особенно важно, связанных общностью интересов. Несомненно, всякий политик, пользовавшийся влиянием, был окружен группой граждан, его поддерживавших, — «гетерами-друзьями». Другой слой людей, входивших в такую группу, рассчитывал на определенные материальные выгоды, — «гетеры-клиенты», по определению Пекорелла Лонго. Часто этот последний слой граждан включал продажных политических поденщиков.
Обязанностью «гетеров-друзей» и «гетеров-клиентов» было по мере необходимости помогать своему патрону, защищая его на всевозможных процессах и выступая вместо него с обвинениями против его политических противников. Обстановка в Афинах была такова, что всякий гражданин, не присоединившийся к той или иной «партии», рисковал остаться в одиночестве, таившем в себе опасные последствия, поэтому необходимо было примкнуть к одной из группировок демократического или олигархического толка. Существование такого рода политических групп, оказывавших повседневное влияние на общественную и частную жизнь граждан, по мнению Пекорелла Лонго, является одной из характерных особенностей самого существования афинского полиса. Уделяя большое внимание различным политическим группам, Пекорелла Лонго посвящает отдельные главы группам македонофильской партии (Мидий, Эвбул, Эсхин), Демосфену (его отношению с Тимархом, сотрудничеству с радикалами в 346-343 гг. до н. э., друзьям Демосфена — Аристиону и Аристарху, взаимоотношениям Демосфена с лицами, замешанными в деле Гарпала), Фокиону и его «гетерам».
Цель Моссе (в статье о политических процессах) — показать в политических процессах развитие противоречий в гражданском коллективе и рост политической индифферентности демоса (Mosse, 1979). Она считает несомненным, что политическая жизнь в IV в. до н. э. все более превращается в дело профессионалов, которые часто личные раздоры ставят выше интересов полиса, ловко определяя решения народного собрания, тогда как демос все больше отходит от политических игр и не озабочен ничем, кроме обеспечения своего
существования. В этом смысле, по мнению Моссе, Р. Сили имел основание поставить на первый план конфликты политических группировок (но региональные связи, как замечает Моссе, в IV в. до н. э. становятся почти иллюзорными). Моссе с одобрением отзывается о выводе Пекорелла Лонго относительно окружения влиятельных политиков клиентелой друзей и наемников. Именно эта личная клиентела и состояние в основном определяли ту роль, которую тот или иной политик играл в экклесии и суде. Моссе подчеркивает, что политическую борьбу во второй половине IV в. до н. э. нельзя сводить к борьбе политических группировок. Политические процессы последнего периода истории независимых Афин свидетельствуют, по ее мнению, о новой исторической ситуации. Антагонизм между сторонниками и противниками Македонии только частично перекрывал антагонизм между «пацифистами» и «империалистами», между умеренными и демократами, между богатыми и бедными, который господствовал в первой половине IV в. до н. э. В работе Моссе привлекает стремление подчеркнуть сложность политической борьбы, выйти за рамки личных отношений, указать на несовпадение деления граждан с точки зрения классовой, сословной, «партийной».
Хансен в книге «Афинское народное собрание в век Демосфена» обращается к политическим партиям в рамках изучения афинской демократии и экклесии времени Демосфена (Hansen, 1987). Отвергая концепцию «политических партий» применительно к античным обществам, он считает, что в IV в. до н. э. политические лидеры образовывали небольшие политические группы, о характере которых трудно составить ясное представление. Исследование лексики показало, что в греческом языке классического времени нет слов, соответствующих нашему слову «партия», но сам терминологический анализ Хансен не считает решающим доказательством. Каких-либо соответствующих групп сторонников лидера, по мнению Хансена, не было, но лидера, проявившего в политике инициативу, поддерживали группы граждан в экклесии. Экклесия функционировала в соответствии с идеалами демократии, и решения действительно принимались в народном собрании.
Возражая антиковедам, акцентирующим внимание на различиях между античной (афинской) и современной западной демократией, Хансен подчеркивает сходство между ними. Образование политических партий и групп сделали, по мнению специалистов, нынеш-
нюю демократию более олигархической, власть сосредоточилась в руках элиты, поэтому изучение политической системы должно быть направлено прежде всего на неформальные структуры влиятельных лидеров и заинтересованных групп. Стало модно (продолжает Хансен) подвергать подобным обвинениям и афинскую демократию, считать, что понять ее можно, исследуя не Буле, экклесию и дикастерии, а реальную власть ведущих политиков, влиятельных семей и политических групп. Такой подход Хансен считает анахронизмом. Все источники указывают, что ораторы проводили свою политику скорее путем дебатов в народном собрании, чем посредством неформальных переговоров в рамках политических групп. Нет никаких следов деятельности неформальных организаций, которые бы соответствовали политическим партиям и заинтересованным группам современных демократий. Источники свидетельствуют только о сотрудничестве ораторов и стратегов и о существовании небольших политических групп. Вместе с тем Хансен пишет о постоянной и важной оппозиции между социальными группами и о значительной роли, которую в конституционных дебатах играли разногласия между богатыми и бедными, одни из которых были привержены олигархии, другие — демократии. Но, строя своей анализ на источниках IV в. до н. э., т. е. преимущественно на речах аттических ораторов, говоря о противоречиях между богатыми и бедными и отмечая приверженность одних к олигархам, а других — к демократам, датский специалист оперирует в большей мере материалом V в. до н. э. и конкретно ссылается только на события 413-403 гг. до н. э.
Я пыталась показать, что по крайней мере некоторые из политических группировок были связаны с определенными кругами граждан: группировка Ликурга — со старой, «традиционалистской» аристократией Афин, основу богатства и влияния которой составляла земля, группировка Демосфена — с торгово-ростовщическими кругами, группировка Гиперида — с предпринимателями, наживавшимися на эксплуатации Лаврийских рудников, группировка Фокиона, — видимо, с какими-то кругами землевладельцев. Экономические факторы выступают в качестве определенной подоплеки политической борьбы. Каждая политическая группа стремится проводить свою линию, ориентируясь на то, какие выгоды именно ей может и должна она принести или чем грозит политика противников ее интересам. Жестокая борьба с Македонией, когда ее агрессия
угрожает торговым связям Афин с Севером, и готовность к компромиссам с ней, когда македонская агрессия перемещается на Восток, а Пирей возрождается, — такова политика Демосфена и его сторонников. Непримиримость группы Гиперида объясняется угрозой ее благосостоянию политикой как Филиппа, так и Александра.
Несколько сложнее выявить позиции различных категорий землевладельцев в условиях краткого подъема аттического сельского хозяйства: здесь проявляются и стремление одних к прекращению всякой внешней активности, в конечном счете пагубной для сельского хозяйства, и мечты других о возрождении былой мощи Афин и их гегемонии, но в будущем, когда обстановка окажется благоприятной. Напомним об обвинениях Эсхина в адрес владельцев оружейных мастерских и торговцев оружием: они разжигают войну, потому что это им выгодно. Такого рода аргументы, при всей их заостренности, должны были производить впечатление, поскольку аудитория — граждане, собравшиеся на Пниксе, сами отчетливо сознавали связь политики и непосредственных экономических интересов.
Конечно, сказанное выглядит слишком схематично и такую систему связей нельзя понимать как простую готовность одних пожертвовать интересами государства ради своих корыстных целей. А именно так упрощенно иногда объясняли позицию промакедонской партии: богачи предали и продали родину Македонии, защищая свои классовые интересы. Но вместе с тем, как писал Диодор (XV11I, 10, 1), узнав о смерти Александра, собственники советовали сохранять спокойствие, демагоги же возбуждали народ и призывали его к войне. Суть, однако, в ином: в видении политики полиса сквозь призму своих интересов, возможно, не всегда осознанное стремление направить общую политику Афин так, чтобы она лучше отвечала интересам определенной части гражданского коллектива. В конечном счете эта система воззрений свидетельствует о разложении полисного мировоззрения.
Вместе с тем можно указать и на некоторые особенности политических группировок Афин в целом и их роль в политической борьбе.
Первая черта — большая дробность политических сил. Я выявила пять политических группировок, но, очевидно, были и более мелкие. Ушло в прошлое противостояние олигархов и демократов, политическая ситуация определяется теперь более сложным соот-
ношением сил, их борьбой, соглашениями, равновесием. Одни и те же деятели могут выступать совместно при одной обстановке и бороться друг с другом — при иных обстоятельствах. В такой ситуации разгром одних политических сил другими достаточно редок, и изменение направления политики полиса, действительно, не означает разгрома какой-то из группировок — противницы новой политики. На протяжении изучаемого периода известен только один пример — устранение Эсхина. Подобные явления были редкостью, но их редкость была обусловлена совершенно иными причинами, чем полагает Р. Сили. По-видимому, за каждой политической группой, как я пыталась показать, стояли определенные круги граждан, а разгром той или иной из них немыслим без уничтожения ее основы, т. е. этих граждан. Показательно, что исчезает с политической арены именно группа Эсхина, относительно основы которой не удалось найти в источниках какие-либо сведения (в отличие от остальных). Сказанное наводит на предположение, что она, возможно, была лишена прочной основы, в силу чего представляла более эфемерное образование, выражающее настроения отдельных представителей гражданства.
Вторая черта политических групп, обусловленная тем, что они возникли и действовали в рамках полиса, состоит в том, что они не могли выражать «твердую классовую позицию». Включая представителей двух классов — рабовладельцев и мелких производителей, они вместе противостояли классу рабов, их объединяла общая принадлежность к гражданской общине, что противополагало их и метекам.
Далее и собственно классовые различия между крупными землевладельцами и рабовладельцами, с одной стороны, и мелкими крестьянами и ремесленниками, являвшимися мелкими собственниками, к тому же непосредственными производителями, — с другой, разбивали единство гражданского коллектива. Эти свойственные полисам отношения, перекрещивание классовых и сословных структур еще более усложняли характер политических группировок.
Таким образом, та социально-экономическая основа, которая определяла структуру и характер политических группировок в Афинах, характеризуется большой сложностью. Действуют факторы, способствующие их объединению, и факторы, их разъединяющие, силы центробежные и центростремительные. В позиции каждой из них есть определенные элементы, сближающие ее с другими
группами, но есть и элементы, отделяющие их друг от друга. Нет твердо очерченных границ, до конца отсекающих одну группу от другой, поскольку в позиции каждой есть нечто, что роднит ее с другой, однако с точки зрения иного вопроса соотношение сил меняется. Одни и те же деятели могли выступать совместно в одной ситуации, но бороться друг с другом при иных обстоятельствах. Например, с точки зрения оценки существующей политической системы силы группируются следующим образом: положительно к ней относится группа Ликурга и отрицательно — все остальные. А с точки зрения взаимоотношений с Македонией расстановка сил иная: за выжидательную политику стоят группы Ликурга и Демосфена; за решительную борьбу — Гиперид и его сторонники, следовать в фарватере македонской политики готова группа Эсхина, поддерживавшая Филиппа, а затем Александра; еще одно направление представляет группа Фокиона.
Подобные примеры сложных взаимоотношений можно умножить, но и сказанного, по-моему, достаточно, чтобы считать, что именно в этом и заключается особенность политических группировок в Афинах рассматриваемого времени: они выражают очень дробные интересы различных кругов внутри гражданского коллектива полиса. Изучение этих группировок показывает, что нарушается ранее обычная расстановка сил, когда демократия, как правило, была связана с более бедными слоями гражданства, олигархия — с более состоятельными. Картина усложняется: группа Ликурга, представителя старой землевладельческой аристократии, стоит за сохранение традиционных демократических установлений Афин, тогда как представители богатейших рудных предпринимателей (группа Гиперида) в минуты крайней опасности становятся на позиции радикальной демократии, а лично бедный Фокион доволен олигархической реорганизаций конституции и стремится не обострять отношения с Македонией.
В заключение одна оговорка: было бы упрощением и вульгаризацей сводить всю политику группировок и их лидеров к экономическим интересам. На их воззрения, желания и надежды, как и на практику, несомненно, влияли и иные факторы: происхождение, традиции семьи, характер деятельности и собственности, личные связи, одни отличались большим или меньшим консерватизмом, другие — приверженностью к радикальным мерам.