Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter

120

 

Глава IV. РОД И СЕМЬЯ
§1. РОД (GENS)

В науке давно сложилось мнение о родовой структуре раннего Рима. Со времен Нибура идёт линия признания приоритета рода перед семьей. Ей противостоит все еще живущая, хотя и теряющая позиции, патриархальная теория. Представители обеих линий в историографии, даже те историки, которые считали или считают род вторичным образованием, сделали немало для восстановления черт, характеризующих римский gens. Все это позволило уже в XIX в. Ф. Энгельсу с учетом достижений современной ему этнографии описать устройство римского рода [1]. Материал из сочинений античных авторов, в том числе приводимый Энгельсом, в большинстве случаев относится к республиканской эпохе. Ведь и взаимное право наследования родичей и общее у них место для погребения и даже порой общее владение землей,. а также общее имя, обязанность членов рода помогать друг другу и право принимать в род чужаков сохранились и в период, далеко отстоящий по времени от правления первых царей в Риме.

В текущем столетии ученые не перестают обращаться к характеристике gens. Современных историков снова привлек вопрос об управлении родом. В противовес мнению Т. Моммзена [2] о том, что во главе рода не стоял руководитель, ученые обоснованно говорят о наличии princeps (скорее, чем pater) gentis [3]. Внимательно рассмотрены, особенно Де Франчиши [4], причастность различных родов к культам и происхождение римских gentes. Ф. Де Мар-

---------------------

[1] См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч, т. 21, с 120—129.

[2] Моmmsen Th. St—R, Bd III, S. 9, 18.

[3] De Martino F. Storia della costituzione romana, v. I. Napoli, 1958; De Francisci P. Primordia civitatis. Roma, 1959. p. 181.

[4] De Francisci P. Primordia.., p 170, 171, 182— 183.

 

121

 

тино [5] заострил внимание на существовании коллективной собственности рода и на появлении наряду с ней частной собственности на землю. Таким образом, можно сказать, что изучение римского gens в целом продвинулось далеко вперед. Вместе с тем для более точного воспроизведения социальной структуры при первых царях следует специально остановиться на роде того именно времени.

Пережиточное сохранение родовых институтов в классовом обществе, чему немало хорошо известных примеров, дает надежные основания считать, что они тем более действовали в начале царской эпохи. В традиции о роде имеются сверх того сведения общего характера, безотносительно ко времени. Наиболее общие и поздние, как бы подводящие черту под представлениями о роде у древних, указания мы находим у Исидора Гиспальского в его «Двадцати книгах этимологии». В первом определении (IX, 2, 1) сказано: «Род — это много людей, происходящих от одного родоначальника; получил название от генераций фамилий, т. е. от gignendo...». Здесь подчеркнута кровная связь членов рода. Вместе с тем тут выявляется и структура gens: это поколения фамилий. Ни на какое ограничение генераций нет и намека. В определении Исидора вырисовывается, так сказать, вертикаль рода, у Феста (gens Aelia) и Павла Диакона (gens Aemilia) — горизонтальный его срез: gens состоит из многих фамилий. Исидор — автор очень поздний, живший в VII в. н. э. Но он эрудирован и объясняет своим современникам ставшее непонятным, пользуясь не только интерпретациями своих предшественников, но и знакомыми, порой живыми в его время терминами. Второе определение Исидора может быть извлечено из понимания им термина gentiles. По его словам (XV, 2), «существует три рода сообществ: семейные, городские, гентильные». Здесь очень чувствуется зависимость от Цицерона, который в трактате «Об обязанностях» (I, 17, 53) тоже говорит о сообществах, союзах, в том числе родственных и семейных. Но, можно думать, пояснения Исидора сделаны с учетом того, что читателю раннесредневековой Испании вполне ясно, что такое гентильная общность.

Существуют еще два важных определения «gentiles». Одно дает Варрон (11, VIII, 4): «Потомки Эмилия будут Эмилиями и сородичами». Второе — Цицерон (lop., 6, 28): «Это те, кто называются одним и тем же именем (nomine). Но этого недостаточно. Это те, кто происходят от местных (ingenui) жителей. Но и этого недостаточно. Те. чьи предки никогда не были рабами. Не хватает даже этого. Те, кто не лишены гражданских прав. Этого, пожалуй, достаточно». Цицерон дает, таким образом, исчерпывающее определение. Оно должно было явиться результатом большой юридической практики установления действительной принадлежности человека к gens, а через нее и к полноправному гражданству. Для предшествующего Цицерону и весьма далекого от него времени, т. е. до формирования civitas, более существенным было рождение от местных родителей и особенно общность имени. Это последнее и отразилось во втором определении Феста, вос-

---------------------

[5] De Martino F. Storia..., v. I, p. 18—21.

 

122

 

ходящем к Цинцию Алименту: «Мои gentiles — это те, кто называются моим именем». Именно поэтому латинские авторы (Liv., I, 24, 1; 30, 2; Fest., Mamilorum familia; Paul., Mamilia turris; Caeculus; Aureliam familiam; Macr., Sat., I, 16; Tac., Ann., XI, 24), перечисляя Юлиев, Квинтилиев, Мамилиев и проч. в качестве действующих лиц начала царского времени, не применяют к ним определяющего слова «gens», как и греческие (Dionys., Ill, 29; VI, 69), которые порой сопровождают nomina словом oikoV, хотя имеют в виду гентильную принадлежность. Вслед за античными авторами соответствие nomen и gens было принято современными учеными. Однако известно, что позднее, за пределами царской эпохи, слово «gens», на что обратил особое внимание М.О. Косвен [6], обозначало не только род, но и племя. В первом, более раннем и общепринятом значении оно встречается применительно к германцам у Цезаря (BG, VI, 22). Во втором, наряду с civitas и natio, — у Тацита. Дионисий, тоже называя nomina, либо» не сопровождает их никаким термином (I, 40), либо определяет как genoV (III, 13; V, 18) или как oikoV (III, 29). Обозначение одним и тем же термином разных родственных групп широко известно и у других народов. М. О. Косвен говорит, что порой термин, означающий патронимию, одновременно обозначает либо большую семью, т. е. меньший, чем патронимия родственный коллектив, либо, напротив, более широкий, т. е. род.

Такими многозначными словами являются восточнославянские «печище», «дворище» и общеславянские «род», «племя». У хорватов и черногорцев слово «братство» применяется как к патронимии, так и к семейной общине [7].

Принимая во внимание все сказанное, в тех случаях, когда Ливий (I, 30, 2) или Тацит (Ann., XI, 24) говорят о Туллиях, Сервилиях, Горациях и т. д., равно как Дионисий (III, 29) о домах (oikouV) Юлиев, Сервилиев, Горациев и т. д., переселившихся из Альбы в Рим, приходится иметь в виду, что под названными nomina могли скрываться, помимо родов, также и части их, т. е. патронимии и отдельные большие патриархальные семьи, которые принимались в римскую родоплеменную организацию в качестве родовых коллективов, т. е. gentes в собственном смысле слова. Столь же общую, но несомненно распространяющуюся на Ромулов Рим черту рода называет Авл Геллий (15, 27), говоря, что в куриатных комициях голосуют члены родов.

Важная функция рода, состоящая в распоряжении имуществом его членов со стороны родичей, вытекает из законов XII таблиц. А ведь этот памятник отражает весьма архаические отношения, уходящие далеко в глубь веков. Интересно, что в них оговорены два случая. В первом (V, 5) предусмотрено наследование имущества родичами тогда, когда умерший не оставил ни прямого наследника, ни завещания и нет агнатов. Во втором (V, 7а) предписано распоряжение со стороны агнатов или сородичей имуществом сумасшедшего. Отметим, что последнее

---------------------

[6] См.: Косвен М.О. Семейная община и патронимия. М., 1963, с. 101, 126, 128.

[7] См.: Косвен М.О. Указ. соч., с. 148, 149.

 

123

 

установление упомянуто Цицероном (г.р. III, 33, 45) в качестве очень разумного, акцент поставлен на том, что безумный не в состоянии управлять делами. Конечно, уже в законах XII таблиц на первом месте стоят агнаты, что выдвигает вперед права семьи перед родом. В этом проглядывает развитие частнособственнических отношений и вместе с тем эволюция gens к середине V в. до н. э. Но интересно, что даже Цицерон считает естественной роль сородичей и никак не ставит ее под сомнение.

Безусловно, оба установления проецируются в самую глубокую .древность. Однако важно отметить, что в традиции содержится материал, непосредственно касающийся интересующей нас эпохи. Прежде всего, он освещает религиозные функции рода. Дионисий (II, 21) ставит в заслугу Ромулу, что он учредил 60 жрецов, помимо тех, кто совершает обряды от имени рода (duggenikaV ierwsunaV). Касаясь организации царем культа, галикарнасец (II, 65) склоняется к мнению тех своих предшественников, которые считают, что не Ромул, а Нума учредил первое общее святилище Весты, что именно второй основатель Рима отделил священнодействия общие и государственные «(iera... koina... kai politika) от собственных и родовых (idia kai suggenika). Это разделение священнодействий в латинских терминах передано Фестом: «Общественные (publica) священнодействия — это те, которые совершаются на общественный счет и которые совершаются за горы, за паги, за курии, за часовни; а собственные (privata)—те, что совершают за отдельных людей, за фамилии, за роды (pro gentibus)». Свидетельством жизнестойкости родовых sacra служат упоминаемые Цицероном ежегодные жертвоприношения от имени рода, осуществлявшиеся и в его время в храме Дианы на Целикуле (Паг. resp., XV, 32).

Упоминается у античных авторов род как действующий организм при Ромуле и в связи с пояснением о том, что такое патронат (Dionys., II, 10), и в связи с законами царя о семье и браке. В частности, говорится, что согрешившую жену судит муж вместе с родичами (suggeneiV —Dionys., II, 25).

Имеются в традиции сведения, касающиеся рода у сабинян, современных Ромулу. Дионисий (II, 35) упоминает женщин из родов антемнатов и ценинцев, Ливий (I, 11, 4) — родителей и близких или родных людей для дев, похищенных из Антемн и Крустумерии. У Ливия употреблены слова parentes и propinqui raptarum. Видимо, рагеntes — это родители и вообще семья. Об этом можно судить, исходя из того, что Дионисий в названном выше месте (II, 35), описывая те же события, что и Ливий, вкладывает в уста Ромула речь, обращенную к похищенным, в которой фигурируют их отцы и братья, иными словами, члены их фамилий. В таком случае, propinqui у Ливия должны пониматься как родичи, т. е. синоним gentiles.

В рассказе об объединении сабинян Тация с римлянами Ромула у Дионисия (II, 46) сообщается, что вместе с Тацием остались в Риме три самых знатных мужа со своими гетайрами, пелатами и родичами (suggeneiV).

 
124

 

Важные сведения получаем мы из легенды о гибели Тита Тация. Они содержатся у Дионисия, у Ливия и у Плутарха, а также у Страбона. Первые три автора приводят версии о виновности Тация перед лавинатами (или лаврентинцами), за что он и был ими убит. Страбон же (V, 3, 2) говорит об изменническом убийстве соправителя Ромула, никак этого не аргументируя. Зато признающие его виновность сообщают интересные подробности. По Дионисию (II, 51), вина Тация состояла в том, что его гетайры напали на лавинатов, ограбили их, а часть пришедших им на помощь убили. С решением Ромула выдать лавинатам обидчиков Таций не согласился, защищая интересы своих гетайров. Ромул обвинил Тация в несправедливости, укорял его в пристрастности, потому что среди нападавших был его родич (suggenhV), Передавая несколькими строками ниже один из вариантов рассказа об обстоятельствах убийства Тация жителями Лавиния, Дионисий (II, 52) говорит, что царь был закидан камнями «после того, как родственники погибших двинулись на него» (twn proshkontwn... ormhsantwn). У Плутарха (R., 23) обидчики лаврентинцев (лавинатов) названы «домочадцами», или родными, и «родичами» (oikeioi tineV kai suggeneiV), а потребовавшие удовлетворения и не получившие его жители Лавиния — родными (oikeioi) убитых. Ливии (II, 14, 1) называет людей, несправедливо действовавших против лаврентинцев, родственниками Тация (propinqui). Таким образом, обе стороны — и римляне сабинского происхождения и близкие римлянам лавинаты — действуют родственными группами, защищая интересы членов своих родов, вплоть до кровной мести, закономерность которой, согласно Плутарху (R., 23) и Дионисию (II, 52), признавал и Ромул.

Для определения значения рода важно выяснить его место в аграрных отношениях. Трудно говорить конкретным образом о родовом землевладении применительно к началу царского периода, потому что прямых свидетельств в традиции нет, но косвенные данные все-таки имеются. В первую очередь это ономастический материал. Из хорошо известных названий римских курий, пагов и триб выявляется часть, в основе которой лежат гентильные имена, на что в свое время обратил внимание Т. Моммзен, а затем К. У. Веструп. Можно не сомневаться в том, что имя рода передавалось социально-территориальной единице, в которой располагались его земельные владения. Разумеется, это не значит, что вся земля трибы или курии принадлежала только одному роду. Вероятно, триба или курия получала наименование по наиболее выдающемуся, а для Сервиевых ранних триб, возможно, по наиболее древнему роду.

Среди имен курий это — Фауция, Тиция, Аккулейя, Пинария, Герсилия; пагов — Лемониев; ранних Сервиевых триб — Эмилия, Камилия, Клавдия, Корнелия, Фабия, Галерия, Горация, Лемония, Менения, Папирия, Поллия, Пупиния, Ромилия, Сергия, Велтиния, Ветурия. Как будет показано в дальнейшем, ряд имен относится к древнейшему слою римского населения, представляет персонажи как раз начала царского периода. Это, как минимум, — Пинарии, Фабии, Ветурии, Горации, Эмилии, может быть, Клавдии. Конечно, это не значит, что все осталь-

 
125

 

ные gentes вошли в состав римских гентильных триб Тициев, Рамнов. и Луцеров лишь к концу царской эпохи. Можно думать, что многие из них стали римскими при Ромуле и Нуме. Но и тот возможный факт, что значительная часть упомянутых родов была включена в число римских уже при других царях, не подрывает тезиса о родовом землевладении в самом начале римской истории.

На вопросе о родовой земельной собственности специально останавливался К. У. Веструп [8]. По его мнению, в древнейшем Риме имелась общая земля всей общины, или, как он говорит, государства, т. е. народа. Но он обращает внимание на то, что по законам XII таблиц имущество умершего без наследников из числа ближайших агнатов передавалось его родичам, а не государству, откуда и следует гентильная собственность на все имущество, в том числе и на землю.

Надо сказать, что в пользу родовой земельной собственности говорит и тот материал, который свидетельствует о куриальном землевладении. На нем мы остановимся подробнее ниже в связи с вопросом об аграрных условиях древнейшего Рима. Здесь же подчеркнем, что земельные отношения курии развивались на гентильной основе. Напомним, наконец, ставший хрестоматийным факт наделения землей рода Клавдиев при переходе его в Рим (Liv., II, 16; Dionys., V, 40; Plut., Popl., 21; Suet, Tib., I, 1), а также владения Валериев на Велии (Cic.,. Паг. resp., 8, 16).

Итак, gentes были живым действующим организмом в Риме второй половины VIII в. до н. э. Но сколько же все-таки их было? Можно ли говорить о 300 родах уже при Ромуле. как это утверждается традицией? Прежде чем ответить на этот вопрос, следует, учитывая предпринятое нами выше исследование, повторить, что фиксация числа триб и курий произошла одновременно при Ромуле или Ромуле — Тации, хотя донесенные до нас традицией наименования триб были делом этрусских властителей. И самый факт численного определения социальных групп служит указанием на уровень социального развития Рима в VIII в. до н. э.

Определяя характер римского gens, надо иметь в виду, что в современной науке существуют различные представления об институте рода. Часть ученых высказалась в пользу того, что в материнском роде, свойственном раннему родовому обществу, производственные отношения в основном совпадали с отношениями между кровными родственниками. Иными словами, род в то время был общиной, социально-экономическим организмом, для которого характерны общеродовая собственность на основные средства производства, коллективный труд и потребление, а также абсолютное полноправие всех членов. В отличие от материнского, отцовский род, по мнению исследователей, перестает быть основной социально-экономической ячейкой общества, каковой становится большая патриархальная семья, называемая также семейной, или домовой, общиной. Ввиду развития производительных сил производственные отношения не совпадают в нем с кровнородственны-

---------------------

[8] Westrup С. W. Introduction to early Roman law..., v. II. [S. I], 1934, p. 56.

 

 
126

 

ми. Род уже не община, он превращается в экзогамный коллектив кровных родственников, в основном регулирующий брачные отношения [9]. Другие исследователи считают, что род ни в раннем, ни в позднем первобытном обществе не был общиной, так как мужья и жены происходили из разных родов, а представлял собой кровнородственные экзогамные коллективы с брачно-регулирующими функциями [10]. Производственные отношения в первобытности никогда не совпадали с родовыми. По мнению Н.А. Бутинова, не род, а община, которая состояла из семей, была основной социально-экономической ячейкой в то время. Кроме отсутствия производственных функции в патриархальном роде, в качестве аргумента присоединяют еще то обстоятельство, что отцовский род состоял, в силу экзогамии, не только из кровных родственников, но и пришлых людей, т. е. жен. Вообще состав его не был полностью стабильным. Костяк состоял из мужчин, а женский состав постоянно менялся за счет приходящих жен и уходящих, замуж дочерей [11]. Таким образом, одни видят в роде социально-экономический феномен, а другие—только социальный. Исходя из первого понимания, делается вывод, что на определенном этапе развития первобытного общества род и община составляли единство, а из второго — что это разные общественные единицы с различными функциями.

Необходимо отметить, что как бы ни определялся род, первобытность обычно характеризуется коллективизмом, общинными формами жизнедеятельности. Однако община,.как известно, присуща и классовым общественно-экономическим формациям как универсальное явление. Община в последнее десятилетие вновь привлекла к себе внимание многих этнографов и историков, античников и медиевистов. Самое общее определение ей дает Л.Б. Алаев [12]: это характерный для докапиталистических социально-экономических формаций естественно возникший коллектив непосредственных сельскохозяйственных производителей, в собственности или во владении которого находятся средства производства. Детализируя данный тезис, Л.Б. Алаев определяет родовую (кровнородственную) общину как основную производственную ячейку, коллективно ведущую хозяйство на своей территории и совместно потребляющую или распределяющую полученные продукты. Н.А. Бутинов [13] наметил этапы развития общины на протяжении исто-

---------------------

[9] См.: Данилова Л.В. Дискуссионные проблемы теории докапиталистических обществ.—ПИДО, кн. 1. М., 1968, с. 33; Файнберг Л.А. Род—СИЭ, т. XII, 1969, с. 103; Файнберг Л.А. Возникновение и развитие родового строя.— В кн.: Первобытное общество. Основные проблемы развития. М., 1975, с. 72; Бахта В.М. Папуасы Новой Гвинеи: производство и общество.—ПИДО, кн. 1, с. 270; М а ретин Ю.В. Основные типы общины в Индонезии.—ПИДО, кн. 1, с. 329; Крюков М.В. Формы социальной организации древних китайцев. М., 1967, с. 6; Бутинов Н.А. Первобытнообщинный строй (основные этапы и локальные варианты).—ПИДО, кн. 1, с. 109.

[10] Дискуссия по проблеме родовой и сельской общины на Древнем Востоке.— ВДИ, 1963, № 1, с. 191—192; Бутинов Н.А. Указ. coч., с. 94, 108, 110; Файнберг Л.А. Возникновение..., с. 75; Бахта В.М. Указ. соч., с. 272.

[11] См.: Бутинов Н.А. Указ. соч., с. 110—111, 142—143; Крюков М.В. Указ. соч., с. 151.

[12] См.: Алаев Л.Б. Община—СИЭ, т. X, 1967, с. 418—419.

[13] См.: Бутинов Н.А. Указ. соч., с. 120—154.

 

 
127

 

рии первобытного и раннеклассового строя: кровная община, соответствующая хозяйству присваивающего типа в эпоху верхнего палеолита и мезолита; родовая с присущим ей производством пищи в эпоху неолита; гетерогенная, состоящая из домовых общин при наличии ремесла и обмена, что соответствует позднему неолиту и веку металла; сельская община при развитии товарного хозяйства и торговли в классовом обществе. Н.А. Бутинов, как видно, связывает развитие общины с развитием производства.

Наиболее удачно, с учетом основных признаков в различные периоды истории, охарактеризовала общину Е.М. Штаерман [14]. Она определила общину как коллектив, обладающий верховной собственностью на занимаемую территорию с верховным распоряжением землей, а также самоуправлением, общностью культа и взаимопомощью. Совместного ведения хозяйства как обязательного элемента здесь нет. И это правильно, так как важнее учесть коллективный труд в разных видах и пропорциях, без которого немыслима взаимопомощь. Таким образом, под общиной докапиталистических формаций понимается прежде всего производственный коллектив, при том, что некоторые исследователи отметили наличие коллективной собственности или, по крайней мере, владения на землю в качестве важнейшего элемента общины. Как мы уже отмечали ранее [15], этот элемент является не единственным определяющим признаком общины, но особо значимым, постоянным, поскольку присущ общинам разных исторических эпох [16] на Древнем Востоке, в Греции, Риме, Византии, у салических франков. Очень существенным представляется нам такое участие членов общины в общей работе, что подчеркнул Д.А. Ольдерогге [17], не сводя общие трудовые усилия к производительному труду.

Имея в виду важнейшее значение указанных критериев для определения общины докапиталистических формаций, попытаемся с их помощью определить римский gens начала царской эпохи. Как мы видели, ему присуща коллективная родовая собственность на землю, не только на неподеленную, но и находящуюся в пользовании фамилий. Как явствует из законов XII таблиц (V, 5—7а), gens владел каким-то общим имуществом. Следует полагать, что gens мог самостоятельно своими силами вести войны, если аналогичное положение зафиксировано для более позднего времени, т. е. для V в, до н. э., когда общество вышло за пределы родового строя и род перестал быть основной структурной единицей. Классическим, принятым историками доказательством самостоятельно проводившихся родом военных предприятий является война Фабиев против этрусков, закончившаяся, согласно традиции, гибелью всех мужчин этого gens в битве при Кремере, за

---------------------

[14] См.: Штаерман Е. М. Древний Рим. Проблемы экономического развития. М., 1978, с. 18—19.

[15] Гл. I, см. также: Маяк И. Л. Проблема генезиса Римского полиса.— ВДИ,. 1976, № 4, с. 46—48; Штаерман Е. М. Указ. соч., с. 15—19.

[16] См.: Павловская А. И. Египетская хора в IV в. н. э. М., 1979, табл. с. 210„ 214, 216, 218, 2.20, 224, 226, 230, 232, 233, 235, 238, 240.

[17] ВДИ, 1963, № 1, с. 192.

 

 
128

 

исключением одного только мальчика (Dionys. IX, 18; 19; Liv. II, 49; 50; Plut. Cam., 19; Sil. It., VI, 637; Fest, scelerata porta; Paul. scelerata porta). Gentes обладали общим предком и именем и общностью культа, а также самоуправлением. Все это, и в первую голову наличие родовой собственности на землю и общего ратного труда, дает основание полагать, что римский gens начала царской эпохи был общиной, хотя первичной производственной ячейки он не составлял. Ею была большая, отцовская семья, община низшего порядка. Gentes собственно и были совокупностью фамилий, но не простой их арифметической суммой. Единство большесемейных, домовых общин сплачивалось не только общностью происхождения, имени и культа, но и верховной собственностью на основное средство производства.

Что касается второго аргумента, который выдвигается для отрицания принадлежности рода к общинным организмам, т. е. непостоянного состава рода в части его женской половины, или фактической его гетерогенности, то и она присуща римскому gens. Однако римляне, как это явствует из позднейших правовых норм, преодолевали это положение тем, что «чужие» элементы, т. е. жены, фактически усыновлялись семьей мужа. Жена занимала там место filiae loco. Она подвергалась, как все женщины фамилии ее мужа, опеке со стороны агнатов (законы XII таблиц, V, 2). Переходя в мужнину семью, женщина осуществляла detestatio sacrorum в связи с gentis enuptio [18].

Аналогичными римскому gens начала царской эпохи признаками обладают и первобытные соседские общины с той разницей, что в них входят семьи, не только родственные между собой, но и чужие, живущие на одной и той же территории [19]. Гетерогенность соседских общин и отсутствие хозяйственной общности между семьями в таких случаях не препятствуют этнографам, считающим патриархальный род лишь надстроечным явлением, называть территориальные соседские объединения общиной. И это, на наш взгляд, вполне справедливо, потому что гомогенность не обязательна для общины, а гетерогенность не уничтожает ее. Община в докапиталистических формациях развивается, меняется, она не статична. Из простой производственной ячейки кровных родственников в раннем родовом обществе она, пройдя по большей части стадию гетерогенной патриархальной родовой, уступает место соседской сельской, которая вырастает в раннеклассовом строе в одних случаях в гаранта гражданского статуса для ее членов (на Древнем Востоке), а в других — остается общиной низшего порядка, сосуществующей с другими видами общин (т. е. родом и familia), общиной, связывающей воедино своих членов коллективными формами землевладения, некоторыми формами общего труда и взаимопомощи, а главное — общностью территории (в античности). Она, т. е. соседская сельская община античности, не становится условием членства в общине высшего порядка, в гражданской общине, или полисе. Здесь нет иерар-

---------------------

[18] Dе Martino F. Storia della costituzione romana, v. I, p. 9; Franсiоsi G. Clan gentilizio e strutture monogamiche, v. I. Napoli, 1975, p. 105.

[19] Первобытное общество. М., 1975, с. 99—100, 104—107.

 

 
129

 

хии однотипных общин. Сельская община и гражданская в условиях античности разнохарактерны, они сосуществуют, имея различные функции и значение. В этих условиях gens теряет черты социально-экономического организма.

Прогресс производительных сил усложняет всю общественную структуру. В том числе в качестве производственных единиц в известных пределах функционируют сельские общины и завоевывающие все большее место частные хозяйства, с сельской общиной непосредственно не связанные. Однако гентильные связи полностью никогда не утрачиваются и продолжают играть роль в наследственном праве и делах культа. Внешним их выражением является nomen. Понятие gentiles обнаруживает тенденцию к сближению с cognati по линии отца. Но, как мы проследили по Дигестам, полного совпадения этих социальных групп никогда не наступает. Положение cognati, а не gens в Римском государстве примерно соответствует тому, которое описано М.В. Крюковым [20] в китайском обществе чжоуской эпохи.

Принадлежность к gentes долгое время являлась условием и гарантией полноправности гражданства, но постепенно уступила в этом смысле место римской familia. Римским гражданином в республиканское время мог быть человек, обладающий тремя главными состояниями: status libertatis, civitatis, familia [21], но уже не gentis. Эта формула отразила результат длительной эволюции римского общества от родового строя к гражданской общине, полису, или civitas.

Что же касается числа родов и времени их фиксации, то это требует специального рассмотрения данных традиции. Из известного сообщения Ливия (II, 1, 10) следует, что в начале Республики первый римский консул Л. Юний Брут пополнил (explevit) до 300 число сенаторов, убавившееся из-за их истребления Тарквинием Гордым (caedibus... primoribus). O пополнении сената до 300 членов консулом Валерием после изгнания царей говорится и у Феста (qui patres, qui conscripti). И поскольку число сенаторов, представителей родовых коллективов, принято считать соответствующим количеству родов, в историографии признано, что в конце царской эпохи было 300 родов. Однако в начале этой эпохи положение могло быть иным. Свидетельств этому у античных авторов достаточно. Обращает на себя внимание прежде всего то, что Дионисий (II, 7), рассказывая о социальной политике Ромула, говорит только, что он поделил всю массу римского народа на 3 части, т. е. трибы, и на 30 их подразделов, т. е. курий. О числе родов наш источник ничего не сказал. О нем можно догадываться, взяв за основу сведения о количестве сенаторов, соответствующем количеству gentes. Об установлении Ромулом 100 сенаторов упоминают тот же Дионисий (II, 12; 13), Ливий (I, 8, 7), Веллей Патеркул (I, 8, 5), Аврелий Виктор (vir. ill., I, 11), Фест (patres; senatores).

---------------------

[20] См.: Крюков М.В. Формы социальной организации древних китайцев. М., 1966, с. 6, 151, 152.

[21] См.: Машкин Н.А. Из истории римского гражданства.— Изв. АН СССР. Сер. истории и философии, 1945, № б.

 

130

 

Словам античных историков и антикваров вторят поэты (Prop., IV, 1, 14; Ov., Fast. Ill, 127). Плутарх в биографии Ромула (XIII, XX) говорит о выделении им из общей массы 100 патрициев, составивших сенат.

Но число сенаторов, представлявших в совете старейшин 100 родов, уже в то время не было окончательным. Вместе с удвоением населения благодаря римско-сабинскому синойкизму (Liv., I, 13, 5) при Ромуле — Тации число сенаторов удвоилось. Об этом единодушно говорят античные авторы Дионисий (II, 47, 57) и Плутарх (R., XX). Это означает, очевидно, что число родов, признанных в качестве составных частей формирующегося гражданства, дошло до 200. Содержащиеся в источниках данные об общей численности римлян в это время подтверждают достоверность увеличения числа gentes. Дионисий Галикарнасский, склонный к подсчетам людей, воинов, лет, отделяющих одно событие от другого, приводит следующие цифры: «Первое население, пришедшее с ним (Ромулом), было числом не более 3000 пеших и 300 лучших всадников» (II, 2; 16). Далее у Дионисия (там же) сообщается, что когда Ромул исчез, пеших было 46000, всадников же — немногим меньше 1000 человек—словом, всего 47000. Такой результат, надо понимать, был достигнут путем принятия в среду римлян 4000 камеритов (Dionys., II, 50), какого-то числа вейентов (Dionys., II, 55), иммигрантов-соседей, воспользовавшихся убежищем (Liv., I, 8, 6; Plut., R., IX), и вместе с тем путем выселения из Рима 300 колонистов в те общины, откуда происходили похищенные соратниками Ромула девушки (Dionys., II, 35), и 2500—в Фидены. Поверить в точность этих цифр, равно как и проверить их, — крайне трудно. Отметим прежде всего, что у Дионисия речь идет только о мужчинах-воинах. Если учесть женщин и детей, то численность населения должна характеризоваться по меньшей мере в три или в четыре раза большим числом, т. е. составлять в конце правления Ромула как минимум 150 или 200 тысяч человек. Цифра кажется такой большой, что внушает необходимость посильной проверки упомянутых сообщений Дионисия.

Чтобы представить себе численность римского населения историки неоднократно обращались к численности римского воинства. Очень последовательно, применительно к эпохе ранней Римской республики реализовали этот принцип в своих исследованиях Ю. Белох [22] и Г. Дельбрюк [23]. Ф. Де Мартино [24] справедливо указал на слабость их позиций, заключающуюся в том, что эти ученые основывались в своих подсчетах на данных, характеризующих центуриатный порядок. По его мнению, эти данные очень неопределенны. Не вдаваясь здесь в полемику по поводу народонаселения начала Римской республики, нам хотелось бы подчеркнуть, что сомнения о возможности использовать цифровой материал о войске на начало царской эпохи распространять-

---------------------

[22] Beloch I. Römische Geschichte, 5. Aufl. Berlin, 1853, S. 219.

[23] См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории, т I. М.—Л., 1936.

[24] De Martino F. Territorio, popolazione ed ordinamento centuriato.—In: Diritto e societa nell'antica Roma. Roma, 1979, p. 162—182.

 

 
131

 

ся не должны. Ведь здесь мы оперируем не нестабильным числом людей, в центуриях, а общей цифрой, обозначающей все войско с определенным соотношением между пехотой и кавалерией. Важно при этом выяснить, кто же из античных авторов сообщает более достоверные сведения. В связи с этим заметим, что, помимо упомянутых в традиции имеются еще некоторые данные, касающиеся римского населения. Так Варрон (11, V, 89), объясняя происхождение слова milites, говорит: «...потому что первоначально легион составлялся из 3000, а по отдельности каждая из триб Тициев, Рамнов и Луцеров посылала (в него) по 1000 воинов». Аналогичные сведения исходят и от Дионисия: «хилиарх—от филы» (II, 14), или, если можно так выразиться, тысяцкий — от каждой трибы. С этим вполне согласуются данные о том, что после объединения с сабинами, когда площадь и население города удвоились (Liv., I, 13, 5; geminata urbs; Plut, R., XX), в легионе стало 6000 пехотинцев и 600 всадников (Plut., R., XX), т. е. также вдвое больше, чем прежде.

Сведения, касающиеся первого воинского набора (legio), представляются нам заслуживающими внимания, поскольку включают сообщения об его структуре, не противоречащие традициям общества, связанного с первобытными устоями, а именно о принципе построения войска по возрастным группам, сохранявшемся, как известно, и в эпоху Ранней республики (гастаты, принцепсы, триарии — Varro, 11, V, 89). Не вызывают сомнений и сведения относительно приданной легиону конницы из 300 всадников (Dionys., II, 13; Liv., I, 15, 8; 43, 9; Paul. celeres), потому что именно такое число кавалеристов сопровождало легион и в республиканское время. Приведенные цифры, касающиеся войска, вносят корректив в созданную Дионисием картину чрезвычайной многочисленности Рима в конце правления Ромула. При удвоении населения, таким образом, мужское боеспособное население насчитывало примерно 6600 человек. Применяя те же расчеты, т. е. исходя из того, что эта часть народа составляла примерно треть всех римлян, можно сказать, что общее число римского населения достигало приблизительно 20 тыс. человек. Даже если считать военнообязанную часть римлян не за треть, а за четверть, то общая численность народонаселения Ромулова Рима могла бы оказаться в пределах 25 тыс. человек. Это в 6—8 раз меньше цифры, указанной Дионисием. Для проверки нашего вывода можно привлечь традицию о Сервиевой реформе в ее полном объеме и по крайней мере с вполне надежным числом центурий, вне зависимости от того, когда точно она проведена. Такое количество римлян при Ромуле, которое мы назвали выше, т. е. примерно 20—25 тыс. человек, кажется более правдоподобным, если учесть, что при Сервии Туллии, согласно Ливию (I, 44, 2), по цензу граждан было 80 тыс. человек. Рост населения от Ромула до Сервия с 20—25 тыс. до 80 тыс., т. е. на 55—60 тыс., не удивителен. Ведь уже при Тулле Гостилии «число граждан», по выражению Ливия (I, 30, 1), удвоилось за счет альбанцев, т. е. их стало 40—50 тыс. Анк Марций после взятия Политория, Теллен и Фиканы переселил много тысяч латинян в Рим в качестве граждан (Liv., I, 33, 1—5; Cic., r.p., II, 18, 33). Хотя эти

 

Продолжить чтение

 

 



Rambler's Top100