226

Глава VI

ИТАЛИЯ И РАННИЙ РИМ

• АЛЬПИЙСКИЕ АННАЛЫ...227
• НАРОД НУРАГОВ....230
• ЭТИ ПРОСЛАВЛЕННЫЕ ЭТРУСКИ...........232
• ЛАВИНИЙ ...306
• ЧЕРНЫЙ КАМЕНЬ..308
• ПЕРВЫЕ ПОСЕЛЕНЦЫ.......310
• ВОДЫ РИМА...311
• КАПИТОЛИЙ...........314
• ХРАМ ДВУХ БОГИНЬ...........316
• ЦАРИЦА ДОРОГ......321

Пусть называют это время «ранним», Меж истиной и вымыслом на грани, Судьбою предназначенный для брани Рим с самого рожденья знаменит.

Писатели времени Августа с гордостью патриотов заявляли, что древнейшая история родного им Рима известна в таких подробностях и деталях, о которых и мечтать не могут историки других знаменитых городов. В этом не усомнились итальянские гуманисты, открыватели Тита Ливия, для которых древние римские цари — такие же исторические персонажи, как римские императоры.

В эпоху, предшествующую Великой французской революции, общая критика церковной и светской традиции коснулась и римских преданий, подвергшихся в трудах Вольтера и других мыслителей его времени уничтожающей критике. Луи де Бофор полагал, что римская история становится достоверной лишь с III в. до н.э. В начале XIX в. делались попытки заменить недостоверные мифы и легенды римлян собственными конструкциями. При этом ученые того времени ввели строгое разграничение между греческими мифами, воспринимавшимися как плод народной фантазии, и римскими преданиями, которые считались «искусственными», сконструированными римскими эрудитами для объяснения уже сложившихся религиозных обрядов и политических учреждений.

К середине XIX в. недоверие к римским преданиям было так велико, что крупнейший историк этого столетия Т. Моммзен вовсе отказался от рассмотрения легендарных преданий раннеримской истории. В конце XIX в. известный французский антиковед Гастон Буассье посвятил ряд своих трудов сопоставлению сведений античной традиции с материалами, добытыми в ходе археологичеких раскопок. Книгу «Новые археологические прогулки» ученый посвятил раскопкам этрусских гробниц и легенде об Энее. Совершая с томиком Вергилия путешествие по местам, которые легенда связала с Энеем, Буассье не нашел каких-либо вещественных остатков той отдаленной эпохи, к которой римляне относили переселение троянцев в Италию, ни свидетельств, говорящих о начале почитания Энея.

227

Рим достаточно основательно раскапывался археологами уже в XIX в., но изучение его ранних слоев является целиком заслугой XX в. Учеными этого столетия в области ранней истории Италии было сделано не меньше, чем в древнейшей истории эгейско-анатолийского региона. Было покончено с тем, что принято называть «гиперкритицизмом», то есть с полным отрицанием какой-либо историчности, дошедшей до нас литературной традиции. Были открыты культуры бронзового века, носители которых находились в тесных сношениях с микенским миром. Отсутствие до VII в. до н.э. у коренного населения полуострова письма вовсе не означает, что местные жители были дикарями. Плодородие Италии и ее богатство металлами притягивали к себе переселенцев из Эгеиды и с Ближнего Востока. Экономическое и культурное отставание было быстро преодолено.

АЛЬПИЙСКИЕ АННАЛЫ

Есть в итальянских Альпах, всего в ста километрах от крупнейшего промышленного центра Милана, горная долина Валкамоника, порожденная стремительной речкой. С шоссейной дороги открываются серые скалы, выступающие из сочной альпийской зелени. Иногда она наползает на них, придавая огромным камням сходство с человеческими лицами. Мох напоминает бороды, усы, шапки густых волос. Ничего не скажешь. Живописно! Но не это привлекает к скалам, о которых написано много книг.

Здесь близ маленькой деревушки Капо ди Понте более четверти века назад появилась группа ученых во главе с Эммануилом Анати. Счищая с камня мох, они обнаружили схематические рисунки, тысячи неизвестных древних изображений.

В III—II тысячелетиях до н.э., когда на востоке и юге соседнего Балканского полуострова процветали царства с богатой и разнообразной культурой, народы северной Италии жили еще родами и племенами. Население низин страдало не от отсутствия воды, а от ее избытка. Хижины приходилось поднимать на сваи, защищая их от наводнений с помощью вбитых в землю столбов. Несмотря на наличие свободной земли, люди здесь жили в тесноте и также тесно хоронили своих покойников. В небольших ямках рядами помещались грубо вылепленные урны с пеплом. Нередко урна стояла на урне. Погребальный инвентарь был таким же скудным, как жизнь обитателей низин.

Иногда через поселки в долине реки По и ее притоков, а также через горные проходы продвигались торговцы янтарем. Эти комки застывшей желтой смолы собирали на далеких берегах Северного и Балтийского морей. По рекам и сухопутным дорогам янтарь, или, как

228

его называли, «золото Севера», доставляли к берегам Адриатики, где его покупали жадные до наживы купцы.

Не имея правильных представлений о природе янтаря и о пути, который он проделал, прежде чем стать драгоценным украшением, греки передавали древнюю легенду о пылком Фаэтоне, сыне Солнца. Взяв у отца солнечную колесницу, порывистый и нетерпеливый юноша погнал норовистых коней и упал вместе с ними на берег сказочной реки Эридан (впоследствии По). Оплакивая погибшего храбреца, его прекрасные сестры превратились в тополя, а их слезы, застыв, стали янтарем.

Наскальные рисунки Валькамоники дополнили скудные данные, которыми располагала наука о древнейшей истории северной Италии. В древности в затерянную среди скал долину можно было проникнуть лишь через озеро и по горным проходам, когда они освобождались от снега. При почти полной изолированности от окружающего мира население этого дикого уголка сохраняло верность первобытным устоям жизни. Привычка использовать скалы для рисунков была пережитком отдаленной старины. И в то же время альпийские художники, наблюдательные и любопытные, как все горцы, зорко следили за тем, что проникало к ним со стороны.

... Большой диск с точкой в центре. Перед ним несколько палочек, в которых с трудом можно распознать изображение человека! А диск — это солнце. Человек и солнце. Что это может означать? Надо думать, поклонение солнечному божеству. Символические значения имеет и другие изображения, относящиеся к эпохе неолита.

Второй период художественной деятельности обитателей горной долины датируется 2100 800 гг. до н.э. Рисунки человеческих фигурок еще остаются схематичными, но уже объединены в группы. Излюбленным становятся изображения боевых топоров и мечей из металла. Греческий поэт Гесиод, живший в VIII в. до н.э., считал медь символом времени могучих воинственных героев медного века. В науке нового времени этот период известен как медно-каменный век (энеолит), поскольку орудия из меди не могли еще полностью вытеснить каменные.

Пара быков тащат плуг. Несколькими линиями обозначил художник ярмо, станину плуга, его лемех и рукоять. За плугом идет человек. В его правой руке длинная занесенная для удара палка. Сзади четверо столь же схематично изображенных людей. В их руках мотыги. Разбивая выворочные лемехом глыбы, они явно готовят землю для посева. Первое в Европе описание пахоты дано в VIII в. до н.э. Гомером. А здесь — ее первое изображение, относящиеся к III или к началу II тысячелетия до н.э. Плуг в Италии был в то время новинкой. Он внес в жизнь ее населения немалые перемены. Лучше обработанная земля давала боль-

229

Наскальные изображения Валькамоника

230

ший урожай. В руках родовой знати скапливались излишки продуктов, которые можно было выменять и на изделия, необходимые в хозяйстве, и на предметы роскоши.

Рисунки третьего периода (1800—1100 гг. до н.э.) отличаются исключительным разнообразием изобразительных мотивов. Некоторые из композиций носят еще символический характер, однако постепенно развивается вкус к реалистическому повествованию. На скалах появляются изображения хижин, поселков, сцены повседневной жизни. Связи с Балканским полуостровом, известные по находкам в разных

районах Италии черепков микенских сосудов, подтверждаются изображениями микенского оружия и микенских повозок.

Повествовательный стиль характерен и для рисунков, относящихся к I тысячелетию до н.э. (четвертый период искусства Валькамоника). В центре внимания художников охота и война, земледелие и ремесло. На одном из рисунков изображена пляска, видимо, ритуального характера.

В V в. до н.э. на скалах долины появляются первые краткие записи буквами того же алфавита, которым пользовались этруски, но на другом языке. В период своего господства в Италии этруски вряд ли проникали в труднодоступную долину. Что им было здесь делать? Но в V в. до н.э. в Италию неудержимым потоком хлынули воинственные племена галлов, которые разрушили многие города этрусков. Часть этрусков ушла в горы. Очевидно, и в долине Валкамоника после галльского нашествия поселилось немало этрусских беглецов.

НАРОД НУРАГОВ

Еще в XVI в. путешественники, оказавшиеся на Сардинии, обратили внимание на гигантские башни, разбросанные по всей территории острова. Некоторые из них достигали диаметра в 11 м и имели внутренние ниши. Местное население использовало их в качестве каменоломен, и большая их часть к нашему времени исчезла.

Почти сразу начались споры о происхождении их названия и назначения. В них видели сигнальные башни, храмы огня, усыпальницы вождей, жилые дома, но, в конце концов, пришли к выводу об их военном назначении.

Научные изучения нурагов, начавшиеся в конце XIX в., достигла солидных результатов в середине XX в. Тогда же был поставлен вопрос о времени этих памятников. Решение их оказалось возможным после находок близ нурагов и в них медных слитков со знаками линейного письма Б. Башни оказались современницами переселенцев-ахейцев на Крит, Троянской войны и начала Темных веков (1500—1000 гг. до н.э.). И, конечно же, было обращено внимание на то, что среди «народов моря», обрушившихся на Египет в XIII—XII вв. до н.э., был народ шар-дана, близкий по имени названию острова Сардиния и его обитателям сардам. Более того, вооружение и одеяния шарданов, известные по египетским рисункам, оказались близки тем, которые носили обитатели нурагов.

Итальянские исследователь Дж. Лиллью обратил внимание на то, что на Сардинии, Корсике и на Балеарских островах толос, как архитектурная форма, появился в то же время, когда там началось сооруже-

231

ние башни. Следовательно, народ нурагов — это выходцы их эгейско-анатолийского региона, и можно думать, что их заставила покинуть места первоначального обитания та же катастрофа, которая обезлюдила Санторин.

Помимо башен о народе нурагов свидетельствуют погребения, известные местному населению, как «могилы гигантов». Это коллективные гробницы в виде крытого коридора с полукруглой площадкой у входа, создающей постепенное понижение.

Внутри усыпальницы было помещение длиною свыше десяти метров, служившее местом священных церемоний. Иногда в ней находят врытые в землю камни в форме конуса с двумя утолщениями (глазами), видимо, символизирующими покойника.

К началу развития нурагического периода появляется еще один тип построек — массивные сооружения с монументальным входом, отличающиеся от обычных жилищ не только значительным размером, но формой. Их принято называть храмами. Таких сооружений насчитывается пять, и все они находятся в южной и центральной части острова. С IX в. до н.э. в священных пещерах и храмах, а иногда и в могилах, находят небольшие бронзовые фигурки, или «бронзетти», как их называют итальянцы. Они впервые дают представление об обитателях нурагической Сардинии, характеризуют общественную среду, одежду, вооружение, занятия, представления о богах, художественный вкус и интересы обитателей нурагов. Эти фигурки, числом более пятисот — результат индивидуальной творческой работы. Ни одна из них не повторяет другую. Люди изображены в самых различных позах — стоящими, сидящими, идущими, борющимися, в одиночку и парами. По особым кинжальчикам и другим знакам власти могут быть выделены лица высокого общественного положения. Видим мы также пастухов, музыкантов, участников жертвоприношений, атлетов. Встречаются и фантастические существа с четырьмя руками, держащими два меча и два щита. На голове у одного из них шлем с двумя рогами, символом бога быка. Это явно божество войны.

Раскопки нураг явили картину оригинальной цивилизации, достигшей высокого развития во много близкой, появившейся в Италии позднее этрусской цивилизации. В этрусских гробницах обнаруживают

232

типичные для нурагические культуры бронзовые светильники в виде кораблика с носом в форме головы оленя, с людьми и животными на борту (почти Ноев ковчег). Можно было бы думать, что это вотив посетившего этрусский храм моряка с Сардинии, если бы небольшое количество этих находок.

Вряд ли такие находки говорят о деятельности торговцев Сардинии и тем более этрусских торговцев, ведь эти вещи не относились к роскоши, столь любимой этрусками, и находились среди предметов культа, видимо общего, у этрусков и сардов. Представление о кораблях как священном предмете, связывающем покойного с царством мертвых, присуще многим народам древности. Но один и тот же тип погребальных корабликов у этрусков и сардов может свидетельствовать о большем, чем сходство верований. Сардиния находилась на пути переселенцев из эгейско-анатолийского мира.

Острова Центрального Средиземноморья, особенно такие крупные, как Сицилия и Сардиний, привлекали переселенцев, среди которых, как нам известно по египетским текстам, были шикелша (сикулы), шардана (сарды) и турша (тирсены, тиррены). При этом Сардиния, скорее всего, привлекла сардов и тирсенов. В пользу этого свидетельствует лингвистика. Обращает на себя внимание топоним Tyrsus — название главной реки острова, служившей, согласно Павсанию, границей между троянцами и местным населением. Примечательно, что Гесиод считает тирсенов обитателями священных островав. Согласно Дионисию Галикарнасскому, этноним tyrsenoi берет начало от tyrsis (греч. «башня»), и, таким образом, тирсены, — «строители башен». Но где они могли приобрести такую репутацию? Ни античная традиция, ни археология не знают о башнях в Италии. Для последней «страной башень» оказалась Сардиния. О Сардинии, как месте обитания — тирренов (этрусков), говорит также этноним aisarenses Aisar. Коренная основа этнонима почти совпадает с этрусским eisar («бог»), слово, известное уже древним авторам в этом значении.

ЭТИ ПРОСЛАВЛЕННЫЕ ЭТРУСКИ

Этруски, впервые открывшиеся Людям эпохи Возрождения из текстов древних авторов, были лишены какого-либо образа и в их представлении ничем не отличались от греков, римлян или других древних народов. За более чем пять веков раскопок этрусских гробниц и городов они предстали перед нами в тысячах изображений, принадлежащих им самим. Это гравированные наброски на зеркалах, рисунки на стенах погребальных склепов, а также на стенках сосудов, бесчисленные статуи и статуэтки. Перед нами люди в разных одеяниях и в самых

233

разнообразных жизненных ситуациях, любящие, пирующие, молящиеся, работающие, спящие и умирающие. Мы представляем обстановку их жилищ, храмов и домов вечного упокоения. Они оставили нам свои любимые украшения и безделушки, и мы в состоянии определить время их изготовления и творческую манеру мастеров. Нам известны их вкусы и пристрастия, и они уже, пусть не всегда членораздельно, но говорят.

Благодаря археологии оценка древними авторами этрусков, как самого религиозного из народов мира, не только подтвердилась, но и появилась возможность рассмотреть этрусскую религию как явление, развивающееся на почве Италии и отражающее все то, что привнесено влиянием греков, равно как определить специфику религиозного развития отдельных этрусских центров. Археологический материал был использован и при попытке ответа на вопрос о происхождении этрусков, бывший уже в древности предметом спора.

Этруски давно уже перестали быть «загадочным» народом, как их называли в те времена, когда «этрусское» было символом нечитаемости, а памятники этрусского искусства — достоянием немногих собирателей. Но споры вокруг этрусков продолжаются. Археология продолжает обогащать участников дискуссии все новыми и новыми аргументами. Можно себе представить их остроту, если бы чудом отыскался труд об этрусках, написанный римским императором Клавдием.

ЭТРУССКАЯ ГРОБНИЦА. Летом 1843 г. обитатели маленьких городков, расположенных к юго-западу от Флоренции, видели странного путешественника. Судя по всему, это был англичанин. В отличие от своих соотечественников, бродивших толпами по улицам городов и с глубокомысленным видом рассматривавших ветхие дома и соборы, этот иностранец путешествовал один и забирался в такие закоулки, куда не знали дороги даже местные знатоки древностей. Чужеземца занимали видневшиеся то тут, то там бесформенные развалины, известные местным крестьянам под названием «мурачча». Пастухи пасли в этих остатках стен скот, находили в них убежище от палящего солнца.

Чем же привлекли иностранца эти груды камней? Он даже зарисовывал их, словно это были какие-нибудь достопримечательности. Англичанин никогда не спрашивал, где находится траттория или как можно познакомиться с красивыми девушками. Он обращался к прохожим с одним лишь вопросом: «Не попадались ли вам древние гробницы?» Однажды, когда он был близ Корнето, кто-то посоветовал ему обратиться к Карло Аввольта.

Впоследствии Деннис вспоминает: «Передо мной был живой, интеллигентный пожилой джентльмен, опытный в раскопках, глубоко интересующийся древностями Корнето, своей родины, всегда гото-

234

Внутреннее помещение гробницы Реголини и Галасси. Сер. VII до н.э. Черветери.

вый поделиться сведениями. Несмотря на свои восемьдесят лет, он неутомимый спортсмен и обладает энергией и живостью тридцатилетнего мужчины. Он живет в просторном и мрачном доме, в котором все дышит древностью, но после дневных трудов проводит время в траттории, где поет песни или разглагольствует о росписях и богатствах этрусских гробниц».

Однажды от Карло Аввольты Деннис услышал удивительную историю. Когда тот был молод, ему поручили ремонт деревенской дороги, и он решил использовать для этого плиты, покрывавшие невысокий холм. Облюбовав плиту, он просунул под нее лом. Лом не встретил сопротивления и ушел в землю во всю глубину. Карло наклонился над образовавшимся отверстием. На возвышении лежал воин со щитом, с копьем, в поножах и шлеме. Это был безбородый юноша с красивым загорелым лицом. Брови над опущенными веками составляли сплош

235

ную линию. Видение продолжалось какую-то долю секунды. Не успел Карло шевельнуться, как воин рассыпался на его глазах. Вместо него остались обрывки материи, обломки металла и кости. Столбик золотой пыли поднимался вверх.

После этой встречи Деннис тщательно обследовал каждую плиту и каждый камень. Ему ни разу не удалось отыскать неразграбленной этрусской гробницы. Но и уже кем-то вскрытые гробницы, как ему казалось, представляли исключительный интерес. Хотя все ценное было унесено, оставались стены с великолепными рисунками, раскрывающими богатую, ни на что не похожую жизнь.

В 1848 г. Джордж Деннис — таково было полное имя неутомимого путешественника — опубликовал книгу «Города и гробницы древней Этрурии». В ней он не только описал местоположение этрусских городов и устройство этрусских гробниц, но, используя наряду с археологическими источниками и литературную традицию, попытался нарисовать картину этрусской жизни. В изучении этрусков Деннис занимает место сразу же за своим соотечественником Томасом Демпстером. Все то, что содержится в его книге о городах, менее значительно, поскольку он не занимался раскопками, а только определял местоположение этрусских центров. Но описания Деннисом этрусских гробниц и до сих пор могут быть использованы как исторический источник.

После Денниса поисками этрусских погребений гробниц в XIX в. занимались многие. Более всего имел успех Алессандро Франсуа, отыскавший в 1857 г. гробницу, на стенах которой были не часто повторяющиеся изображения погребального пира, а сцены сражений. Надписи над головами воинов позволили понять, что сюжетом росписи был некий эпос, героями которого были известные персонажи этрусского происхождения: Целий Вибенна, Мастарна (Сервий Туллий) и Тарквиний Римский. Вскоре все эти росписи были искусно сняты со стен усыпальницы и доставлены в Рим, в музей их собственников Торлониев.

Начиная с 1911 г., на протяжении двадцати пяти лет под руководством Р. Мангарели велись раскопки в некрополе Черветери (Цере) Бандитаччо³⁹. Этрусские гробницы здесь образовывали улицу длиною почти в два километра. Самые крупные гробницы «Кораблей», «Тронов и Щитов» достигали диаметра в тридцать метров. В ходе этих раскопок гробницы были реставрированы и ныне доступны для обозрения посетителям. О плане же некрополя можно судить по данным аэрофотосъемки.

После Второй мировой войны коренным образом изменяется система поисков этрусских гробниц. На смену археологу, вооруженному ломом, лопатой и веревкой, чтобы спускаться в склеп, пришла современная аппаратура, позволяющая обнаружить пустоты в земле и определить, чем они заполнены. В 1958 г. Карло Леричи проводил исследо-

236

Золотая фибула из гробницы Реголини и Галасси. Ок. 650 г. до н.э.

вания в Тарквинии, где последняя росписная гробница была обнаружена в 1894 г. Считалось, что здесь не осталось ничего интересного. И вот в течение нескольких месяцев исследователю удалось открыть 2600 гробниц, из них 22 — с росписями.

Самая знаменитая гробница Тарквиний была вскрыта 26 марта 1958 г. Еще до того как ее коснулась лопата, археологи опустили в землю перископ. На стенках они увидели фигуры людей и животных. Бегуны, стройные, сухопарые (один из них с козлиной бородкой), танцовщица в тупике с длинными рукавами, обнаженный танцор, метатель занесенного для броска диска, кулачные бойцы. Более всего удивил исследователей бег колесниц. Возницы различались по цвету одежды так же, как сбруя и колесницы. Видимо, они принадлежали к различным цирковым партиям, как это было позднее в императорском Риме. Возница в голубой тунике натянул обеими руками вожжи, стремясь уйти от преследования возницы в красном. Лица его не видно, но сохранилась часть круглого шлема, защищающего голову. В руках у третьего возни

237

цы — палка, наподобие стрекала. Он исступленно колет спину коня. За третьей колесницей — опрокинутый на спину конь. Возницу выбросило, как из пращи. В том году в Риме состоялись Олимпийские состязания, и вновь открытая гробница получила название «Гробницы Олимпийских игр».

Если оставить в стороне особый вид этрусских гробниц и остановиться лишь на гробницах в форме подземного склепа, то они могут быть рассмотрены в трех направлениях: организация внутреннего пространства, погребальный инвентарь, настенные росписи. Наряду с простыми гробницами в форме куба и параллелепипеда, куда вел с поверхности земли наклонный коридор (дромос), имелись склепы более сложной конфигурации, имитирующие дом. Так, «Гробница Капителей» (вторая половина VI в. до н.э.) открывалась вестибулом, по обе стороны которого были две комнаты. Вестибул вводил в атрий, все стены которого, кроме отверстий для дверей, были заставлены лавками, словно бы предназначенными для клиентов. Из атрия можно было пройти в три спальни, одна из них, центральная, имела два ложа вдоль боковых стен для отца, несколько больших размеров, и для матери, меньших. Две боковые комнаты также имели ложа, очевидно, для сыновей и дочерей. Таким образом, полностью воспроизводился план дома для небольшой семьи.

Другая гробница в том же некрополе Черветери, что и «Гробница Капителей», относящаяся к VII в. до н.э., воспроизводила своей формой простой сельский дом с центральной балкой, на которую накладывались жерди и солома. Это «Гробница Соломенной кровли». «Гробница Щитов и Кресел» (первая половина VI в. до и. э.) воспроизводила конфигурацией потолка балки и имела кроме лож высеченные в туфе кресла с подставкой для ног. На стене выделились рельефные круги, условно названные «щитами». Декором все гробницы превзошла «Гробница Рельефов» из того же Черветери (III в. до н.э.). На ее стенах и квадратных колоннах, поддерживающих потолочные балки, воспроизводились посуда и домашняя утварь, инструменты, оружие. Тут были сосуды для питья, ложки, ножи, доски для шинкования капусты, кастрюли, веревки, а также куница, кошка и гусь.

С религиозной точки зрения воспроизведение дома и его интерьера в погребальном склепе опирается на распространенные у многих народов представления, согласно которым гроб является домом для вечного пребывания души (сравнить русскую «домовину»). Желание магически сохранить в ином мире среду обитания, к которой покойник успел привыкнуть при жизни, засвидетельствовано на той же территории Италии уже в доэтрусскую эпоху захоронением в урнах. Они воспроизводили хижину квадратной или круглой формы с кровлей из жердей, дверью и отверстием для проветривания и выпуска дыма.

238

Принесение в жертву троянского пленника. Фреска гробницы Франсуа из Вульчи. III в. до н.э.

Те же верования о существовании у покойных потребности во всем том, что им было необходимо при жизни, определили и состав погребального инвентаря. Покойников наряжали в их лучшие одежды, мужчин снабжали оружием, женщин — украшениями. Разнообразие и богатство их зависело от общественного положения покойного. В гробнице, раскопанной близ Черветери епископом Реголини и генералом Галасси в 1836 г., имелась узкая погребальная камера, частично вырезанная в туфе. Там на каменном катафалке покоилась женщина, имя которой, судя по надписям па серебряных сосудах, — Лартия. Как и во

239

многих других камерных гробницах Этрурии, справа и слева в стенах были вырезаны ниши. У входа в правую нишу находилось погребение воина в глиняной урне. О том, что это был воин, можно судить по погребальному инвентарю — восьми великолепным щитам. Здесь же имелось другое захоронение с обрядом трупоположения, сопровождаемое исключительно богатым инвентарем. Кто был этот человек, мужем или сыном Лартии, трудно сказать. В гробнице имелись две повозки, на которых, видимо, покойники были доставлены к месту захоронения. Одна из повозок находилась в центре погребальной камеры. Ее украшенное львиной головой дышло было обращено в сторону входа.

Наибольший интерес в плане изучения этрусского быта, религиозных представлений и искусства дает настенная живопись камерных гробниц. Сюжеты рисунков отличаются разнообразием. Чаще всего встречается сцена пира. Его участники, мужчины и женщины в богатых одеяниях, занимают пиршественные ложа. Им прислуживают чаще всего обнаженные юные рабы. Танцовщицы и танцоры кружатся перед ними в бешеной пляске. Под столами гуси и кошки (или ласки) подбирают остатки пищи.

Трудно с точностью определить значение этого сюжета. Возможно, изображается погребальный пир, тризна по покойнику. Но с той же степенью вероятности можно предположить, что это воспроизведение пира в царстве мертвых с целью магического перенесения туда душ мертвых. Ощущение нереальности создает сам покойник в окружении родных. Его можно узнать по центральному месту на изображении, по яйцу, символу возрождения, поднятому в руке и как бы демонстрируемому богам, а также по заменяющему яйцо предмету круглой формы, скорее всего, плоду гранатового дерева. Он, судя по греческим мифам и микенским памятникам, являлся атрибутом богини плодородия. Как бы то ни было, реалии пира соответствуют описанию античными авторами богатства этрусского дома с множеством юных рабов-красавцев.

Некоторые росписи характеризуют занятия покойных, возможно, с целью их сохранения за ними в подъемном царстве. В этом плане особенно интересна «Гробница Охоты и Рыбной ловли» из Тарквинии (около 510 г. до н.э.). Треугольное пространство над дверью покрыто раскрашенными фигурами двух всадников, сопровождаемых собаками с длинными узкими мордами, наподобие борзых, пеших спутников с тушами животных на палках. Место действия обозначено высокими болотными растениями. Итак, перед нами возвращение с охоты.

На крайней стене другой, задней камеры «Гробницы Охоты и Рыбной ловли» изображена лодка с четырьмя рыбаками. Тот, что на корме, опускает в море сеть. О том, что это море, ясно по фигурам ныряю-

240

Борьба. Фрески гробницы Авгуров. Ок. 530 г. до н.э.

щих дельфинов. Лодка приближается к утесу, на котором человек с пращой охотится на птиц, парящих в воздухе над рыбаками. На левой стене той же задней комнаты изображен человек, бросающийся вниз с утеса; другой человек, стоящий за его спиной, благословляющим жестом отвращает от него опасности. И для этих изображений характерно переплетение реальности с фантазией, жизни со смертью. Бесспорно, что ныряльщик — это не спортсмен (спортивные состязания древности не знали прыжков в воду), а человек, погружающийся в пучину смерти. Это не исключает возможности того, что погребенный в гробнице был рыбаком и моряком, и смерть настигла его в море.

На стене «Гробницы Корабля» (Тарквинии, V в. до н.э.) можно было увидеть двухмачтовое торговое судно с двумя длинными кормовыми веслами. Оно значительно отличается от корабликов, модели которых обычны в погребальном инвентаре многих могил (современная

241

наука считает, что этруски мыслили их как средство переправы в потусторонний мир). Неясно, был ли погребенный владельцем корабля или пассажиром, и было ли море местом его гибели. Но изображение отличается такой реальностью, что по рисунку без труда можно восстановить модель этрусского торгового судна.

В погребальных росписях используются и мифологические сюжеты. На стене задней камеры «Гробницы Быков» (Тарквинии, ок. 550 г. до н.э.) за фонтаном, верхняя часть которого украшена фигурами двух львов, прячется Ахилл, поджидая полуобнаженного юного всадника с копьем, опущенным долу. Это Троил, младший сын царя Приама, собирающийся напоить коня и не догадывающийся, что за фонтаном его ждет смерть. Каждое изображение имело какой-то обычно недоступный нам смысл. Возможно, покойный был воином, попавшим, как Троил, в засаду. Еще загадочней изображение на другой стене той же гробницы несущегося на людей быка. У животного человеческое лицо с бородкой, а на мужчине и женщине, к которым он приближается, — маски. Это какая-то Черветеримония, возможно, близкая той, что известна по фрескам Кносса. Эта пара связана сексуальным актом, да и приближающийся бык изображен с поднятым фаллосом. Перед нами магическая Черветеримония, связанная с почитанием божеств плодородия (о том же свидетельствуют и разбросанные по земле плоды граната, символизировавшего обычно плодородие). Не иллюстрация ли это таурийских игр — праздника, который у римлян был введен при последнем этрусским царе Тарквинии Гордом и, по словам Сервия и Феста, проводился в честь подземных богов?

Этим же подземным богам посвящались кровавые зрелища. Одно из них — гладиаторские бои — перешло от этрусков к римлянам. О другом зрелище такого же рода свидетельствует изображение на стене «Гробницы Авгуров». Человек по имени Ферсу натравливает разъяренного пса на другого человека, голова у которого закутана в мешок, что затрудняет ему обзор и возможность защиты. Имя Ферсу корреспондирует с именем владычицы подземного царства Персефоны (этрусской Персефнай). Ферсу — слуга Персефнай, человек из ее свиты. Пес (Кербер, как известно на основании греческой мифологии) — тоже животное подземного мира. Эта сцена как бы воспроизводит угодную подземным богам расправу над человеческой душой. Терзания человека в мешке, очевидно, пленника или раба, — магическая жертва, подмена страданий, которые должна была испытать душа недавно умершего в подземном мире, а, следовательно, — избавление от них.

Этрусские художники воссоздают и подземный мир, место, где души умерших сходятся не по своей воле. На стене «Гробницы Кверчола» (III в. до н.э.) показан молодой человек в отороченной цветной полосой тоге. Он обменивается прощальным рукопожатием с человеком в

242

Саркофаг из Черветери

простой тоге. Но лицо покойника повернуто в сторону так, словно его кто-то торопит. За его спиной стоит некто в короткой подпоясанной тунике с «мефистофелевской» бородой и крючковатым носом. В левой руке у него — молот на длинной ручке, в правой — крюк, он почти касается им плеча юноши. Это Хару. Близкий по имени греческому Харону, он имеет мало общего с этим мирным перевозчиком душ через Стикс. Он — палач, выполняющий приговор, и страж у входа в подземный мир. Римляне позаимствовали этот персонаж у этрусков вместе с гладиаторскими играми. После окончания схватки служитель в одежде Хару с молотом и крюком появлялся на арене, чтобы добить раненых молотом и вытащить трупы крюком в особый люк.

Много столетий спустя после падения Рима и запрещения гладиаторских игр этот образ сохранила память обитателей Тосканы. Мы знаем это из терцин Данте:

Недвижим стал шерстистый лик ужасный

У лодочника сумрачной реки.

И вкруг очей змеится пламень красный.

243

Конечно же, это Хару, а не Харон, хотя и лодочник.

Рядом с Хару или отдельно от него часто изображалось еще более отвратительное существо — Тухулка. Он с хвостом, а из волос его выползают змеи. В греческой мифологии этот образ вообще отсутствует.

Хару, Тухулка и множество других демонов подчинены владыками подземного царства, имеющими почти греческие имена Еита и Персефнай (Аид и Персефона). У греков Персефона — девушка, насильственно ввергнутая в подземный мир и мечтающая о возвращении на землю. Этрусская Персефнай — грозная царица смерти. Она изображена сидящей на высоком троне. Из ее светлых волос выползают две змеи. На голове восседающего рядом с супругой Еита — шлем в форме волчьего скальпа.

Греческие мифы рассказывали, что Аид был обладателем волшебного шлема, делающего его невидимым. Каким был этот шлем, мы узнаем только из росписей на стенах этрусских гробниц. Этрусская усыпальница — это неисчерпаемый источник самых разнообразных сведений о быте, истории, культуре и религии этрусков. Если кладоискатели в прошлом (да и ныне) мечтают о находке гробницы с золотой короной и драгоценными серебряными сосудами, о встрече со спящим воином, обложенным драгоценностями, то для науки каждая гробница этрусков — богатая, бедная и даже ограбленная — это настоящая сокровищница.

Гробницы с фресковыми росписями в Кьюзи, Черветери, Вульчи и других центрах, не только углубили представление об этрусках, они совешенно неожиданно открыли перспективы для изучения античной живописи. Многие фрески были репликами греческой вазовой росписи. И ими был открыт путь к пониманию греческой монументальной живописи. Открытия в этрусских гробницах множества сосудов греческого стиля и производства позволило истолковать их по сюжетам, выработало особую научную дисциплину «художественная мифология», рассматривающую памятники искусства как средство для проникновения в историю мифов и религии. Благодаря этрусским открытиям встала задача планомерного исследования городов, как этрусских, так и греческих.

МАРЦАБОТТО. «Тиррены, издревле отличавшиеся энергией, завоевали обширную территорию и основали множество городов», — так греческий историк времени Юлия Цезеря Диодор Сицилийский начинает посвященный этрускам очерк. Античная традиция сохранила названия наиболее значимых из основанных этрусками городов, краткие сведения об их политическом устройстве и исторических судьбах вплоть до потери самостоятельности. Но археологически эти города стали известны намного позднее, чем гробницы.

244

Лежавшие под слоями позднеримского и средневекового времен, они были труднодоступны и долгое время мало кого интересовали. Куски штукатурки, осколки кирпичей, заржавевшие остатки орудий труда не находили покупателей, а огромное научное значение этрусских городов и предметов быта стало понятно далеко не сразу.

Этрурия в представлении ученых, начиная с XVIII в., оставалась классической страной гробниц. Этрусские усыпальницы — памятник яркий и впечатляющий. Но представляет интерес и сам погребальный обряд как элемент религиозно-мистических представлений, отражающий действительность. Родственники покойных заполняли погребальные склепы драгоценностями не для того, чтобы продемонстрировать роскошь, окружавшую их при жизни. Изображение демонов смерти и владык подземного царства на фресках также не означает, что жизнь этруска пронизывала мрачная безнадежность. Как жили этруски? Как были устроены дома аристократов и бедняков? Верны ли сохраненные древними авторами описания этрусских обрядов? Не ошибались ли они, когда называли атрий, главную часть римского дома, «этрусским атрием»? Эти и многие другие вопросы, поставленные уже в XVIII в., ждали ответа.

Первый этрусский город был обнаружен еще в 1831 г. не в собственно Этрурии, а в колонизованной этрусками Северной Италии, в 20 км к югу от Болоньи, близ современного местечка Марцаботто. Древнее название этого города не известно, но по местности Мизано, в которой находились его руины, предположили, что он назывался Миза. Раскопками поначалу руководил граф Джузеппе Ариа, собственник территории, а с 1862 г. — финансируемый им археолог Джованни Гоццадини. В 1882 г. его археологические исследования были продолжены итальянским государством и велись до Первой мировой войны. В 1916 г. территория раскопок стала местом ожесточенных сражений, во время которых был уничтожен созданный открывателями древнего города музей. В 1937 г. раскопки в Марцаботто возобновились, но были прерваны новой войной. В 1944 г. этрусский памятник сильно пострадал от бомбардировок. Раскопки, продолженные и после Второй мировой войны (1948—1958), дали новые интересные открытия.

Первые этрусские колонисты (судя по особенностям языка их надписей, выходцы из Клузия), поселились здесь в VI в. до н.э. Основанный ими город, занимавший площадь 20 гектаров, со временем приобрел квадратную планировку с пересекающимися под прямым углом магистралями шириной 15 и 12 метров. В городах Греции такая планировка впервые была введена Гипподамом Милетским в V в. до н.э. Как и в греческих городах, в Марцаботто существовал окруженный особой стеной акрополь с пятью храмами. Один из них больших размеров (18 х 21м) имел три целлы для трех богов и два квадратных алтаря.

245

Инсула Марцаботто

Рядом с ними археологами были обнаружены кости жертвенных животных: быков, коз, свиней и оленей.

Все улицы были замощены и имели крытые каналы для отвода дождевых вод и нечистот, как в Помпеях. На главной из улиц были два тротуара общей шириной в 9 м и проезжая часть, на которой сохранилась колея, проделанная колесами. Четыре отрезка улиц заключали группу домов, которую римляне называли «инсулой» («островом»). В длину инсулы Марцаботто тянулись на 165 м, в ширину — на 35, 40 и даже 68 м. Инсула включала жилые дома, лавки и, судя по кучам шлака и другим находкам, кузницы.

Дома, повторявшие четырехугольный план инсул, соединялись с улицами замощенными проходами. Сохранились фундаменты домов из булыжника, но стены обнаружены не были, и вопрос об их материале вызывал оживленную научную дискуссию. Вначале одни из археологов считали их глинобитными, другие утверждали, что они были деревянными, а были и такие, кто выдвинул малоправдоподобную гипотезу о том, что они были из туфовых блоков или даже из камня, впоследствии унесенного для других построек.

Как и другие города древности, Марцаботто был центром ремесла и торговли. В 60-х XX в. в ремесленном квартале были обнаружены матрицы, служившие для отливки бронзовых статуй, и монеты с сим-

246

волом «сухой ветви». Были выявлены две печи и множество керамических изделий, иногда с именами их владельцев. Одно из них, larisal krairalus, говорит об этруске греческого происхождения. Местные гончары искусно подражали формам греческой керамики. О развитой торговле говорят находки денег, гирь и привозных изделий — керамики, украшений из слоновой кости и янтаря; обнаружена также голова юноши из паросского мрамора, бесспорно, греческая работа.

Город был окружен стеной из крупных отесанных камней толщиной в 2 м. Как и в Риме того же времени, в этрусских городах запрещалось хоронить покойников внутри городских стен. Мертвецы и предметы погребального культа считались нечистыми. Кладбища всегда располагались за городской стеной. В двух некрополях, у северных и восточных ворот города, было раскопано триста могил. Большинство из них — каменные ящики, сложенные из четырех плит туфа, пятой в виде потолка и еще двух, воспроизводящих двускатную кровлю. Судить об их богатстве трудно, так как разграблены они были еще в древности, но из нескольких могил извлечены золотые фибулы, скреплявшие одежду, сосуды, остатки оружия.

Раскопки Марцаботто вызвали энтузиазм этрускологов, провозгласивших этот памятник «этрусскими Помпеями». Но это громкое имя не соответствовало ни его сохранности (ведь от жилых домов остались только фундаменты), ни тому, что это поселение ремесленников и торговцев не принадлежало к числу прославленных в древности этрусских городов. Да и появилось оно в то время, когда города собственно Этрурии начали приходить в упадок — во второй половине VI в. до н.э.

В результате раскопок возникло множество вопросов. Ответить на них долгое время было невозможно не только из-за ограниченности материала, но и потому, что отсутствие параллелей не позволяло решить — имеем ли мы дело с характерным образцом этрусского города или, как писал один из итальянских археологов, «с документальным уникумом, из которого нельзя извлечь обобщений». Пример исследуемой с начала 50-х гг. прошлого века Спины, не мог дать никаких параллелей и потому, что это был город греко-этрусский, и по уникальности его расположения на окруженных каналами островках.

Возможность сопоставлений появилась лишь в 1959 г., когда стали известны результаты раскопок другого этрусского города, одной из столиц этрусского двенадцатиградья — Рузелл. Появилась надежда, что именно Рузеллы со временем смогут дать ответ на все поставленные вопросы, не решенные на материале Марцаботто. В предисловии к отчету о раскопках этого города один из ведущих археологов Италии Ренуто Бьянки-Бандинелли решительно утверждал, что Рузеллы — «единственное место, которое может сказать нам, чем был этрусский город». Однако и Рузеллы не стали этрусскими Помпеями, и единствен-

247

ное уточнение, какое они внесут в проблемы, обозначенные раскопками Марцаботто, — это вопрос о материале, из которого складывались стены. Им оказался кирпич-сырец, который из-за плохой сохранности и в условиях прежней техники раскопок в Марцаботто просто не сумели рассмотреть. Но этого слишком мало, чтобы судить об облике этрусского города и его внутренней жизни.

ПЕЧЕНЬ ИЗ ПЬЯЧЕНЦЫ. Приближался к концу XIX в., тот самый, который по праву можно было бы назвать веком великих этрускологических открытий. И, как в его начале, важнейшая находка была сделана крестьянином на пахотном поле. Под Пьяченцей, к югу от Милана, землепашец в разрытой плугом земле наткнулся на бесформенный продолговатый предмет. С яростью пахарь отшвырнул его к соседнему дереву, но вскоре крестьянская рассудительность взяла верх над раздражением, и он решил предложить свою находку местному священнику — крошечный доход лучше, чем ничего. Купленный за бесценок, после семилетних странствий загадочный предмет попал в 1894 г. к ученым, которые в 1905 г. определили, что по очертаниям он напоминает печень овцы. И это имело принципиальное значение, ибо этрусские жрецы, гаруспики, гадали именно по печени овцы.

Еще ранее по мере увеличения количества этрусских текстов становилось ясным, что многие из содержащихся в них слов — это имена богов. Некоторые из имен по своей форме были близки к именам греческих богов и героев — Аполлона, Геракла, большинство же ничего не говорило ни уму, ни сердцу. Из сообщений античных авторов было известно, что у этрусков существовали священные книги, и это предполагало наличие пантеона, определенной системы богов — высших и низших, небесных и подземных. И вот в руках этрускологов — ключ к этой системе, правда, ключ, которым надо еще суметь воспользоваться. В распоряжении ученых не было и нет до сих пор другого памятника, который бы давал столь точное понятие об этрусских божественных силах, как текст печени из Пьяченцы. Это, собственно говоря, этрусский микрокосм, разгадке которого ныне посвящены сотни трудов.

По этой бронзовой модели, скорее всего, обучали мастерству гадания. О том, что этрусские жрецы гаруспики славились гаданием по овечьей печени, известно из сообщений античных авторов. Однако здесь требуется уточнение. Среди этрусских гадателей существовала «специализация»: книги «этрусской дисциплины» делились на libri haruspicini, fulgurales, rituales. При этом в Этрурии первые связывались с выпаханным из земли мудрым младенцем-старцем Тагетом, пропевшим, по преданию, свое учение основателю Тарквиний Тархону, а вторые — с Вегойей, той самой пророчицей, которая оберегала нерушимость установленных Юпитером (Тинией) границ земельных участков.

248

Книги Вегойи (Libri Vegonicis) могли быть идентичны Книгам молний (Libri fulgurales). Гаруспики, находившиеся в храмах и куриях, выявляли аномалии на печени жертвенных животных. Фульгуриаторы (гадатели по молниям) действовали на открытой местности, используя сакральную Печень. В соответствии с тем, на какое место падала молния, на печени выбирался участок бога, которому он принадлежит. Модель овечьей печени могла быть использована при обучении и тех, и других жрецов.

Давайте рассмотрим наше сокровище поближе. Выпуклая сторона этого сакрального предмета разделена на две части линией и обозначена словами: tivr («луны»), usils («солнца»). Вогнутая часть модели расчерчена на участки, в которых имена отдельных богов приводятся полностью или в сокращенном виде. Последнее обстоятельство затрудняет определение божества.

Бортик вогнутой части модели печени отделен от центральной части линией. На самом бортике черточками выделены шестнадцать участков с именами богов и названиями посвященных им месяцев. Именно это число называют Цицерон и Плиний Старший, касаясь этрусского учения о молниях. Также и поздний автор Марциан Капелла распределяет богов по шестнадцати небесным участкам. Комментатор Вергилия Сервий приписывает такое деление «знатокам природы», под которыми имеет в виду этрусков. Эти свидетельства, подвергнутые серьезному анализу уже в начале XX в., позволили понять бортик печени как проекцию этрусского верхнего мира и установить смысл некоторых слов, вписанных в шестнадцать его участков.

Но каков принцип распределения имен богов в ее центральной части? Что, например, побудило этрусков разместить четыре участка с именами богов на желчном пузыре, а два нароста оставить незаполненными? Почему одни и те же боги имеют участки и на бортике печени, и на внутренней ее части? Почему некоторые из участков на модели печени имеют форму «розетки», а другие — «квадрата»?

Ответ на эти и другие вопросы исследователи пытаются отыскать во внешнем виде модели гадательной печени, воспринимая ее «рельеф» как указание на реальные моменты этрусского бытия. Один из исследователей предложил плоскую часть выпуклой стороны печени трактовать как «равнинную», «сельскую», а другую ее часть, ту, на которой находится пирамидальный отросток и желчный пузырь, воспринимать как «гористую» и «городскую». В конфигурации «гористой» части он обнаружил «ворота», «акрополь» и истолковал имена богов, занимающих ее участки, как покровителей общественного благополучия, источников здоровья. Боги же «равнинной» части модели печени столь же бездоказательно были отнесены к богам любви, огня, очага, осеннего урожая, счастья, судьбы, мира. Другими учеными, напротив, имен-

249

«Печень из Пьяченцы»

250

но эта последняя группа имен рассматривается как обозначение наиболее «вредоносных» божеств. Ж. Дюмезилю, одному из самых серьезных знатоков индоевропейской культурной и социальной сферы, деление поверхности сакральной печени на «розетки» и «квадраты» напоминает индоевропейское противопоставление круга и квадрата, где квадрат символизирует нижний, подземный мир, а круг — небесный, верхний. Споры о месте, значимости и функциях богов и даже их именах (поскольку имя часто заменено не всегда понятным эпитетом) до сих пор не завершились.

Можно предполагать, что имела некое значение и ориентация сакральной модели печени. От нее могли зависеть функции тех из богов, чьи имена были заменены эпитетами. Согласно Плинию Старшему, деление неба у этрусков шло с севера на юг, и наиболее благоприятной (prospera) была левая, т.е. западная сторона, тогда как молнии северной и южной стороны могли быть и губительными, и полезными, а восточной — всегда неблагоприятными. Какова же была ориентация печени? В пользу северной ее ориентации говорит выявленное итальянским лингвистом Витторио Пизани тождество этрусских слов antas — «орел» и andus — «северный ветер». Тождество могло возникнуть лишь в том случае, если бы участок Тинии находился строго на севере, поскольку орел считался птицей этого божества, покровителя царской власти. Греческая мифология сохранила также, видимо, восходящее к анатолийскому мифологическому миру представление о севере как месте обитания богов. Причем страна гипербореев рисуется как обиталище малоазийского бога Аполлона, который проводит там зиму, пока призванный гимнами не возвращается в запряженной лебедями повозке на Парнас.

В этом случае осью печени должно быть продолжение черточки, разделяющей участки, в которые вписаны имена Cilens и Tin[ia] Cilens. Исходя из свидетельства Иоанна Лида о Янусе как некоей высшей силе, господствующей в созвездиях обоих Медведиц, мы предложили определить Cilen в значении бога Януса, a Tin[ia] Cilens — как «изначального Тинию». Это стало нам ясно после того, как итальянский этрусколог А. Маджани исправил ошибочное чтение текста в третьем участке северной части печени, заменив не существующее ani на tin. Таким образом, у Тинии было три участка — столько же, сколько приписывалось участков и молний Юпитеру. Еще один участок был отдан Уни, и, таким образом, осталось двенадцать принадлежавших другим небесным богам участков. Кроме выявленного нами Килена-Януса, мы находим на бортике изучаемого нами сакрального предмета имена богов, известных по другим этрусским текстам.

Но в чем смысл выделения части богов — как главных, так и второстепенных — в особое положение на бортике гадательной печени? За-

251

давшись этим вопросом еще в 1986 г., мы обратили внимание на то, что в одном и том же ряду вместе с именами богов находятся названия месяцев. Так, этрусский месяц келий, соответствующий сентябрю, образован от имени богини земли Cele. Это позволило нам рассматривать ободок печени как календарную систему, а богов двенадцати упомянутых участков — считать связанными со знаками зодиака. Выделение временной шкалы не только не противоречит этрусской дисциплине с ее учением о веках, но может пролить свет на использование этих принципов в жреческой практике.

Исследования модели печени из Пьяченцы касаются в той или иной мере проблемы соответствий между этрусскими моделями гадательной печени и гадательными печенями на Востоке, количество которых приближается к 400 (из них свыше 300 найдено в Мари). В ряде случаев глиняные модели печени стран Передней Азии покрыты клинописью или иными письменами, дающими возможность понять принцип их использования. Экземпляры модели печени из Мари содержат указания на то, что в момент того или иного политического события или природного явления модель печени имела соответствующую аномалию. Отдельные части модели вавилонской печени обозначались словами: гора, река, дворец, улица, ворота, рука и т. д. Из Вавилонии искусство гепатоскопии перешло к хеттам. Имеющаяся в распоряжении ученых модель хеттской печени имеет такое же отверстие на пирамидальном выступе, что и модель этрусской бронзовой печени из Пьяченцы.

Сравнение модели печени из Пьяченцы с вавилонско-ассирийскими моделями привело известного итальянского хеттолога Дж. Фурлани к мысли о независимом от Востока развитии этрусской гепатоскопии и ее чисто италийских корнях. Впоследствии в результате знакомства с новыми находками Дж. Фурлани стал выделять в этрусской гаруспицине два слоя: один — местный, италийский, и другой — «ученый», воспринявший вавилонское и ассирийское влияния.

Значительное оживление в дискуссии об истоках этрусской модели сакрального пространства вызвала находка глиняной модели Печени из Фалерий (Чивита-Кастеллана). Как установил французский востоковед Жан Нугайрол, она представляет собой почти полную аналогию модели печени из Мегиддо (XIII в. до н.э.) и близка также к классической схеме, представленной на моделях печени из Вавилона, Мари и Богазкея.

Согласно литературным данным, практика гадания на внутренностях животных существовала у народов едва ли не всего древнего мира — от Индии на востоке до Лузитании и Галлии на западе. И она, несомненно, основывалась на некоторых общих принципах, поскольку оперировала теми же внутренними органами и исходила из тех же универ-

252

сальных представлений о противоположностях. Это — правое и левое, верх и низ, добро и зло, мужское и женское и т. д. Те же «оппозиции» выявлены сторонниками структурального анализа и у таких народов, как американские индейцы и якуты.

Структуральный анализ мифологических явлений может быть оправдан лишь в том случае, когда ему сопутствует исторический подход, который считается с неравномерностью культурного развития человечества и не исключает возможности влияния более развитых религиозных систем на примитивные. Поэтому мы отклоняем те объяснения модели печени из Пьяченцы, которые исходят из ее сопоставления с шаманским бубном якутов или иными подобными предметами культа, и видим решение вопроса о принципах деления и ориентации модели печени из Пьяченцы в использовании соответствующих вавилоно-ассирийских, анатолийских и сирийских параллелей.

Дошедшие до нас модели восточных гадательных печеней и соответствующие литературные описания свидетельствуют о проведении постоянных наблюдений с целью установить связь между изменениями в обществе и природе с формой печени жертвенных животных. В конечном счете модель печени стала делиться на участки с именами богов, которые считались ответственными за те или иные сферы общественной жизни и природные явления. К ним относились мятежи, войны, засухи, наводнения, пожары или, напротив, урожай, мир, благоденствие и т. п. Постепенно поверхность модели печени приобрела тот вид, который имеет сакральный предмет из Пьяченцы, с той лишь разницей, что вместо этрусских богов там были имена богов вавилонских, хеттских или сирийских.

Вскоре можно будет отпраздновать стопятидесятилетний юбилей явления печени из Пьяченцы, главной нашей путеводительницы по этрусскому сакральному миру. Но сколько еще потребуется времени, чтобы этот мир стал для нас ясен хотя бы наполовину? Рассмотрим некоторые примеры. Пятое, почетное место, сразу же за ячейкой, отданной божествам Uni/Mae, занимает Tecum. Имя этого божества в форме Тесе содержится также в надписи на знаменитой бронзовой статуе «Оратор», найденной в районе Тразименского озера. Что же это за божество? Почему мы его не находим среди персонажей, изображенных на зеркалах? Не этрусская ли это богиня Justitia, покровительница права? Или сочетание Culalp, находящееся в окружении хтонических божеств? Не два ли это божества — Cul[su] и [Alp]an, сокращенные из-за недостатка площади. Издатель этрусских бронзовых зеркал Герхард считал Алпан богиней подземного мира, отождествляя ее с римской Либитиной, в то же время богиней любви. Но что у нее общего с Culsu, богом ворот? Что можно сказать о божестве Tlusc, не известном ни одному памятнику, кроме печени из Пьяченцы?

253

К тому же, и многое из того, что ныне не вызывает у нас сомнений, с появлением новых документов может потребовать пересмотра. Будем их ждать.

КАПУАНСКИЙ КАЛЕНДАРЬ. В 1898 г. немецкий путешественник Л. Поллак приобрел в Санта Мариа Капуа Ветере (древняя Капуя) терракотовую черепицу с нацарапанным бустрофедоном (направление письма, напоминающее зигзагообразное движение впряженного в плуг быка) этрусской надписью из шестидесяти двух уцелевших строк.

Публикация текста капуанской черепицы в начале XX в. стала крупным событием в этрускологии. Надпись наносила удар по достаточно прочным убеждениям ученых тех лет, которые отрицали достоверность сведений древних авторов о колонизации этрусками Кампании, считая, что южной границей этрусских владений была река Тибр.

Понимание любого этрусского текста, краткого или пространного, как показал негативный опыт «этимологического безумия» в XIX в., могло быть достигнуто лишь при сопоставлении с другими, ему подобными. Идя этим путем, уже первый серьезный исследователи Капуанской таблицы Альф Торп обратил внимание на внешние формы документа, на характер письма, лексику и грамматические особенности текста. Оказалось, что он вписан в десять горизонтальных разделительных линий, свидетельствующих о его определенной структуре. Но о какой? Само письмо было сплошным, без словораздела, но между буквами находились точки, впоследствии они были истолкованы как свидетельство существования у этрусков слогового письма.

Все эти особенности затрудняли не только понимание надписи, но и ее прочтение. Лишь успехи в интерпретации других этрусских надписей позволили выделить в Капуанской таблице отдельные слова. Их оказалось около трех сотен, и они заняли пять полос текста. Почти втрое больше слов, нечитаемых из-за стертости отдельных букв, было в остальных полосах. Таким образом, Капуанская таблица — самый пространный монументальный, то есть написанный на прочном материале, этрусский текст.

Сочетание в нем календарных данных с именами богов не оставляло сомнений в том, что перед нами религиозный календарь, и поэтому следовало ожидать в тексте указания на какие-либо сакральные действия и принесение жертв. Были выделены слова, обозначающие жертвы: tartiria, turca, cuve, zusle. Это ясно из примыкающих к этим словам числительных (cal, ci, hu0), указывающих, сколько животных должно быть принесено в жертву. Слово santi в той же позиции, что и названные выше слова, дано без числительного и, как мы полагаем, означает «посвящение [богу]».

254

Но какое ему животное посвящалось? Чаще всего это zusle. Четырех zusle приносят в жертву в апреле богам Letham и thanr, a Calu в июле. Zusle упоминается также в связи со спутниками бога Диониса, вакхан-тами. Это дает нам основания понять слово zusle как «коза», «козел». Будучи символом плодородия, коза связана как с Дионисом, так и с этрусскими хтоническими божествами и богами плодородия, к которым относились главный бог Капуанского пантеона Letham, а также боги thanr и Calu.

На зеркале со сценой рождения Диониса из бедра Тинии (Зевса) в присутствии богов, Меан и Апулу, нашлось место для козы, хорошо различимой по форме задних ног и хвоста. Коза приносилась в жертву этрусскому подземному богу Veive, вошедшему в римский пантеон под именем Вейовис. А Авл Геллий сообщает, что Вейовису приносили в жертву козу. В основанном этрусками Капитолийском храме, согласно описаниям древних авторов, статуя Вейовиса находилась в окружении козы и трех стрел.

Само слово zusle не имеет ничего общего с греческими и латинскими названиями этого животного, но лингвистически близко к славянскому «козел» и к немецкому Ziege. И поскольку это слово не может считаться заимствованным у соседей, в нашем распоряжении еще одно свидетельство принадлежности этрусского к архаическому языку индоевропейской группы, близкого к славянскому и германскому языкам, но не греческому. В слове tartiria мы видим «черепаху», — глиняные фигурки черепах нередко встречаются среди вотивов.

В результате изучения Капуанской таблицы в XX в. стало ясно, что это календарь религиозных праздников Капуи, главного города южного этрусского двенадцатиградья, с указанием месяца и дня жертвоприношения, участников Черветеримонии, иногда и ее места, богов, получателей жертв и самих жертв. Календарь в современном его прочтении охватывает не весь год, а четыре месяца, представленные терминами apirase, anpili, akalve и parthume. Первые три менонима, присутствующие и в других этрусских текстах или в античных глоссах, определены соответственно как март, апрель, май, четвертый, скорее всего, июль.

Капуанский календарь — главный из текстов, позволяющий разобраться с этрусскими днями и их названиями. Показателем принадлежности слова категории времени служит окончание tule. Таких слов шесть: celutule, husitule, mahtule, tiniantule, apertule, isvetule, тогда как в этрусской неделе, судя по ее аналогу — римским нундинам, их должно было быть девять. Первые три термина — это композиты: число + tule: celutule — третий день, husitule — четвертый день (ср.: рус. четверг), mahtule — пятый день (сравн. русск. пятница). Другие два названия (tiniantule и apertule) — соединение теонима + tule (день Тинии и день

255

Афродиты). Слово isvetule, присутствующее также в тексте Загребской мумии, может быть понято как «день начала Черветеримонии» и, таким образом, не является частью недели. Видимо, день tiniantule в соответствии со статусом Тинии, как главного бога пантеона, был главным днем девятидневной недели (сравн. итал. domenica). В названные дни месяца каждое божество получало предназначенный ему дар. В качестве таких даров в капуанском календаре фигурируют zusle, cuveis, tartiria, rapa, turza, santi, narza, travai. Это слова-загадки.

Получателями жертв в капуанском календаре выступают боги Letham, Cautha, AGene, Uni, Calu, Velthur, thanr, Tinunus, Sequm. Они известны нам и из других этрусских источников. Божество Letham имеет свою ячейку на бронзовой модели Печени из Пьяченцы, а также представлено на одном из зеркал Тарквиний. Не исключено, что Letham соответствует греческому Leto или Lato (божество ликийского происхождения — Lada). Что касается Cautha, то это — солнечное божество, судя по надписям, почитавшееся также в Тарквиниях, Тускании, Гебе, Перузии и Кортоне. Согласно свинцовой таблице из Мальяно, оно вместе с aisira и maris получало жертву 80 раз в году. Athene (греч. Афина) — богиня, почитавшаяся этрусками чаще всего под именем Menrva. Не вызывает сомнений и то, что Uni соответствует римской Юноне, главному божеству этрусского пантеона, обладавшему участком на бронзовой модели Печени из Пьяченцы, рядом с тремя участками Тинии. thanr — богиня царства мертвых, изображавшаяся в виде крылатого демонического существа. Calu же — бог мертвых в образе волка. Известно, что вместо слова «умирать» (lupu) этруски употребляли выражение «уйти к Калу»). Из Кортоны происходит бронзовая пластина с изображением волка и надписью es: calusla («принадлежащая Калу); Sethum, видимо, соответствует Sethlans, богу огня. VelGur капуанского календаря, судя по надписям, почитался также в Вейях, Тарквинии, Перузии. Он же известен по другим этрусским памятникам как Velthune и Velhans, римской традиции в лице Терренция Варрона — как Vortumnus, а Проперцию и Овидию — как Vertumnus. Velhans (в сокращенной форме — Velh) имеет ячейку на этрусском микрокосме, модели Печени из Пьяченцы. Velthune, обнаженный бородатый муж, присутствует на зеркале из Тускании в сцене гадания вместе с avle tarhunus, pava Garhies, ucernei (в нашем понимании — Окирои, персонажа самосской мифологии). Главной резиденцией Вортумна (Вертумна) римляне считали священный и политический центр этрусского двенадцатиградья Вольсинии, видимо, получивший название по этому теониму. В союзе двенадцати городов Капуя занимала место Вольсиний, и ее первоначальное имя — Volturnum, однако в капуанском календаре Velthur ничем не выделяется из других богов.

256

Этруски по описанию Тита Ливия — «народ, в высшей степени преданный религии и наиболее отличившийся в почитании богов». Капуанский календарь лучше, чем какой-либо другой этрусский памятник, кроме текста Загребской мумии, конкретизирует эту общую для многих древних авторов мысль. Как мы видим, культовые действия занимали значительную часть весеннего и летнего времени капуанца, требуя от него немалых затрат. При этом почитались боги, по большей части неизвестные соседям — италийским племенам и греческим колонистам. Общими с ними были лишь Дионис и Уни. Приверженность этрусков своими отеческим богам контрастирует с римской религиозной практикой «переманивания» вражеских, в том числе и этрусских богов. На протяжении всего своего исторического существования этруски, судя по капуанскому календарю и тексту Загребской мумии, оставались верны своим отеческим богам.

Этрусские гравированные зеркала свидетельствуют о широком распространении греческих мифов. Но зеркала отражают иной уровень религиозного сознания — они в значительной мере были предметами не культового характера, отражавшими религиозные представления, а возникшие под влиянием греческой фантазии и греческого искусства. Никто из тех, кто рассчитывал на благоволение богов, не прибегал к зеркалам, а должен был следовать указаниям таких памятников, как Капуанский календарь. При этом многое в этих указаниях нам остается неясным, ибо перед нами не книга этрусского религиозного учения, а вторичный текст служебного назначения.

УЛЫБКА АПОЛЛОНА⁴⁰. Редкая удача ожидала Джулио Джулиоли на обочине той самой соединявшей Рим с Вейями дороги, по которой в 494 г. до н.э. толпы возбужденных римлян уносили из только что захваченного этрусского города Вей все, что им попадалось под руку.

В тот майский день 1916 г. археологу посчастливилось открыть скульптуру, украшавшую два с половиной тысячелетия назад кровлю храма в местечке Портоначчо к западу от городских стен. По мере того, как голова бога освобождалась из земли, археолога охватывало ни с чем не сравнимое чувство. Подобного трепета не испытывал никто из тех, кто приходил в древний храм со своими просьбами и дарами. Джулио опустился на колени и поцеловал это удивительное лицо с игравшей на губах загадочной улыбкой.

Вскоре стало ясно, что это не обломок, а полностью сохранившаяся терракотовая фигура. Потом будут найдены части скульптурных композиций, как относящихся к этому же храму, так и других, но эта была первая находка монументального украшения храма. И она оказалась шедевром, возможно, принадлежавшим самому Вулке, знаменитому этрусско-

257

Голова статуи Гермеса. Работа школы Вулки. Вейи (Портоначчо). Ок. 500 г. до н.э.

му ваятелю, украсившему Капитолийский храм в Риме. Не таким ли было истинное лицо Этрурии, скрывавшееся от нас столетиями?

Италия в это время уже объявила войну Австро-Венгрии. Оставалось меньше трех месяцев до вступления ее в войну с Германией, которая поставит страну на грань катастрофы. Италия напряженно ожидала политических новостей. И именно тогда, утром 20 мая, они развернули газеты. На них с фотографии смотрело улыбающееся лицо Аполлона. И кому-то эта улыбка могла показаться не загадочной, а саркастической, словно покровитель Вей, города, стертого римлянами с лица земли, явился, чтобы предсказать грядущие бедствия, которые ждут потомков победителей.

258

Бог Аполлон. Вейи. Ок. 500 г. до н.э.

259

Ученым давно было известно, что первые этрусские храмы в VI в. до н.э. сменили священные рощи и пещеры, существовавшие с эпохи бронзы. Как и у греков, храмы мыслились жилищами богов, но испытали судьбу людских жилищ. Поскольку их стены делались из необожженных кирпичей, а перекрытия — из дерева, они не выдержали испытания временем. И если возведенные из мрамора греческие храмы сохранились в изобилии, то в отношении этрусков на археологической карте вплоть до 1916 г. применительно к храмам зияло белое пятно. Раскопки в Портоначчо стали первым масштабным открытием этрусского храма. Правда, от обширного священного комплекса, расположенного к западу от городских стен, остался лишь фундамент и обломки терракотовых украшений, этого было достаточно, чтобы представить внешний вид и интерьер святилища.

Подспорьем при реконструкции облика храма служит описание римского храма архитектором времени Августа Витрувием: «Разделив место, на котором строится тускский храм в длину на 6 частей, надо отнять одну часть, а полученный остаток, пойдет на ширину... В пространстве, которое будет перед целлами в предхрамье, распределяют колонны таким образом: угловые помещают против ант в направлении наружных стен...». Мы видим, таким образом, что три целлы, предназначенные для трех главных богов этрусского пантеона, занимали то же пространство, что и пронаос, и что сам храм был широким и приземистым.

Строительство, начатое предположительно ок. 510 г. до н.э., было завершено в самом начале следующего столетия, когда здание было облицовано расписной терракотой. Многочисленные терракотовые фрагменты декора датируются концом VI или началом V до н.э. Появилась возможность определить принадлежность храма и восстановить отдельные сюжеты, используемые мастерами.

Сюжетом для украшения фронтона явился хорошо известный миф о борьбе Аполлона (этр. Аплу) с Гераклом (Херкле) из-за Керинейской лани. Было определено еще несколько связанных с Аполлоном тем, в частности, преследования Латоны, несущей в руках младенца Аполлона, чудовищным Пифоном. О принадлежности храма Аполлону свидетельствовали также статуи и статуэтки с изображением его и Геракла.

Говоря об этрусском искусстве как о чем-то едином, мы допускаем известное упрощение. Этрурия в границах, обозначенных Тирренским морем и реками Тибром и Арном, представляла собой в политическом отношении союз самостоятельных городов-государств. Искусство имело свою специфику, выяснение которой является заслугой современных этрускологов-искусствоведов. Не вдаваясь в детали, можно сказать, что искусство городов южной Этрурии было более развитым и утонченным, северной Этрурии — более простым и строгим.

260

Терракотовый антефикс. Голова Менады в диадеме. Вейи (Портоначчо). Ок. 500г. до н.э.

Стиль Портоначчо, представленный работами Вулки и его школы, виртуозный и статичный, отличается явной близостью к бронзовой пластике. Монументальная документальность произведений как нельзя лучше фиксирует значимость главного фасада здания и его центральную ось. Другая особенность — некоторый анахронизм образов, являющийся архаической эпохи. «Мастеру Аполлона» в настоящее время приписывают антефиксы с маской Менады и Горгоны, а также пять статуй акротериев — Аполлон (Аплу), Гермес (Херкле), с ланью, богиня куротрофус, Артемида (Аритими) и Гермес (Турмс).

По странному стечению обстоятельств, первая реконструкция храма Портоначчо была завершена в том самом 1940 г., в котором Италия вступила во Вторую мировую войну, на этот раз на стороне Германии. И теперь уже не фотография, а точная копия терракотового Аполлона, и не с газетных страниц, а с высоты реконструированного храма взирала на столпившихся на торжественном открытии памятника рим

261

лян, словно древний бог-провидец, и на этот раз, понимающе улыбаясь, наперед знал, что война на стороне Германии станет для Рима еще более гибельной, чем четверть века назад против нее. Реконструкция, однако, оказалась преждевременной. Точно следуя Витрувию, она, как показали последние раскопки, не соответствовала реальному облику храма Портоначчо. В настоящее время при реставрации ее заменила другая, в которой точно соблюдены и пропорции храма, представляющего собой четырехугольное строение с двадцатиметровыми сторонами, и основные элементы его конструкции, и там, где, возможно, воспроизведен (на основе тщательного изучения сохранившихся фрагментов) украшавший фриз орнамент. Над фронтоном по-прежнему поднималась фигура Аполлона, напоминая о былом величии предшественников римлян.

ЗОЛОТО ПИРГИ. Как и у греков Южной Италии и Сицилии, так и у этрусков, одни из храмов находились в самих городах, другие — за городскими стенами. К числу последних относится храм в Пиргах, гавани знаменитого Черветери. Здесь в 1956 г. мощный плуг мелиораторов, взрыхлявший пустошь близ средневекового замка, выкопал из земли терракоты. Вызванный из Рима знаменитый этрусколог Массимо Паллаттино сразу же понял перспективность раскопок, и они начались в следующем году.

За семь сезонов археологических работ близ моря были выявлены каменные фундаменты двух храмов, занимавших огороженное стеною пространство площадью в 6 000 кв. м (храмы А и Б). Со слов Страбона, использовавшего, скорее всего, сведения автора IV—Ш вв. до н.э. Тимея, в храме Пирг почиталась Илифия (Левкофея). Именно отсюда во время знаменитого набега 384 г. до н.э. тиран Сиракуз Дионисий Старший увез добычу стоимостью в 15 тысяч талантов — ее хватило ему на уплату контрибуции Карфагену, победившему в войне спустя четыре года.

На храмовой территории археологи выявили многочисленные обломки раскрашенной терракоты, и из них удалось сложить горельеф фронтона храма А, представляющий сцену из мифа о войне семерых героев за обладание Фивами. Фигуры шести персонажей выполнены в архаической манере. На левой части барельефа изображена Афина, покровительствующая гиганту Тидею, который занимает центральное положение в сцене битвы. Тут же и Зевс (Тиния) с пучком молний в правой руке, которым он поражает Капанея. Сгрудившиеся фигуры нарушают принцип симметрии, напоминая спутанный узел. Зевс располагается не над сражающими героями, а под ними. Все это далеко от греческих традиций рельефа и фронтонных композиций рубежа VI—V вв. до н.э. и призвано показать сумятицу боя и ожесточенность сражения.

262

По мнению российского искусствоведа Кирилла Гаврилина, размещение персонажей рельефов в Пиргах имеет определенный идеологический смысл — порицание тиранической надменности (греч. гибрис), высокомерия, необузданности перед лицом божественного правосудия. Но почему эта идея раскрывается на сюжете фиванского мифа? Отвечая на этот вопрос, следует вспомнить, что Пирги были одним из трех портов Черветери, древней Агилы, населенной, согласно Страбону, пеласгами, прибывшими из Фессалии. В V в. до н.э. граждане этрусского города— государства Черветери жили в мире пеласгийской мифологии.

Илифия (Левкофея), как богиня-мать, не мыслилась без оплодотворявшего ее мужского божества. Кто оно? Находки позволили отождествить его с этрусским солнечным божеством Сури. В Пирге почиталась также богиня Канутха, отождествляемая с упомянутой Марцианом Капеллой «дочерью солнца». Судя по украшениям верхней части храмовых колонн, представляющим эпизоды мифов о Геракле, одним из почитаемых божеств мог быть Геракл или божество его круга Иолай, культ которого засвидетельствован в Этрурии. Иолай почитался также в Сардинии, с которой этруски были связаны в культурном и религиозном отношениях.

Главной находкой Пирги стали три надписи на золотых пластинах, обнаруженные 8 июля 1964 г. в тайнике, образованном несколькими продолговатыми каменными плитами. Их входные отверстия были прикрыты тремя черепичными плитками, прикрепленными медными гвоздями с золотыми шляпками. Эти надписи, две из которых написаны на этрусском, одна на финикийском языке, занимают особое место в этрусской эпиграфике. Благодаря финикийскому тексту сразу же стал понятен общий смысл двух этрусских надписей — более пространной «А» и короткой — «Б». Они оказались посвящением правителя Черветери Тефария Велианы (финикийский текст называет его царем Кайсры, т. е. Цер) жертвенных даров богине Уни, отождествленной в надписи с финикийской Астартой.

Наличие параллельных текстов впервые дало возможность проверить значение некоторых этрусских слов, ранее установленных комбинаторным методом. Подтвердилось предположение, что этрусское ci означает «три», avil — «год», ita — «это», turuce — «посвятил». Удалось установить также соответствие финикийского слова hkkbm’l этрусскому pulumxva («звезды»).

И все же первые исследователи надписей из Пирги, в том числе М. Паллоттино, первоначально предпочитали говорить о надписи «А» и финикийской надписи как финикийско-этрусской квазибилингве, поскольку им не удавалось отыскать ряда соответствий финикийским словам и выражениям в этрусском тексте «А». Ныне эти трудности могут

263

считаться в значительной мере преодоленными, что связано не только с двадцатилетней работой этрускологов, но и с уточнениями финикийской надписи из Пирги, предложенными семитологами. На данном этапе изучения текстов из Пирги имеется достаточное основание считать финикийскую надпись и этрусскую надпись «А» билингвой.

В свое время, исходя из соответствия этрусского sal основе -sal в названии латинской жреческой коллегии этрусского происхождения, а также в именах божеств Salacia и Salakia, мы определили значение этрусского слова sal как «жертва», «обряд». Теперь мы попытаемся рассмотреть всю систему жертвоприношений, изложенную в строках 4 и 6 этрусской надписи «А», пользуясь тем, что в финикийской надписи, по нашему мнению, эта система раскрывается в строках 4—5 и 8—9 в словах, переводимых с финикийского «в месяце жертвоприношения солнцу» и «в день погребения божества».

В этрусском выражении sal cluvenias, соответствующем финикийскому «в месяце жертвоприношения солнцу», прежде всего, обращает на себя внимание, что нет упоминания солнца — usil. Возможно, финикийский переводчик, не найдя в своем языке точного соответствия этрусской жертве или обряду, начинающемуся со слова sal, дал его общее описание, руководствуясь тем, что жертва или обряд падали на «месяц солнца». В этрусском календаре, так же как и в раннем римском, существовал солнечный год, открывавшийся в месяце летнего солнцестояния (велкитане).

Римская параллель позволит нам понять смысл обряда sal cluvenias. Дело в том, что в день, предшествующий новому году, в стену храма вбивался гвоздь. Римляне называли этот обряд clavus annalis — «годичный гвоздь». В cluvenias мы обнаруживаем clav (cluv) — основу латинского clavus с типичным этрусским оформлением прилагательного в генетиве: суффикс -еп, окончание -s. Таким образом, sal cluvenias можно перевести как «обряд гвоздя». В метафорическом значении гвоздь — фаллос, ибо обряд в храме женского божества символизировал половой акт богини с царем.

Финикийскому выражению «в месяц KRR в день погребения божества» соответствуют xurvar tesiameitale, причем второе из слов, судя по другим этрусским словам, начинающимся с tes-, является составным. KRR в финикийской надписи — это название месяца, так же как и xurvar в этрусской. Продолжая сопоставление, мы убеждаемся, что в этрусской надписи слова «месяц» и «день» отсутствуют. Этруску не требовались эти пояснения, поскольку само название месяца включало и понятие «месяц», дня также можно было не называть в том случае, если имелись в виду традиционный праздник или традиционное жертвоприношение. Для финикийца же, посещающего храм в Пиргах, одно название месяца ничего не говорило, поэтому приходилось добавлять

264

еще слова «месяц» и «день». Итак, остается этрусское слово tesiameitale, возможно, соответствующее финикийскому «погребение божества». Значение tesiam («погребать», «хоронить») можно допустить благодаря неоднократному употреблению слов с основой -tes в этрусских эпитафиях.

Месяц churvar представлен глоссой в форме chosfer со значением «октябрь». В этрусской надписи «А», таким образом, идет речь о жертвоприношениях, относящихся к двум месяцам, причем не следующих друг за другом, а отделенных несколькими месяцами. Такой же разрыв существовал между месяцем избрания должностного лица и месяцем его торжественного вступления в должность в Риме. В строках 9—10 мы читаем слова ci avil («три года»). И тут же Тефарий Велиана благодарит богиню за избрание его в зилаки. Два события — «избрание» и «вступление в должность» — отмечаются дарами и жертвоприношениями.

Пространный текст, имеющий финикийскую параллель, понимается нами следующим образом: «Это священное место и эти ему принадлежащие алтари Тефарий Велиана, законодатель сената [и] народа воздвиг и предоставил Уние Астарте как священный дар обряда гвоздя во исполнение двух обетов. Поскольку она благоволила на земле на третьем году во время праздника плясок и в день погребения богини, поскольку покровительствовала на море. Во время зилакства Артана и правления [...], и пусть не уступят звездам годы этих алтарей».

Краткий текст читается так: «Тефарий Велиана соорудил эту ограду для богини Афины и открыл для священнодействия в месяце жертвоприношения солнцу, и пусть долголетие святыни не уступит звездам».

Богиня храма названа в надписи не Илифией (или Левкофеей), как в литературных источниках, а госпожой (uni) Астартой. Финикийское имя богини, а также наличие параллельного пунийского текста говорят о каких-то особых отношениях этрусского правителя к карфагенянам и Карфагену. Карфаген был союзником этрусков в борьбе с греками-фокейцами, обосновавшимися на острове Корсика и позднее — с сиракузянами.

Посвящение храма Астарте допускает возможность существования в этрусском храме священной проституции, обычной для восточных святилищ этой богини. И, действительно, к той стороне храма Б, которая была обращена к морю (ее длина около 60 м) примыкало небольшое разделенное перегородками помещение длиною 17 м, с квадратным алтарем в центре. По резонному предположению исследователей, это место для соитий жриц любви с чужестранцами, подобное тем, какие засвидетельствованы в храме Астарты финикийского Тира. Находка близ храма А клада серебряных монет, датируемых с 485 по 450 г. до н.э., позволяет понять, что гости храма, моряки и торговцы,

265

расплачивались за оказываемую им услугу монетами Сиракуз, Мессаны, Леонтин и Афин. Больше всего в храме бывало сицилийских греков, которые хорошо знали дорогу в Пирги. Этими знаниями мог воспользоваться в 384 г. до н.э. сиракузский тиран Дионисий Старший, организовавший грабительскую экспедицию к берегам Этрурии, союзницы Карфагена.

ЭТРУССКИЙ КОРАБЛЬ⁴¹. В июне 1961 г. солнце жгло во всю, и палуба корабля была раскалена, как сковорода. Выходя из-под тента, водолазы с разбега прыгали в воду. Это было у островка Джильо к югу от Эльбы, в 18 км от видневшегося сквозь дымку берега Тосканы.

И почти сразу же после погружения стали видны высовывавшиеся из песка, как черепахи, старинные амфоры. Выкапывать их не стали: дело это долгое, не хватало воздуха в аквалангах. Но были находки и полегче. На следующий день подняли одну из амфор, и именно ее увидел в 1981 г. в доме одного из водолазов Менсон Бонд, занимавшийся подъемом четырехмачтового корвета XVI в., и тотчас же определил ее этрусское происхождение. Затем с помощью начальника лондонской школы водолазов удалось установить место древнего кораблекрушения.

Работы начались в 1982 г. Помимо членов научной экспедиции, в них участвовало более сотни добровольцев. Массивный фрагмент киля со шпангоутами и досками лежал на образованной прибрежными рифами площадке на глубине всего лишь 50 м. Это облегчало расчистку остатков судна от массы песка. Тем не менее на это ушло четыре археологических сезона. Один за другим со дна поднимались предметы, составлявшие груз затонувшего судна. На берегу пополнялся склад или «сокровищница», как его стали называть археологи. И чего в ней только не было: этрусско-коринфская керамика, сосуды типа буккеро, светильники, наконечники стрел, медные и свинцовые слитки, каменные якоря сигарообразной формы, оказавшиеся изготовленными из камня этого же острова, свирель, сразу заинтересовавшая специалистов по истории античной музыки из Флорентийской консерватории, а также деревянный с металлическими насадками инструмент корабельного плотника.

Видимо, корабль пошел ко дну вскоре после погрузки, и это произошло, судя по керамике, ок. 600 г. до н.э. Конечно, тогда в этих этрусских водах плавало также много судов греческих и финикийских. Но, скорее всего, у Джильо потонул этрусский корабль, древнейший из пока обнаруженных на морском дне. Он имел сшивную конструкцию, а корпус его был обвязан веревками.

Корабль для этрусков — не просто средство передвижения и охраны морских путей. Это символ исторической судьбы народа-скиталь-

266

Морская битва па кратере Аристонота; 675-650 гг. до н.э.

ца, обосновавшегося на новых местах вдали от древней родины; это опора талассократии, высшее техническое достижение и национальная гордость. В греческих преданиях этруски — грозные пираты, осмелившиеся пленить самого Диониса и за это превращенные им в дельфинов. В глазах римлян — они искусные мореходы, первые из обитателей Италии, достигшие океана, их наставники в кораблестроении, организаторы римских морских экспедиций в годы Пунических войн. Для современной науки этрусский корабль — это множество проблем, начиная от загадочного переселения этрусков в Италию, до полного краха, обусловленного падением этрусской талассократии.

На протяжении XX в. наряду с извлечением из античных авторов сведений об этрусском судостроении и мореходстве собирался материал, позволяющий изучить внешний облик и устройство военных и торговых этрусских кораблей и их многовековую эволюцию, технику судостроения, а также маршруты морской торговли и ее масштабы.

Суда, оживляющие монотонную водную поверхность, выпрыгивающие из волн дельфины, морские чудовища — излюбленный тип изображений в искусстве народов древнего Средиземноморья. Но рисунки кораблей — также ценнейший источник для изучения судостроительной техники и мореплавания, особенно важный в тех случаях, когда у народа отсутствует или не сохранилась литература.

В этрусском пространстве первое из таких изображений присутствует на расписном сосуде из Бизенцио (побережье озера Больсены), относящемся к концу VIII в. до н.э. Это четырехвесельное суденышко с круглым корпусом, с носом в виде протомы животного и кормовым веслом, свидетельство, скорее, озерного или речного, чем морского судоходства. Существование у этрусков флота впервые засвидетельствовано изображениями на двух тарквинийских ойнохоях ок. 700 г. до н.э. На одной из них — пять вытянутых в ряд кораблей с распущенными парусами, на другом — шесть, также расположенных в линию кораблей, один из которых со свернутым парусом. У них круглый корпус, заостренный нос и изгибающаяся внутрь корма. Линия, пересекающая судно по центру представляет, скорее, не палубу, а верхнюю часть бор-

267

та. Почти на всех кораблях имеется рулевое весло, на отдельных же в направлении кормы поднимается командный мостик для рулевого. Мачта дополняется канатами, управляющими парусом.

Исследователями сразу же была отмечена близость, если не идентичность этого типа корабля известным изображениям кораблей на позднегеометрическом сосуде из Искьи со сценой кораблекрушения, а также сходство с кораблями, имевшими подобие поддерживаемого пилястрами помоста для кормчего, известными по росписям на аттических сосудах. Сходную форму передает также рисунок корабля со сложенным парусом и птицей наверху мачты (как и в бронзовых корабликах Сардинии), на так называемом блюде с аистами из мастерской Черветери (Цере), найденном в Лации неподалеку от Рима. На борту его присутствует единственный персонаж, схватившийся с гигантской рыбой, но девять линий, спускающихся по борту, позволили Мауро Кристофани высказать резонное предположение, что на корабле должно было быть десять гребцов.

Более развернутую информацию о типах этрусских кораблей, равно как и о столкновениях на морях, дает знаменитый кратер с подписью эллина Аристонота, скорее всего, осевшего в Черветери во второй четверти VII в. до н.э. В воссозданном художником столкновении участвует двухмачтовый корабль с заостренным ростром. На палубе его три воина. У другого корабля плетеные поручни, мачта со сторожевой башенкой. О том, что это судно также не беззащитно, свидетельствует изображение внизу троих гоплитов. Просторный круглый корпус указывает на торговоый характер судна, но нос, снабженный серповидным ростром, заставляет думать, что это торговое судно приспособлено для обороны в случае нападения на него. Этот тип корабля, представляющий развитие тех, что изображены на тарквинийских ойнохоях, станет характерным для более поздних этрусских изображений. Переходную же форму сохранил сосуд, обнаруженный в Вейях, созданный незадолго до кратера Аристонота. Корпус изображенного на нем судна имеет два (на корме и на носу) возвышения для кормчих и впервые зафиксированный ростр под носовой частью.

Говоря о кораблях VI в. до н.э., приходится прибегать больше к иконографии, чем к находкам немногих корпусов самих кораблей. Только корабль, найденный на 40-метровой глубине у Бон-Портэ близ Сан-Тропэ, вмещавший 100—200 амфор, на три четверти этрусских и на четверть греческих, дает кое-какие сведения о структуре корпуса, который, насколько можно судить по оставшейся его части, не превышал десяти метров в длину. Обшивка его, как полагают, была образована досками, связанными через косые отверстия, пробитыми попарно по краям прилегающих досок, как делалось еще во времена Гомера. Такая система, в это время уже не применявшаяся ни греками, ни карфаге-

268

нянами, требовала постоянной замены канатов.

На этрусской керамике, бронзе и слоновой кости первой половины VI в. до н.э. мы находим изображения кораблей с выгнутой кормой и носом или тоже выгнутым, или же прямым, с ростром, который поднимается над уровнем воды или тянется предположительно под водой, продолжая линию киля. Оба эти типа следуют конструктивным традициям, скорее всего, сложившимся в предшествующем столетии.

Управление кораблем осуществлялось одним или двумя рулевыми веслами, которыми управлял кормчий. Поскольку все изображения, которые мы имеем, показывают корабль сбоку, мы получаем представление об облике лишь одного из этих весел, которое держал кормчий, сидевший в направлении кормы. Весло это имело широкую лопасть.

Прямоугольный парус, перпендикулярный оси корабля, был прикреплен к единственной центральной мачте. Сделанная из единого куска, она крепилась обычно двумя тросами к бортам корабля, и была снабжена реей, состоящей из двух шестов, также соединенных двумя вантами, идущими от основания самой мачты. В некоторых случаях парус изображается свернутым на рее, в других, напротив, развернутым и закрепленным четырьмя канатами, исходящими от нижнего края паруса. Паруса обычно состоят из различных полос ткани, окрашенных в разные цвета. Изображаемые на кораблях фигуры пассажиров, как правило, немногочисленны; почти всегда они находятся на палубе, закутанные в накидку (возможно, для того, чтобы распознать среди пассажиров женщин) и только на одном грузовом судне, перевозившем амфоры, изображен сидящий кормчий, повернутый в сторону кормового весла.

Из изображений кораблей выделяется знаменитая Черветеританская ваза луврского собрания первых десятилетий VI в. до н.э. со сценой морского сражения — белая роспись по красному фону, как на кратере Аристонота судно, оборудованное для нападения, по типу приближается к торговому кораблю. Гребцы, кажется, направляют корабли один против другого. Правый корабль имеет высокий прямой нос, завершающийся головой птицы, и изогнутую корму. Его парус свернут. На нем десять гребцов и кормчий. На линии палубы шестеро гоплитов готовятся к нападению. Левый корабль, напротив, имеет нос, конфигурированный в виде пасти чудовищной рыбы, из которой торчит ко-

Корабль на погребальном сосуде из Вей. Первая половина VIIв. до н.э.

269

пье. Подобие большого шатра накрывает воинов, которые, надо думать, находятся на палубе (парус, как и на корабле противника, свернут), хотя видны только один воин на сторожевом мостике, кормчий, а также шестеро гребцов. Фантастический вид этого второго корабля наводит на мысль, что перед нами легендарное изображение, далекое от действительности. Однако нельзя считать невероятным, что на кратере Аристонота представлены корабль этрусский и корабль греческий, готовые столкнуться в схватке. Вернемся к грузовым судам. Остатки двух из них, найденных на берегах Прованса (корабль из Бон Перэ и корабль с мыса Атибес), дают информацию о грузах, перевозимых торговыми судами. Это, прежде всего, амфоры с вином.

Судя по приведенному выше сообщению Феофраста, этруски сооружали пятидесятивесельные корабли (пентеконтеры), имевшие в длину до 25 м. На таких же кораблях, как подчеркивает Геродот, плавали и фокейцы. В сражении при Алалии (ныне Алелии) на восточном побережье Корсики около 535 г. до н.э. флот фокейцев, так же как объединенная этрусско-карфагенская флотилия, состоял из пентеконтер. При нынешнем состоянии знаний о морском деле средиземноморских народов трудно сказать, кто и когда изобрел этот тип корабля. В последний раз в связи с этрусками его упоминает Фукидид в рассказе о посылке тирренами помощи Афинам против Сиракуз.

Несомненно, этруски плавали и на так называемых круглых кораблях, не приспособленных к морскому бою. Видимо, к этому типу относились суда, сооружавшиеся на Самосе во времена Поликрата и известные, как «самены». Такой же корабль изображен на фреске этрусской «Гробницы Корабля» в Черветери⁴². Он имел две мачты: одну — высокую, в центре, с прямоугольным парусом, другую — меньших размеров, на носу, с небольшим квадратным парусом, служившим для управления кораблем наряду с двумя кормовыми веслами.

Сложной является проблема происхождения этрусской триеры. Согласно Фукидиду, первую триеру построил коринфянин Аминокл за триста лет до Пелопоннесской войны. По Геродоту, триеры приказал соорудить египетский фараон Нехо. А Климент Александрийский приписывал изобретение триеры финикийцам из Сидона. Использование этого типа судна греками засвидетельствовано лишь в VI в. до н.э. Впервые слово «триера» встречается в стихотворении греческого поэта второй половины VI в. до н.э. Гиппонакса. Геродот же упоминает флот из триер в связи с Поликратом Самосским и событиями, предшествовавшими завоеванию персами Египта в 525 г. до н.э. Около 500 г. до н.э. флот Сиракуз пополнился большим количеством триер. Впервые о применении триер этрусками сообщает Диодор, рассказывая о 12 триерах тиррена Постумия, казненного как пират в 339 г. до н.э. Но мало-,

270

вероятно, чтобы триеры появились у этрусков так поздно, в период упадка их талассократии.

На погребальной стеле Вела Каикны из Болоньи изображен корабль с высоким носом и палубой. Г. Мюллештейн по характерному профилю определяет его как триеру. М. Кристофани более осторожно полагает, что это скорее военное, чем торговое судно. Если прав Мюллештейн, то первое этрусское изображение триеры относится к V в. до н.э. В собственно Этрурии знакомство с триерой должно быть отнесено к более раннему времени.

Изображения кораблей на этрусских памятниках и сохранившиеся их описания, естественно, ставят вопрос об истоках этрусского кораблестроения. Использовали ли местные мастера греческий или финикийский опыт, или имеются основания говорить о каких-то этрусских морских традициях, сложившихся за пределами Италии? Попытка ответить на этот вопрос дана в статье Ф. Мильтнера. Он полагает, что этрусские парусники с изогнутым носом и большой неподвижной мачтой происходят из района Трапезунда и идентичны «камарам», описанным Страбоном и Тацитом. С этим предположением прекрасно согласуются появившиеся в последние десятилетия данные о предметах урартийского типа в Италии. Речь идет о котлах с протомами в виде сирен, находимых также в Западной Анатолии, на островах Эгейского моря и на Пелопоннесе. На основании таких находок может быть восстановлен путь мореплавателей из Урарту в Этрурию.

Первоначальной моделью, на основе которой зародилась и получила развитие конструкция этрусского торгового корабля, по всей видимости, была та, прототип которой зафиксирован в бронзовой модели судна сардинского происхождения, а также в изображении на вазе из Черветери, хранящейся в Лувре. Это было сшитое из отдельных досок судно, особенность которого состояла в отсутствии шиповой вязки корпуса. Корабль этого типа имел две полупалубы, мачту с парусом. Прочность корпуса на нем обеспечивалась за счет накладки поверх него поперечных балок, концы которых, выступавшие за края бортов, обвязывались друг с другом с помощью веревок. Полый корпус такого корабля, по всей видимости, мог перевозить до 12 тонн груза.

ГРАВИСКИ. Этрусское прошлое городка Грависки, находившегося на побережье к северу от Остии, римским авторам не известно. Катон Старший производит его название от «тяжелого воздуха» (лат. gravis — тяжелый и аег — воздух), видимо, имея в виду болотные испарения в этом районе Мареммы. Историки сообщают, что 181 г. до н.э. здесь была основана римская колония. Географы эпохи Империи хвалят гавань Грависки.

271

Местонахождение Грависки близ современного Порто Клементино было установлено Дж. Деннисом, посвятившем ей главу своего труда, где не только рассмотрены скудные сведения древних об этом городке, но и дано описание единственного не требующего раскопок памятника этрусского происхождения — клоаки, сложенной из массивных каменных блоков.

Марио Торелли начал здесь раскопки в 1969 г. и вел их более десятилетия. Рядом с поселением, датированным по находкам около 600 г. до н.э., у мощенной дороги, примерно в 300 м от предполагаемой гавани был выявлен обширный храмовый участок. Здесь находились три храма и отгороженное место для отправления культа Адониса. В центре квадратного двора располагался храм Геры-Уни с расположенным вблизи него алтарем. Храм Деметры, отождествленной, как стало ясно из посвящений, с этрусской богиней Веей, имел внутренний алтарь. На участке третьего храма, посвященного Афродите (Туран), было несколько алтарей.

О функционировании сакрального центра и его посетителях стало известно из их даров богиням и почитавшемуся вместе с ними Аполлону. Сосуды с приношениями, как правило, подписывались, на всеведение божеств не полагались. Многие сотни имен охватывают огромный ареал, выходящий за пределы Италии, характеризуя не только национальность посетителей, но и их социальное положение. Один из них имел имя Летхаос, одно из четырех пеласгийских имен, известных Гомеру. Присутствие этого имени в Этрурии, на наш взгляд, — факт исключительной важности, ибо оно проливает свет на категорию лиц, обладающих в этрусских надписях именами Летхе, Летхи, Летхиа, принадлежащими зависимому населению. Выявляется, таким образом, его пеласгийское происхождение, согласующееся с сообщением Страбона о завоевании тирренами пеласгийского города Агиллы.

Согласно именам на вотивных предметах, во множестве посещали Грависку ионийцы из Малой Азии, афиняне, коринфяне. Бронзовая лодочка и другие предметы Сардинии служат свидетельством контактов Этрурии с этим островом, притягивавшим к себе греков и римлян богатством металлов.

Сколь ни были бы в историческом и культурном планах интересны вотивные сосуды с надписями и предметы, относящиеся к mundus muliebris (модели женских гениталий и статуэтки обнаженных женщин), все же наиболее значительным памятником, выявленным в Грависке, была стесанная с двух сторон мраморная плита с греческой надписью: «Я (принадлежу) Аполлону Эгинскому. Меня сделал Сострат, сын...». Поначалу М. Торелли связал форму камня и содержание надписи со свидетельствами античной традиции о конусовидных колоннах Аполлона, но знаток античных якорей П.А. Джанфрутта привел убеди-

272

тельные, на наш взгляд, доводы в пользу того, что надпись высечена на якорном камне.

Находка якорного камня с посвящением Аполлону Эгинскому — надежное эпиграфическое свидетельство связи Этрурии с Эгиной, имевшей в греческом мире исключительное значение как центр мореплавания и торговли. Роль обитателей этого маленького островка в развитии морского дела была столь велика, что Гесиод приписал им изобретение парусных судов. Геродот неоднократно говорит об эгинцах в связи с греческой торговлей, колонизацией и борьбой за господство в тех или иных районах Эгеиды. Страбон же с полной определенностью указывает на основание эгинцами двух колоний в земле умбриков (умбров). Археологические исследования показали, что одной из этих колоний на Адриатическом побережье Италии могла быть Адрия, где были обнаружены типичные эгинские граффити. Значение Эгины как торгового центра подчеркивается еще одним фактом: она первая из греческих полисов стала чеканить серебряную монету. «Черепахи», как в просторечии назывались эгинские монеты с изображением этого священного животного Аполлона Дельфиния, стали основой денежно-весовой системы, принятой при Солоне также и в Аттике.

Однако вернемся к эгинцу Сострату, который оказался в этрусском порту и оставил там якорный камень своего корабля. Удивительным образом, единственный эгинский торговец, известный Геродоту как самый богатый из эллинов, носил то же имя — Сострат, сын Лаодаманта. Рассказывая о плавании самосца Колеи в Египет и том, что корабль был отнесен бурей за Геракловы столбы, в тогда еще не известный Тартесс, Геродот сообщает: «Тогда еще эта торговая гавань еще не использовалась никем, благодаря чему они (самосцы) по возвращению назад, насколько мы знаем, извлекли прибыль большую, чем все эллины, правда, после Сострата, сына Лаодаманта. С ним ведь не может состязаться никто». Большинство исследователей, начиная с открывателя надписи М. Торелли, пришли к выводу, что ее персонаж идентичен этому наиболее крупному торговцу всех времен. Некоторые же полагают, что Сострат мог быть братом, сыном, членом торгового дома, созданного геродотовым Состратом.

Присутствие эгинца Сострата в Этрурии проливает свет на факты, связанные с появлением там аттической керамики, и само объясняется ими. Как выяснено, после 550 г. до н.э. коринфская и ионийская керамика сменяется чернофигурной аттической. Трудно себе представить, что распространителями аттической керамики в Этрурии после 550 г. до н.э. были фокейцы, с которыми этруски, начиная с того же времени, вели борьбу не на жизнь, а на смерть. С другой стороны, нет основания думать, что аттическая керамика доставлялась в Этрурию самими афинянами. Против возможности посещения берегов Этрурии

273

аттическими мореходами говорит: 1) отсутствие у афинян до V в. до н.э. знаний о странах, расположенных за Мессинским проливом; 2) отсутствие у Афин политических отношений с этими странами. На этом основании полагали, будто афиняне, тесно связанные с Сиракузами, использовали сицилийские, прежде всего сиракузские корабли, для доставки в Этрурию своих товаров. Существуют, однако, достаточно убедительные доводы против мнения о транзите аттической керамики через Сицилию в Этрурию: не многочисленность аттического импорта на Сицилию и его поздний характер, а также малая вероятность того, что богатые сицилийские города нуждались в роли посредника в торговле аттическими товарами.

Все это заставляет задуматься: не были ли эгинцы распространителями аттической керамики? Открытие надписи Сострата заставило обратить взимание на группу аттической керамики с торговой меткой SO, характер которой может быть определен как эгинский. Все они происходят с территории Этрурии и относятся к 535—505 гг. до н.э. Можно предположить, что указанная метка принадлежит Сострату надписи на мраморном столбе, идентичному геродотову Сострату, сына Лаомедонта, и, что, таким образом, торговля аттической керамикой составляла основу богатства Сострата. Тем не менее даже если бы он держал в руках всю эту торговлю, вряд ли бы она дала ему такой доход, чтобы затмить самосцев, торговавших с Тартессом. А не торговал ли сам Сострат с Тартессом и не вспоминает ли Геродот его в связи с Тартессом по ассоциативной связи с самосцами? В пользу этого предположения говорят находки в Иберийском регионе винных аттических амфор с торговой меткой SOS. В этом случае Геродотов Сострат не был основателем дома, а одним из членов дома, ведшего торговлю на дальнем западе уже в VII в. до н.э.

АКВАРОССА. Впервые говорить об облике этрусского города, на этот раз, действительно, сопоставимого с Помпеями, стало возможным с начала 70-х гг. XX в. Именно тогда, начатые в 1966 г. раскопки этрусского городища, расположенного на территории современной местности Акваросса, принесли ошеломляющие результаты.

Работы в Аквароссе, в 80 км к северу от Рима, продолжались до 1978 г. Шведским археологическим институтом в Риме, к которому затем присоединилось Южно-этрусское отделение Инспекции археологического надзора. Раскопки были прерваны, когда картина города стала уже достаточно ясной, хотя до завершения археологического исследования местности было еще далеко. Сначала это были не более чем рядовые раскопки, но, начиная с пятого сезона, они сделались сенсационными.

Стал обрисовываться чисто этрусский город с жилыми домами, улицами и общественными сооружениями. Возникнув в конце VII в. до

274

Терракотовое вотивное изображение фронтона храма из Неми. Ок. 300 г. до н.э.

н.э. на месте деревни из небольших овальных хижин, он просуществовал на протяжении трех человеческих поколений и сохранился в первоначальной структуре, почти нетронутый перестройками. Прожив на протяжении столетия довольно мирно, около 500 г. до н.э. этот город был разрушен кем-то из более могущественных соседей и покинут своими жителями. В течение последующих столетий люди здесь появлялись изредка, и лишь в самое последнее время некоторый ущерб памятнику нанесли сельскохозяйственные работы.

Город располагается на довольно просторной (1000 х 800 м) равнине, на вершине холма с обрывистыми склонами. Разбросанные по всей территории остатки зданий чередуются с незастроенными участками, оставленными, скорее всего, для выпаса скота и земледельческих работ. В город вели три дороги: две круто поднимались по западному склону холма, третья по низине подходила к городу с юга. По фундаментам удалось восстановить план частных и общественных построек. Лучшая, чем в Марцаботто, сохранность фундаментов позволила выявить не только план города, отличающийся от Марцаботто и Рузелл свободным расположением домов, но и планировкой помещений в частных домах. Дом представлял собой целый комплекс жилых и хозяйственных помещений (раскопано несколько кварталов жилых построек).

О технике строительства домов можно было судить уже по фундаментам домов Марцаботто и Рузелл и следам необожженного кирпича, с одной стороны, и с другой — по двум этрусским домам Рузелл, где сохранились стены двухметровой высоты. Но теперь массовое выявление построек позволило составить более полную картину этрусской градостроительной техники архаической эпохи.

275

Стены домов складывались из блоков туфа в нижней части и необожженного кирпича в верхней. Кроме того, встречаются дома с каркасом из бревен, на которые, очевидно, накладывалось покрытие из плетеного камыша, обмазанного глиной. Дошло множество остатков такой обмазки, частично обожженной сильным пожаром, на которых ясно выступают следы бревен и камышового плетения. Кровля состояла из чередующейся плоской и полуцилиндрической черепицы, чаще всего размером 61—64, 5 х 46—49, 5 см или несколько меньше и более квадратной формы (57—60 х 51—54 см). Она была найдена в огромном количестве, причем два дома, раскопанные в южной части города, дали, помимо обычной черепицы, образцы нигде ранее не встречавшейся, расписанной по красному фону белыми изображениями коней, змей, аистов.

Интересен материал по внутреннему оборудованию дома. Печь имела боковые отверстия для закладки дров и регулирования температуры нагрева. Совсем неожиданная находка — дымовая труба из черепицы с соответствующей крышкой. Обнаружены также украшенные карнизы, имеющие архитектурные детали, сходные с теми, что давно известны этрускологам по храмам. Исследователи, исходя из греческой урбанистической модели, даже не подозревали о существовании подобной конструкции, и это, наряду с не менее уникальной находкой в одном из жилых домов фрагмента стенной росписи другого недавно раскопанного этрусского города Грависки, заставляет пересмотреть привычные концепции.

Украшение жилых домов архитектурной терракотой носит массовый характер: находки такого рода сделаны в Аквароссе повсеместно в центральной и южной частях города, где были выявлены жилые кварталы. Широко применялись антефиксы в виде розеток, женских головок, животных (особенно лошадей), горгон, акротерии с головами пантер, а также сказочных грифонов и драконов. Сохранилась облицовка плитками, до сих пор не утратившими цвета. Некоторые дома копировали не только украшения, но и архитектуру храма (три помещения с портиком впереди). По сути дела, общественная постройка этрусков отличалась от жилого дома лишь величиною.

Обратили на себя внимания два стоящих под прямым углом друг к другу здания, относящиеся к какому-то общественному комплексу — храму или дворцу. Первое из зданий представляет собой двенадцатиметровый портик с серией расположенных позади него помещений. Главную часть второго здания занимает центральный зал, имеющий выход в сравнительно небольшой портик, за которым расположено два помещения. Колонны в обоих зданиях, скорее всего, были дубовыми, от них сохранились базы и капители из серого туфа. Украшение зданий (антефиксы в виде женских голов одного и того же типа и фри-

276

зы, образованные четырьмя типами облицовочных плит с рельефами) сохранились настолько хорошо, что по ним легко восстанавливается внешний вид обоих построек.

Весь декор приходился только на фронтальные стороны зданий, выходящих в образуемый ими двор. Антефиксы, расположенные в ряд, украшали оба здания. Что касается фриза, во втором здании присутствует только один тип рельефных плит: Геракл и критский бык в окружении второстепенных персонажей. Первое здание, напротив, использовало все четыре типа: помимо Геракла с критским быком, рельефы с Гераклом и Немейским львом, также в окружении других персонажей, со сценами пира и плясками. По подсчетам исследователей, около двух тысяч фрагментов декора, позволяют говорить, по крайней мере, о 59 антефиксах и 87 рельефных плитах (43 — первого, 10 — второго, 18 — третьего и 16 — четвертого типа). Полагают также, что утрачена примерно треть материала.

Значение открытий в Аквароссе трудно переоценить. Они показывают, что орнаментация (а подчас и схема дома), с одной стороны, соответствует архитектуре храма, с другой — погребальной архитектуре. Раскопки подтвердили мнение, сложившееся еще в ходе изучения некрополей Тарквиний, Черветери, Орвието, что этрусский город мертвых в миниатюре копировал город живых. В реконструкции этрусского города можно использовать тот обширный материал, который накоплен в отношении этрусских некрополей. Но город, выявленный на территории Аквароссы, был невелик, и даже гибель его произошла настолько незаметно, что современным исследователям не удается определить, что это был за город. И все же археологов не оставляет надежда обнаружить под слоями более поздних римских или даже средневековых центров какой-либо из тех городов, которые играли значительную роль в этрусской истории.

ЭТРУССКИЙ ДВОРЕЦ. Отец этрускологии Луиджи Ланци, зная о богатстве этрусских гробниц, писал: «Если у них имелись такие гробницы, можно себе представить, в каких они обитали дворцах!» Первым шагом к ответу на этот риторический вопрос оказалось решение о выделении участка для проведения археологической практики одному из американских колледжей, под ответственность еще ничем не прославившегося Килла Филлипса. Было выбрано обширное плато Поджо Чивитате близ местечка Мурло на юго-востоке от Сиены. Летом 1966 г. были взяты пробы в той части плато, которую местные жители называли Piano del tesore. Лопата вошла в слой, переполненный черепками доримской эпохи. Археологическая практика длится до сих пор. Килла Филлипса, умершего в 1988 г., сменил Эрик Нильсон из Эвансвильского университета в Индиане, а раскопки еще далеки до

277

завершения. Для споров же, развернувшихся вокруг находок, кажется, будет мало XXI в.

В первый же археологический сезон результаты превзошли все ожидания. Оказалось, что над долиной реки Омброне располагалось, доминируя над сельской местностью, обширное здание общей площадью ок. 3 600 кв. м, датируемое ок. 575—530 гг. до н.э. Вокруг обширного квадрата внутреннего двора, обнесенного с трех сторон колоннадой, располагалось восемнадцать разных по величине помещений.

На гребне кровли находились терракотовые фигуры в человеческий рост, не знающие аналогов в скульптурном декоре других зданий Этрурии. Это мужчины разного возраста, сидящие со сложенными на коленях руками, плоскими пластинами бород, спускающимися на грудь, в головном уборе с широкими чуть загнутыми вверх краями и узким конусом верха. Функции их остаются неясными. Исследовательница статуй Ингрид Гантце предположила их близость с сидящими изображениями богов и богинь во внутренней части храмов, известных нам по барельефам и статуэткам. Но тогда возникает вопрос, почему они вынесены наружу, и откуда этот странный головной убор, напоминающий ковбойскую шляпу. В их динамике нет ничего общего со стилем греческой архаики, и объяснение им надо искать во влиянии Востока, наиболее сильном в этот период.

Гребень крыши, кроме терракотовых фигур в шляпах, украшали, судя по отдельным сохранившимся фрагментам, также и стоящие фигуры. Тут же был и крылатый терракотовый сфинкс (или, точнее, сфинга), фантастическое животное с туловищем львицы и человеческой головой, в отличие от греческих сфинг — мужской. Примечательно, что и на ранее известной фреске из гробницы Вульчи сфинкс также имеет бороду, признак мужского рода. Встречаются бородатые сфинксы и на сосудах того же времени, принадлежащих мастеру, названному по этим изображениям «Художником бородатого сфинкса». Такие сфинксы, явно не связанные с греческим типом, могли быть известны этрускам на их малоазийской прародине, так же как представленная в этрусском искусстве химера.

Среди антефиксов распространена Горгона, с подчеркнуто звериными чертами (резко выступающие клыки). Без конца встречаются фигуры коней, несколько реже — быков, еще реже — кабанов и баранов. Порой попадаются и хищники, от которых чаще всего сохранились хвосты и лапы, поэтому определимы лишь леопарды, чьи протомы представлены несколькими экземплярами. Часто встречаются головы грифонов и фигуры сфинксов.

На древнейшем фризе, образованном терракотовыми плитами, представлены четыре повторяющихся сюжета — собрание сидящих персонажей, пир с возлежащими фигурами пирующих, процессия на

278

Общий вид дворца в Мурло с отдельными частями сооружений

запряженной парой коней колеснице и скачки на конях. Все эти плиты произведены штамповкой на месте, но по матрице, скорее всего, заимствованной из Южной Этрурии. Число четыре, конечно, не случайно. Это те четыре стороны света, которые играли столь важную роль в этрусских представлениях о мире. Уже давно установлено, что деление по четырем сторонам света лежало у этрусков в основе их деления космоса, распространяясь и на деление богов по секторам, и на систему градостроительства, и на разграничение частей дома. Даже комплувий, это отверстие в кровле атриума, имел обязательную четырехугольную форму, как и находившийся под ним имплувий — бассейн, куда стекала вода. Но что и количество сюжетов в украшающем здание фризе могло подчиняться тому же культу числа «четыре» — это совершенно новая для нас информация.

После реставрационных работ стало ясно, что три мужские фигуры — «цари-жрецы», восседающие на тронах. Выявлены также и тронные фигуры женщин. Всего оказалось шестнадцать тронных фигур. Весь рельефный фриз Мурло иллюстрировал то, что происходило в пространстве двора — собрание глав союзных городов и аристократии, ритуальные игры, процессии и пиршества.

Сам стиль фриза, как это установила его исследовательница Анетт Ратье, близок изображению восточных пиров и, прежде всего, «ужина в саду» во дворце Ашшурбанипала в Ниневии (668—627 гг. до н.э.). Вино и яства подают под звуки музыкальных инструментов, котел на высокой подставке на пластинах, украшенных скачками коней, напоминает медные котлы, изготовлявшиеся в Урарту и распространявшиеся по Греции и Этрурии.

Высокий статус мужчин и женщин передан наличием свиты с веерами и ритуальными сосудами. Все это навело исследовательницу на мысль, что изображения отражают не только вкусы обитателей двор-

279

ца, но и их реальную жизнь. Загадкой оказалась и черепица. На некоторых черепицах, покрывавших кровлю, оказались алфавитные, а иногда и неалфавитные знаки, выдавленные пальцем или процарапанные каким-то острым предметом до обжига. Преобладает мнение, что речь идет о метках чисто технического характера, однако отсутствие их в других постройках свидетельствует о том, что мастера не имели потребности размечать партии черепицы, и поставленные знаки логичнее связывать с каким-то непонятным современным ученым сакрально-магическим значением.

Дворец, раскопанный археологами, как выяснилось, был возведен на фундаменте более ранней постройки конца VII в. до н.э., несколько меньшего размера, но по плану мало отличавшейся от нового здания. И план этот оказался близким к дворцам, в которых обитали правители ряда городов Троады и Кипра. Но на эту близость внимание было обращено позднее. Вначале же одни исследователи стали говорить о храме, другие полагали, что раскопано здание для собраний лукумонов чуть ли не всего региона (в качестве одного из аргументов приводя сцену собрания на рельефных плитах) и лишь немногие утверждали, что обнаруженное здание — дворец одного из правителей многочисленных в VI в. этрусских государств.

Последнее мнение нашло подтверждение, когда в 1982 г. по соседству с дворцом было обнаружено еще одно строение той же эпохи, оказавшееся ремесленной мастерской, также разрушенной пожаром. Любопытно, что, спасаясь от пламени, некоторые из мастеров оставили на свежеизготовленной черепице следы своих ног. Наличие мастерской не дает основания для толкования этого архитектурного комплекса ни как храма, ни как места собраний лукумонов.

Мастерская удовлетворяла, наряду с прочими, эстетические потребности обитателей дворца, снабжая их изысканными произведениями искусства. Но, судя по находкам, дворец не находился в изоляции от внешнего мира. Торговля связывала его с Самосом, процветавшим в годы правления Поликрата. Из колонизованной финикийцами Африки в Мурло поступала слоновая кость, шедшая на изготовление миниатюрных фигурок реальных и фантастических животных. О контактах с континентальной Грецией свидетельствуют находки ионийской, коринфской и лаконской керамики, дополнявших произведенную на месте, не менее изысканную, чем этрусско-коринфская, и ввозимые из этрусского Кьюзи сосуды буккеро. Импортировались и ювелирные украшения, и печати из твердого камня. Все эти предметы характеризуют стиль жизни дворцового комплекса, расположенного в сельской местности, но связанного рекою с морем.

О том, что речь идет не о храме, а о жилом комплексе, свидетельствует и наличие обнаруженных несколько ранее могил в расположен-

280

ном к западу от Поджо Чивитате соседнем холме Поджо Агуццо. Это восемь могил в виде ровика (tombe a fossa) с помещенном в сосуды пеплом кремированных покойников (погребальный инвентарь их современен дворцу) и могилы с трупоположением в туфовых ящиках (cassete) с инвентарем позднего ориентализирующего периода (630—580 гг. до н.э.).

Изменения, наступившие в конце VI в. до н.э. во всей Этрурии, перешедшей к городской культуре и более крупным городам-государствам, затронули и жизнь дворца Мурло. Он гибнет в пожаре около 530 г. до н.э. И если первый дворец после уничтожившего его пожара был сразу же восстановлен в еще больших размерах, после гибели второго дворца жизнь больше не возвращалась на холм Поджо Чивитате. Между 550 и 530 гг. он был не только преднамеренно разрушен, но и ритуально погребен: был вырыт ров и в него аккуратно сложены терракотовые украшения зданий — фризы, акротерии, антефиксы, симы. Вместе с тем все пространство, занимавшееся дворцом, было окружено огромным валом из обломков разрушенных зданий.

Пытаясь найти объяснение этой странной судьбе дворца, исследователи обратились к обряду основания и уничтожения городов. Согласно этрусскому ритуалу вокруг будущего города лемехом проводилась борозда, которая прерывалась там, где должны были быть поставлены ворота. Напротив, если город уничтожался, борозда, подобно магическому кругу, шла непрерывно, преграждая путь к преданному проклятию месту. Наиболее известно описание такого обряда уничтожения вражеского города применительно к Карфагену, по земле которого была проведена борозда и вместо зерен со словами проклятия в нее брошена соль. Впрочем, в ходе раскопок Карфагена в 80-х гг. XX в. выяснилось, что такая процедура не была применена, и развалины Карфагена сохранились под насыпью, ставшей основанием нового римского Карфагена.

Но кто мог применить этот обряд по отношению к дворцу, раскопанному на холме Поджо Чивитате? В 550—530 гг. до н.э. у Италии не было внешнего врага, тем более такого, который стал бы использовать этрусский магический обряд. Отсюда следовало предположение, что уничтожили жители какого-то этрусского города или городов, на чьем пути стояли обитатели дворца.

Кто же эти люди? Чтобы ответить на этот вопрос, следует вспомнить политическую ситуацию, которая характерна и для Этрурии, и для зависимого от нее в середине VI в. и второй половине V в. до н.э. Лация. Это время, когда в одних этрусских и зависимых от них городах, в том числе в Риме, сохранялась еще царская власть, в других — происходили перевороты, и место царей занимали выборные магистраты (в Риме это произошло в 510 г. до н.э.). Традиция утверждает, что

281

изгнанный из Рима Тарквиний обратился за помощью к царю Клузия Порсене, который и предпринял поход на Рим, чтобы водворить этрусского собрата на римский трон. Обращение царствовавшего в Риме этруска Тарквиния в Клузий — свидетельство того, что именно этот город становится во второй половине VI в. до н.э. центром знаменитого этрусского двенадцатиградья.

Возможно, находившийся, как и Клузий, в Северной Этрурии дворец вызывал опасения клузийских правителей, и он был уничтожен не только материально, но и ритуально. Вместе с тем богобоязненные этруски не решились на кощунство по отношению к богам и, предав проклятию опасное место, бережно сохранили наиболее ценные части разрушенного дворца, совершив беспрецедентный акт их символического погребения. И только после этого была проведена магическая линия — вал, навсегда закрывавшая доступ в погребенную цитадель поверженного противника.

ТРОН ИЗ ВЕРУККЬО. В 1968 г. в местечке Веруккьо на побережье Адриатики, редко баловавшем этрускологов, была вскрыта этрусская гробница. Будь это открытие сделано в первой половине того же XX в., не говоря уже о более раннем времени, в отчете значилось бы, что из-за проникшей в камеру влаги погребальный инвентарь превратился в кучу грязи. Но археолог Джованни Мориджи занялся восстановлением инвентаря, что заняло у него без малого три года. Из 250 обломков, извлеченных из грязи, был восстановлен из дуба, дерева Тинии, покрытый изысканными изображениями в два ряда. В нижнем — возничий на колеснице, в верхнем — какое-то строение, внутри которого стояли женщины с косами по пояс, одна с веретеном, другая с вертикальным ткацким станком.

Трон — главный символ священной Царской власти не только у этрусков, но на всем Переднем Востоке, где трон был принадлежностью богини-матери и владычицы зверей. Особую роль играет трон в мифах государства Эблы, где обнаружен царский архив из 15 тысяч табличек, перевернувший представление не только об истории примыкавшего к морю «плодородного полумесяца», но и всего Переднего Востока. В эблаитском мифе о Куре и Бараме изложена свадебная Черветеримония, участниками которой являются царь и царица. «Поднявшись с льняных полотен, выходят царь и царица и усаживаются они на трон отцов своих и ждут, когда наступит миг появления бога солнца».

В описании Черветеримонии названа и ткачиха, искусная в изготовлении тканей, которой царица передает шерсть овец, чтобы в конце Черветеримонии получить сотканное из нее одеяние. Ткачество, таким образом, находится под особым покровительством царицы. В афинской мифологии они было предметом особой заботы владычицы города

282

Афины, получавшей в день посвященного ей праздника пеплос, вытканный афинскими девушками из знатных семей. Греческий миф о славящейся своим рукоделием Арахне, вызвавшей на состязание Афину, позволяет думать, что в семитском мифологическом мире существовала богиня с этим именем, которая находит объяснение в семитском глаголе со значением «ткать», имеющем ту же самую основу. Символически пряха держала в своих руках нити жизни. Богини судьбы (мойры греческой мифологии и парки этрусско-римской) мыслились прядущими нити человеческой жизни.

Таким образом, тема декора на троне из Веруккьо — не просто изображение трудового процесса домашнего изготовления ткани, как полагают исследователи этого памятника, а имеющий глубокие исторические и мифологические корни символ священного брака, передававшего царю власть великой богини-матери.

Великолепный экземпляр трона еще раньше был обнаружен в гробнице Реголини-Галасси рядом с повозкой. Ножки его имеют форму звериных лап, сидение и спинка украшены изображениями в зверином стиле.

Трон был также даром, преподнесенном хранительнице священного брака Гере вместе с ее статуей тирреном Аримнестом. Надпись на статуе богини гласила:

«Сын Пифагора меня Аримнест в этом храме поставил,

Миру в ученых речах многую мудрость явив».

Повозка и трон — также элементы легенды о начале династии фригийских царей. Повозка с поселянином Гордием и девушкой из жреческого рода достигла царской столицы и впоследствии стала символом царской власти (гордиев узел). Также и в римском предании о вступлении на трон этруска Тарквиния Древнего используется колесница, на которой восседают супруги Тарквиний и Танаквиль в роли богини-матери.

Но вряд ли гробница Веруккьо была царской. Троны того же типа обнаружены и в двух других гробницах Веруккьо, и они явным образом предназначались не для царей, а были символом вечности священного брака, соединявшего супругов, носительницей которого была или сама богиня (Астарта, Уни, Гера), или знатная этрусская женщина (Танаквиль или Ларция, чье имя покрывает многие предметы в гробнице Реголини-Галасси). Ведь не только Танаквиль или Ларция, но любая этрусская супруга мыслилась носительницей сложившейся на Востоке концепции священного брака.

ПЕРВЫЕ МЕТАЛЛУРГИ ИТАЛИИ. Железный век в нашем представлении — некая абстракция, вставал перед посещавшими Италию древнейшими мореходами в ярких и пугающих образах. Это и остров

283

Эфалия («Дымная») в Тирренском море, над которым по ночам стояло зарево, видное издалека (здесь добывался и выплавлялся неведомый ранее смертоносный металл), это и кузнец, чаще всего хромой, подчинявший себе стихию огня и связанный со зловещими богами подземного мира, во владении которых находятся залежи металлов. Наше слово «коварный» произошло от славянского «ковы» — «дурное намерение», «обман». От той же основы произошло и слово «ковать».

Связанный народной фантазией с подземным огнем кузнец вступил в италийский пантеон в образе могучего этрусского бога Сефланса, соответствующего греческому Гефесту и римскому Волкану (Вулкану). Подвластное ему железо не имело себе равных на поле боя, когда закованные в него отряды сталкивались с людьми лесов, защищенными деревянными щитами, обитыми шкурами животных, и панцирями из льна, вооруженными дубинами и пращами. Железо стало пользоваться славой металла, жаждущего крови и превращающегося во взаимодействии с ней в достояние страшных богов войны. Их храмы украшались железным оружием, непредсказуемое дрожание и дребезжание которого воспринимали как призыв к войне. С железом связывали и те изменения, которые возникли в отношениях между людьми: сметающее все на своем пути стремление к наживе, непочтение к предкам, себялюбие и жестокость.

Но вместе с этим железо совершило невиданный переворот во всем образе жизни, сельском хозяйстве, ремесле, торговле, сухопутном и морском транспорте, строительстве и военном деле. Вершителями этого переворота на Апеннинском полуострове стали этруски, знакомые с железом на своей исторической родине — Малой Азии, стране мифических рудознатцев халибов, и отыскавших на новых местах своего пребывания его месторождения.

Страбон и Дионисий Галикарнасский, жившие в начале империи, когда слава и могущество этрусков остались далеко позади, сообщают, что центрами этрусского производства железа были Популония и остров Эфалия (совр. Эльба). Популония, расположенная на берегах круглого, как чаша, залива во времена этрусского владычества славилась бронзолитейными и железоделательными мастерскими, работавшими на сырье расположенной неподалеку от берега Эфалии. Даже и во времена Страбона на мысу, где находилась Популония, хотя и обезлюдевшая за время гражданских войн конца республики, но все еще не полностью утратившая былое искусство, можно было, по его словам, видеть печи, в которых выплавлялось железо. Железо залегало и на другом островке — Джилья, а также и во многих местах полуострова. Это были небольшие месторождения, разработка которых не нарушала природной среды. Удовлетворяя потребности соседних этрусских городов, они обеспечивали нужды местных ремесленников и позво-

284

ляли сохранять монополию на железо на всем полуострове. Во всяком случае, известно, что царь этрусского двенадцатиградья Порсена после победы над римлянами разрешил им употреблять железо лишь в хозяйственных нуждах. Наряду с железом занятые этрусками земли содержали медь, олово, и это позволило им превратить свою страну в мастерскую Италии.

Во многих отраслях ремесла они достигли совершенства, которое не переставало удивлять греков, весьма чутких к любой художественной деятельности. Римлян восхищало искусство этрусских строителей, украсивших город рядом сооружений, достойных вечности. Видимо, за всеми этими достижениями стояли не только выдающиеся таланты (мы знаем имя лишь одного из них — Вулку), но и совершенная организация производства. Античная традиция отнесла создание ремесленных коллегий в Италии ко времени второго римского царя Нумы Помпилия. Видимо, это ошибка. Скорее всего, коллегии были организованы во времена этрусского владычества в Риме — при Тарквини-ях. Эти коллегии перечислены в следующем порядке: музыканты, золотых дел мастера, строители, красильщики, горшечники. Археология Италии показала, что уже в VII в. до н.э. главные достижения в этих ремеслах принадлежали этрускам, ни в чем не уступавшим заморским мастерам. Странным образом, ни в XIX столетии, когда этрускология уже стала наукой и археологов волновали не одни богатые захоронения, ни даже в начале XX в. никто не проявил интереса ни к этрусской металлургии, основе ремесленного производства, ни к главному ее центру — Популонии (этр. Пуп-луны).

285

Впервые на территорию древней Популонии в интересующем нас плане обратили внимание не историки, а дельцы, возможно, и не слышавшие ни об этрусках, ни о городе Популонии, но заинтересовавшиеся прибрежными холмами, имевшими явно искусственное происхождение. И интерес этот был чисто практическим. Только что окончилась Первая мировая война, и цены на металл были высоки. По внешнему виду холмы эти мало отличались от тех, что расположены к югу. Такая же слежавшаяся земля. Только, кажется, немного темнее. Лабораторный анализ показал присутствие железа. Его было меньше, чем в рудах той же Тосканы, где-нибудь в долине Фучинайя или в горных районах Кампильере. Но там нужно было рыть шахты, а здесь руда находилась прямо на поверхности. К удивительным холмам было привлечено внимание специалистов, и вскоре стало ясно, что они сложены из шлака, содержащего довольно высокий процент железа.

И как только в 60-х гг. XX в. открылись эти следы этрусского металлургического производства, итальянские археологи приступили к изучению древних рудников. И в самой Популонии, и в прилегающей к ней Val Fucinaia удалось обнаружить остатки печей, среди которых, возможно, были и те, которые видел почти два тысячелетия назад Страбон. Это были сооружения из камня с отверствием в нижней части. В них засыпалась руда, а сверху ее уголь. При его горении выделялся металл, вытекавший наружу. В ходе раскопок 1977—1980 гг. выявлены и металлургические мастерские, функционировавшие с начала VI в. до н.э. приблизительно до 280 г. до н.э. Но главным источником при изучении деятельности популонских металлургов продолжают оставаться горы отработанного шлака, накопившиеся за столетия деятельности древних металлургов. По приблизительным подсчетам, в самой Популонии их не менее 20 000 000 тонн, сосредоточившихся в холмах, занимающих около 10 000 кв. м, и к этому еще можно добавить ок. 50 000 в долине Фучинайи, ок. 15 000 — в Val Lungo. Даже наиболее древние могилы, находящиеся на противоположной стороне мыса, и те покрыты мощными слоями все того же шлака. И до сих пор на значительном пространстве вокруг Популонии то тут, то там выступают из земли обожженные камни, когда-то составлявшие части печей, и глиняные обломки форм, использовавшихся для производства металла.

Могилы Популонии являются своего рода зеркалом процветания и богатства, обеспечиваемого продажей продукцией ее мастерских. Самые богатые погребения относятся к середине VII в. до н.э. Это «Великая гробница больших колесниц», обнаруженная в 1797 г. и раскопанная между 1908 и 1921 гг. Она имела диаметр 28 м и каменное основание свыше 1 м. Вместе с покойником погребены были его колесница, оружие, предметы домашнего обихода восточного происхождения. Купольные гробницы Популонии VI и V вв. до н.э. по своей архитекту

286

ре и богатству мало чем отличались друг от друга и от гробниц того же типа в других частях Этрурии. Но с IV в. до н.э. в некрополях Популонии более не встречается богатых захоронений. Местные магнаты утрачивают коммерческое могущество.

Если мастерские Популонии работали на привозном металле, то остров Эльба (Эфалия), богатый минералами, имел для выплавки металла собственную руду. Согласно традиции, первоначально на острове добывали медь и, лишь истощив ее запасы, перешли на железо. Залежи железных руд были столь неистощимы, что даже сложилось предание о способности рудников к самопроизвольному восстановлению богатств по мере их истощения. Над островом никогда не исчезал густой дым плавильных печей, откуда и само его греческое название — Aithalia (Дымная). Эфалия была не только местом производства, но и гигантским рудником, обеспечивавшим металлом Популонию, подчинившую ее, скорее всего, уже в начале V в. до н.э.

ЛЕМНОССКИЕ ТИРРЕНЫ. В 1884 г. французские археологи Жан Кузен и Франсуа Дюрбах нашли на острове Лемносе (близ деревни Каминии) погребальную стелу, памятник, занимающий на протяжении ста двадцати лет одно из центральных мест в спорах о происхождении этрусков.

Это блок песчаника неопределенных размеров (нижняя его часть разбита) с изображением на передней стороне воина в профиль, вооруженного копьем и большим щитом. Незанятая этой фигурой поверхность была использована для беспорядочно написанного текста, последовательность частей которого сможет быть определена лишь после того, как он станет полностью понятен. Это так называемый текст А. Текст В, занимающий боковую часть стелы, состоит из трех симметрично расположенных строк. Эпиграфисты склоняются к мнению, что тексты А и В написаны разными лицами в разное время, но в рамках VI в. до н.э.

Писцы Лемноса использовали тот из вариантов греческого алфавита, который принято называть «красным». Он был принят в западных греческих колониях, и к нему восходят алфавиты этрусков и римлян, тогда как во всем эгейско-анатолийском регионе, которому принадлежит остров Лемнос, был в ходу другой, так называемый синий алфавит. Тем не менее некоторые буквы лемносской стелы отличаются от соответствующих букв принятого этрусками «красного» письма.

При решении вопроса о языковой принадлежности надписей на лемносской стеле немаловажны сведения античных авторов о древнейших обитателях этого острова. И здесь, как почти во всем, когда речь касается глубокой древности, нет единства. Согласно Гомеру и следовавшим за ним античным авторам, первоначальными обитателя-

287

ми Лемноса был народ фрако-фригийского происхождения — синтии, изгнанные из мест своего первоначального обитания то ли тирренами, то ли пеласгами. При этом Фукидид говорит о пеласгах как потомках тирренов, живших на острове Лемносе и в Афинах. Таким образом, в древности существовала уверенность, что до заселения острова афинянами его занимало догреческое население, и сразу же после появления лемносских текстов стала ясна правота античной традиции, говорящей об обитании на острове народа негреческого происхождения, родственного этрускам.

Однако это вызвало возражения других ученых. Так, Карло де Симоне пришел к выводу, что еще до того, как афинянин Мильтиад изгнал пеласгов-тирренов с Лемноса, этот остров стал опорным пунктом этрусских (италийских) торговцев, занимавшихся одновременно и пиратством. Сведения гомеровских гимнов о тирренах, напавших на бога Диониса, Де Симоне относит именно к италийским тирренам, датируя сами гимны не архаической, а классической и даже эллинистической эпохой греческой литературы. Выходцам из Италии Де Симоне приписывает обнаруженные на острове надписи на негреческом языке.

Разумеется, историки V в. до н.э. могли не знать времени появления тирренов на Лемносе. Они могли умышленно приписать тирренам Лемноса большую древность с тем, чтобы сделать их ответственными за похищение афинянок в Брауроне и тем самым оправдать их изгнание. Но ведь существует традиция, которая не связана с острыми моментами международных отношений V в. до н.э., например, основание тирренами города на Лесбосе, происхождение Пифагора, изгнание миниев тирренами.

Против гипотезы об обосновании на далеком от Италии Лемносе этрусских торговцев (пиратов), прежде всего, говорит содержание лемносской надписи. Это эпитафия двум находившимся в родстве лицам, деду и внуку. Человек со щитом — это Акер Таварсий, матерью которого была Ванала (Vanalasi), занимавший в течение сорока лет (sialxvis avis) выборную должность. Обозначением должности Акера Таварсия является слово (maras), вошедшее в третье имя римского поэта этрусского происхождения Публия Виргилия Марона — Марон. Речь, таким образом, идет о существовании на острове политической организации, которую трудно предположить у пришельцев из Этрурии «торговцев-пиратов». На боковой части стелы содержится эпитафия фокейца (fokiasiale) Холайи (Holaie), жившего, так же как и Акер Таварсий, в Сероне (Seronaith). Фокея, откуда прибыл на Лемнос и поселился в Сероне Холайя, был греческим городом на побережье Малой Азии, но сам он, судя по имени, не был греком и принадлежал к пелазгам (тирренам), обитавшим согласно Фукидиду до завоевания острова

288

афинянами на Лемносе. Язык, на котором написаны две эпитафии, значительно отличается от этрусского, но в нем присутствуют слова, которых нет ни в одном из известных нам древних языков, кроме этрусского. Это nafoth (внук), sivai (жил), avis (лет). Глагол sivai — это пассивная форма глагола siv этрусскому ziv, соответствующая латинскому ‘vivere’, русскому «жить». Этрусская пассивная форма глагола ziv не zivai, a sval.

Приведенные примеры говорят о том, что лемносская надпись использует язык, который, скорее всего, принадлежал пелазгам, бывшим согласно античной традиции обитателями этого острова Лемноса, а в древнейшую эпоху — эгейского побережья Малой Азии и Балкан. По своему языку пеласги настолько были близки тирренам (этрускам), что в древности их часто отождествляли, или, как Фукидид, употребляли выражение «пеласги из тирренов».

Лемносская надпись не может рассматриваться как ключ к окончательной разгадке тайны происхождения этрусков. Однако она указывает направление дальнейших поисков. Это острова Эгейского моря и образующие его полуострова, где жили пеласги задолго до того, как они пришли в Италию. Отличие языка лемносской надписи от этрусского объясняется, скорее всего, независимым развитием этого этноса, по крайней мере, на протяжении полутысячелетия. Сама возможность понимания лемносского (пеласгийского) текста с помощью этрусской лексики — свидетельство того, что этрусский язык впервые вышел из изоляции и отныне не может считаться сиротой в мире человеческих наречий.

ЭТРУССКАЯ ВЕНЕЦИЯ. Здесь не было холмов, подобных тем, которые занимали Кортона, Орвието, Вейи, Рузеллы и многие другие этрусские города. Это была заболоченная равнина, тянувшаяся до самого моря. Не должно было быть здесь и некрополей, подобных выявленным в низинах под названными городами. Однако именно эти места начиная с 1921 г. стали доставлять дополнительный доход обитателям городка Комаккьо, расположенного на одном из русел реки По. Вместо раков они стали извлекать со дна вазы, саркофаги.

Сразу же сюда зачастили «любители старины». И уже через год после них появились археологи. В 1922 г. было раскопано 46 погребений, в 1923 г. — 177, всего до начала Второй мировой войны было вскрыто 1200 могил.

С той поры минули десятилетия. Археолог Нерео Альфиери молча смотрел на расстилавшуюся перед ним равнину. Жирная черная земля из раскопа, как на полотнах Ван Гога, контрастировала с блеклыми красками окружающего пейзажа. «Но где же здесь Спина? — задумался археолог. — Где этот город, находившийся на месте впадения

289

Аэрофотосъемка. Черные полосы - улицы этрусской Спины

в море Пада (По)? Где эти места, посещенные гомеровским героем Диомедом? Они, должно быть, где-то здесь. Некрополи всегда находились близ поселений. Живые и мертвые жили бок о бок. Но где искать Спину? Может быть, прямо подо мной или к востоку. А может быть, к северу от раскопа. Рыть наугад? Но это роскошь даже тогда, когда памятник погребен в песке или глине. А тут болото. Если бы мой взор мог проникнуть сквозь землю!»

Альфиери нахмурился. Помимо воли нахлынули образы прошлого. «Рев американских танков на пыльных дорогах Апулии. Грохот разрывов. Тучи самолетов в воздухе. Может быть, среди английских летчиков был и Джон Брэдфорд? Отгремела война. Материалы аэрофотосъемок можно было сдать в военный архив. Но до этого с их помощью были открыты неолитические погребения и установлен план некрополя в Черветери. И русские где-то в Армении обнаружили с воздуха древний город. Трава над погребенными стенами после дождя выделялась цветом. На снимке образовались темные полосы... А что если использовать аэрофотосъемку у нас?»

В октябре 1956 г. над болотистой равниной появились «полдеры». Штурманы включили съемочную аппаратуру. Альфиери с нетерпением ожидал, когда проявят пленку. Вот она в его руках. Ничего, кроме маленьких пятнышек.

И снова «полдеры» в воздухе. На этот раз съемкой руководит профессор Вальвассори, в прошлом военный летчик и искусный фотограф. Снимки делаются с различной высоты, при различном освещении, на разных пленках.

290

И вот он, самый счастливый момент в жизни археолога! Перед Альфиери на столе контуры Спины с ее каналами. Темные полосы создавались зеленью более густой на месте бывших каналов. Там же, где зелень бледнее, надо искать остатки домов.

Уже до начала раскопок Альфиери было ясно, что перед ним этрусский город. Каналы, пересекаясь под прямым углом, образовывали инсулы. Во время приливов в каналы поступала морская вода и очищала их. В Спине, как и в Венеции, улицами были каналы. Дома же стояли на сваях.

Раскопкам мешали вода и ил. Чтобы сдержать их напор, установили металлические щиты в форме цилиндра, включили мощные насосы. Но вода просачивалась снизу. Рабочим выдали резиновые сапоги и ведра. Сам Альфиери был похож на водолаза.

Рядом с городом были обнаружены некрополи Валле Пега и Вале Требба. Типичные погребения VI и IV вв. до н.э. Судя по именам собственным в погребальных надписях, город был населен этрусками и греками. Однако город был этрусским. Об этом заявляла этрусская надпись mi tular — «я — граница».

Сосуды, покрытые липкой грязью, были все одного цвета. Но стоило их обмыть, как заблестели краски и лак. Скорее всего, они принадлежат V в. до н.э. Великолепные аттические вазы! И вовсе неожидаемая для этих мест находка... Бронзовые статуэтки! Юные атлеты с диском и скребком, воины в панцирях, женщина с зеркалом. А что в руках у этого юноши? Венок! Он победил в борьбе или беге и заслужил эту награду.

И все это было доставлено на греческих кораблях. Во время прилива они проплывали каналом к самому городу. Матросы бросали сходни. Рабы выносили из трюмов все эти вещи, сделанные руками искусных афинских гончаров и коринфских кузнецов и ювелиров. Опустевший трюм заполнялся золотым зерном, слитками серебра, золота и янтарем, ценимым за красоту и целебные свойства.

Греки долгое время не догадывались, что янтарь находят на берегах Северного и Балтийского морей и оттуда через земли германцев и галлов доставляют через Бренерский перевал и Италию к Адриатическому морю. Текущий поблизости Пад казался им местом добычи янтаря. Так возникла басня о сыне бога солнца Фаэтоне, упавшем здесь с солнечной колесницы, и о его горюющих сестрах, превращенных в плакучие ивы. Их застывшие слезы — это янтарь. В Спине разгружалась лишь небольшая часть товаров. Все остальное по руслу могучей реки достигало ее притоков и по ним доставлялось в города колонизованной этрусками Паданской равнины.

Как во все времена, экономические интересы переплетались с политическими. Северная этрусская конфедерация использовала Спину

291

для все расширяющихся (в связи с поражением этрусков на побережье Тирренского моря) контактов с греческим миром. Ведь город с давних пор был связан с общегреческим религиозным центром Дельфами и имел там собственную сокровищницу. Это давало возможность обитателям Спины беспрепятственно посещать Афины, Коринф и другие города.

Называя Спину «этрусской Венецией», мы принимаем во внимание лишь внешнее сходство: каналы-улицы, дома на сваях. Значение же этих городов несопоставимо. Этрусским городам, не имевшим собственных портов, Спина открывала самый короткий и безопасный путь в Эгеиду и Восточное Средиземноморье.

Путь из Тирренского моря в греческие моря был не только длиннее, но и опасней. Еще до Сицилийского пролива судоходству угрожали соперники-липарцы, обладавшие сильным флотом и навыками морской войны. Сам же Сицилийский пролив, особенно после разрушения в 510 г. до н.э. дружественного этрускам Сибариса, был для них пострашнее мифических Сциллы и Харибды.

И, скорее всего, этому Адриатическому пути греки эпохи греко-персидской и Пелопонесской войн обязаны знакомству с вызывавшими у них восторг памятниками этрусского художественного ремесла. В то же время о плаваниях торговых этрусских кораблей в восточном направлении не сообщает ни один из древних авторов — может быть, потому, что в них не видели ничего необычного. Однако археологические находки компенсируют отсутствие сведений в литературных источниках. Этрусскую керамику обнаружили на островах Керкира, Итака, Наксос, Делос, Хиос, Родос, в материковой Греции (Коринф, Афины, Перахора), в Малой Азии (Смирна, Даскилейон), в Сирии (Рас-эль-Басий), Ливане, на западном побережье Черного моря (Истрия). Этрусские бронзовые изделия нашли в Афинах, Дельфах, Додоне, Олимпии, а изделия из слоновой кости — на островах Кипр и Родос. Обнаружены также этрусские надписи VI—V вв. в Иллирии, в Афинах, в том числе и на акрополе, и на Эгине в святилище Афины Афайи на лаконской чаше третьей четверти VI в., свидетельствуя самим местом находки о присутствии на острове принесшего этот дар этруска.

Торговля со временем стала убыточной. Местные жители уже не набрасывались на расписные вазы и бронзовые статуэтки. На агоре Спины появились краснофигурные сосуды и бронзовые изделия. Если приглядеться, можно было заметить, что рисунки на них грубее и краски не так ярки. Но эти вазы и статуэтки стоили вдвое и даже втрое дешевле привозных. Это была уже работа местных обитателей Спины, этрусков или венетов. Эти варвары, как их называли греки, научились подражать греческим гончарам, художникам, ювелирам. Все реже греческие корабли заходили в Спину.

292

Конечно, одним лишь упадком торговли трудно объяснить запустение Спины. Город страдал от наводнений, а у поредевшего населения не было ни сил, ни средств для восстановления каналов, построенных искусными этрусскими инженерами. Каналы обмелели и заросли илом. Песчаные наносы отделили их от лагуны. Море отступало все дальше и дальше. В I в. н.э. на месте Спины расположилась жалкая деревушка. Если бы какой-нибудь римский поэт посетил ее, ему могли прийти те же грустные мысли, какие пришли Александру Блоку, побывавшему в соседнем городе Равенне:

А виноградные пустыни,
Дома и люди — все гроба.
Лишь медь торжественной латыни
Поет на плитах, как труба.
Лишь в пристальном и тихом взоре
Равеннских девушек порой
Печаль о невозвратном море
Проходит робкой чередой.

Минула еще пара сотен лет. Исчезла и деревушка, раскинувшаяся на месте Спины. В Средние века никто уже не знал и не помнил о древнейшем этрусском порте. Ветер порой пробегал по зарослям тростника и оживлял рябью зеленоватые болотца.

СТРАНА ТАРХУНТАССА И ПРАРОДИНА ЭТРУСКОВ. 20 июля 1986 г. Этот день оказался удачным для немецкой археологической экспедиции в Богазкее (и, как вскоре выяснилось, не только для нее). У Сфинксовых ворот Хаттусы, столицы древнехеттской державы, была обнаружена металлическая доска, исписанная иероглифическим письмом в две колонки, каждая около ста строк. По особенностям письма она была единодушно отнесена к XIII в. до н.э. Договор зафиксировал отношения между хеттским царем Тутхалием IV и царем Тархунтассы Курунтой, которому предоставлялась власть над его страной на условии, что он никогда не будет претендовать на царскую корону в Хаттусе. Впрочем, как стало ясно из находки печати с именем Курунты, это условие не было выполнено, и он стал царем всей хеттской державы.

Таким образом, для науки, уже знавшей о том, что на территории Малой Азии находится Вилуса (Илион), Арцава и Луки, появилась еще одна страна Тархунтасса. Договор, повествующий об этой стране, относится к тому же времени, что и знаменитые египетские иероглифические тексты, содержащие сообщения о вторжении народов моря в

293

долину Нила. Но новый хеттский текст, на наш взгляд, пролил свет и на такую проблему, как происхождение этрусков⁴³.

Ключом к пониманию локализации страны Тархунтасса послужил впервые, ставший известным гидроним Ка-ас-та-йа-ас (или Кастрайя), который сохранен в античном названии реки Кестрос (ныне Аксу Чайи). На этой реке, согласно рассматриваему тексту, находилась местность (или город) Парха, этимологизируемая с помощью хеттского — parcu как «высокая» или «высокий». В античную эпоху здесь был город Перге, принадлежавший до разгрома Антиоха III римлянами Селевкидам. Город Атталея, основанный при них рядом с Перге, ныне известен как Анталия.

Согласно мнению исследователей, Перге возник в ходе микенской колонизации в направлении к Киликии и Сирии. При посещении в 2000 г. археологического музея Анталии мне не попался на глаза ни один памятник не только микенской, но и архаической эпохи. Впрочем, город раскопан не до конца.

Находясь примерно в 15 км от моря, Парха-Перге был связан с ним, как уже говорилось, рекой Кастром. Видимо, не случайно то же имя носит на Тирренском побережье Италии город Пирги. О глубокой древности Пирг сообщает Виргилий (Aen. XX, 184). Эта древность также подтверждается существованием в городе культа Эйлифии (Левкофеи). Вряд ли параллелизм Перги — Кестр и Пирги — Кишри случаен. Неслучайно и то, что топонимы, близкие к Кестру, встречаются в Западной Греции, в местах обитания догреческого населения, в том числе пеласгов.

Но наиболее весомым аргументом в пользу изначальной близости этрусков к Тархунтассе является имя Тархон, вошедшее в название этой малоазийской территории. Как известно, ведя происхождение этрусков от Тиррена, сына Лида, Геродот ничего не знает о Тархоне, между тем, как в предании самих этрусков этому персонажу принадлежит едва ли не главная роль. Тархон — основатель древнейших этрусских городов Тарквинии, Кортоны и Пизы, а также центра этрусского двенадцатиградия Мантуи.

В одной из легенд Тархон связан с сыном земли Тагетом как лукумон, в землях которого выкопан этот младенец с седой головой, пропевший предписания «этрусской дисциплины». Наконец, Тархон представлен в этрусской иконографии на знаменитом зеркале из Тускании III в. до н.э. он изображен вместе с тремя мужами и двумя женщинами. Имена героев в пояснительной надписи — Тархунос, Пава, Тархиес, Вельтунс, Радхвах, Окиройя. Это — герои этрусского сказания, а не персонажи греческой мифологии, хорошо известной и любимой этрусками.

Лишний раз становится ясной искусственность версии Геродота о лидийском происхождении этрусков, опиравшаяся на домысел лидий

294

ского историка Ксанфа, которому Тирсен не был известен. Но это, заметим, еще не означает, что этруски были автохтонами, как это заключил Дионисий Галикарнасский.

Территория Тархунтассы находится вне поля зрения Гомера, как повествователя о войне ахейцев с Троей, или Илионом — хеттской Вилусой. Гомеру, жившему через полтысячелетия после заключения договора царя хеттов с Курунтой, неизвестны даже хетты. Но он был прекрасно осведомлен о соседнем с Тархунтассой народе — ликийцах. Они упоминаются в «Илиаде» 49 раз, больше, чем все народы Малой Азии и северных Балкан вместе взятые. И это поставило ряд вопросов, на которые у нас в 1996 г. попытались ответить Л.А. Гиндин и В.Л. Цымбурский, связавшие ликийцев как народ гомеровской и постгомеровской эпох с народом лука, известным по документам Тель-амарнского архива и по более поздним египетским иероглифическим текстам о нападении «народов моря». Но в работе этих авторов даже не упоминается текст договора, опубликованный Оттеном за десять лет до того. Страна Тархунтасса упоминается в антологии, изданной кафедрой древней истории МГУ, но опять-таки без указания на существование этого документа. Кроме того, без всяких оснований хеттолог, мой однофамилец, отождествил эту страну с горной Киликией. Точное обозначение границ страны Тархунтассы исключает это понимание.

Постгомеровская традиция, относящаяся к южной части Анатолии, сохранила некоторые сведения, позволяющие понять, что не Лидия, которую Геродот считает прародиной тирренов, и не соседняя с нею Ликия, а именно Тархунтасса была местом этрусского исхода. Согласно Страбону, сюда после Троянской войны пришли вместе со своей свитой два прорицателя — Калхант и Мопс. В возникшем между ними споре верх одержал Мопс, сын Манто, и Калхант лишил себя жизни. По другой версии, оба соперника пали в поединке и были похоронены таким образом, что из одной гробницы открывался вид на другую. За легендой о переселении в южную Анатолию двух вождей стоят распад Аххиявы, т. е. Микенского царства, прогрессирующий упадок Хеттской державы и продвижение к Египту эгейско-анатолийских народов, известных египтянам как «народы моря». Среди них была часть обитателей Тархунтассы — тиррены (тирсены). Но они не покинули полностью этот регион, продолжая там вплоть до V в. до н.э. заниматься пиратством (вспомним греческую легенду о похищении Диониса тирренами). О пребывании их в этом регионе свидетельствует лемносский текст на языке, родственном этрусскому. Этим же пиратам принадлежали корабли, известные Ветхому завету как «таршишские». Они неправомерно связывались с сирийским Тарсом и иберийским Тартессом.

Так мыслится нами решение вопроса об эгейских и анатолийских тирсенах-этрусках.

295

Алксентре

Этруски волновали воображение не только историков, но и писателей. В то время, когда в Тоскане, в ходе хищнических раскопок, извлекались из этрусских гробниц сотни греческих сосудов, которые считали этрусскими, появился знаменитый рассказ П. Мериме «Этрусская ваза». Почему же не побывать в древнем этрусском городе и мне, хотя бы во сне?

Я на Тирасе вырос, хранившем тирсенское имя.

Он от гибели дважды меня, неразумного, спас

И России вернул. Он стоит заделами моими.

Дорогому Днестру посвящается этот рассказ.

Александр поначалу пытался вспомнить, как он оказался в этом городе, не похожем ни на один из им посещенных. Неширокая улочка, образованная приземистыми, прижавшимися друг к другу домами. Яркая черепичная кровля с антефиксами в виде фантастических животных на ее свешивающихся краях. Кирпичная стена, в некоторых местах прикрытая штампованными терракотовыми плитами. Окна в виде бойниц под самой кровлей. Неширокий тротуар, отделенный от мостовой канавкой для воды или нечистот. Глубоко врезанная в туф колея от колес, как в Помпеях и древнем Коринфе.

Взгляд перенесся на ребятню, пристроившуюся в тени одного из зданий. Прислушавшись, Александр уловил глухие удары костей, учащенное дыхание и резкие выкрики:

— Цал! Ту! Хут! Мах! Ки!

Лоб покрылся испариной.

«Этрусские числа! Но откуда они? Не попал ли я на съемки исторического фильма?»

Догадка мелькнула и была тотчас отброшена: «Кто бы решился воспроизвести жизнь этрусков? По какому сценарию? К тому же, не видно киноаппаратуры. Чистый бред!»

Между тем мальчики его заметили и разом повернули к нему загорелые лица. В глазах их сквозило любопытство. С неменьшим удивлением смотрел на них и он. Короткие курточки наподобие римских претекст. На груди полуобнаженного юнца блестела булла на золотой цепочке. Он превосходил других ростом, и волосы спереди были завязаны в пучок.

Впереди что-то загремело. На ближайший перекресток из-за поворота выехала повозка на огромных колесах, чем-то напомнившая Александру старую немецкую фуру, какую он видел в конце войны близ городка Габельшвердт в Силезии. Но та не издавала такого шума и трес

296

ка. Возчик, босой, в широкой соломенной шляпе, шагал, ведя лошадь уздою. При виде загородившего дорогу незнакомца он остановился. Конь тряхнул большой головой.

Александр обратил внимание на выпущенную из-под влажной губы бронзовую уздечку с протомами в виде узкомордых зверьков. Сделав несколько шагов вперед, возчик приподнял шляпу, обнажив черную, с редкой проседью шевелюру. В форме и выражении лица с широко расставленными продолговатыми глазами Александру почудилось что-то знакомое. «Где я мог встретить этого человека? Конечно же, терракотовая статуя в музее Вольтерры, справа от окна. Этрусская фигура на крышке саркофага. В глазах сквозило такое же удивление».

— Картхазие? — внезапно спросил незнакомец.

Поразительно! Только вчера, сравнивая этрусский с ликийским, он

размышлял над этим этнонимом. Ведь и ликийцы пользуются для обозначения этноса суффиксом — zi. И если бы чужеземец в эллинской одежде оказался в Ликии в V—IV вв. до н.э., ликийцы бы его спросили: «Athanazi? (Афинянин?) Spartazi? (Спартанец)». Он ему мог бы ответить: «Muskazie (москвич)». Но Muska? Может означать что угодно. Но, конечно же, не мышка и не мушка.

— Эй, картхазие! — живо отозвался Александр по-этрусски, радуясь, что узнал из самых последних публикаций как звучит отрицание «не». «Он принимает меня за карфагенянина? — подумал он. — Но ведь это древний народ... Грамматически форма этнонима явно этрусская, а не греческая. Неуверенность в голосе, может быть, связана с тем, что по Италии еще не прошли полчища Ганнибала. Видимо, меня занесло в третий или даже четвертый век до нашей эры. Во всяком случае, здесь уже могут знать латынь. Но, наверное, лучше ее знания не показывать. Ведь это время войн этрусков с римлянами».

— Расна? — обратился он к возничему.

Тот обрадованно закивал и произнес несколько слов, которых Александр не понял. «Что же делать? Как продолжить разговор?»

Взгляд внезапно упал на повозку, заполненную доверху сосудами, не склеенными, не с лишаями и налепками от двухтысячелетнего пребывания на морском дне — новенькими, прямо из гончарной печи. Ни одного черноугольного кувшина типа буккеро! По большей части этрусско-кампанская керамика, распространившаяся с IV в. Значит, не ошибся — IV или III век. Не ранее. Как удачно, что вчера я перечитывал книгу Ламбольи. Вот когда можно проверить, прав он или Морель в ее классификации!»

Подойдя ближе, Александр положил ладонь на сосуд, напоминавший такой, какой на Украине называют макитрой.

— Прухум. — выдохнул он.

Лицо возчика расплылось в улыбке.

297

«Понимает!» — обрадовался Александр и стал взахлеб выкладывать все свои знания в области керамической лексики, иногда осторожно прикасаясь к сосудам кончиками пальцев.

— Патна, купе, хупер, аска, лехитумуца, квутум, фасена, кулихна. — Возничий оторопело оглядел Александра.

Вдали показалась какая-то процессия. По носилкам на плечах идущих впереди и неподвижной позе сидевшего в них мужа нетрудно было понять, что это похороны.

Механически Александр стал вспоминать связанные с похоронами этрусские слова. С1е6га — носилки; thaur, thaura — гробница; suthi — тоже гробница. А в чем разница? Spel, spelana — пещера, погребальный свод. Здесь все ясно. Mutana — саркофаг, murs — урна, саркофаг. Здесь тоже нет необходимости в уточнениях. Ясно, что когда murs в значении саркофага, то имеется в виду небольшой, рассчитанный не на скелет, а на урну с прахом.

«Боги мои! — взволновался Александр. — Присоединюсь-ка я к ним. Шагая сзади, я не привлеку внимания, сам же смогу со спины изучать этрусские одеяния в натуре, а не по альбому, как раньше».

Рядом шла молодая женщина, удивительно похожая на плясунью с бронзового зеркала V в. до н.э. из Мюнхенского музея. Ее гибкое тело облегала длинная туника. Свисавшие до поясницы две туго сплетенных косы завершались металлическими шайбами, кажется, из серебра. Подобные им он раньше видел в витрине провинциального музея, и они ошибочно были названы пряслицами. В руках ее была корзина с яйцами.

Деревянные подошвы колотили по камням, и сердце Александра билось в лад этой удивительной мелодии. Обувь — точно такая, как из гробницы Бизенцио, воспроизведенная в одном из этрусских альбомов. Части ее соединены бронзовыми петлями для гибкости. И одеяния на идущих с ним рядом не из костюмерной Большого театра! Пригнанные по фигурам, с изысканными дополнениями. Подлинные! А головные уборы! Какое разнообразие фасонов — с полями и без полей, в форме дыни, остроконечные! Нет ли среди этрусских ремесленников модельеров?

Женщина в третьем ряду одарила его улыбкой. Блеснул золотой зуб.

— Zamthic! — торжествующе произнес Александр, не зная, как по-этрусски «зуб». По порозовевшим щекам дамы бальзаковского возраста он понял, что попал в точку. Она восприняла его реплику как похвалу своей внешности — «золотце».

«Сколько же раз, — подумал Александр, — я брался за перо, пытаясь оживить образ Танаквиль и осмыслить удивительный этрусский феномен женской свободы! И вот теперь я иду рядом с дамой. Интересно, кем она приходится покойнику?

298

Этрусское бронзовое зеркало со сценой пляски. V в. до н. э.

Восторг захлестнул все существо Александра. Он чуть было не воздел руки к небу и не вознес слова молитвы, пусть не этрусской, а из такой же древней латинской таблицы из Игувия, но вовремя удержался. Любое шумное проявление чувств в этой ситуации было неуместно.

Все провожающие, кроме троих, были в обуви, хорошо известной ему по музейным памятникам формы с загнутыми вверх носками. Двое босых в коротких туниках со светлыми, почти рыжими волосами — скорее всего, те, кого римляне называли галлами, а этруски, как ясно из одной надписи, кельтами. Скорее всего, это слуги. И кто бы мог подумать, что слуги не только услаждают хозяев и гостей на пирах, но и наравне с родственниками провожают господина в последний путь.

Рядом с варварами шел босоногий муж в длинном одеянии с каймой и головном уборе, выдававшем в нем жреца. «Цепен!» — с удовлетворением вспомнил Александр этрусское наименование служителя богов, решив, однако, что от него лучше держаться подальше. Возможно, жрец был родственником покойного, не вмешивающимся в Черветеримонию похорон.

299

У двоих в руках сверкали щиты. Александр вспомнил, что у стены погребальной камеры гробницы Реголини-Галасси (он видел ее в Этрусском музее Ватикана) стоял целый ряд щитов. «Кажется, покойник был воином», — подумал он и стал вспоминать все, что в науке было известно о системе этрусского родства. «Конечно, эта женщина в темном с расцарапанными в кровь щеками — супруга покойного — puia, а это, бесспорно, его сын — clan и дочь — sech.»

В это время откуда-то показался человек в пурпурном одеянии с маской на лице. Он вышагивал, явно высмеивая чью-то величественную походку и произнося что-то высокопарное.

«Ферсу!» — обрадовался Александр, изучавший этот странный этрусский обряд по могильным фрескам и знавший, что от этого слова произошло слово «персона». И в какой-то непонятной связи он вспомнил, как на открытом партийном собрании разбирали чье-то персональное дело и как ему было стыдно за тех, кто пытался выяснить подробности личных отношений.

Процессия подошла к городским воротам и остановилась. «Порог города. Душа больше сюда никогда не вернется». В том, что погребение будет за пределами города, Александр не сомневался, но ему было неизвестно, что перед тем как покинуть город, шествие останавливалось.

За воротами начался резкий спуск. Следовательно, город находился на холме, как почти все этрусские города, за исключением Спины. Из-за туч выглянуло солнце, и неожиданно слева блеснула синевой огромная водная равнина. «Так это же Тразименское озеро! То самое, знаменитое, где Ганнибал разбил легионы Гая Фламиния!»

Узкая дорога огибала виноградник. «Винак», — подумал Александр и вспомнил, что слово это присутствует в той же недавно найденной бронзовой таблице из Кортоны, где упомянуто Тарсименское (не Тразименское) озеро. Видимо, этрусскому слуху с давних пор близко сочетание «таре». Это и город в Анатолии, и таршишские корабли, известные Библии.

«Да это же Кортона! — вдруг осенило его. — Или Куртун, как ее называли сами этруски, ведь в их алфавите не было буквы “О”. Как же этот город не похож на тот, где мы побывали с Людмилой! Древнейший город Италии, основанный еще пеласгами! Где-то здесь была найдена бронзовая статуя Авла Метелла с краткой этрусской надписью. Первое в Италии изображение оратора. Кортонская таблица как юридический текст и “Оратор” дополнили друг друга. Но как понять слово “tece” в надписи. Несомненно, это божество, которому служил кортонец. Верно ли, что это богиня Справедливости?»

Тем временем слева показалось отдельно стоящее здание, повернутое к дороге нарядным фасадом. Высокий стилобат, лестница со стер-

300

Коленопреклоненный воин. Фрагмент «Вазы Франсуа» из Кьюзи. 570-560 гг. до н.э.

301

тыми степенями, две массивные деревянные колонны тусского типа, описанного Витрувием, стены, сплошь облицованные штампованными терракотовыми плитами. Фронтон с раскрашенными глиняными фигурами в треугольнике и акротериями в форме пальметт по трем углам. Не руины фундамента, указывающие план святилища и его размеры, как в Фьезоле и еще двух десятках мест Тосканы и Лация, а подлинный, действующий этрусский храм.

«Конечно, этому храму, судя по терракотовым фигурам фронтона, не менее двухсот лет, но явно это не работа Вулки. Его школа обслуживала другие города, здесь были свои мастера, и можно было бы узнать их имена, если бы отделиться от процессии. Он бы зашел в притвор и сначала поинтересовался, какому богу посвящен храм — небесному или подземному. Ведь от этого зависит, как совершать молитву — вздымать ли руки вверх или наклоняться долу. И он мог бы, пользуясь своим знанием текста капуанской таблицы, выбрать жертву, заодно бы узнал, что такое «zusle». Харсекин, пользуясь русским созвучием, трактовал его как «сусло», но в тексте zi zusle — три сусла. На мой взгляд, имеется в виду козел или коза.

Восторг захлестнул все существо Александра. Он чуть было не воздел руки к небу и не вознес слова молитвы пусть не этрусской, а из такой же древней игувинской таблицы, но вовремя удержался. Любое шумное проявление чувств в этой ситуации было неуместно, и, к тому же, он не знал, какому из богов посвящен этот храм. Если подземному — молиться полагалось, прикасаясь руками к земле

«Hilar!» — тут же вспомнил он по как-то непроизвольно возникшей привычке переводить на этрусский все, что было в его силах.

Он замедлил ход, рискуя отстать от процессии и стараясь удержать в памяти каждую деталь. «Терракотовые фигуры, возможно, из той же мастерской, откуда горшки с повозки... Как интересен сюжет! Спор двух гадателей. Справа, кажется, Колхант, слева — Мопс. Сюжет, как он вспомнил, сохранил Страбон при описании Памфилии. Прямое подтверждение идеи о хеттской провинции Тархунтассе, греческой Ликии, а не Лидии как прародине этрусков. Как жаль, что я попал в этот город после публикации моей статьи на эту тему.

И, конечно же, если бы не опасение нарушить эту строгую и печальную Черветеримонию, он обязательно бы заглянул в святилище и разузнал бы, кому оно посвящено и есть ли при нем оракул. Да мало ли о чем можно было бы узнать даже при том скудном запасе слов, каким он обладал.

И он уже представил себе, как непринужденно входит в притвор и непринужденно завязывает беседу, показывающую, что хотя он и чужеземец, но не невежда, а вошел для того, чтобы договориться о принесении жертвы хранителям этого города. Он не без гордости отме-

302

тил, что без труда сможет поинтересоваться, где находятся изображения божеств (flere), предложить turza (жертвенное воздаяние), azar или mlaz (mlac) — вотивные приношения, хотя и не знает разницы между этими терминами, спросить, закончены ли приготовления (aknese) и подготовлены ли необходимые для жертвенных возлияний масло (eivan) вино (vinum), может быть даже попросить принести в жертву zusle и заодно проверить, правильна ли его догадка, что это козел или коза. При этом он, используя текст на пеленах Загребской мумии, назовет имя бога, которому предназначил жертву, а может просто сказать, что посвящает ее небесным богам — sanxunlta. И, кроме того, он вполне способен попросить, чтобы его отвели к толкователю молний (frontak) или гаруспику (netsvis), на худой конец его устроит любой жрец, а если этруск окажется гостеприимным, он благожелательно отнесется к его просьбе показать подземное помещение храма, где хранятся его святыни.

«Не странно ли, — неожиданно подумал Александр, — что вне храма и кладбища весь этот мир для меня не имеет названий. Как по-этрусски “трава”? Как пчела? Мед — это «мату». А как дорога, жара, пыль? После захоронения можно будет спросить, просто показывая пальцами. За один час слов будет больше, чем за двести лет со времени Луиджи Ланци». «А как зафиксировать эти слова?» Александр схватился за голову. «Мне бы память Вадима Цымбурского, бывшего моего ученика, ушедшего в политологию, а затем в философию. Ведь это с ним мы мечтали о машине времени, которая перенесет нас в Этрурию. Конечно, можно сказать zihu, и мне принесут папирус (вряд ли в это время здесь использовался пергамент), на худой конец, восковые таблички. И тогда появится настоящий тезаурус этрусского языка. Можно будет подумать об этимологическом словаре с хеттскими, германскими, кельтскими и прочими сопоставлениями. Конечно, в Москве отыщутся меценаты, пусть и не догадывающиеся о том, что Меценат был этруском, но падкие на сенсации».

Старые искривленные оливы, сблизившись ветвями, образовали естественную арку, за которой начались угрюмые фасады туфовых гробниц с прямоугольными углублениями для дверей и высеченными в камне родовыми именами над их косяками. Кладбище такого типа, подражающее городской застройке, было известно Александру в Орвието, глубоко внизу под скалой, занятой современным городом. Но там дверные отверстия зияли пустотой. Здесь же они были закрыты дверями, по большей части деревянными, разрисованными полосами. Они образовывали подобия крестов и обретали символический смысл.

«Для того, чтобы войти в гробницу, надо перейти высокий порог, — подумал Александр. — Порог вместе с навешенной над ним дверью отделяет различные состояния и миры. Недаром ведь в римском свадеб-

303

ном обряде жених переносил невесту через порог на руках, а косяки смазывались волчьим жиром. Волк, этрусский «вулка»— животное нижнего мира, отсюда и Вулкан, явно этрусского происхождения. Этруски всю свою жизнь и каждый ее исторический век в ужасе стояли перед подобной дверью, не зная, когда она откроется и куда приведет».

Под ногу что-то попало. Недоеденный гранат. Ячейки, как соты. Плод богини любви Туран. Говорят, возбуждает ее дары у тех, кому недостает воображения. И масса яичной скорлупы. Не иначе — погребальные пиры происходили не только в триклиниях домов, но и на некрополе, перед могилами. Совсем, как в Грузии. Не потому ли грузинам захотелось иметь этрусков предками, милейший Рисмаг Гордезиани об этом целую книгу написал. Даже в путеводителях по Тбилиси в далеких 60-х об этом черным по белому.

Впереди показалось развесистое дерево. Конечно, это дуб той же разновидности, что и в парке виллы Боргезе. Под одним из них благородная римлянка Мария Тереза, наверное, до сих пор кормит диких кошек «китикэтом». Александр вспомнил, что он взял с земли несколько желудей, но на балконе они не дали всходов.

Процессия остановилась. Носилки опустили на землю. Покойника подняли и прислонили к стволу дуба.

«Конечно же, — подумал Александр, — о вертикальном положении можно было догадаться по аналогии римских похорон. Но о дубе, священном дереве этрусского Зевса Тинии за спиной покойника никто не мог дойти своим умом. Не понял этот и сам О.фон Вакано, сделавший так много для понимания символики священного дерева. Да и Мирча Элиаде, написавшему о религиозной символике десятки книг, об этой детали неизвестно! Дуб — дерево жизни. Перед тем, как покойника перенесут через порог гробницы в царство смерти, он будет пронизан током Тинии. Тот же смысл имеют и яйца, которые бережно несет моя соседка. Но где она, эта милая девушка? Эх! Хорошо бы тряхнуть стариной. Ведь были у меня, кроме русских, полуфранцуженка-полунемка, еврейки, полуузбечка... Была бы и расенка... Но как я ей представлюсь?»

Он вспомнил, что его имя в разных этрусских городах транскрибировалось по-разному: Elacsantre, Alcsentre, Elsntre, Alehsantre, Elcsntre, Elhsntre. Но на кортонских сосудах оно ни разу не попадалось. Ему, конечно, хотелось использовать вариант Alehsantre, но это имя было процарапано на сосуде неизвестного происхождения, хранящегося в Национальной библиотеки Парижа, видимо, из латинской Пренесты. Пусть будет перузинское Alcsentre, все-таки ближе к Кортоне. Без имени отца можно обойтись, а вот когномен? Мой первый рецензент Василий Янчевецкий образовал его, сократив свою длинную фамилию до двух начальных букв — Ян. Я могу оставить четыре — любимое этрусское число — Неми. И какие близкие этрусскому сердцу ассоциации...

304

Озеро Неми близ священной Альбанской горы. Какой же прекрасный вид открывается с ее вершины на весь Лациум. Ну, назовусь. А дальше? Без глагола не обойтись. Они навалом. Ар — делать, цезу — покоиться, хеки — класть, лупу — умереть. Но нет «любить», хоть лопни. А если иносказательно? Вроде стрелы Туран. Проклятье! Как по-этрусски стрела? Предположил, что raq, но с этим спорят. Или «умираю от Туран» — Лупу Туранс? Не слишком ли высокопарно? Но как странно, что для смерти и любви в двух наших языках одна основа «луп» — любовь и смерть.

Тем временем к покойнику приблизился его сын и, низко поклонившись, начал речь. Вслушиваясь, Александр не без удовлетворения уловил с десяток знакомых слов. Точного смысла речи он, конечно, не понял, но для себя с увлечением начал составлять биографию покойника, соединяя слова, как в детстве в литературной игре. Конечно, герой этого дня из числа лукумонов. Это ясно и по пышности погребальной процессии, даже если бы не прозвучали слова lauk, luk, luchum. ril — в возрасте, но ведь его имя не соединено с обычным для погребальных стел lupu (умер), да и зачем бы говорить о том, что он умер, в самом начале. Значит, в этом возрасте что-то произошло. Прозвучало frontac — толкователь молний и tin — день. Значит, в такой-то день он занял жреческую должность толкователя молний. Да, видимо, так. Вот почти сразу прозвучали слова tamiathur — коллегия и tesinth tamiathur — попечитель коллегии, а затем в потоке слов различимы сереп — жрец, vacl, vacal, vacil — священнодействие. Вот и готова биография этого лукумона, ставшего жрецом. Но что это? Явственно произнесено несколько раз zilak. Может быть, он стал зилаком после исполнения жреческих обязанностей? А, может быть, начало биографии было совсем другим, и не он стал фронтаком. а это фронтак предсказал ему блестящее будущее правителя города. Да! Там в начале, кажется, было слово spur! А дальше, видимо, рассказано, что он сделал на посту зилака. Звучат слова ten, tenu, tenve, tenine, tenthas, tenthas, — исполнял обязанности в качестве должностного лица. Интересно, в чем они выражались. Sacnicla — священное место, храм. Может быть, он воздвиг или обновил храм города? Или поставил в священной ограде статую божества (flere), Что-то принес в дар? Может быть, городу, а может быть, божеству? Скорее всего, потому что звучат слова flerchva, flerchva, а их употребляют, только говоря об обряде жертвоприношения божеству. И еще он что-то воздвиг. Может быть, это все о том же храме, а может, о другом? В потоке речи не очень понятно, произнесены ли как отдельные слова ar и as, а если да — какое из них означает воздвиг, соорудил — ас, как думает Пфиффиг или ар, как считал Паллоттино? А вот и совершенно ясно произнесено — саг, сег — строить; tes — заботиться. О чем же он заботился? Возможно, при нем город расширил свои гра-

305

ницы. Не случайно же произнесено слово, tularu — граница. Может быть, и загадочная страна Thule от этого этрусского слова? Ведь этрусские торговцы побывали в северных странах задолго до греков. Это доказано археологически. А вот уже, как и следовало ожидать, звучат слова hinthia, hintial — образ, изображение, душа, hintha, hinthu — потусторонний мир. Это уже не о прошлых его заслугах, а о нем как покойнике. Значит, первая часть Черветеримонии завершается.

И впрямь, лукумона усадили в кресло, и над ним соседка Александра подняла свой зонт. «Выходит, не такое уже это безумие — статья Акимовой и Кефишина о зонте как символе смерти?»

Откуда-то, видимо из-за гробницы, вышел флейтист. Он поднес к губам свой инструмент.

«Музыка! — выдохнул Александр. — Этрусский космос был бы разъят без нее — ведь она связывает три мира сверху донизу. А вдруг меня попросят напеть эту мелодию, воспроизвести этот дивный мотив, хотя бы в самых общих чертах, или просто сравнить с каким-либо классическим произведением?!»

А, между тем, мелодия заполнила все пространство некрополя. Ее подхватили голоса. Пели все, кроме рыжеволосых.

«Я такой же варвар, как они, — с досадой думал Александр. — Я тупее любого приготовишки, которого родители загнали в музыкальную школу, потому что это модно. Я буду опозорен».

Вдруг один из кельтов, стоявший рядом с воином, толкнул его, и тот с грохотом упал. Варвар рванул к проходу, отделявшему гробницы. Мелодия оборвалась. Послышались возмущенные крики. Громче всех вопила дама с золотым зубом. Пленник метнулся к виноградному холму. Один из воинов бросился за ним. Этруски наперебой подбадривали его криками.

«Их можно понять, — думал Александр. — Нарушена священная Черветеримония. Почему беглец не пел, как другие? Может быть, и ему слон наступил на ухо, как мне?»

Нет. Воину кельта не догнать. Рыжая голова мелькнула в зелени и скрылась. Но преследователи, кажется, не обескуражены. Они и не пытаются продолжать погоню. Их знаками подзывает жрец, почему-то повернувшийся лицом к Александру. И вот он уже с ужасом видит, что один из них подходит к рыжеволосому, а другой направляется прямо в его сторону. «Как же легкомысленно было принять участие в похоронах знатного человека. Конечно же, эти щиты были не вотивными дарами, а частью боевого вооружения. Почему же ему не вспомнилось, что на могиле лукумона обычно сражаются пленники! А он здесь чужеземец.»

Александр метнулся в сторону, но чьи-то руки легли ему на плечо. Пугающе запела флейта. «Все кончено! — мелькнуло в мозгу. — Моя,

306

почти готовая, книга “Нить Ариадны”!.. И это теперь, когда удалось столько увидеть и узнать, и внести в главу “Этрусский мир”!» И тут он проснулся.

ЛАВИНИЙ⁴⁴

В отличие от Этрурии, не прекращавшей удивлять своими находками, Лаций, область самого Рима, считался археологами некоей пустыней, могущей дать лишь примитивную керамику. Раскопки в Пратика ди Маре, древнем Лавинии (городе латинского племени лаурентов)⁴⁵, осуществленными в 70-х гг. XX в. экспедицией Римского университета под руководством Ф. Кастаньоли, покончили с этим ошибочным суждением. В четырех километрах от древнего поселения, в полукилометре от моря, в первый же сезон работ были обнаружены вытянутые в один ряд тринадцать алтарей. Их сразу же сопоставили с двумя алтарями, которые во времена Дионисия Галикарнасского находились в местности, которая называлась Троя. Именно здесь, согласно его рассказу, проголодавшись в пути, пришельцы съели пшеничные лепешки, до этого служившие им столами. И исполнилось данное им пророчество, что новая Троя будет основана на месте, где они съедят столы. Конечно же, ни Дионисий Галикарнасский и никто из его современников не знал о том, что эти алтари появились лишь в VI в. до н.э., а значит, не имели никакого отношения к тому далекому хронологическому рубежу, которым считалось появление на побережье Тирренского моря, в Лации, «прародителя Энея».

Алтари Лавиния

307

Не менее значительный материал дали и раскопки самого Лавиния. Ими были выявлены оборонительная стена и акрополь. Но особенно интересным оказалось открытие в Лавинии героона.⁴⁶ Героонами в древности называли могилы, возле которых устанавливался культ погребенных в них героев. Часто такие герооны бывали кенотафами. Лавинийский героон представлял собой значительных размеров курганное погребение с камерой и площадкой для жертвоприношений. Местонахождение памятника навело ученых на мысль, что это и есть известная из сообщений древних авторов гробница Энея, где в IV в. до н.э. был установлен официальный культ.

Открытие героона позволило по-новому взглянуть на прежние находки. В частности, вспомнили об архаической латинской стеле с посвящением Энею, обнаруженной еще в конце 50-х годов XIX в окрестностях, тогда еще не выявленного исследователями Лавиния. И эта стела, и героон, и резкое увеличение к концу IV в. до н.э. числа алтарей (именно тогда их стало тринадцать), явно связаны с введением в Лавинии официального культа троянского героя.

Было установлено, что культ героя, почитаемого в этом герооне, существовал и до этого времени, хотя и не отличался масштабностью. Это было солнечное божество, известное Плинию Старшиму как Sol Indiges, т.е. местное, коренное солнце. Видимо, именно оно было отождествлено с Энеем.

Все это опровергало привычное мнение о том, что у римлян легенда об Энее была искусственно сконструирована поэтом Гнем Невием и римским анналистом Фабием Пиктором (III в. до н.э.) по греческим моделям. Показав непричастность греков к внедрению традиции об Энее в Италии, открытие в Лавинии, казалось, полностью вписались в теорию этрусского распространения легенды об Энее, поскольку как раз в VI в. до н.э. Рим и частично Лаций были колонизованы этрусками, а сам героон напоминал этрусский погребальный холм (тумулус). Можно думать, что это место еще до появления Остии использовалось этрусками как порт, и поэтому легенда об Энее была привязана именно к нему.

Таким образом, один из тринадцати алтарей был связан с культом Солнца Местного — Энея. Найденная в Лавинии архаическая надпись середины VI в. до н.э. «Castorei Podlouqueique” (т. е. «Кастору и Полуксу») заставляет думать, что они были среди тринадцати почитаемых в Лавинии героев-богов. С этой парой героев-близнецов традиция связывает военные успехи Рима раннереспубликанской эпохи. Известно также, что в Лавинии почитали богов пенатов и богиню очага Весту.

Самостоятельная, религиозная социальная история Лавинии прекращается в середине IV в. до н.э. после распада Союза латинских городов. Связь Лавиния с легендой о родоначальнике римлян Энея не спасла город. В конце III в. до н.э. его храмы были заброшены, часть почитаемых в городе богов была переведена в Рим.

308

Черный камень

В конце XIX в. римская публика была наслышана об археологах. В газетах писали о каком-то немце-миллионере, отыскавшем в развалинах какого-то древнего города богатейший клад. Поистине деньги идут к деньгам! Удачи выпадали и на долю итальянцев, если они раскапывали этрусские гробницы. Не всегда находилось золото, но этрусские вещи шли на его вес.

Человек, руководивший работами на Форуме, мало чем напоминал археологов в том обычном представлении, которое сложилось у римской публики. Тщательно одетый, с аккуратной бородкой, он, скорее, был похож на доктора, лечащего богатых синьоров. Спускаясь в вырытую рабочими траншею, он тщательнейшем образом осматривал ее края и простукивал их, словно ставил диагноз. Он уже успел удивить римскую публику тем, что поднимался над Форумом на вздушном шаре и рассматривал развалины сверху. Работая, он доставал со дна ямы какую-то дрянь, не боясь испачкать манжеты. Более того, корреспонденту римской газеты он заявил, что ищет могилу Ромула. На следующее утро в газете появилась карикатура. Археолог был изображен выходящим на той стороне земли. Антиподы взирали на него с удивлением. Надпись гласила: «Дорылся!»⁴⁷

В лице Джакомо Бони (1859—1925), как исследователя истории раннего Рима, вступает в действие новое направление археологии, или,

как ее тогда называли «активная археология». В отличие от своей предшественницы, которая была помощницей классической филологии, призванной подтвердить или опровергнуть сведения античных авторов, ее задачей было восстановление истории каждой отдельной местности со времени появления на ней человеческой жизни. Бони ввел послойное изучение памятников и ныне считается одним из инициаторов внедрения в археологию, заимствованного у геологов стратиграфического метода. Этот метод давал возможность выделения в раскапываемом поселении слоев (strata), соответстующих фазам и эпохам исторического развития, равно как установлению перемен или катастроф природного и иного характера.

Древним авторам было известно существование на Форуме, вблизи от храма Антонина и Фаустины, некоего черного камня

Джакомо Бони

309

Архаическая надпись с Форума. VI в. до н.э. (Черный камень)

(Lapis niger). Одни его считали могилой Ромула, другие — его воспитателя пастуха Фаустула, третьи — царя Гостилия. В августе 1899 г. Бони начал на указанном месте раскопки. Удалив несколько современных зданий, он углубился в почву и обнаружил небольшую вымощенную черным мрамором квадратную площадку. Под нею оказался слой земли глубиной до полутора метров, покрывавшей площадку из желтого туфа, местного камня вулканического происхождения, с множеством обломков сосудов, бронзовых, костяных и терракотовых фигурок, оружия. Тут же находился усеченный конус из туфа, все четыре стороны которого были покрыты письменами.

Бони обратил внимание на то, что все предметы под Черным камнем имеют следы насильственного разрушения и огня. По предположению археолога, древнее святилище было подвергнуто разрушению и осквернению, а затем очищено жертвоприношениями и засыпано землей. Наибольший интерес у исследователей вызвал камень с надпи-

310

сью. Его тоже стали называть lapis niger (черный камень). Сам характер букв говорил о том, что был найден древнейший памятник латинской письменности.

ПЕРВЫЕ ПОСЕЛЕНЦЫ

Продолжая свои исследования на Форуме между 1902—1907 гг., Бони открыл в северной части Форума и по-соседству от него сорок одну могилу IX—VIII вв. до н.э. с различным погребальным обрядом. Могилы с трупосожжением представляли собой круглые колодцы. Для погребений служили большие сосуды, покрытые туфовыми плитами. В сосуд помещалась урна с пеплом покойника. Могилы с трупоположением представляли собой продолговатые ямы. В них найдены каменные саркофаги или остатки деревянных гробов с костяками покойников. Погребальный инвентарь обоих типов могил почти не отличился друг от друга: это грубая керамика, украшенная спиралями, параллельными линиями или зигзагами; а также черная керамика типа буккеро и фибулы, отделанные янтарем и стеклом.

Могилы с трупосожжением Джакомо Бони приписывал благородным пришельцам, представителям высшей арийской расы, родоначальникам могучей породы патрициев, поставлявшей Риму впоследствии консулов и верховных жрецов. Останки погребенных в могилах он относил к туземной расе, жившей по берегам Средиземного моря и превратившейся позднее в римский плебс. Эта концепция, встреченная критикой еще при жизни Бони, стала выглядеть смехотворной после раскопок в 50-х, 60-х XX в. Согласно археологической документации, резюмированной Э. Гьерстадом, на Эсквилине могилы, почти исключительно с трупоположением, охватывают период с VIII по VI до н.э. На Квиринале могилы более древние (VIII—VII в. до н.э.) — это колодцы для погребения пепла, и только в конце VII в. до н.э. начинает использоваться ритуал трупоположения. На Форуме могилы Священной дороги, охватывающие VIII—VI в. до н.э. включают и трупоположение и кремацию, но последняя преобладает в более древних могилах. Около 600 г. до н.э. притибрские холмы охватывает глубокая урбанистическая трансформация. Форум освобождается от могил и хижин, становясь рыночной площадью. Там появляются первые монументальные памятники и храм Весты.

Этот храм, расположенный поблизости от Регия, был раскопан в начале XX в., тогда же, когда по соседству велись раскопки под руководством Джакомо Бони. Руководительницей раскопок святилища Весты была дама Эстер Ван Деман, профессор одного из американских университетов. В то время, еще далекое от современной фемини

311

зации археологии, особое внимание было привлечено не только к раскопкам, но и к их руководительнице, которой впервые удалось установить облик и устройство храма Весты. По черепкам из вотивных приношений ей стало ясно, что храм действовал в 575 г. до н.э. Это было время правления царя этрусского происхождения Тарквиния Древнего. Из этрусской гадательной таблицы известно, что этруски, как и римляне, были почитателями Весты.

Археология позволила понять возникновение города Рима, как процесс слияния отдельных поселений на притибрских холмах (синойкизм). Таких холмов, как известно, было семь. Центральное положение между холмами Капитолием, Целием и Авентином занимал Палатин. Объединение первоначально самостоятельных и подчас этнически неоднородных поселений на холмах засвидетельствовало праздник Септимонтий (семихолмия). В середине XX в., используя археологический материал, шведский археолог Эйнар Гьерстад отнес Септимонтий в VIII—VII вв. до н.э.

Как свидетельствует изложенная Титом Ливием легенда о похищении сабинянок, объединение происходило далеко немирным путем. Однако конфликт, назревавший между племенами латинян и сабинян, был разрешен объединением всего населения нового города под властью двух царей, латинянина и сабиняинина. Этому процессу, очевидно, способствовали ближайшие соседи — обитатели притибрских холмом, этруски, опередившие другие племена Италии в экономическом и политическом развитии. Они были заинтересованы в прекращении раздоров между притибрскими племенами, препятствовавших их торговым контактам.

Одним из самых примечательных памятников Форума был особый участок, Комиций, на котором римские цари встречались с народом. В республиканскую эпоху здесь собиралось народное собрание для утверждения решений Сената. К Комицию примыкала Ростра, изогнутая трибуна, получившая название от ростр, бронзовых подводных носов кораблей, ставших трофеями первых римских морских побед. Недавние раскопки на северо-западе оконечности Форума выявили семь последовательно залегавших слоев Комиция. Он действительно существовал в царскую эпоху.

ВОДЫ РИМА

В языках многих народов существуют связанные с древними городами словесные формулы, которые не только их переживают, но своей лапидарной силой сковывают умы последующих поколений и направляют их мысль по избитому пути. Такова хорошо известная пого-

312

ворка «город на семи холмах», заставлявшая специалистов в области древнейшей истории и топографии Рима держать в поле зрения один рельеф, не обращая внимания на не менее существенную особенность его географических условий, — гидрографию. Лишь в конце XIX в. в работах итальянского археолога Р. Ланчани было обращено внимание на исключительно важную роль в исторических судьбах раннего Рима шести ручьев, омывавших притибрские холмы и впадающих в Тибр. Мысли Ланчани были подхвачены в середине XX в. итальянцем Дж. Люльи и американкой Л. Холланд, которые пошли дальше простой констатации этого явления, и попытались объяснить гидрографией не только политические, но и религиозные аспекты раннеримской истории.

Шесть ручьев, впадающих в Тибр (известны названия лишь двух из них: Петрония на Марсовом поле и Ютурна на Форуме), в период до появления в Риме этрусков в весеннюю пору заболачивали низины между холмами, а в остальное время года изолировали население одних холмов от других. Разумеется, речь шла не о трудностях, возникавших при переправах, а о преградах, которые воздвигала в общении религия. Римляне, как и другие древние народы, считали ручьи и реки священными. Обычно их воспринимали в образе быков, что само по себе свидетельствует о древнейшем характере этих представлений. Согласно автору латинского словаря Фесту, жившему в то время, когда смысл этого образа был непонятен, реки воспринимались, как быки, поскольку они так же необузданны, как эти животные. Священной в древности считалась любая река, не только такая великая, как Нил, Тибр, Пад, но и любой ручеек. В обращении к рекам античность выработала формулу, сохраненную римским поэтом Авсонием: «Здравствуй, поток, неведомый, священный, благотворный, вечный!»

Наведение речной переправы в древнейшие времена истории Рима считалось актом, сковывающим вольную силу божественных вод. Сооружение даже небольших мостков поручалось жрецам-понтификам, т. е. мостоделателям*, которые должны были придерживаться определенных предписаний. Главным из них был запрет на использование при постройке моста или его ремонте металлов бронзы или железа. Но при этом защищалось не что-либо, а вода. В ходе новейших открытий, когда был выявлен феномен реакции структуры воды на оказываемое внешнее влияние, стало очевидно, что вода обладает некоей памятью и может в той или иной мере влиять на тех, кто ею пользуется. В древности, разумеется, такие исследования не велись, но действова-

* О происхождении слова pontifices от pons (мост) и facere (делать) см.: Варрон. О латинском языке, где понтификам приписывается сооружение свайного моста и учреждение религиозных Черветеримоний на Тибре.

313

ла интуиция, улавливающая в металле нечто чуждое и враждебное природе, от которой человечество первоначально себя не отделяло. Не исключено, что немотивированная литературными источниками деятельность понтификов по охране вод обеспечивала римлянам существенные преимущества над соседями, пренебрегавшими защитой вод от негативных внешних воздействий.

Конкретный пример деятельности понтификов — это сооружение при четвертом царе Рима Анке Марции деревянного свайного моста через Тибр (Pons Sublicius) без применения железа или бронзы. Растущая экономическая важность переправ для населения притибрских холмов увеличивала влияние понтификов, оттесняла на задний план других служителей культа, давала «мостоделателям» контроль над всем богослужением.

Положение понтификов должно было измениться с приходом в Рим этрусков. Пятым царем Рима стал выходец из этрусского города Тарквинии полуэтруск-полугрек, которого римляне называли Тарквинием. В отличие от последнего римского царя Тарквиния Надменного первого этруска на римском троне называли Тарквинием Древним. Тит Ливий, характеризуя правление Тарквиния Древнего, пишет: «Он стал обносить каменною стеною город в тех местах, где не успел еще соорудить укрепления; так он осушил в городе низкие места вокруг Форума и другие низины между холмами, проведя к Тибру вырытые с уклоном каналы (ибо с ровных мест нелегко было отвести воду)».

Разумеется, эта деятельность по осушению заболоченных низин была невозможна без широкого применения металлических орудий — лопат, кирок. Да и само бесЧерветеримонное обращение с ручьями, которые меняли свое прежнее русло, было очень далеко от предписаний понтификов, щадящих священные ручьи и источники. Но именно эти действия превратили разрозненные поселения на холмах в общину (civitas) типа греческого полиса. Осушенное пространство между Палатином и Капитолием, служившее ранее для выпаса скота и захоронений, стало Форумом, центром политической и торговой жизни граждан, а другое из осушенных низин — местом развлечения народа по этрусскому образцу — цирком.

Цирк был сооружен уже при Тарквинии Надменном, которому приписывается также сооружение подземного Большого канала, принимавшего и выводившего в Тибр все нечистоты города. Этот канал (Cloaca maxima) и теперь входит в канализационную систему Рима. Часть тех ручьев, о которых так заботились понтифики, стала работать по очищению города от нечистот.

Казалось, был неизбежен конфликт между старым родовым жречеством (понтифики были представителями отдельных патрицианских родов) и государством. Но этого не случилось, ибо экономические

314

интересы патрициев, связанных с торговлей или обогащавшихся на ней, и этрусских правителей во многом совпадали. Тем более, государство сохраняло за понтификами их священные прерогативы, и они могли, как и ранее, совершать публичные жертвоприношения водным источникам, хотя и ушедшим под землю, и осуществлять контроль над почитанием других естественных сил и, прежде всего, огня. Единственное изменение в этой области при Тарквиниях — увеличение числа жриц огня и государственного очага — весталок и ужесточение их наказания за нарушение девственности.

Со временем предписания понтификов, относящиеся к переправам через реки, перестали действовать. Но отношение к воде как к святыне сохранилось. Ежегодно 13 октября праздновался Фонтиналий, посвященный покровителю всех источников Фонту. В этот день венками украшались все колодцы и родники.

КАПИТОЛИЙ

Объединение обитателей притибрских холмов (синойкизм) совпало с появлением на Палатине первых этрусских переселенцев. Их квартал стал называться «Этрусским». Этруски, обладавшие опытом градостроительства, замостили Форум и соорудили канал для спуска в Тибр излишних вод и нечистот — «клоаку величайшую». Помимо этого они оставили Риму ряд выдающихся памятников архитектуры. Это — прежде всего величественный храм Юпитера, Юноны и Минервы на Капитолии, который на протяжении столетий являлся постоянно живым символом могущества римского государства.

Холм Капитолий самим местоположением, высотой, крутизной склонов предназначен быть головой Рима. Отсюда и его латинское название, видимо, не самое древнее. Скорее всего, до того, как холм занял господствующее положение среди других притибрских холмов, он назывался Тарпея. Это название сохранила крутизна, с которой сбрасывали приговоренных к смерти. Сам холм состоял их двух вершин. Одна из них, самая крутая, использовалась как убежище — там возникла крепость.

Согласно римскому преданию, Капитолий был древнейшим местом обитания всего притибрского региона. Это подтверждается керамикой, датируемой XIV—XIII вв. до н.э., древнейшей в Риме. До объединения обитателей холмов и создания города Капитолий контролировался сабинянами, племенем, родственным латинам по языку. Не исключено, что в сабинский период на Капитолии стали почитаться боги Сатурн и богиня верности Фидес. Однако проход через Капитолий в пространстве между вершинами не возбранялся никому. Согласно

315

традиции, сакральным центром нового города и главной его крепостью. Капитолий стал при Тарквинии Древнем, царе этрусского происхождения. При нем же на Капитолии стали почитать этрусских богов. А при царе Тарквинии Гордом местом их культа стал величественный храм.

Остатки его фундамента были обнаружены в 1865 г. под возведенным в XVI в. дворцом Каффарелли. Они принадлежат постройке времен этрусских царей. На основании археологических данных, описаний древних авторов, изображений на монете и рельефе современные археологи попытались восстановить внешний вид и внутреннее устройство знаменитого храма. Он имел прямоугольную форму (62м х 53,5 м) и по своим размерам не уступал крупнейшим греческим святилищам. Как и все этрусские храмы, главное святилище Рима находилось на высоком подии и имело деревянные стены, облицованные плитами пестроокрашенной терракоты. Они придавали всему зданию праздничный вид. Передняя часть храма состояла из зала с колоннадой, а задняя — из трех расположенных параллельно друг другу внутренних помещений, или целл. Юпитер занимал центральную целлу, что соответствовало его положению главного бога. Юноне и Минерве были отведены боковые целлы.

Фронтоны этрусских храмов украшались терракотовыми статуями богов и фантастических животных — грифонов и сфинксов. Украшения Капитолия были заказаны последним римским царем Тарквинием Гордым мастеру из соседнего с Римом города Вей, известному под именем Вулка (т.е. волк). Его произведения были обнаружены во время раскопок Вей в начале XX в. Это знаменитые статуи Аполлона и Гермеса, датируемые концом VI в. до н.э. Сходство данных произведений с деталями украшений Капитолийского храма, обнаруженных во время раскопок, позволяет отнести постройку этого храма к концу VI в. до н.э., что полностью согласуется с традиционной датой — 510 г. до н.э.

К 60-м гг. I в. Капитолий был уничтожен пожаром в третий раз. Четвертый храм Капитолия отстроил император Тит Флавий Веспасиан. Можно было ожидать, что после этих пожаров и перестроек от храма, воздвигнутого этрусскими мастерами, ничего не останется. Но это не так. Перестройки в силу присущего религии консерватизма, не нарушали первоначального плана святилища. Вот что сообщает Тацит: «Гаруспики объявили, что развалины старого храма следует вывезти на болота, а новый — воздвигнуть на том же фундаменте: по словам гаруспиков, боги были против изменения формы храма... Новое здание сделали выше старого, говорили, что малая высота была единственным недостатком прежнего храма, и только это жрецы разрешили изменить».

316

ХРАМ ДВУХ БОГИНЬ

Капитолийский храм не был единственным святилищем, сооруженным в Риме этрусками. В 1964 г. во время раскопок участка вокруг церквушки Сант’Омобоно в самом центре Рима были обнаружены остатки храма Фортуны и Матер Матуты⁴⁸. Античные авторы говорили о храмах двух этих богинь. Раскопки же показали, что в древнейшую эпоху существовало единое храмовое сооружение, покоившееся на одном подии, но с двумя целлами для каждой из родственных богинь.

Выделены два строительных периода храма Фортуны и Матер Матуты. Первый из них, точно датируемый с помощью керамики лаконского типа, относится ко второй четверти VI в. до н.э., когда в Риме правил Сервий Туллий (579—534 гг. до н.э.), известный этрускам как Мастарна. В третьей четверти VI в. до н.э. этот храм был полностью разрушен, площадка выровнена, после чего на ней был построен новый храм, разрушенный в последнее десятилетие VI в. до н.э., что совпадает со временем изгнания из Рима этрусских царей.

В 396 г. до н.э., после разрушения Камиллом этрусского города Вей, храм был восстановлен. К этому периоду истории храма относится найденная близ него латинская надпись «Марк Фульвий, сын Квинта, взявший Вольсинии, посвятил». Это Марк Фульвий Флакк, захвативший этрусский город Вольсинии в 264 в. до н.э. и, как сообщает римский историк, вывезший 2000 бронзовых статуй. С храмом на Бычьем рынке оказались связаны как история этрусского могущества, так и обстоятельства его упадка.

В ходе раскопок выявлены немногочисленные фрагменты терракотовых плит, украшавших стены храма. Они характеризуются сочетанием животных и растительных мотивов: фигура льва (или иного животного) и листья. Терракотовые плиты венчающего карниза изображают процессию колесниц, запряженных парой и тройкой крылатых коней. На одной из них — женщина, опирающаяся на плечо возницы. Впереди колесниц — группа юношей с копьями. Аналогичные терракотовые плиты украшали этрусский храм в городе Веллетри и датируются серединой VI в. до н.э.

Фронтон храма первого строительного периода был украшен фигурами двух сидящих животных (львов или пантер), обращенных мордами друг к другу. Их головы занимали верхнюю часть треугольника, задняя часть туловища и хвосты располагались в правом и левом углах. Такие же обращенные друг к другу фигуры зверей характерны для изображений на этрусских гробницах Пантер, Красных львов, Цветка лотоса, относящихся к периоду между концом VII в. до н.э. и серединой VI в. до н.э.

В храме Фортуны и Матер Матуты была обнаружена фигурка льва из слоновой кости с надписью на этрусском языке. Это самый интерес-

317

Акротерий архаич. храма Св. Омобоно

ный из этрусских текстов, найденных в архаическом Риме. Надпись на фигурке животного — не первый случай в этрусской эпиграфике. Известна надпись из Карфагена, покрывающая фигурку другого животного — кабана. Эта параллель и другие данные позволили издателю этрусской надписи из Рима М. Паллоттино определить предмет, на котором была процарапана надпись, как тессеру, своего рода избирательный бюллетень.

Голосования в Древнем Риме не были индивидуальными. Голосовали группы граждан, курии и центурии, трибы. Отдавая свой голос, курия или триба могла использовать тессеру с изображением животного. Таким образом, мы узнаем, что в середине VI в. до н.э. в Риме, управляемом царями, совершались выборы и выбирались должностные лица с годичными полномочиями. Упомянутый в этрусской надписи из Рима Спуриана, или в латинском написании Спурий, был представителем одного из этрусского родов, хорошо известных римским историкам.

318

Священный участок храма Св. Омобоно. План храмов

Сведения, почерпнутые из археологии и эпиграфики, в целом вписываются в историческую традицию о преемнике Тарквиния Древнего Сервии Туллии, однако в большей мере подчеркивают его связь с этрусками, которую старались не акцентировать патриотически настроенные римские историки.

Этруски, мнение которых передает знаток этрусской истории император Клавдий, считали, что Тарквиния Древнего сменил храбрый воин Мастарна, воевавший в отряде этрусского предводителя Целия Вибенны, а затем обосновавшийся в Риме и ставший царем. Этрусская фреска в Вульчи изображает воцарение Мастарны как насильственный захват власти в ходе борьбы двух группировок этрусских государств, при этом Мастарна, как это сообщал и Клавдий, выступал в союзе с братьями Вибенна. Реальность, по крайней мере, одного из этих братьев доказывается текстом из Вей, содержащим его имя.

Римские историки сохранили о воцарении Сервия Туллия (Мастарны) более пространную легенду, изобилующую драматическими подробностями. Сообщается, что преемник Тарквиния Древнего чудесным образом родился в его доме от рабыни латинского происхождения Акрисии, находился под покровительством супруги царя знаменитой Танаквиль, доставившей хитростью царскую власть этому

319

Храм Св. Омобано. Геркулес и женское божество. Терракота

царю, женился на дочери Тарквиния и Танаквиль и как зять унаследовал царскую власть.

Хотя, как мы видим, происхождение Мастарны-Сервия Туллия окружено легендами, его деятельность рисуется античной традицией в совершенно реальных подробностях. Сервий Туллий — царь-реформатор, покровитель плебеев и создатель новой политической организации с голосованием граждан по вновь организованным войсковым и одновременно политическим единицам — центуриям. Будучи, в отличие от ранее существовавших курий, организованными по имущественному принципу, центурии объединили патрициев и богатых плебеев, способствуя постепенной ликвидации деления на патрициев и плебеев.

320

Этрусское влияние было очень сильным и в области строительства частных зданий. Центральная часть римского дома (атрий), согласно единодушному утверждению древних авторов, имела этрусское происхождение так же, как и слово «атрий», которое ее обозначало. Археологические данные — модели этрусских жилищ — подтверждают этот факт.

Не менее значителен вклад этрусков в сферу изобразительного искусства. Наряду с украшениями из терракоты в римских храмах были выявлены статуи из бронзы. Капитолийский храм украшала отлитая этрусскими мастерами бронзовая статуя волчицы, кормилицы легендарных основателей Рима. По стилю она датируется временем основания Капитолийского храма. Этрусскому влиянию обязано своим происхождением и искусство римского скульптурного портрета. Восприняв у этрусков погребальные обычаи, римляне стали сохранять облик покойного в виде восковой маски. Маски передавали индивидуальные черты родича, пользовавшегося почитанием потомков. Впоследствии скульптурные изображения из твердого материала (бронза, камень) следовали этой художественной реалистической традиции.

Этрусское влияние в Риме повсеместно перекрещивалось с греческим. Первоначально проводниками греческой культуры были сами этруски. Их посредничеству римляне обязаны, в частности, своим письмом. Первые памятники письменности появляются во времена этрусского владычества в Риме, что доказывается упомянутой выше надписью.

Этрусское искусство достигает вершины своего развития между 580 и 470 гг. до н.э., в период архаики. На это же время падает и пик экономических и культурных контактов с Римом, как с равноправным членом центрального этрусского двенадцатиградья, играющего в нем значительную роль. Рим не только пользовался достижениями этрусской культуры, но, благодаря в высшей степени выгодному географическому положению, способствовал ее развитию. Занимая ключевое положение на судоходном в те времена Тибре, Рим оказывал содействие все расширяющимся связям с балканской Грецией и островами Эгеиды. Сведения греческих авторов об этрусках как безжалостных пиратах, принадлежат не эпохе высочайшего подъема Этрурии, а времени ее упадка, начавшегося с поражения в морской битве при Кумах. При этом крах этрусской талассократии совпал с изгнанием из Рима этрусских царей.

Это изгнание, разумеется, не было связано с моральной нечистоплотностью сыновей этрусского царя, но объясняется стремлением экономически окрепшей римской знати установить непосредственные связи с греческими колонистами Южной Италии и Сицилии. Об этом свидетельствуют факты политической и религиозной истории, об этом говорит и археология.

321

ЦАРИЦА ДОРОГ

Одним из самых впечатляющих памятников Древнего Рима были его дороги, порывшие в эпоху империи своей сетью все Средиземноморья и часть Европы. Они прочерчивали, где это позволяла местность, прямые линии, а кое-где взбирались на холмы, петляли. В случае необходимости для них сооружались мосты. Они служили власти, были ее длинными руками, протянутыми к неверным союзникам и к рубежам недругов. Победа над ними также закреплялась дорогами. Один древнеримский наглец или, может быть, шутник, полное его имя Секст Юлий Фронтон писал: «Кто осмелится сравнивать с праздными пирамидами и с творениями, хотя и знаменитыми, греков, наши водопроводы?» То же самое можно было сказать и о дорогах.

Аппиева дорога

322

Гробница Цецилии Метеллы

Закладкой первой дороги был прославлен цензор 312 г. до н.э. Аппий Клавдий. Она получила его родовое имя. Впоследствии ее стали называть «царицей дорог». На ее месте до этого была земляная дорога, запомнившаяся тем, что на ней когда-то сражались братья Горации и Куриации. Первоначально дорога доходила до Террацины, имея в длину 90 км. В ходе римской экспансии на юг дорога была продолжена до Капуи. Тогда она имела в длину 132 милли (195 км). В 268 г. до н.э. она достигла Беневента, а во II в. до н.э. — Брундизия, порта на Адриатическом море.

Аппиева дорога имела в ширину 14 римских футов (4,15 м), и это позволяло осуществляться двустороннему движению. По обе стороны мощеной дороги были участки шириной более метра утрамбованной земли для пешеходов. Через каждые 10—12 миль (14—17 км) находились станции, где можно было сменить лошадей и отдохнуть.

На значительном протяжении сразу же за городом обе стороны дороги использовались как кладбище, чтобы, как говорили римляне,

323

«прохожие помнили, что они тоже смертны». В эпоху империи здесь появились монументальные гробницы. Близ второго миллевого (верстового) столба в 50 г. до н.э. появилась гробница дочери Квинта Цецилия Метелла Критского, супруги Марка Красса, сына триумвира. Сооруженная из травертина гробница цилиндрической формы имела диаметр 30 м и 11 м высоты. В XI в. она использовалась как крепость и, благодаря этому, сохранилась. Большая часть могил была уничтожена. В эпоху Возрождения художники Рафаэль и Микеланджело пытались противодействовать разрушению древних могил, но не имели успеха.

Изучение Аппиевой дороги началось в середине XIX в. В течение трех лет на участке в 18 км работал архитектор Луиджи Канина, известный своими исследованиями Колизея. Ему удалось описать до 30 тысяч гробниц. В XX в. к его работе отнеслись критически.

Подготовлено по изданию:

Немировский А.И.
Нить Ариадны. В лабиринтах археологии /А.И. Немировский. — М.: Вече, 2007. - 432 с.
ISBN 978-5-9533-1906-5
© Немировский А.И. , 2007
© ООО «Издательский дом Вече», 2007