Глава I
В отечественной историографии еще в ходе дискуссии 20—30-х годов определилось представление о единой рабовладельческой общественно-экономической формации, которая включает в себя не только рабовладельческие общества древней Греции и Рима, но и древнейшие классовые общества Востока.3 Однако уже в этот ранний период выявились разногласия по вопросу об общем и особенном в развитии древневосточных и античных обществ,4 и прежде всего о тех формах рабства, которые занимали в них ведущее место.
Одни советские исследователи полагают, что формы рабства в древневосточных обществах и в античности являются двумя вариантами (модификациями) рабовладельческих отношений. Так, А. И. Тюменев 5 доказывал, что различие рабства в странах древнего Востока и античности «отнюдь не сводится к стадиальному различию», но отражает разные пути развития, обусловленные «естественной средой». А. И. Тюменев при этом подчеркивал, что рабовладение на древнем Востоке было развито не меньше, чем в античности, но формы его были иными. Если в античных рабовладельческих обществах преобладало рабство военнопленных, то на Востоке было порабощено все местное население. Это было связано в первую очередь с потребностями ирригации, и потому на древнем Востоке доминировало государственное хозяйство, определявшее развитие деспотического строя. В экономике античных обществу напротив, существенную роль играла частная инициатива, и потому развитие здесь пошло по линии частновладельческого рабства. Тех же взглядов по существу придерживается Е. М. Штаерман,6 по мнению которой, К. Маркс и Ф. Энгельс писали «не о рабовладельческой формации, а об античном обществе, античном способе
производства, исходя из особенностей античной формы собственности, отличной от иных форм собственности». С точки зрения E. М. Штаерман, путь наиболее передовых полисов Греции и Малой Азии, а также Рима представляет собой не обязательный этап рабовладельческой формации, а один из его вариантов, причем вариант редкий, если не уникальный, возникший «в особых специфических условиях из первобытнообщинного строя со своей особой структурой и особыми законами движения».7
Ряд других исследователей рассматривает патриархальное и античное рабство как две последовательные фазы развития рабовладельческих отношений.8 Сторонники точки зрения, согласно которой, рабовладельческие отношения последовательно развивались, переходя от примитивных форм, преобладавших в странах древнего Востока, к античному рабству, подчеркивают замедленный характер развития древневосточных обществ, предопределивший сохранение там на очень длительный срок патриархальных форм зависимости,9 в то время как на античном Западе, в развитых полисах древней Греции, в Риме и в Карфагене в ранний период развития общества возникает, а затем становится господствующей античная классическая форма рабства. Исследователи древневосточных цивилизаций особенно энергично настаивают на том, что патриархальное и античное рабство представляют собой две последовательные стадии рабовладельческих отношений. Совершенно справедливо указывая на то, что патриархальное рабство — более примитивная форма, чем античное, — было и стадиально более ранним, свойственным натуральному хозяйству, и что оно продолжало существовать наряду с античным даже в самых развитых рабовладельческих обществах (разумеется, в отсталых общинах), исследователи древнего Востока нередко стремятся придать универсально-исторический характер как античному рабству, так и античному полису без учета специфических особенностей развития античного общества.10 И. М. Дьяконов, В. А. Якобсон и Н. Б. Янковская — авторы вводной лекции «Общие черты второго периода древней истории», опубликованной в уже цитированном трехтомном издании «История древнего мира», справедливо рассматривают античный мир как особый вариант одного из путей развития стран древ
него мира, возникающий на втором этапе развития рабовладельческого общества, — с началом железного века.11 Однако, отмечая своеобразие античного общества, авторы все же считают возможным устанавливать неоправданные аналогии между древним Востоком и античностью.
Легковесный характер носят попытки установить полное типологическое соответствие отдельных категорий древневосточных и античных форм зависимости. Разумеется, в принципе нельзя отрицать существование аналогичных форм зависимости на древнем Востоке и в ряде греческих общин. Так, В. В. Струве справедливо считал, что «эксплуатация илотов, а также близких к ним по положению пенестов, кларотов и т. д. характерна именно для отсталых обществ, например Спарты, Фессалии, Крита, древнейшей Ассирии».12 Однако едва ли можно признать удачной попытку И. М. Дьяконова усмотреть буквальную аналогию между илотами и одной из категорий древневосточных работников, находящихся в государственной собственности.13 Критика ряда положений И. М. Дьяконова была дана в нашей статье «О статусе пенестов»,14 где, в частности, отмечалось, что далеко не все категории зависимого населения, которые древние считали аналогичными спартанской илотии, могут быть отнесены к государственному сектору. Так, И. М. Дьяконов ошибочно считает государственной собственностью критских кларотов — афамиотов, которых античная традиция вполне определенно относила к частному сектору (ιδία δουλεία — Sosicrat. FGrHist. 461. Fr. 4=Athen. VI, 263 f.). Пенесты, как это будет показано ниже, вне всякого сомнения, были собственностью не государства, а отдельных родов и союзов родов. Наконец, даже принадлежность илотов государству решается неоднозначно и вызывает споры среди исследователей.15 Наиболее уязвимо безоговорочное утверждение И. М. Дьяконова об отсутствии у илотов права собственности на средства производства. Этот вопрос — и об этом речь еще впереди — один из немногих, по которому у большинства исследователей нет существенных разногласий. Тем не менее весьма спорное утверждение, что илоты — это тип рабов, лишенных собственности на средства производства, повторяется и в более поздних работах.16
Нет сомнений в том, что античной форме рабства,17 получившей в поздний период распространение и на древнем Востоке,18 где она все же не становится господствующей формой эксплуатации; стадиально предшествовали примитивные (патриархальные) формы зависимости.
Тезис о двух стадиях развития античного рабства решительно отстаивается в статье В. И. Кузшцина «К. Маркс об античной экономике».19 К. Маркс, как отмечено в этой статье, находил существование двух стадий в развитии экономики классической древности в целом (включая греческий мир и древний Рим): первую стадию патриархальной системы рабства, которая рассчитана на производство непосредственных средств существования и характеризуется господством мелкого крестьянского хозяйства, производством мелких самостоятельных ремесленников, слабым развитием рабовладельческого хозяйства как такового, невысоким уровнем торговли и ремесла, товарного и денежного обращения, и вторую стадию, при которой формирование рабовладельческой системы уже направлено па производство прибавочной стоимости, рабство превращается в основу производства; на этой стадии рабовладельческий способ производства уже является господствующим, появляются крупное рабовладельческое земледелие и ремесло, развиваются торговля, товарное производство и обращение (см. с. 7, ср. с. 11). Характеризуя патриархальную систему рабства, Кузищин отмечает, что она базировалась не только на труде кабальных должников, но и на использовании труда зависимых лиц разного происхождения нерабского статуса (см. с. 14).
С нашел точки зрения, рабовладельческие отношения древности последовательно развивались, переходя от примитивных форм, преобладавших в странах древнего Востока,20 к развитому античному рабству. Новая форма рабства получила широкое распространение в районах, удаленных от старых центров древневосточной цивилизации, на территории древней Греции, Италии и Северной Африки.21 Именно здесь, вдали от могущественных экономических, политических и культурных центров древнего Востока возникла новая форма государственности — античный полис.
В литературе, как уже было сказано, ведется много
споров об общем и особенном в развитии древневосточного и античного обществ. В этой связи представляется немаловажной одна существенная особенность древневосточных государств, в которых господствовало жречество, родовая и служилая знать, а основным объектом эксплуатации являлся рядовой общинник: здесь, на Востоке, мы не встречаем аналогий законам Солона в Аттике, запрещавшим обращать в долговое рабство (хотя бы и на определенный срок) собственных сограждан 22 и заменявшим сословный принцип предоставления политических прав имущественным цензом.
В античных полисах безраздельное господство родовой знати сохраняется как явление исключительное и по большей части заменяется тимократией,23 с предоставлением политических прав в зависимости от богатства, или рабовладельческой демократией, предусматривающей политическое равноправие и предоставление всем гражданам полиса, вне зависимости от их происхождения и имущественного ценза, всех политических прав.
Каковы же непосредственные причины того, что именно на территории Греции имел место этот переход к развитым античным формам рабовладельческого государства?
По-видимому, одной из причин этого явления была нeoбычнaя историческая ситуация, сложившаяся в Греции на рубеже II—I тыс. до н. э. В этот период мы имеем дело с редко встречающимся в истории феноменом повторного образования классов и государства после длительного перерыва в развитии.24
Такой же процесс вторичного классообразования имел, видимо, место и после падения Западной Римской империи, где он привел к замене рабовладельческого способа производства феодальным. В Греции после разрушения микенской цивилизации происходит переход от патриархальных форм зависимости к развитому античному рабству, к замене примитивного рабовладельческого государства восточного типа античным полисом.25
В оценке характера микенской цивилизации существуют значительные расхождения. Так, Я. А. Ленцман усматривал аналогию микенским дворцовым комплексам в раннеклассовых ближневосточных обществах III и II тыс. до н. э. Другая точка зрения отражена
в книге С. Я. Лурье,26 по мнению которого, в ахейских государствах II тыс. до н. э. была распространена частная собственность на землю и частновладельческое рабство. С. Я. Лурье также подчеркивал различие между государственным строем ахейской Греции и строем древневосточных государств. А. И. Тюменев, который, как это уже было отмечено, считал Восток и античность двумя различными типами рабовладельческих обществ, отрицал существование в Пилосе государственного хозяйства и находил здесь уже в микенскую эпоху зачаточную форму крупных частнородовых земельных владений.27 Точка зрения Я. А. Ленцмана, получившая дальнейшее развитие в трудах Г. Ф. Поляковой,28 представляется более конструктивной.
Крушение микенских дворцовых центров 29 помешало их развитию в деспотические монархии древневосточного типа, консервировавшие как пережитки первобытнообщинных отношений, так и патриархальные формы зависимости; был ликвидирован государственно-храмовый сектор хозяйства, огромная роль которого характерна для древневосточных обществ.30 Тем самым было устранено одно из существеннейших препятствий, мешавших развитию в обществах древневосточного типа частнособственнического сектора хозяйства.
Высвобождение сельских общин от тягостной опеки дворцовых центров было важнейшим фактором, способствовавшим историческому движению от первоначальной сельской общины к полису.31 На этом пути существенную роль сыграло укрепление -патриархальной крестьянской семьи, все возрастающее значение частной собственности и частной инициативы. В этих новых условиях отсутствие в Греции достаточного количества плодородной земли помешало в период вторичного классообразования быстрому усилению родоплеменных вождей и превращению их в монархов древневосточного типа. Торжество аристократического принципа над монархическим привело здесь сначала к созданию многочисленного слоя родовой аристократии, которая превратилась в весьма значительный слой людей, пользовавшихся всей полнотой прав, чего не было на древнем Востоке, а затем, в ходе архаической революции, — к распространению этих прав на весь гражданский коллектив полиса.32
В Греции особое, совершенно иное, чем на Востоке, значение имел переход к железу, приведший к ускорению всех процессов, протекавших в тот период в греческом обществе.33 Переход к железу, в частности, экономически усилил торгово-ремесленные слои греческих общин в ущерб относительно бедной землевладельческой аристократии.34 Быстрое развитие ремесла и торговли способствовало росту и укреплению частной собственности и частновладельческого рабства. Для развитых греческих полисов критерием, определяющим переход к новой стадии экономики и связанной с ней новой форме рабовладельческих отношений, является развитие ремесленного производства, продукция которого предназначалась на рынок. Этот переход наметился с конца VII, во всяком случае с начала VI в. до н. э.35 Торгово-ремесленные слои сыграли значительную, если не решающую роль в социальных преобразованиях периода архаической революции,36 которая привела в развитых полисах Греции к окончательному вытеснению примитивных и патриархальных форм зависимости классической формой рабства.
Античное рабство, .знаменующее собой новый этап рабовладельческих отношений, возникло как результат изменения, исчезновения или развития различных форм зависимости (как экономических, так и внеэкономических), существовавших уже в период «военной демократии»,37 и в том числе — патриархального рабства.
Проблеме патриархального рабства посвящен специальный раздел монографии Я. А. Ленцмана.38 В нем глубоко и серьезно рассматриваются источники и литература вопроса, уделено большое внимание анализу терминов, которыми обозначались рабы в гомеровском эпосе. В результате Я. А. Ленцман приходит к следующему выводу: обычно, отмечая патриархальность гомеровского рабства, указывают на три момента: 1) экономическая самостоятельность некоторых рабов; 2) отсутствие четких различий между рабами и свободными; 3) мягкое отношение к рабам и преданность последних их хозяевам. Однако рабство в эпосе, подчеркивает Я. А. Ленцман, представляет собой более сложную, многогранную и, главное, противоречивую картину, чем это выглядит в абстрактной схеме, резко противопоставляющей патриархальное рабство античному. Двойственность и противоречивость картины гомеров
ского рабства, которому, вне всякого сомнения, были свойственны черты патриархальности, Я. А. Ленцман объясняет тем, что гомеровский эпос не отражает какой-то одной определенной исторической реальности.
Наиболее перспективной среди различных форм зависимости эпохи «военной демократии» оказалось порабощение чужеземцев.39 Там, где эксплуатация этой группы рабов нашла себе в силу тех или иных причин наиболее широкое применение, она вытеснила или лишила прежнего значения все остальные формы подневольного труда. Для этой экзогенной формы рабства, так же как и для классической, античной, было характерно то, что раб являлся собственностью хозяина и работал главным образом в силу внеэкономического принуждения. Однако полное отчуждение раба от средств производства происходило лишь по мере развития рабства от примитивного, патриархального к развитому, античному.
Для развитого античного рабства характерны следующие черты: раб становится основным производителем и основным объектом эксплуатации;40 раб не имеет собственности, охраняемой законом, и в силу этого лишен средств производства; раб не имеет признаваемой законом семьи и юридически приравнивается к вещи, к орудию труда.41
Новая форма рабства — основа античного способа производства — возникла и утвердилась в тесной связи со становлением новой формы государства — античного полиса, поскольку она более всего соответствовала потребностям экономики и социальным отношениям развивавшихся городов-государств древней Греции.
Во многих общинах, отстававших в своем развитии, античная форма рабства получает распространение значительно позднее, когда эти общины ускоренными темпами проходили, каждая по-своему, тот путь, который развитыми полисами Греции был завершен к концу архаической эпохи. Становление античного рабовладельческого полиса представляет собой длительный процесс, происходивший в течение целого ряда веков, которые принято подразделять на гомеровский (XI—IX вв.) и архаический (VIII—VI вв. до н. э.) периоды.42
Одной из самых спорных была и остается проблема становления античного рабства. Переход от разнообраз
ных форм подневольного труда к классическому рабству, как правило, лишь констатируется, но механизм этого исторического процесса по существу не рассматривается. Дополнительная сложность при этом возникает при решении вопроса о преемственности в развитии форм несвободного труда. Так, Г. Викерт-Микнаг категорически отрицает какую бы то ни было связь микенского δοερο (δοερα) с позднейшим δούλος.43 С ее точки зрения, даже эпическое δούλιος не имеет ничего общего с зависимостью и несвободой 44 и, несмотря на одинаковое звучание, отличается по смыслу от позднейшего аттического δούλος.45 Викерт-Микнат полагает, что гомеровское время вообще не может рассматриваться не только как наследие (Nachfolge) микенского времени, но и как этап, предшествующий классическому периоду (Vorstufe), так как от микенского времени гомеровское отделено «темными веками», а от классического — шестым веком, о котором, как она утверждает, нам также известно слишком мало для того, чтобы усматривать здесь единую линию развития.46 Представляется все же, что для такого нигилизма нет серьезных оснований. Гомеровские поэмы содержат богатый материал для реконструкции общественных отношений в послемикенскую эпоху.47 Поэтому беспросветно «темными» XI —IX вв. остаются лишь для тех исследователей, которые не придают данным Гомера должного значения.
Многие полагают, что, несмотря на определенный регресс, связанный с крушением микенской цивилизации, перерыв в историческом развитии не был абсолютным. По мнению ряда авторов, отношения неполноправного населения к микенской аристократии могли оказать известное влияние и на складывание некоторых форм зависимости в эпоху дорийского завоевания.48
Безусловно правы ученые, полагающие, что VIII— VI вв. составляют единую эпоху «архаической революции», для которой характерны экономические и социально-политические процессы, определившие статус греческого полиса и создавшие предпосылки для окончательного становления античной формы рабства.49 Именно в этот период в развитых полисах Греции постепенно вытеснялись характерные для эпохи «военной демократии» разнообразные формы зависимости, как
экономические, так и внеэкономические, на смену которым приходило классическое рабство.
В современной литературе проблема социальных отношений в архаической Греции является предметом непрекращающейся дискуссии, изложение которой могло бы стать сюжетом самостоятельного исследования. Определенные итоги изучения полиса архаического периода были подведены в книге Э. Д. Фролова «Рождение греческого полиса». Ценность этого исследования, как уже было отмечено, определяет не в последнюю очередь отношение автора к античной традиции. В очерке историографии новейшего скептического направления (с. 18—42) читатель найдет достаточно ярких примеров, характеризующих и само это направление, и главные вехи его развития. Э. Д. Фролов подчеркивает опасность разрушительного скепсиса целого ряда авторов (прежде всего Ч. Старра и М. И. Финли) 50 к тому античному материалу, на основе которого реконструируются социальные отношения архаического периода. Полностью принимая общую оценку трудов современных «антимодернизаторов», позволим себе дополнить очерк Э. Д. Фролова некоторыми соображениями по поводу спора о долговой кабале в Аттике.
Автор одного из последних обобщающих трудов по истории рабства в Греции И. Гарлан,61 не вдаваясь в детали этой дискуссии, достаточно четко определяет основное, принципиальное расхождение во взглядах современных исследователей по этому вопросу. Одни традиционно объясняют появление долговой кабалы имущественным неравенством.52 По мнению других, она возникает как следствие внеэкономического принуждения, предполагающего изначальное неравноправие тех слоев населения, которые могут быть обращены в рабство за долги. Сам И. Гарлан придерживается этой последней точки зрения, разделяя, как он сам подчеркивает, взгляды М. И. Финли.53 С точки зрения И. Гарлана, исходным пунктом той ситуации в Аттике, которая привела к кризису VII в. до н. э., было порабощение не свободных крестьян, а «класса членов общины» (une classe de membres de la communauté) — пелатов и (или) гектеморов, существовавшего в Аттике
длительное время и находившегося в подчинении (в силу причин, нам неизвестных, но не в результате завоевания), форма которого была аналогична илотии.54
Нетрудно заметить, что такая точка зрения предполагает весьма скептическое отношение к античной традиции, и прежде всего к свидетельствам Плутарха и Аристотеля,55 который, по словам Гарлана, читал элегии Солона глазами афинянина четвертого века. Подобный взгляд достаточно широко распространен в современной историографии,56 и потому представляется нелишним хотя бы в общих чертах определить свою позицию в отношении античной традиции по истории досолоновских Афин, и к свидетельствам Аристотеля в частности.
Крайних взглядов в отношении к Аристотелю как к историку придерживаются американские ученые Дж. Дей и М. Чемберс, в книге которых можно даже найти утверждение, что там, где Аристотель говорит о борьбе двух элементов — богатых и бедных, невозможно следовать «его почти марксистскому анализу (somewhat marxist analysis) афинского политического соперничества».57
Книга Дж. Дея и М. Чемберса подверглась обоснованной критике как в зарубежной,58 так и в советской литературе. Крупнейший знаток наследия Аристотеля
А. И. Доватур в рецензии на эту книгу 59 убедительно показал, что американские ученые, обвиняя Аристотеля в тенденциозности, склонности к априорным построениям, сами руководствуются произвольным постулатом, будто у Аристотеля не могло быть неизвестных нам и не поддающихся точному определению источников. Эти авторы, как показывает А. И. Доватур, следуют своим превратным представлениям о соотношении между теоретическими положениями Аристотеля в «Политике» и изложением фактов в «Афинской политии».
В современной историографии стало, однако, как бы хорошим тоном отвергать свидетельства Аристотеля без сколько-нибудь серьезного их анализа. При этом авторы, как правило, достаточно непоследовательны, поскольку одни свидетельства они безоговорочно принимают, другие столь же немотивированно отвергают, руководствуясь по существу лишь тем, насколько эти свидетельства соответствуют их гипотезам.60
Разумеется, у Аристотеля можно найти немало неточностей и даже явных ошибок в изложении исторических фактов. Нельзя не согласиться с тем, что в «Политике» история служит Аристотелю лишь материалом для иллюстрации определенных выводов; во многих случаях нелегко определить, к какому времени относятся те или иные из упомянутых в этом сочинении событий. Однако к своим выводам Аристотель пришел, тщательно изучив историю многих полисов. Он очень ясно представлял себе общий смысл происходивших событий, их логику и их взаимосвязь. Поэтому едва ли правомерно безоговорочно отбрасывать исторические свидетельства Аристотеля, и в частности сведения об архаических Афинах, как это делает, например, В. П. Яйленко. В своем исследовании «Архаическая Греция» при описании политических форм ранних полисов В. П. Яйленко широко и разнообразно использует «Политику» Аристотеля. Однако данные Аристотеля о положении в Аттике перед солоновскими реформами, приведенные в «Афинской политии» (Ath. Pol. 2), равно как и свидетельства Плутарха (Sol. 13), автор отказывается принимать во внимание.61 Намерение В. Л. Яйленко исходить при оценке ситуации в Аттике в основном из данных Солона едва ли кто-либо будет оспаривать, поскольку элегии Солона — это источник, современный событиям VI в. до н. э., а их автор — активный участник этих событий. Но полностью отказываться при этом от анализа свидетельств Аристотеля и Плутарха едва ли возможно, тем более что свое утверждение, согласно которому сведения Аристотеля и Ллутарха, «как давно было показано, совершенно неудовлетворительны», В. П. Яйленко подкрепляет лишь ссылкой на книгу Р. Ю. Виппера «История Греции в классическую эпоху» (М., 1916).62 А между тем у Р. Я. Виппера не только отсутствует сколько-нибудь серьезный анализ источников об Афинах досолоновского времени, но есть и прямые ошибки.63
Как представляется, серьезного внимания заслуживает оценка этой традиции, данная А. И. Доватуром,64 который отмечает известную схематичность картины, нарисованной Аристотелем и Плутархом, поскольку характерная для этих авторов антитеза богачи—бедняки недостаточна для полноты представления о состоянии афинского общества накануне реформ Солона.65
Однако у А. И. Доватура не возникает никаких сомнений в том, что для реконструкции социальных отношений в Аттике к началу VI в. до н. э. необходим тщательный анализ всех наших источников, в том числе свидетельств Аристотеля и Плутарха.
Схематизм, свойственный Аристотелю, А. И. Доватур объясняет тем, что цитаты из стихотворений Солона, перенесенные в «Афинскую политик)», избавляли Аристотеля от необходимости вдаваться в детали: именно у Солона Аристотель заимствовал те черные краски, которыми он рисует положение Аттики накануне реформ. Анализируя элегии Солона, А. И. Доватур приходит к обоснованному выводу, что долги были основной причиной превращения некогда свободных земледельцев в зависимых людей, а затем — в результате займа под залог тела — в рабов-должников.66 Этих некогда свободных крестьян имеет в виду Солон, когда говорит о том, что возвратил в Афины многих из тех, кто был продан на чужбину, одни — на законном основании (δικαίως), другие — противозаконно (έκδίκως). Долговая кабала была серьезной угрозой свободе аттического крестьянина. Есть все основания считать, что именно элегии Солона (а отнюдь не практика IV в.!) дали Аристотелю право говорить, что в рабство в Аттике (вне всякого сомнения — за долги) могли быть уведены и сами бедняки, и их жены, и дети.67
Таким образом, нет оснований усматривать серьезные расхождения между Солоном и свидетельствами более поздних авторов (Аристотеля и Плутарха прежде всего), используемыми современными исследователями для реконструкции социальных отношений в архаической Аттике и в Греции в целом.
Насколько можно судить по тем источникам, которые находятся в нашем распоряжении, к концу VIII в. до н. э. свободное население многих греческих городов состояло из двух основных слоев: землевладельческая знать (аристократия) и демос. Аристократия, опираясь на свои судейские, военачальнические и жреческие функции, постепенно приобретала в общинах все более
безраздельное экономическое и политическое господство.68 Основой экономического господства знати были земельные фонды, постепенно концентрировавшиеся в ее руках.69
Демос, утративший к VIII в. до н. э. даже те права, которые сохранялись у него в период «военной демократии», не представлял собой уже единого целого. Большая часть рядовых общинников — сельский демос (мелкие и средние землевладельцы) — во многих общинах Греции была обречена на медленное, но неизбежное разорение. По словам Аристотеля (Ath. Pol. 2, 2), вся земля была в руках немногих (δί ολίγων). Свидетельство Аристотеля, разумеется, едва ли следует понимать буквально. В той же Аттике накануне реформ Солона сохранялся достаточный слой средних и даже мелких землевладельцев.70 Однако у Аристотеля, вне всякого сомнения, нашла отражение общая тенденция обезземеливания и пауперизации рядовых общинников. Этот процесс уже весьма интенсивно шел в недрах гомеровского общества.71
Выделившийся в результате разделения труда торгово-ремесленный слой приобретает все больший вес и значение в растущих в этот период городах.72 Его составляли, с одной стороны, богатые купцы, владельцы судов,73 ремесленных мастерских, а с другой — ушедшие в город феты.74
Несвободное население в Греции того времени состояло в одних общинах, в классический период наиболее отсталых, из зависимых типа илотов, в других — из привозных рабов-чужеземцев (количество которых в ранний период было незначительно) и рабов-должников. Эта последняя категория в тот период имела тенденцию непрерывно возрастать за счет разоряющегося крестьянства.
Таким образом, в VIII в. до н. э. мы видим в Греции общественную организацию, основанную главным образом на примитивных, патриархальных формах зависимости. В ряде полисов преобладающее положение занимала аристократия, экономической базой которой было земледелие, основанное на эксплуатации свободных батраков-латрисов (фетов), полусвободных арендаторов 75 и рабов-должников.76
Источники, как нам представляется, отражают следующие этапы пауперизации свободного и незави
симого общинника периода «военной демократии»: зависимый арендатор (пелат-гектемор) —> свободный батрак (фет-латрис) или раб-должник.77 Обращение в рабство за долги в значительной степени зависело от степени обнищания пелата-гектемора, его способности выплачивать достаточную, с точки зрения кредитора, арендную плату и в конечном счете — от воли кредитора.78 В силу ряда причин, о которых речь пойдет ниже, в период с VIII по VI в. до н. э. тенденция к закабалению свободного крестьянства усиливается. Несомненно, в хозяйствах знатных людей применялся и труд покупных рабов. Но число их, как уже говорилось, было столь незначительно, что ни Гомер при описании полевых работ в хозяйстве басилея (II. XVIII, 541—588), ни Аристотель в «Афинской политии» не считают нужным о них упоминать. Труд чужеземных рабов, вероятно, применялся чаще всего не на полевых работах, а в домашнем хозяйстве.79 Верхушка торговоремесленного слоя пользовалась, скорее всего, трудом свободных фетов-ремесленников и привозных рабов-чужеземцев, число которых впоследствии постепенно должно было возрастать. При этом труд свободных ремесленников-фетов, как мы наблюдаем это впоследствии, был, видимо, квалифицированным и хорошо оплачиваемым: 80 использовать фетов-ремесленников на тяжелых, не требующих какой-либо квалификации работах, было невыгодно. Такие работы с успехом могли выполнять привозные рабы, что, несомненно, обходилось дешевле. Но это было связано с дальнейшим развитием товарно-денежных отношений и отделением ремесла от сельского хозяйства. В VIII и даже в VII в. до н. э. эти процессы протекали еще очень медленно.
Таким образом, в VIII и даже в VII в. до н. э. основными производителями и основными объектами эксплуатации были крестьяне-общинники, находившиеся в разной степени зависимости от крупных землевладельцев. Нужно отметить, что внеэкономический элемент зависимости крестьян от родовой знати, формы которой могли быть весьма разнообразны; явно превалировал над элементом принуждения экономического.81 Две главные группы имущего класса греческого общества, аристократия и торгово-ремесленная верхушка демоса, действовали как бы в двух совершенно различ
ных сферах, которые, если можно так выразиться, соприкасались, но не пересекались: главным объектом эксплуатации родовой знати были крестьяне-общинники, основным объектом эксплуатации только еще нарождающейся торгово-ремесленной верхушки демоса становились привозные рабы-чужеземцы.
В литературе обычно отмечаются те огромные перемены, которые произошли и в экономике, и в социальных отношениях древней Греции в связи с распространением железа.82 Появление железной лопаты и топора позволяло с меньшей, чем прежде, затратой труда осушать болота и расчищать пустоши. Плуг с железным лемехом обеспечивал более глубокую вспашку. Железные ножницы сыграли огромную роль в развитии виноградарства и оливководства, когда начался переход к возделыванию этих культур. Появление железной пилы, стамески, напильника, клещей и кирки произвели серьезный переворот в деревообделочной, металлургической и горнорудной промышленности. Внедрение железных орудий имело огромное значение для строительной техники: оно позволило перейти к раз-работке более твердых пород камня и отказаться от киклопической кладки стен.83 Связанный с распространением железа переворот в металлургии привел к удешевлению тяжелого вооружения, которое становится теперь доступным зажиточному крестьянину и ремесленнику, а не только знати, как это было в гомеровские времена.84 Широкое распространение железа приводит к резкому ускорению всех процессов, протекавших в греческом обществе. В условиях низкого плодородия и малоземелья начинается сильный отлив населения из сельской местности в города, которые именно в этот период становятся центрами ремесла к торговли. Развиваются товарно-денежные отношения. Растет удельный вес ремесла и торговли в экономике греческих городов-государств: в Ионии и в островных городах, в Коринфе, в Мегарах и в Афинах.85 Ремесла окончательно отделяется от сельского хозяйства. Именно в этот период малоземелье — как абсолютное, так и относительное — и связанный с ним недостаток хлеба в Греции приводят к мощному колонизационному движению широких масс греческого населения. Колонизация еще более ускоряет развитие товарно-денежных отношений и распад родовых связей.86
Естественно, этот процесс касался прежде всего тех областей Греции, которые были захвачены экономическим сдвигом VIII в. до н. э. Экономический подъем в какой-то мере неблагоприятно отразился на положении землевладельческой знати: она не то чтобы беднела, но и не богатела в такой степени, в какой богатели в то время торговцы и ремесленники. В начавшейся в связи с развитием товарно-денежных отношений всеобщей погоне за наживой этот слой явно опережал землевладельческую знать.87 В результате часть аристократов начинает переходить к разведению таких сельскохозяйственных культур, как виноград и оливки, вероятно, и к переработке их в вино и масло. В этот период в среде аристократии возникает определенная прослойка, связанная не только с крупным землевладением, но и с ремеслом (переработка сельскохозяйственных продуктов) и торговлей.88 Эта прослойка занимает как бы промежуточное положение 89 между основной массой землевладельческой знати, извлекавшей главные доходы из земледелия, основанного на эксплуатации общинников, и торгово-ремесленной верхушкой демоса, извлекавшей основные доходы из ремесла и торговли и эксплуатировавшей привозных рабов-чу,, жеземцев.
Как можно предположить, развитие товарно-де,, нежных отношений в VIII—VII вв. до н. э. особенно губительно сказалось на положении крестьянства в Греции. Конкуренция привозного хлеба толкала крестьян на переход к техническим культурам.90 Разведение винограда и маслин, дающих первый урожай лишь через несколько лет после посадки,91 заставляло крестьян чаще, чем прежде, прибегать к займам у аристократов, с давних пор занимавшихся ростовщичеством. Оно было тем инструментом, с помощью которого знать закабаляла некогда свободных общинников.92 В результате в конце VIII—начале VII в. до н. э. крестьянство стало пауперизироваться еще быстрее, чем прежде. Количество безземельных фетов, зависимых пелатов и рабов-должников в общей массе греческого крестьянства резко увеличивается. Усиливается зависимость крестьян от крупных землевладельцев. Иными словами, утрачивая в связи с экономическими сдвигами VIII в. до н. э. свое господствующее положение в экономике, аристократия одновременно пытается компенсировать
себя, усиливая внеэкономическое и экономическое давление на крестьянство. Разорение крестьянства в свою очередь приводит к росту городского населения, прежде всего фетов-ремесленников.
Теряя свое господствующее положение в экономике, знать теряет также в это время свою ведущую роль в военной организации греческого общества. Успехи в металлургии, как уже было сказано, удешевили тяжелое вооружение и сделали его доступным для зажиточных крестьян и ремесленников. Появляется фаланга гоплитов, которая лишает аристократов, игравших в гомеровскую эпоху решающую роль на полях сражений, прежнего значения.93 Однако землевладельческая знать по-прежнему сохраняет свое политическое господство и судебные функции. Полисы Греции VIII в. до н. э. — это примитивные аристократические республики, в которых политические права и участие в управлении целиком зависят от происхождения, от знатности. Однако это господствующее положение землевладельческой знати в политической жизни конца VIII—начала VII в. до н. э. перестает соответствовать новому соотношению социальных сил, порожденному экономическими изменениями, происшедшими в Греции в течение этого времени.
В литературе отмечалась относительная слабость греческой землевладельческой аристократии, которая в большинстве греческих общин не успела консолидироваться как правящая элита и создать прочное кастовое государство, где рядовые общинники должны были стать порабощенной и лишенной всех прав массой, какой были спартанские илоты. Кроме отмеченных выше экономических причин, этому способствовали бесконечные внутренние распри и борьба за власть внутри самой аристократии. Однако до определенного момента рядовые общинники слепо следовали за своими вождями, «служа . . . пассивным пьедесталом для . . . яростной борьбы за первенство между знатными родами». 94
В период архаической революции VIII—VI вв. до н. э. основная масса крестьянства не была уже таким послушным орудием землевладельческой знати. Перемена была связана не только и не столько с тем, что, «вовлекая народ в свои усобицы в качестве вспомогательной вооруженной силы, знать, сама того не
желая, пробуждала его самосознание и, таким образом, ускоряла его политическое развитие».95
Как справедливо замечает Э. Д. Фролов, «архаическая революция — это отнюдь не метафора, не условное обозначение для трехвекового периода греческой истории (VIII—VI вв. до н. э.). Этот период и в самом деле был отмечен грандиозным — масштаба настоящей революции — историческим переворотом, в ходе которого в Греции вторично сложилась цивилизация, но теперь уже в особенной форме суверенных городских общин».96
Перемена была связана главным образом с появлением новой, очень активной и влиятельной общественной силы — торгово-ремесленного слоя, который претендовал на уравнение в правах с аристократией. Именно эта сила играла ведущую роль в совместных с крестьянами выступлениях против засилья знати.97
С нашей точки зрения, от того, в какой степени то или иное греческое государство было втянуто в товарно-денежные отношения, насколько активно участвовало в них гражданское население и насколько прочен был блок сословия крестьян и горожан в борьбе против землевладельческой знати, зависел исход социальных конфликтов VII—VI вв. до н. э. и в конечном счете — своеобразие путей становления различных греческих полисов. Результаты этой борьбы, как уже было сказано, в значительной мере зависели, с одной стороны, от степени участия в ней торгово-ремесленных слоев, а с другой — от прочности позиций землевладельческой аристократии.
Столкновения союза торгово-ремесленных слоев и крестьянства с землевладельческой аристократией охватили, видимо, все сколько-нибудь развитые полисы, в той или иной мере испытавшие влияние экономического переворота VIII в. до н. э. Во всяком случае можно утверждать, что те полисы Греции, в которых мы находим в этот период следы деятельности примирителей, законодателей и тиранов,98 были в той или иной мере затронуты борьбой этих социальных слоев. Исход борьбы колебался, как нам представляется, в пределах трех следующих вариантов: 1) сохранение господства родовой аристократии; 2) компромисс между родовой знатью и торгово-ремесленной верхушкой демоса; 3) полная победа торгово-ремесленного слоя в союзе с крестьянством.
Первый вариант — сохранение прежних позиций (или победа) родовой знати — имел место чаще всего в областях, подвергшихся «дорийскому» завоеванию. На этих территориях землевладельческая аристократия была сильнее, чем в других областях Греции, так как, во-первых, здесь она располагала такими дополнительными объектами эксплуатации, как спартанские илоты, фессалийские пенесты и т. п., и, во-вторых, области, завоеванные «дорийцами», как правило, отличались наибольшим плодородием. Все это укрепляло позиции землевладельческой знати. Иными словами, в этих областях знать в меньшей степени, чем во всей остальной Греции, утрачивала свое экономическое преобладание. Здесь, как правило, можно наблюдать следующие связанные с господством знати явления: дольше, чем в других общинах древней Греции, сохраняются архаические формы зависимости и другие пережитки первобытнообщинного строя;99 усиливается: внеэкономическая зависимость сельского населения от родовой знати;100 многие группы свободного населения, и прежде всего ремесленники и торговцы, терпят поражение в политических правах и нередко низводятся до уровня спартанских периеков;101 устанавливается аристократическая республика, где политические права предоставляются в зависимости от происхождения: полноправными гражданами в них являются знатные люди и связанные с ними, чаще всего дружинными отношениями, группы родовых общинников; наконец, что для нас представляется наиважнейшим, — на длительный период приостанавливается переход от примитивного (патриархального) к развитому, античному рабству.102
Второй вариант — компромисс между знатью и торгово-ремесленной верхушкой, — как правило, приводил к замене аристократического принципа тимократическим, согласно которому, критерием предоставления больших или меньших политических прав является имущественный ценз: политические права в этом случае предоставляются не по знатности, а по богатству.103 В общинах, где имел место такого рода компромисс, обязательно проводилась кодификация права, нередко принимались меры для решения аграрного вопроса, в конечном итоге способствовавшие развитию частнособственнических отношений, и непременно запреща
лась долговая кабала. Эта последняя реформа открывала путь для перехода от патриархального рабства к развитому античному.104 Она лишала землевладельческую знать самого действенного орудия закабаления сельского населения. Рядовой общинник — крестьянин — уже не являлся более основным объектом эксплуатации. На смену патриархальным, примитивным формам зависимости приходило развитое античное рабство.
Третий вариант — полная победа торгово-ремесленного слоя в союзе с крестьянством. Она приводила к тому, что, кроме отмены долговой кабалы, скорее всего, имел место и передел земли, конфискованной у особо непримиримо настроенной части землевладельческой знати, для крестьянства открывался долгосрочный государственный кредит,105 и тем самым ликвидировалась не только внеэкономическая, но и экономическая зависимость крестьянства от крупных землевладельцев. Создавался обширный слой мелких и средних собственников — земледельцев и ремесленников, являвшихся опорой рабовладельческой демократии,106 для которой характерно равенство политических прав всех граждан полиса, существование гарантированных политических свобод, а в Афинах — даже оплата участия в народном собрании и оплата государственных должностей.107 Рабовладельческая демократия уже неразрывно связана с развитым античным рабством.
Естественно, что эти три основных варианта исхода архаической революции VIII—VI вв. до н. э. отнюдь не исчерпывают всего многообразия порожденных борьбой против землевладельческой знати политических форм, возникавших в этот период в греческих общинах. Большинство полисов проходило в своем развитии ряд этапов, для которых была характерна определенная форма полисной государственности.108
Законы каждой греческой общины в конечном счете представляли собой единое целое, некую систему. Она могла быть создана одним номофетом или же представляла собой результат усилий нескольких законодателей, и тогда ее оформление могло растянуться на целое столетие. Но эта система была вполне целенаправленной, она определяла путь политического развития того или иного греческого государства, его демо
кратическую или олигархическую окраску. И потому, если речь идет о структуре более или менее стабильной, мы вправе ожидать, что характерные для той или иной системы законы с неизбежностью должны быть связаны с целым рядом однозначных мер.109
Известного подобия мер требовала консерватизация общественного строя в тех отнюдь не единообразных по своему социальному устройству общинах, где сохранялась архаическая форма эксплуатации типа илотии. В развитых греческих полисах, экономика которых нуждалась во внедрении новой формы — античного рабства, борьба с господством аристократии приводила к установлению самых различных политических режимов. Однако и здесь мы вправе ожидать появления одинаковых законов, направленных на упрочение и стабилизацию гражданского коллектива.
1 Основные положения этой главы изложены в статье: Si-sova Irina А. Zum Übergang von der patriarchalischen zur entwickelten antiken Sklaverei // Klio. 1980. Bd 62. Ht 1. S. 157—167.
3 В этом разделе излагаются главным образом те существующие в науке взгляды, которые служат отправной точкой для решения поставленных в работе задач.
3 Еще в 1933 г. В. В. Струве выступил с докладом «Проблема зарождения, развития и упадка рабовладельческих обществ древнего Востока», опубликованным в 1934 г. (ИГАИМК. Вып. 77. С. 32 сл.). О борьбе взглядов в советской исторической науке по вопросу об особенностях рабовладельческого способа производства, о характере и роли античного рабства см. подробнее: Ленцман Я. А. Рабство в микенской и гомеровской Греции. М., 1964. С. 44-64.
4 Концепция рабовладельческого характера древнего Востока дебатировалась и во время дискуссий о так называемом «азиатском способе производства». О ней см. подробнее: Никифоров В. Н. Восток и всемирная история. М., 1977; ср.: История древнего мира / Под ред. И. М. Дьяконова, В. Д. Нероновой, И. С. Свенцицкой (далее: ИДМ). T. I. Ранняя древность. М., 1982. С. 9 слл. Современную литературу по этой проблеме см. в кн.: История древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Ч. 1. Месопотамия / Под ред. И. М. Дьяконова. М., 1983. С. 495 (далее: ИДВ. Ч. 1). О специфике египетской терминологии и самого института рабства в Среднем и Новом царстве см.: Берлее О. Д. Трудовое население Египта в эпоху Среднего царства. М., 1972. С. 41 слл.
5 Тюменев А . И. 1) Передний Восток и античность: Особенности социально-экономического развития // ВИ. 1957. № 6. С. 50—70; 2) Передний Восток и античность: Страны речных культур (Двуречье и Египет) в эллинистическую и римскую эпоху // ВИ. 1957. № 9. С. 37—56.
6 Штаерман, E. M. Античность в современных западных историко-философских теориях // ВДИ. 1967. № 3. С. 20—21. Той же точки зрения придерживается Г. А. Кошеленко. См.: Кошеленко Г. А. Греческий полис на эллинистическом Востоке. М., 1979. С. 74—75, 78.
7 В своей статье E. М. Штаерман нестойчиво подчеркивает уникальность античного общества и необходимость изучения его специфических особенностей. Разумеется, это первоочередная задача исследователей античности. Хотелось бы, однако, отметить, что развитие античных городов-государств при этом не должно рассматриваться в отрыве от общих законов исторического развития. Это нередко имеет место в современной историографии, особенно при исследовании архаического периода истории античных общин. См. об этом подробнее ниже.
8 См., например: Ковалев С. И., Дьяков В. Н. История древнего мира. М., 1962. С. 257—268. Ср.: Струве В. В. Предисловие / Хрестоматия по истории древнего мира. М., 1950. Ч. 1. С. 10: «История примитивно-рабовладельческих деспотий древнего Востока тесно связана с античным миром. Греция и Рим качественно принципиально не выделяются среди прочих древних обществ. Они представляют лишь высший этап развития рабовладельческой формации». Ср.: История Европы. Т. 1. Древняя Греция. М., 1988. С. 272.
9 См.: ИДВ. Ч. 1. С. 22. Ср., однако: Дандамаев М. А. Рабство в Вавилонии VII—VI вв. до н. э. (626—331 гг.). М., 1977.
С. 28. По мнению М. А. Дандамаева, невозможно найти какие-то общие закономерности, «которыми будто бы характеризуется развитие стран древнего Востока ... в отличие от древних государств Запада».
10 См. об этом: Фролов Э. Д. Тема полиса в новейшей историографии античности // Античный полис : Межвуз. сб. Л., 1979. С. 5; Андреев Ю. В. Античный полис и восточные города-государства // Там же. С. 8 слл. Против попытки «свести к общему знаменателю развитие ближневосточных и греко-римских обществ» направлена и статья Г. А. Меликишвили (Меликишвили Г. А. Об основных этапах развития древнего ближневосточного общества // ВДИ. 1985. № 4. С. 9). См. также: Зайцев А. И. Культурный переворот в Древней Греции VIII—V вв. до н. э. Л., 1985. С. 26 слл. Примечания с обширной литературой вопроса.
11 ИДМ. T. II. Расцвет древних обществ. М., 1982. С. 18 сл.
12 Струве В. В. Предисловие // Хрестоматия по истории древнего мира. С. 14—15.
13 Дьяконов И. М. Рабы, илоты, крепостные // ВДИ. 1973. № 4. С. 3-26.
14 ВДИ. 1975. № 3. С. 40—41. Отдельные просчеты И. М., Дьяконова в указанной здесь статье позволили М. И. Финли (Finley М. I. Ancient slavery and modem ideology. L., 1980. P. 70) отвергнуть без сколько-нибудь серьезного анализа основное, на наш взгляд, вполне правильное положение, принятое И. М. Дьяконовым, согласно которому, патриархальное и античное рабство представляли собой две последовательные стадии развития рабовладельческих отношений.
15 См.: Lotze D. Metaxy eleutheron kai doulon : Studien zur Rechtstellung unfreier Landbevölkerung in Griechenland bis zum IV Jahrhundert v. Chr. Berlin, 1959. S. 40 ff.; Oliva P. Sparta and
her social problems. Prague, 1971. P. 38 ff. О проблеме илотии см. подробнее в главе III настоящей работы.
16См.: ИДВ. Ч. 1. С. 21.
17 Едва ли можно согласиться с утверждением, что термин «антнчное рабство» обязан своим происхождением тому обстоятельству, что древнее товарное производство до сих пор лучше всего изучено в странах античного мира — Риме и Греции (см.: ИДВ. Ч. 1. С. 20). Думается, что исследователи, отмечающие уникальность античной формы рабства, имеют для этого все основания. Для его существования необходимы были специфические условия, отсутствовавшие на древнем Востоке.
18 Разумеется, «классические рабы» могли появиться на древнем Востоке достаточно рано. Однако, как отмечают сами «восточники», в отношении большинства древневосточных обществ неизвестно, сколько было таких рабов, и потому нельзя утверждать, что их было много (см.: ИДВ. Ч. 1. С. 21 слл.). Однако высказанное здесь утверждение, что отсутствие данных о преобладании рабского труда классического типа не может служить основанием для того, чтобы подвергать сомнению рабовладельческий характер древневосточных обществ, представляется справедливым.
19 ВДИ. 1983. № 2. С. 3—39.
20 См.: Андреев Ю. В. Античный полис и восточные города-государства. С. 17—19. Отмечено, что даже самые развитые города-государства на древнем Востоке достигли лишь той стадии социального и политического развития, которую греки миновали уже в архаический период своей истории.
21 Характерно, что финикийские колонии на Западе, в Северной Африке, Карфаген и его дочерние колонии в Испании, Сицилии и Сардинии представляли собой, скорее всего, античные полисы в полном смысле этого слова. Так во всяком случае воспринимал их Аристотель, относивший Карфаген к числу античных полисов (Aristot. Polit. II, 8, 1272b, 24 sqq.). Аристотелю, однако, не приходило в голову рассматривать как полисы старые города-государства на территории собственно Финикии (ср.: Циркин Ю. Б. 1) Держава Баркидов в Испании // Античный полис: Межвуз. сб. Л., 1979. С. 92; 2) Карфаген и его культура. М., 1986. С. 105 слл.). Города-государства древнего Востока и даже финикийские города с их высокоразвитой торговлей лишь на короткое время обретали политическую независимость, находясь по большей части под властью деспотических монархий Египта, Двуречья и хеттской державы. См.: ИДМ. T. II. С. 20; ср.: Андреев Ю. В. Античный полис и восточные города-государства. С. 17—19.
22 Исключение, возможно, составляют законы фараона Бокхориса (Бокенрафа). Однако наш единственный источник, содержащий сведения об этих законах (Diod. I, 79), слишком ненадежен, чтобы на его основании можно было судить о законодательстве Бокхориса, направленном на запрещение долговой кабалы. См. об этом подробнее: Шишова И. А. Долговое рабство // Каллистов Д. П., Нейхардт А . А., Шифман И. Ш., Шишова И. А . Рабство на периферии античного мира. Л., 1968 (далее: Рабство на периферии античного мира). С. 28. Примечания с литературой. См. также: Струве В. В. Борьба с рабством-должничеством в Вавилонии и Палестине // Палестинский сборник. М., 1958.
Выи. 3 (66). C. 3 слл. Греки сами прекрасно понимали, что в обществах древнего Востока не было той почти непроходимой грани между рабом и свободным человеком, которая существовала в большинстве полисов древней Греции. С точки зрения греков, все население древневосточных государств находилось в положении рабов. См.: Hdt. VII, 135; Xen. Anab. И, 5, 38; Plut. Ages. 12.
23 Здесь и далее мы пользуемся термином «тимократия» в том значении, в котором его употребляет Аристотель в «Никомаховой этике» (VIII, 10, 1160а, 31 sqq.), где «тимократией» названо государство, в котором политические права предоставляются на основе имущественного ценза. Ср.: Кареев Н. Государство-город античного мира : Очерк исторического построения политической и социальной эволюции античных гражданских общин. 2-е изд. Спб., 1905. С. 94 слл.
24 См.: Андреев Ю. В. 1) Гомеровское общество: Основные тенденции социального и политического развития Греции в XI — VIII вв. до н. э. Автореф. дис. . . . докт. ист. наук. Л., 1979. С. 5 слл.; 2) К проблеме послемикенского регресса // ВДИ. 1985. № 3. С. 9 слл. с литературой. Ю. В. Андреев при этом подчеркивает, что в XII—XI вв. до н. э. греческое общество было отброшено далеко назад, на стадию первобытнообщинного строя, и по существу вернулось к исходной точке, с которой когда-то начиналось становление микенской цивилизации. Ср., однако: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. Л., 1988. С. 58. По мнению Э. Д. Фролова, представление о перерыве в историческом развитии не следует абсолютизировать.
25 Ленцман Я. А. Рабство в микенской и гомеровской Греции. М., 1963. С. 185—190, 279—281. Я. А. Ленцман при этом подчеркивает узость социальной базы микенских обществ, поскольку дворцы были лишь «небольшими островками в море родовых поселений» (с. 282). Ср. также: Папазоглу Ф. К. К вопросу о преемственности общественного строя в микенской и гомеровской Греции // ВДИ. 1961. № 1. С. 37 слл.
26 Лурье С. Я. 1) Язык и культура микенской Греции. М.; Л., 1957. С. 269—285; 2) К вопросу о характере рабства в микенском рабовладельческохм обществе // ВДИ. 1957. № 2. С. 8— 24.
27 См.: Тюменев А. И. 1) Восток и Микены//ВИ. 1959. № 12. С. 58—74; 2) Tereta пилосских надписей: (К вопросу о происхождении крупного частного землевладения в микенской Греции) // ВДИ. 1959. № 4. С. 24—32. Об эволюции взглядов А. И. Тюменева по вопросу об общественно-экономическом строе Крита и Микен см. подробнее: Ленцман Я. А. Рабство. . . С. 123— 125.
28 Полякова Г. Ф. 1) Социально-политическая структура пилосского общества (по данным линейного письма Б). М., 1978; 2) Некоторые черты социально-экономического устройства греческих обществ II тыс. до н. э. //Античная Греция. М., 1983. Т. 1. С. 37—88. Ср.: Андреев Ю. В. Античный полис и восточные города-государства. С. 13—15. Об истории вопроса см. также: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 54—63.
29 О различных точках зрения, призванных объяснить причины гибели микенских дворцов, см.: Полякова Г. Ф. От микенских дворцов к полису//Античная Греция. Т. 1. С. 92 слл.;
Андреев Ю. В. К проблеме послемикенского регресса // ВДИ. 1985. № 3. С. 9 слл. Здесь же см. литературу вопроса. Как Г. Ф. Полякова (с. 100 слл.), так и 10. В. Андреев (с. 11 — 12) склонны считать, что наиболее убедительное объяснение крушения микенской цивилизации дает все же гипотеза варварского вторжения, которое имело место в результате великого переселения народов, охватившего в XIII—XII вв. до н. э. все Восточное Средиземноморье. Ср.: Coldstream I. N. Geometric Greece. L., 1977. P. 304 f.
30 Андреев Ю. В. Античный полис и восточные города-государства. С. 10 слл.
31 См.: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 64 слл. Ср.: Кошеленко Г. А. Введение: Древнегреческий полис// Античная Греция. Т. 1. С. 33 слл.
32 Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 92—93, 100, 108 слл. Об общей тенденции развития греческого мира в сторону демократизации см.: Ehrenberg V. The Greek state. 2-nd ed. L., 1969. P. 51; Will E. Le monde grec et l’Orient. T. 1. La V-e siècle (501—403). Paris, 1972. P. 422; Кошеленко Г. A. Введение. C. 13 слл.
33 По определению Ю. В. Андреева, в ситуации, создавшейся после падения микенской цивилизации, железо должно было играть роль своеобразного катализатора (см.: Андреев Ю. В. К проблеме послемикенского регресса. С. 23). О роли железа см. также ниже.
34 См.: Андреев Ю. В. Раннегреческий полис (гомеровский период). Л., 1976. С. 109 и примеч. 49.
36 См.: Кошеленко Г. А. Греческий полис и проблемы развития экономики//Античная Греция. Т. 1. С. 213 слл.; ср.: Ленцман Я. А. О товарном производстве в древней Греции / ВДИ. 1953. № 3. С. 64.
36 См.: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 115 слл.
37 Об условности термина «военная демократия» и о подлинном ее характере см.: Андреев Ю. В. Раннегреческий полис. С. 92 слл., 109. Как отмечалось в литературе, в период «военной демократии» отношения эксплуатации представлены различными, еще не устоявшимися формами. См.: Xазанов А. М. Социальная история скифов. М., 1975. С. 31; Нейхардт A.A. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии. Л., 1982. С. 164, 177. Ср.: ИДВ. Ч. 1. С. 22-23·
38 Ленцман Я. А. Рабство. . . С. 193—288.
39 Как подчеркивает Я. А. Ленцман (Ленцман Я. А. Рабство. . . С. 253 слл.), в «Илиаде» главный источник рабства — это война, в то время как в «Одиссее» — пиратство и связанная с ним работорговля. Покупные рабы и рабыни появляются впервые в «Одиссее». См. об этом также: Beringer W. Zu den Begriffen für «Sklaven» und «Unfreie» bei Homer // Historia. 1961. Bd X. Ht 3. S. 271.
40 Маркс K., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. T. 20. C. 185, 643.
41 См.: RE. Bd III, s. v. Lex. Sp. 2325—2330; Aristot. Polit. I, 2, 1253b, 23 sqq.; Cic. Brut. 131; pro Tull. 9. Раба начинают рассматривать как вещь; см.: Зельин К. К. Принципы морфологической классификации форм зависимости // ВДИ. 1967. № 2. С. 20. Античное рабство порождает новую сравнительно с периодом примитивного, патриархального рабства терминологию для
определения рабского состояния: άνδράποδον, instrumentum vocale. См.: Ленцман Я. А. О древнегреческих терминах, обозначающих рабов//ВДИ. 1951. № 2. С. 53—54; Доватур А. И. Рабство в Аттике VI—V вв. до н. э. Л., 1980. С. 28; ср.: Finley М. I. Ancient slavery. . . P. 99 (отмечен пренебрежительный характер слова ανδράποδα, образованного по аналогии с τετράποδα).
42 Ср.: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 63.
43 См.: Wickert-Micknat G. 1) Unfreier im Zeitalter der homerischen Epen. Wiesbaden, 1983. S. 185 ff.; 2) Unfreien in der freigriechischen Gesellschaft: Schwierigkeit bei der Beschreibung des Phänomens // Historia. 1986. Bd XXV. Ht 2. S. 131 ff. По мнению Г. Викерт-Микнат, слово doera могло быть этническим термином, изначально обозначавшим коренное население страны. По мнению Я. А. Ленцмана (Ленцман Я. А. Рабство. . . С. 172 и сл.), термин do-e-ro, несомненно, соответствует классическому δούλο;, хотя под ним не всегда следует понимать рабов. Ср.: Bockisch G. Zur Enstehung der Produktiohssklaverei im alten Griechenland // Produktivkräfte und Gesellschaftsformationen in vorkapitalistisches Zeit. Berlin, 1981. S. 319; Молчанов A.A. и др. Памятники древнейшей греческой письменности. М., 1988. С. 38 слл. См. также: Sereni Е. Recherches sur le vocabulaire de la dépendance // Actes Besançone 1973 sur l’esclavage. P. 20 (отмечена связь греческого δούλος и микенского do-e-ro). О термине δοΰλο; см.: Gschnitzer F. Studien zur griechischen Terminologie der Sklaverei. Zweiter Teil: Untersuchungen zur alteren insbesondere Homerischen Sklaven terminologie. Wiesbaden, 1976. S. 2 ff. По мнению Ф. Гшницера, слово δούλο; означает собственно «не имеющий свободного статуса» и противостоит также адъективному έλβύϋερο;. Эта дихотомия, хорошо известная в классическое время, как полагает Гшницер, вполне может быть отнесена к микенскому времени, а предположительно — и к эпохе индоевропейской общности.
44 Заметим в этой связи, что неопределенное Unfreiheit все чаще встречается в трудах некоторых немецких исследователей там, где мы вправе ожидать Sklaverei. См., например: Börner F. Untersuchungen über Religion der Sklaven in Griechenland und Rom. II // Akad. der Wiss. und der Literatur (Mainz). Abh. der Geistes und sozialwiss. Kl. Jahrg. 1960. N 1. S. 10. Anm. 2; ср.: Lotze D. Zu neuen Vermutungen über abhängige Landleute im alten Sikyon // Antike Abhängigkeitsformen. S. 21. Anm. 3.
45 Д. Лотце в своей рецензии на книгу Г. Викерт-Микнат (см.: Gnomon. 1985. Bd 57. N 6. S. 517—521) справедливо, на наш взгляд, упрекает автора в том, что она без достаточных оснований в противоположность Ф. Гшницеру (Gschnitzer F., 1. с.) исключает из числа несвободных людей всех гомеровских δμωαί. Ср.: Ленцман Я. А. Рабство. . . С. 251 слл., 272 слл.
46 Wickert-Micknat G. Unfreier in der freigriechischen Gesellschaft. S. 131 ff.
47 Значение гомеровских поэм как исторического источника для послемикенской эпохи показано в работах Ю. В. Андреева. См.: Андреев Ю. В. 1) Раннегреческий полис. С. 5—12; 2) Об историзме гомеровского эпоса // ВДИ. 1984. С. 3—11; 3) К проблеме послемикенского регресса. На основе гомеровских поэм Ю. В. Андреев, привлекая данные археологии, реконструирует
с достаточной полнотой и убеднтельновтью общественные отношения в Греции XI—IX вв. до н. э. Подробный и объективный анализ работ Ю. В. Андреева см.: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 63—84. Примеч. 24, 43 и особенно 54 и 61.
48 См., например: Levi М. A. Quattro studi spartani е altri scritti di storia greca. Milano, 1967. P. 53 s gg.; ср.: Лурье С. Я. К вопросу о характере рабства в микенском рабовладельческом обществе // ВДИ. 1956. № 2. С. 11—12.
49 Эту точку зрения можно считать общепринятой (с теми или иными вариациями) в современной отечественной литературе. См. об этом: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 92. Примеч. 1. Ее разделяют и многие западные ученые. См., например: Snodgrass A. Archaic Greece: The age of experiments. L., 1982. Автор последовательно доказывает, что в период архаики, начиная с VIII в. до н. э., в Греции произошли все те кардинальные изменения, которые создали предпосылки для экономического и культурного расцвета Греции в классический период. О «{темных веках» в Греции см. также: Snodgrass А. М. The dark age of Greece. An archeological survey from the eleventh to the eighth centuries В. C. Edinbourgh, 1971; Desborough V. R. The dark ages. N. Y., 1972; Coldstream J. N. Geometric Greece. P. 17 ff.; ср.: Андреев Ю. В. К проблеме послемикснского регресса.
50 Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 30 слл.
51 Garlan Y. Les esclaves en Grèce ancienne. Paris, 1982. P. 104-105.
62 Эта точка зрения преобладает в советской историографии.
63 Finley М. I. La servitude pour dettes (à la mémoire d’Henry Lévy-Bruhl) // RD. 4th ser. 43, 1965.
64 Как справедливо заметила Л. П. Маринович (Маринович Л. П. Новое исследование древнегреческого рабства // ВДИ. 1986. № 4. С. 152), решение вопроса о сущности социального кризиса в досолоновских Афинах выявляет одно из тех внутренних противоречий, которые характерны для концепции И. Гар-лана, поскольку причина закабаления какой-то части крестьянства у него не выясняется, а только отодвигается на более раннее время. Что же касается кризиса VII в. до н. э., то Гарлан вынужден признать, что закабаление афинских крестьян, не только зависимых, но и свободных, было вызвано причинами чисто экономического характера. Со своей стороны, заметим, что существование афинских «илотов» доказывается у Гарлана лишь «глобальным анализом явления зависимости». Ср.: Biezunska-Matowist I. Рец. на кн.: Garlan Y. Les esclaves en Grèce ancienne. Paris, 1982 // Gnomon. 1986. Bd 58. № 1. S. 71—74 (отмечено, в частности, что предположение Гарлана о существовании групп зависимого населения в Аттике не находит подтверждения в источниках).
66 Дискуссии о достоверности свидетельств Аристотеля особенно обострились после открытия «Афинской политии». См.: Бузескул В. П. Афинская полития Аристотеля как источник для истории государственного строя Афин до конца V в. Харьков, 1895; Пельман Р. Очерк греческой истории и источниковедения-Спб., 1910. С. 78 с литературой; Доватур А. И. Политика и политии Аристотеля. М.; Л., 1965. С. 115 слл., 353 слл. с литературой.
56 См. об этом подробнее: Ленцман Я. А. Рабы в законах Солона: К вопросу о достоверности античной традиции // ВДИ. 1958. № 4. С. 52 слл.
57 Day Chambers М. Aristotele’s history of athenian democracy. Berkeley; Los Angeles, 1962. P. 144. Ср.: Frost F. j. Themistocle’s place in athenian politics 11 CSCA. 1968. Vol. 1. P. III; Sealey R. The origins of democratia // CSCA. 1974. Vol. 6. P. 292. Выводы Аристотеля признаны не соответствующими реальной действительности на том основании, что они, как полагают Ф. Фрост и Р. Сили, основаны на «гипотезах классовой борьбы».
58 Эта книга вызвала большое число рецензий, публиковавшихся в научных журналах с 1963 по 1967 гг. Основное положение авторов: Аристотель обрабатывал и комбинировал исторические факты в соответствии с теми философскими взглядами, которые были изложены им в «Политике» — было подвергнуто обоснованно резкой критике в рецензиях Д. Кагана (D. Kagan — CIPh. 1964. LIX. № 3. P. 187-190), H. Хэммонда (N. G. L. Hammond — Cl. Rev. 1964. 14. P. 34—37), Г. Коуквелла (G. L. Cawkwell — JHS. 1966. Vol. 86. P. 247).'
59 ВДИ. 1967. № 2. C. 265—273. Ср., однако; Зельин К. К. Борьба политических группировок в Аттике VI в. до н. э. М., 1964. С. 53. Примеч. 95. Критическую оценку позиции К. К. Зельина в отношении свидетельств Аристотеля и Плутарха и тем самым к принятой большинством исследователей версии исторического развития Аттики в век архаики см.: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 35—36.
60 Так, например, М. И. Финли в принципе ставит под сомнение «Политику» Аристотеля как исторический источник. См.: Finley М. /. The use and abuse of history. L.; N. Y., 1975. P. 52. Подобная точка зрения обязывала бы автора доказывать историческую достоверность тех сведений Аристотеля, которые М. И. Финли принимает для иллюстрации своих положений. См., например: Finley М. /. Ancient slavery. . . P. 120; ср. также р. 86 (безоговорочно принимается далеко не безусловное утверждение Аристотеля, что земля в Аттике накануне реформ Солона была в руках немногих). Однако источниковедческий анализ традиции в последних трудах М. И. Финли нередко отсутствует. См. об этом: Ducat J. Aspects de l’hilotisme 11 Ancient Society. 1978. 9 P. 23.
61 Яйленко В. П. Архаическая Греция // Античная Греция. Т. 1. С. 128—193. Автор при этом вполне справедливо отмечает (с. 160), что формы полисного устройства и соответствующие социальные группы были выделены в «Политике» на основании анализа большого исторического и современного Аристотелю материала, собранного Аристотелем во множестве локальных политий.
62 Там же. С. 185 и примеч. 99. Подробнее о взглядах B. П. Яйленко см.: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. C. 35 слл.; с. 112 слл.; см. также в тексте данной книги.
63 Так, у Р. Я. Виппера (Виппер Р. Я. История Греции. . . С. 141—142) сказано буквально следующее: «Ученые нашего времени пошли еще дальше Аристотеля в придумывании го#у-дарственно-правовых категорий и окрестили Солоново распределение политических прав по градациям имущественного ценза
именем тимократии. Ни у Аристотеля, ни у Платона этого слева нет; новые историки заимствовали его у Платона, хотя здесь произошел курьез, кажется, никем до сих пор не отмеченный. У Платона τιμοκρατία или τιμαρχία — вовсе не обозначение формы правления, а ироническое прозвище «испортившейся аристократии». Действительно, у Платона (Rep. VIII, 545а—е) этот термин в известной мере случаен, так как, рассматривая вопрос о соответствии склада характера виду государственного устройства, Платон колеблется, назвать ли ему государственный строй, основывающийся на честолюбии, тимократией или тпмархией. Но для Аристотеля, у которого принцип από τιμημάτων — один из основных при решении вопроса о характере того или иного государственного устройства, термин «тимократия» четко засвидетельствован в «Никомаховой этике» (VIII, 10, 1160а, 31 sq.) и означает именно тот государственный строй, где политические права предоставляются на основании имущественного ценза. См. об этом: Шишова И. А. Аристотель о раннегреческом полисе // Проблемы античного источниковедения : Сб. научных трудов. М.; Л., 1986. С. 133—141.
64 Доватур А. И. Рабство в Аттике VI—V вв. до н. э. Л., 1980. С. 7—24.
65 См. об этом подробнее ниже.
66 Доватур А. И. Рабство в Аттике. . . С. 13: «Заем под залог тела было предпоследним этапом на пути к переходу свободного человека в раба в собственном смысле. В промежутке был заклад земли с постановкой закладного столба».
07 Как предполагает А. И. Доватур (там же, с. И—12), слова Аристотеля о порабощенном состоянии не только самих бедняков, но и их жен и детей (έδουλευον καί αυτοί καί τά τέκνα καί αί γυναίκες — A th. Pol. 2, 2) довольно резко контрастирующие по своему тону с почти юридически формулированным предложением άγώγιμρι καί αυτοί καί οι παΐδες έγίγνοντο, могли быть навеяны каким-нибудь местом из утраченного стихотворения Солона. Также не подлежит сомнению зависимость от стихотворений Солона сообщения Плутарха (Sol. 13), где говорится, в частности, о том, что многих из гектеморов в случае неуплаты долга захватывали заимодавцы (αγώγιμοι τοί; δανείζουσιν ήσαν); при этом одни становились рабами на родине, а других продавали на чужбину. Убедительный юридический анализ термина αγώγιμοι см.: Swoboda H. Beiträge zur grieohischen Rechtsgeschichte. Weimar, 1905. S. 168 ff. Подробнее см.: Шишова И. А. Долговое рабство. С. 25. Тонкость анализа этого термина у Г. Свободы отмечает Зельин (Зельин К. К. Борьба политических группировок в Аттике в VI веке до н. э. С. 200). Эту оценку разделяет и А. И. Доватур (Доватур А. И. Рабство в Аттике. . . С. 8. Примеч. 2), приводя следующие соображения по поводу прилагательного αγώγιμος. Образованные от глаголов прилагательные на -μος означают чаще всего возможность интранзитивного или пассивного характера. У авторов IV в. до н. э. (Ксенофонта и Демосфена) это слово означает «могущий быть захваченным, арестованным» (подлежащим захвату, аресту). Менее убедительной представляется попытка К. Моссе (см.: Mossé С. Les dépendantsipaysans dans le monde grec à l’époque archaïque et classique // Terre et paysans. P. 89 suiv.) объяснить αγώγιμους Аристотеля через αγώγιμα —
груз корабля у авторов IV в. до н. э., поскольку, полагает Моссе, этих αγώγιμους продавали как товар за пределы Аттики в обмен на предметы роскоши. Однако автор не учитывает при этом, что к числу аттических αγώγιμους у Плутарха отнесены не только проданные на чужбину, но и закабаленные в самой Аттике.
68 См. об этом: Андреев Ю. В. Раннегреческпй полис. С. 91. О положении евпатридов в Аттике см.: Wade-Gery H. Т. Studies in structure of attic society 11 ClQu. 1931. Vol. 25. № 3—4. P. 129. Ср.: Donlan W. Changes and shifts in the meaning of demos in the literature of the archaic period 11 PP. 1970. 25. P. 386. Различным аспектам истории греческой аристократии, и в частности истории возникновения аристократических режимов в древней Греции, посвящена книга: Arnheim М. Т. W. Aristocracy in Greek society. N. Y., 1977. Этой книге, как отмечено в рецензии Г. А. Кошеленко (ВДИ. 1981. № 2. С. 206—212), свойственна антидемократическая направленность, превращающая научное исследование в апологию правления меньшинства. Известное преувеличение «заслуг» знати характерно и для книги Ф. Шахермайра (Schachermeyer Fr. Griechische Frühgeschichte. Wien, 1984. S. 247 ff.). См. также: Курбатов A.A. Роль аристократии в экономическом развитии греческого полиса VIII—VI вв. до н. э. // Античная гражданская община : Межвуз. сб. научных трудов. М., 1986. С. 3-29.
69 См.: Schachermeyer Fr. Griechische Frühgeschichte. S. 299 ff. О размерах земельных владений афинских аристократов см.: Starr Ch. The economic and social growth of early Greece: 800—500 В. C. N. Y., 1977. P. 119 ff.
70 См. об этом : Доватур А. И. Рабство в Аттике. . . С. 13 слл.; ср.: Зельин К. К. Борьба политических группировок в Аттике в VI в. до н. э. С. 5 слл.
71 См.: Свенцицкая И. С. Некоторые проблемы землевладения в «Илиаде» и «Одиссее» // ВДИ. 1976. № 1. С. 55; ср.: Андреев Ю. В. К проблеме гомеровского землевладения // Социальная структура и политическая организация античного общества : Межвуз. сб. Д., 1982; Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 80 слл. Примеч. 57 с литературой вопроса. Ср.: Henning D. Grundbesitz bei Homer und Hesiod 11 Chiron. 1980. 10. P. 35 ff.
72 Связь роста городов с расслоением крестьянства и притоком в город всех тех, кто надеялся разбогатеть, обратившись к занятиям ремеслом и торговлей, подчеркивает Э. Д. Фролов (см.: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 115 слл.).
73 См.: Шишоеа И. А. ’Έμπορο; и '/.άπηλος в древнегреческой торговле // Проблемы социально-экономической истории древнего мира : Сб. памяти акад. А. И. Тюменева. М.; Д., 1963. С. 239—247. Ср.: Mele A. Il commercio greco arcaico : Prexis ed Emporio. Naples, 1979. P. 92 sgg.
74 О слове λάτρις — синониме слова θής см. подробнее в главе III. Слой латрисов (фетов) могли пополнять свободные переселенцы из других греческих общин. См.: Heichelheim F. М. An ancient economic history. Revised and complete english edition 1. Leipzig, 1958. P. 275.
76 Возможно, таких полусвободных арендаторов имел в виду Аристотель (Ath. Pol. 2, 1—2), по словам которого, бедняки, находившиеся в порабощении у богатых, назывались «пелаты»
и «гектеморы». См.: Fritz К. v. Once more the έκχημοροι // AJPh. 1943. Vol. LXIV. P. 24 ff.; Доватур А. И. Рабство в Аттике. . . C. 18 слл. Примеч. 6 с литературой.
76 В данном случае мы намеренно опускаем те области Греции, где господство аристократии основывалось на эксплуатации покоренного населения типа илотов. Специальному исследованию института илотии посвящена глава III.
77 С. Я. Лурье (Лурье С. Я. К вопросу о роли Солона в революционном движении начала VI века//Учен. зап. ЛГУ. Л., 1939. N° 39. СИН. Вып. 4. С. 77) рассматривает выражение Аристотеля πελάται καί έκτημορο». как έν διά δυοίν.
78 Как отмечал еще В. Вудхауз (Woodhouse W. J. Solon the Liberator : A study of agrarian problem in Attica VII-th century. Oxford, 1938. P. 156; ср.: Lewis N. Solon’s agrarian legislation // AJA. 1941. Vol. 62. N 2. P. 148), с продажей в рабство кончались обязательства должника перед кредитором, а его земля переходила к родичам кабального раба (ср.: Plut. Sol. 21). Такая точка зрения предполагает, естественно, что до Солона лишь небольшая часть земли в Аттике могла находиться в руках частных собственников. Вполне возможным поэтому представляется и отказ от аренды зависимого арендатора с передачей ее кому-либо из родственников. Нельзя исключить также и самозаклад свободного фета с превращением его в пелата-гектемора. Наряду с временным самозакладом (вплоть до отработки долга) могла, вероятно, иметь место и наследственная самопродажа. Эту форму самозаклада Свобода (Swoboda H. Beiträge. . . S. 214— 215) считает исторически наиболее ранней.
79 Od. VII, 104, 107; XVII, 320-323; XX, 106-110. Как отметил Я. А. Ленцман (Ленцман Я. А. Рабство. . . С. 259), работорговля в гомеровский период была еще слабо развита.
80 Известно, что в V—IV вв. до н. э. метеки, преобладавшие в афинском ремесле, в ряде случаев работали бок о бок с гражданами примерно на одинаковых условиях (см. об этом: Глускина Л. М. Проблемы социально-экономической истории Афин IV в. до н. э. Л., 1975. С. 44 слл.). На строительстве Эрехфейона наряду со свободными трудились и их частные рабы, получавшие равную с хозяином плату. Однако, как отмечает Л. М. Глускина (там же. С. 49; ср.: примеч. 17), наиболее квалифицированную работу выполняли граждане, вероятнее всего — феты.
81 К. К. Зельин (Зельин К. К. Борьба политических группировок в Аттике в VI веке до н. э. М., 1964. С. 158 слл.), как представляется, дал именно этому внеэкономическому элементу принуждения достаточно яркую характеристику. Он отметил отсутствие сколько-нибудь твердых общепринятых правовых норм, регулировавших всю совокупность соглашений, относившихся к землевладению и землепользованию. В воссозданной им картине социальных отношений Аттики не все, как уже было отмечено, представляется безусловным. Однако нельзя не согласиться с авторвм, который подчеркивает роль прямого, грубого насилия со стороны знати в решении спорных вопросов землевладения. Не будет чрезмерно смелым предположить, что и в других греческих общинах того времени демос находился в подчиненном положении у знати. У Ю. В. Андреева (Раннегреческий полис. С. 109) отмеченв, что ранние греческие общины были далеки от народовластия и представляли собой примитивные аристократи
ческие республики. Подчеркивая условность понятия «военная демократия», автор тем не менее отмечает (с. 93), что в системе управления гомеровского полиса были элементы своеобразного примитивного демократизма, которые при благоприятных условиях могли развиться (и, добавим, во многих случаях развились) в настоящую (рабовладельческую) демократию.
82 См.: Андреев Ю. В. Раннегреческий полис. С. 112. Ср.: Waldbaum J. С. From Bronze to Iron // Studies in Mediterannean archeology. Göteborg, 1978. Vol. LIV. P. 67 ff. (приведен подробный обзор литературы о распространении железа в архаической Греции); см. также: Зайцев А. И. Культурный переворот в Древней Греции VIII—V вв. до н. э. Л., 1985. С. 31 слл. с литературой.
83 Ср.: Колобова К. М. Возникновение и развитие рабовладельческих полисов в Греции: (Греция в VIII—VI вв. до н. э.). : Лекции по истории древней Греции. Л., 1956. С. 15.
84 Об очень высокой цене вооружения в гомеровский период см.: II. VI, 235—236. О распространении железного оружия см.: Snodgrass A. Early greek armour and weapons from the end of the bronze age to 600 В. C. Edinburgh, 1964. P. 189 ff. Об удешевлении оружия в архаический период см.: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 116.
85 О темпах развития ремесла в передовых полисах Греции в этот период можно судить по такому факту: в Коринфе во времена тирании Кипсела за 10 лет общий объем богатства полиса удвоился (Ps.-Aristot. Oec II, 2, 1346а, 32—b, 6). Ср.: Кошеленко Г. А. Полис и город: К постановке проблемы // ВДИ. 1980. № 1. С. 13. О торгово-ремесленных центрах в послегомеровской Греции см.: Coldstream J. N. Geometric Greece. P. 39 ff.; 70 sqq.
86 О роли колонизации см.: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 140—158. Примеч. 1 с литературой.
87 См.: жалобы Солона и Феогнида на всеобщую страсть к богатству: Sol. fr. 1. Diehl; Theogn. 29—30, 145—158; 197—208 и др. Diehl. О творчестве Феогнида как источнике по социальной истории Мегар см.: Доватур А. И. Феогнид и его время. Л., 1989.
С. 72 слл. Э. Д. Фролов (см.: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 105) рассматривает порицание страсти к наживе как отражение темы меры, получившей известное отражение уже у Гесиода. В архаической лирике рубежа VII—VI вв. до н. э. тема меры звучит тем более настойчиво, что в этот период формируется полис с его принципами законности и социальной справедливости (последнее, на наш взгляд, скорее лишь в идеале).
88 См.: Колобова К. М. Возникновение и развитие афинского государства (X—VI вв. до н. э): Лекции по истории древней Греции. Л., 1958. С. 19. Ср.: Mele A. Il commercio greco arcaico. Рге-xis ed Emporio. P. 92—107 (о роли аристократии в торговле архаического периода).
89 О существовании в среде евпатридов двух слоев свидетельствует Аристотель (Ath. Pol. 5, 3), говоря о происхождении и имущественном положении Солона (по происхождению и известности он принадлежал к первым людям государства, а по состоянию и по складу жизни — к средним). Многие из таких знатных людей, чье состояние в лучшем случае позволяло считать их средним слоем, приняли активное участие в политической борьбе VII—VI вв. до н. э. См. об этом ниже.
90 Лурье С. Я. История Греции. Л., 1940. Ч. 1. С. 103. Ср.: Woodhouse W. J. Solon the Liberator. P. 164 ff.; Lewis N. Solon’s agrarian legislation. P. 144.
91 Колобова К. М. Природа и население : Лекции по истории древней Греции. Л., 1955. С. 8—9
92 Даже Гесиод, хозяйство которого было вполне достаточным, страшится голода, бедности и долгов, которыми опутан его брат Перс (Hesiod. Op. et dies, 298—302; 394—404). См. об этом подробнее в главе II.
93 Как отмечает Э. Д. Фролов (Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 116—118. Примеч. 52 с литературой), переворот в военном деле, вследствие которого главной военной силой стало гоплитское народное ополчение, способствовал демократизации общества; ср.: Кошеленко Г. А. Введение. С. 24 слл.
94 См.: Андреев Ю. В. Раннегреческий полис. С. 109.
95 Там же.
96 См.: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 92. Прпмеч. 1. Автор подчеркивает, что представление о революционном характере перехода от позднеродового общества к классовому, античному, имеющее принципиальный характер, сформировалось в советской науке еще в ЗОчз годы в ходе дискусссий в ГАИМК. Там же см. литературу вопроса.
97 См.: Sisova Irina A. Zum Übergang. . . S. 164 ff.; ср.: Фролов Э. Д. 1) Рационализм и политика в архаической Греции // Город и государство в древних обществах. Л., 1982. С. 25; 2) Рождение греческого полиса. С. 115—116.
98 По словам Э. Д. Фролова (Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. С. 119), к активной политической деятельности нередко обращались устремлявшиеся в город «члены захиревших аристократических родов. . . Именно эти отпрыски младших аристократических фамилий, достаточно образованные и предприимчивые, близкие по своему положению и к старой родовой знати, и к новому сословию граждан, . . . становились инициаторами» различных преобразований.
99 «Община равных» в Спарте с ее фидитиями, с общественным воспитанием юношества, напоминающим африканские «лесные школы», с инициациями у алтаря Артемиды Ортии, с целенаправленным ограничением товарно-денежных отношений и проч. была, несомненно, продуктом такой консервации или, точнее, реставрации первобытнообщинного строя. Ср.: Holladay A. J. Spartan austerity // ClQu. 1977. Vol. 27. N. 1. P. III ff. См. об этом также в главе II.
100 Весь коллектив спартанцев можно считать «родовой знатью» по отношению к периекам и илотам, так как в основе их господства лежал принцип происхождения. Ср.: Arnheim М. T. W. Aristocracy in Greek society. P. 109. Автор, оценивая реформы Ликурга, отмечает, что они не уничтожили сам аристократический принцип, но настолько расширили границы аристократии, что эти последние стали совпадать с границами гражданского коллектива Л аке демона.
101 Видимо, во всех греческих общинах, где на длительный срок сохранялось преобладающее влияние аристократии, мы вправе ожидать законодательных мер, направленных на запрещение или существенное ограничение торговли и ремесла. Такие
меры были приняты, в частности, в Фессалии и в Беотии. См. об этом подробнее в главах II и III.
102 В свою очередь существование в ряде греческих общин такого архаического типа эксплуатируемого населения, как спартанские илоты, фессалийские пенесты, критские мноиты и т. д., тормозило развитие этих общин и экономическое, и социальное, и политическое. Как определяющий фактор развития спартанского государства расценивает Ю. В. Андреев (Андреев Ю. В. Спарта как тип полиса // Античная Греция. Т. 1. С. 201) внутреннюю напряженность, связанную с необходимостью держать в подчинении многочисленных илотов. Впрочем, у нас еще будет случай вернуться к этому сюжету в главе, специально посвященной архаическим формам зависимости.
103 См.: Aristot. Polit. VIII, 12, 1160а, 31 —1160b, 69. Характерно, что в период становления тимократии мы не наблюдаем того презрения к занятиям ремеслом, которое было характерно для поздней античности. Напротив, древние авторы неоднократно подчеркивали, что в ранний период ремесло было достаточно почетным занятием. См.: Plut. Sol. 2; ср.: Hesiod. Op. et dies, 309 sqq. Как замечает К. М. Колобова (Колобова К. М. Возникновение и развитие рабовладельческих полисов в Греции. С. 13), «Гесиоду чужда психология рабовладельца более позднего времени. Труд является еще почетным делом свободного человека». Л. М. Глускина (Глускина Л. М. Проблемы социально-экономической истории Афин IV в. до н. э. С. 44. Примеч. 1) считает, что и в IV в. до н. э. презрительное отношение к любому виду ремесленной деятельности, выступающее в произведениях Платона и Аристотеля, отнюдь не выражало общественного мнения афинского демоса в целом. Ср.: Jones А. Н. Slavery in the ancient world 11 Slavery in classical antiquity : Views & Controversies / Ed. by М. I. Finley. Cambridge, 1960. P. 6—7.
104 См.: Шишова И. А. Долговое рабство. С. 24 слл.
105 Такой институт учредил в Афинах Писистрат. См.: Aristot. Ath. Pol. 16, 2—4.
106 Именно исчезновение этого среднего слоя и поляризация богатства и нищеты в полисах Греции IV—III вв. до н. э. привели к упадку института рабовладельческой демократии, равно как и самих полисов. В этой связи не лишним представляется вспомнить слова Платона о двух государствах, богатых и бедных, на которые в его время распадался каждый греческий полис (Plat. Rep. VIII, 551d; Legg. V. 744 d; ср.: Sail. Jug. 41, 1—6).
107 Рабовладельческая демократия в своем полном проявлении могла утвердиться лишь в богатых, развитых полисах, имевших такие источники государственных доходов, которые позволяли поддерживать существование среднего слоя собственников — опору рабовладельческой демократии (ср.: Aristot. Polit. IV, 9, 1295b, 26 sqq.; ср.: Доватур А. И. Политика ... С. 45). Примером тому являются Афины, где демократия смогла окончательно восторжествовать лишь в конце греко-персидских войн, когда была создана Афинская морская держава, Афины приобрели господство на Эгейском море и в проливах, когда афиняне овладели золотыми приисками во Фракии, а в государственную казну стали щедро поступать пошлины с гаваней всего Афинского морского союза и форос, взимаемый с союзников. Можно с известным основанием утверждать, что степень демократизации
того или иного греческого полиса находилась в прямой зависимости от состояния его государственных доходов. Любая демократия, основанная на частной собственности, зависит, во-первых, от дохода на душу населения и, во-вторых, от степени равномерности распределения этого дохода.
108 См. об этом: Sisova Irina A. Zum Übergang. . .; ср.: Maринович Л. П. Греция в конце IV в. до н. э. и проблема кризиса полиса: Автореф. дис. . . . докт. ист. наук. М., 1981; см. также: Finley М. I. Authority and legitimacy in the classical City-State // Det Kongelige Danske Videnskabemes. Selscab. K0benhavn, 1982. P. 5.
109 Нельзя, разумеется, исключать существование противоречивых законов, накапливавшихся по мере усовершенствования законодательной системы того или иного полиса. На устаревший закон можно было ссылаться, но он едва ли действовал. Так, в приписываемой Демосфену речи против Никострата цитируется закон, согласно которому афинянин, выкупленный из плена и не возвративший выкупной суммы, мог стать рабом своего согражданина (LVII, 11). Этот закон находится в явном противоречии с запрещением обращать сограждан в рабство за долги, введенным законом Солона. Вместе с тем из изложенных в речи обстоятельств совершенно очевидно, что никакого реального права у противника Никострата обратить его в рабство за долг не было. В противном случае был бы невозможен сам процесс. Ссылка на закон приведена лишь для иллюстрации бедственного положения ответчика (см. об этом подробнее: Шишова И. А. Долговое рабство. С. 36 слл.). О существовании таких устаревших и не действующих более законов свидетельствует, на наш взгляд, Аристотель (Ath. Pol. 47, 1), у которого об одном из законов Солона сказано: «этот закон все еще сохраняет силу», что, как представляется, предполагает существование законов, уже утративших силу.