240

Сборник фабул — распространенный каталог титулов Метаморфоза, которую претерпевают под воздействием принципов фабульной мифографии царские списки, заставляет задуматься о роли каталога как оглавления части книги, одной из ее «глав»; вспомним, что всей книге во Фрейзингском кодексе предпослано оглавление — каталог всех фабул, — что нисколько не обычно для древней литературы: возникновение оглавления в данном случае — результат того же процесса сжатия, который превращает трагедию или поэму в фабулу, а фабулу — в пункт каталога. При пункте же гигиновского каталога, как было показано выше, содержание фабулы сохраняется в более или менее сжатом виде, следуя в виде более или менее сжатого комментария за личным именем, со-

241

ставляющим сам «пункт» и тождественным «титулу» в строении фабулы; иногда этот комментарий нисколько и не сжат, а равен по объему и по подробности изложения целой фабуле; таковы в составе каталогов рассказы о Клеобисе и Битоне (в фаб. 254), Гармодии и Аристогитоне (фаб. 257), Гагнодике (фаб. 274) и др. Хотя упомянутые истории, вероятно, вписаны в рукопись позже составления сборника и позже перевода на латинский, их включение не только не противоречит композиционной логике фабульно-каталогического сборника, но, напротив, проявляет некие ее существенные следствия: всякий каталог является не только оглавлением фабул, но и ни чем иным, как их потенциальным (а в указанных случаях и реальным) мини-сборником, выстроенным по определенной классификационной рубрике, указанной в его заглавии. Но если каталог — это сборник, то верно и обратное; ведь многие фабулы Гигина начинаются, как уже говорилось, с лишенных сказуемого титулов1, полностью подобных пунктам каталога-оглавления, и фабула следует за ними точно так же, как распространенный комментарий в случае с некоторыми каталогами; таким образом вся книга Гигина оказывается в потенции одним «сверхкаталогом» фабул; подражая языку редактировавших Гигина грамматиков, можно даже сформулировать вопрос, вынесенный в заглавие этого «макрокаталога»: «Кто действовал в мифические времена» или «Кто известен поэтам и мифографам». Таков логический предел фабульного подхода к мифографии, и, похоже, только инерция эпического кикла удержала мифографов от того, чтобы не расставить мифы внутри сборника-«макрокаталога» по классификационным рубрикам, рассказывая их, например, См. с. 226.

242

в порядке тяжести преступлений их героев: сначалах об убийцах отца или матери, потом мужа или жены, братьев и детей и т. д.