Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
62

Глава 4

ДРЕВНЕГРЕЧЕСКАЯ КОЛОНИЗАЦИЯ 1

Этиология феномена

Значение колонизации для истории Греции было осознано антиковедением давно — изучение различных аспектов этого явления относится к числу первых исторических проблем, к исследованию которых оно обратилось2. К сожалению, состояние источников не позволяет дать полную картину феномена; мы еще далеки от адекватного понимания характера и масштабов процессов, происходивших в греческом колонизационном движении. Вместе с тем почти столетнее исследование теоретических проблем этого движения позволило, особенно с интенсификацией археологических исследований в послевоенное время, несколько приблизиться к адекватному представлению о его причинах, характере и развитии.

Для более конкретного представления об абсолютных масштабах происходивших в Греции демографических процессов, на мой взгляд, полезно обращение к аналогиям нового времени, основанным на статистических подсчетах. Разумеется, эти данные не могут быть просто повернуты ретроспективно в глубь античной эпохи, но в силу консервативности крестьянского хозяйства во времени, его слабой подверженности трансформации, а также того, что крестьянское хозяйство оставалось ведущим фактором экономической истории Греции с древнейших времен до середины текущего столетия, они могут давать приблизительные статистические реперы, как и принято в современной исторической демографии. Привлекая параллели из Греции нового времени, я совершаю намеренную модернизацию в описании феномена, так как считаю ее правомерной как метод исследования недостаточно освещенной источниками проблемы — в отличие от модернизации как мировоззрения, состоящей в приписывании социально-политическим процессам древности характеристик, заимствованных из нового времени. Иначе говоря, модернизация как метод исследования — это привлечение аналогий из нового времени, имеющее целью дать представление прежде всего о масштабах какого-либо явления древности, о его месте

63

в экономической или социально-политической структуре и в меньшей степени о его возможном характере.

Сначала приведу несколько основных показателей по народонаселению Греции, поскольку колонизация — это прежде всего вопрос демографический. По оценочным данным Э. Кирстена, население Греции к 330 г. до н. э. составляло примерно 3— 4 млн. человек на площади в 13 200 кв. км, в римское время — около 2,5 млн.3. С начала переписей изменение населения и территории страны происходило в следующих пределах4:

Годы

Площадь, кв. км

Население, тыс/ человек

1856

47 500

1063

1870

50200

1458

1879

50200

1679

1889

63600

2187

1896

63600

2434

1907

63 200

2632

Эмиграция — постоянный фактор греческой истории, действовавший на всем ее протяжении. Применительно ко времени от архаической до эллинистической эпох отток населения обычно осуществлялся в форме колонизации, а в римскую эпоху колонизационное движение переродилось в простую эмиграцию за пределы страны. По заключению специалистов, нынешняя Греция тоже страдает от перенаселения, несмотря на войны и эпидемии. Перенаселенность как результат несоответствия между производительными ресурсами страны и их неадекватным распределением (половиной ее земельного фонда владеет один процент населения), как и количеством населения в целом, воплощается в миграции по стране, но главным образом — в массовом оттоке населения в другие страны. Поистине колонизация— вековечный бич Греции. Приведу, к примеру, данные об эмиграции из деревень аграрного района Каламаты в Мессе нии 5:

Население

Общее число

Их процент к общему числу населения

(1961 г.)

эмигрантов

в 1951 г.

Алония

326

280

69,1

Аммос

426

341

64,9

Анемомилос

191

180

63,2

Арфара

1513

742

44,9

Ариохорион

509

209

35,4

Аспропулия

204

101

43,9

Пидима

356

150

41,9

Плати

872

698

67,7

Валира

1461

150

34,7

Как видно, эмиграция в различных местностях затрагивает от 1/3 до 2/3 населения. Аналогичное явление могло иметь место и в древности: по Страбону (VIII, 6, 22), большинство колонистов, основавших Сиракузы, происходило из одной коринфской деревни Тенеи.

64

Насколько определяющие факторы эмиграции из современной Греции — несоответствие между наличными производительными ресурсами страны и количеством населения в целом, неадекватность их распределения в пересчете на душу населения— применимы к античности? На действенность этих факторов применительно к древности неоднократно указывал К. Маркс, причем он тоже увязывал этот феномен с колонизацией. Помимо известного, постоянно цитируемого в советской антиковедческой литературе пассажа из статьи «Вынужденная эмиграция...» можно привести в связи с этим еще ряд высказываний К. Маркса, показывающих, что по данному вопросу у него уже в раннем периоде творчества сложилась определенная точка зрения. В частности, он писал, что «разные формы отношения членов общины или племени к земле племени (к земле, на которой оно обосновалось) зависят частью от природных задатков племени, частью же от тех экономических условий, при которых племя уже действительно относится к земле как к своей собственности, т. е. при которых оно присваивает плоды земли трудом; последнее, в свою очередь, само будет зависеть от климата, физического состава почвы, физически обусловленного способа ее эксплуатации, от отношения к враждебным или соседним племенам и от изменений, которые влекут за собой перенаселение, исторические события и т. д. Чтобы община как таковая продолжала существовать на прежний лад, необходимо, чтобы воспроизводство ее членов происходило при заранее данных объективных условиях. Само производство, рост населения (а население тоже относится к производству) неизбежно расшатывает мало-помалу эти условия, разрушает их вместо того, чтобы воспроизводить...»6.

Определенной ступени развития производительных сил трудящихся субъектов соответствуют определенные отношения их между собой и к природе7. Поэтому и в древности существование индивидуума во многом определялось тем, что «первоначальные условия производства выступают как природные предпосылки, ка к природные условия существования производителя»8. Необходимость поддержания сбалансированного количества населения, соответствующего наличным естественным ресурсам, определялась низким техническим уровнем сельскохозяйственного и промышленного производства в древности9.

Второй существеннейший фактор эмиграции в древности — несоответствие объективных общественных условий естественным ресурсам. По мысли К. Маркса, сохранение (или воспроизводство) образующих коллектив индивидов зависит от фиксированных естественных условий и от установленного в коллективе объективного способа существования, определяющего взаимоотношения индивидов друг к другу. «Но это воспроизводство неизбежно является в одно и то оке время и производством заново старой формы, и разрушением ее. Например, там, где каждому из индивидов полагается владеть таким-то и та-

65

ким количеством акров земли, уже рост населения создает для этого препятствие. Если пытаются устранить это препятствие, то прибегают к колонизации...» 10. Иначе говоря, земельный и политический строй взаимосвязаны в том смысле, что по общему правилу владелец земли обладает политическими правами и в силу ограниченности земельного фонда со временем в любом сообществе возникают безземельные и потому политически неполноправные контингенты, составлявшие наряду с обезземеленными основную, как можно думать, массу колонистов.

Наша задача заключается в том, чтобы выяснить, насколько установленная К. Марксом этиология миграционных движений древности соответствует исторической действительности архаической Греции.

В руральной по своей фундаментальной сущности архаической Греции, надо полагать, происходили важные демографические процессы. В миграционную эпоху и после нее произошел отток населения из континентальной Греции в Малую Азию и на острова. Как следствие, во вновь сформировавшихся дорийских, эолийских и северо-западных областях должна была сложиться разреженная демографическая ситуация: каждое сильное племя захватило столько жизненного пространства, сколько ему было необходимо или даже более; побежденные уходили или же, оставшись, попадали в коллективно зависимое состояние.

Первоначальный период частного освоения земель в послемиграционный период сопровождался относительным ростом уровня жизни населения раннеархаической Греции в своей массе (материалы афинского некрополя X—IX вв.; Старая Смирна; ло письменным источникам — Колофон, Сибарис, Сирис). Между тем экономические ресурсы Греции всегда были и остаются ограниченными. Пригодная для обработки земля даже в настоящее время составляет только 27% всей территории страны (при этом пахотные массивы занимают 17—18% всего земельного фонда; см. рис. 2)11. Для древности этот процент должен быть понижен, так как сначала осваивались естественно пригодные для обработки массивы, затем — искусственно культивированные посредством подсечки, террасирования, мелиорации и т. д.12. Иначе говоря, при низком уровне сельскохозяйственного производства, характерном, между прочим, для основной массы крестьянства и поныне13, страна могла обеспечить высокий жизненный уровень для определенного числа жителей, превышение которого приводило к социальной дестабилизации, но не обязательно на пауперистическом уровне (например, выходцы из славившегося своей роскошью Колофона основали в VII в. Сирис, жители которого также в своей массе утопали в изобилии [Arist. fr. 584]). Слои избыточного населения и составляли основной контингент колонистов, приступивших к освоению соседних с Грецией регионов.

66

Плодородные земли Греции (выделены черным)

Рис. 2. Плодородные земли Греции (выделены черным)

Таким образом, можно заключить, что колонизационное движение в раннеархаической Греции определялось в первую очередь демографическим фактором — несоответствием численно возраставшего населения естественным земельным ресурсам страны 14. Это не умозрительное заключение: примером несоответствия физических возможностей местности и числа населения в древности может служить городок Юлида, расположенный на крошечном островке Кеос, в котором в ранние времена существовал закон, предписывавший всем лицам свыше 60 лет выпивать яд, чтобы остальным хватало пропитания (Strabo X, 5, 5). Другой пример — остров Фера: по Геродоту (IV, 151), в течение нескольких лет на острове был неурожай и феряне вынуждены были в конце концов выселить часть населения в колонию.

Далее, краеугольным камнем складывавшегося в Греции земельного и соответственно политического строя было установление в некоторых областях страны фиксированного числа хозяйств, которое, как естественно полагать, определялось не произвольно, а соответствующими земельными ресурсами и размерами присваиваемых каждым индивидуумом в частную собст-

67

ценность угодий. Например, в Коринфе Фейдон установил необходимым сохранять равное число хозяйств и граждан, даже если эти хозяйства были изначально неодинаковы по размерам (Arist. Pol. II, 3. 7). Следовательно, уже во втором поколении появлялись лица, остававшиеся вне фейдоновской системы землевладения, т. е. безземельные. Фейдон, по словам Аристотеля, был одним из древнейших законодателей: его деятельность приходилась на время не позднее VIII в., поскольку аналогичное законодательство коринфянина Филолая в Фивах (Arist. Pol. II, 9, 7), приходящееся на вторую половину VIII — первую половину VII в., явным образом продолжает фейдоновскую традицию 15.

Известие Аристотеля о Фейдоне интересно и еще с одной стороны. У нас нет никаких оснований считать оговорку «даже если эти хозяйства были изначально неодинаковы по величине» добавленной Аристотелем: весь небольшой пассаж в 20 слов о сущности фейдоновской системы производит впечатление пересказа, если не прямого изложения, соответствующего коринфского закона. Следовательно, можно полагать, что в Коринфе, по крайней мере в VIII в., земельные клеры были неодинаковы по величине. Подобный вывод следует и из совета Гесиода приумножать свое достояние путем приобретения другого клера (Ор. 341). Отсюда можно заключить, что несоответствие между возрастающим количеством населения и земельными ресурсами страны уже в раннеархаическое время усугублялось социальным фактором — неадекватностью распределения этих ресурсов в пересчете на душу населения.

Изложенные данные позволяют установить этиологию эмиграционного механизма Греции: каждая отдельная ландшафтная микрозона предполагает фиксированное число использующего ее населения, благодаря чему консервируется ограниченное число землевладений и землевладельцев, что в совокупности образует земельный и политический строй каждой отдельной социально-пространственной общности людей, причем вследствие различной активности частного присвоения эти землевладения оказываются неодинаковыми по величине. Отсюда ограниченность числа землевладений образует безземельное, перманентно лишнее население, а количественная неравноценность землевладений предполагает формирование контингента обезземеленных.

Избыточное (безземельное) и обезземеленное население составляло основу контингента переселенцев, причем в архаическую эпоху этиологическая база колонизационного движения была многим шире: сюда примешивались причины и торгового характера (например, основание Массалии фокейскими купцами [Arist. fr. 549]), и частного свойства (например, удаление Мильтиада Старшего на Херсонес [Herod. VI, 34—37]), очень часто — стихийные бедствия (главным образом недород, голод [Herod. I, 151. Arist. fr. 611, 55]), натиск враждебных сил (вы

68

селение ионийцев) и т. д. Существенно отметить вместе с тем, что наличие избыточного и обезземеленного населения не всегда обязательно сопровождалось эмиграцией. Я заостряю внимание на этом обстоятельстве потому, что обычно считается, будто основную массу колонистов — безотносительно к конкретному случаю — составляли обезземеленные, беднота. Это положение, кажущееся справедливым, на самом деле обманчиво: каждый оставшийся без земли и отправившийся на освоение колоний мужчина сохранял тем не менее за собой право на свою долю из отцовского имущества и волен был взять ее с собой на новое место жительства, либо оставить ее в отцовском ойкосе 16. Поскольку данное эпиграфическое свидетельство относится к позднеархаическому периоду, приведу в этом отношении примеры из более раннего времени.

Согласно данным поэмы Гесиода «Труды», в архаической Беотии в результате обеднения части населения образовался обширный контингент безземельных батраков (дмоев). Другой известной нам областью, где батрачество получило тогда значительное развитие, была Аттика (ср. Sol. fr. 1, 47—48). Парадоксальным образом именно эти две области Греции, помимо которых массовое батрачество в архаическую эпоху нам неизвестно, не принимали тогда существенного участия в колонизационном движении17. Реформы Солона (сисахфия и установление максимальных размеров индивидуальных земельных участков [Arist. Pol. II, 4, 4]), урегулировавшие земельный кризис, почти на столетие избавили Аттику от необходимости интенсивной колонизационной деятельности, проявившейся здесь только в конце VI в., и то лишь в двух частных и потому немассовых предприятиях Писистрата на Пангее и Мильтиада на Херсонесе. Следовательно, в Аттике проблема обезземеливания была решена не посредством колонизации, а путем внутренних реформ.

Еще интереснее беотийский пример. О каких-либо реформах здесь в отношении обезземеленного батрачества мы ничего не знаем. Может быть, это случайность, но бесспорно то, что вклад Беотии в колонизационное движение был незначительным. Отсюда можно заключить, что батрачество здесь было не постоянным уделом крестьянина, а временным его состоянием (напомним фундаментальное кредо Гесиода: работай и преуспеешь). Иными словами, употребляя афинскую терминологию, из фета батрак всегда мог превратиться в зевгита и выше (ср. древнее посвящение на Акрополе, поставленное фетом, перешедшим во всадническое состояние [Arist. Ath. Pol. 7, 4]).

Принимая во внимание данные соображения, можно заключить, что контингент колонистов составляли как обезземеленные, так и лица с умеренным достатком, стремившиеся к обогащению. Для классического времени справедливость такого заключения подтверждается субскриптом афинского декрета об основании колонии в Брее: набирать «колонистов из числа фетов

69

и зевгитов», а также упоминанием в среде лемносских клерухов пентакосиомедимнов — вчерашних фетов и зевгитов 18.

В плане широкого развития батрачества Аттика и Беотия, как кажется, представляли собой нетипичную для архаической Греции картину. В сущности, батрачество — это другая сторона вопроса о концентрации земли в руках аристократов, которая нередко представляется в литературе одной из причин колонизации 19. Обычно ссылаются на узурпацию земли в досолоновских Афинах, но это, в сущности, абсурд: Аттика, как указывалось, до середины VI в. не принимала участия в колонизационном движении. Иной аргумент приводит Ж. Берар — земельную собственность евбейских гиппоботов20. Действительно, концентрация земли на Евбее была высока — владений гиппоботов хватило для размещения 4 тыс. аттических клерухов (Herod. V, 77), однако этот эпизод относится уже к 506 г., когда колонизационное движение архаической эпохи было на исходе, а в классическую эпоху этиология основания колоний, как и типология, уже несколько видоизменилась.

Крупная концентрация земли до VI в. вряд ли имела место в Греции. Единственный пример из позднего VII — раннего VI в.— досолоновские Афины — сомнителен в отношении масштабов такой концентрации: Афины в это время еще не были крупным городом. Но сам факт концентрации, безусловно, имел место, поскольку соответствующим законом Солона сосредоточение в дальнейшем земли в одних руках свыше определенной меры воспрещалось.

Подобные законы существовали и в других областях страны (Arist. Pol. II, 4, 4). Трудно сказать, вводились ли они в качестве ответной меры против происходившей концентрации земли, как в Афинах, или носили превентивный характер. Можно лишь констатировать, что до VI в. мы не располагаем надежными сведениями о крупной концентрации земли, и это не случайно: интенсивная эмиграция VIII—VI вв. оказывала стабилизирующее воздействие на систему землевладения в метрополии.

Следует различать два вида социальной обусловленности колонизации: опосредованное влияние земельно-политического строя архаической Греции, имевшее своим результатом образование контингента безземельных, не вполне, надо думать, полноправных вследствие этого в политическом отношении, и непосредственное— причины социального характера, сами по себе способные вызвать удаление части населения. В литературе нередки утверждения, что непосредственные социальные мотивы служили одной из основных причин основания колоний. Те скудные известия, которыми мы располагаем применительно к архаической поре, не только показывают редкость непосредственной социальной мотивированности на фоне двух указанных выше фундаментальных причин, но и вообще ставят под сомнение действенность подобной этиологии.

70

Приводимый исследователями 21 пример с основанием пар-фениями Тарента в конце VIII в. не может служить серьезным доводом в пользу прямо выраженной социальной обусловленности колонизации, поскольку сообщаемое источниками IV и последующих веков объяснение происхождения парфениев анекдотично (спартанки якобы прижили их от илотов в отсутствие мужей, занятых войной с мессенцами), и у нас есть все основания считать парфениев не бастардами, а группой додорийского населения Лаконики22. Можно было бы привести еще один пример влияния социальных отношений на колонизацию — участие изгнанного из Сиракуз рода Милетидов в основании Гимеры в середине VII в. (phygades stasei nikëthentes — «побежденные в борьбе изгнанники» [Thuc. VI, 5, 1]), но мы не располагаем сколько-нибудь твердыми гарантиями, что в данном эпизоде движущей силой были социальные противоречия, а не родовые амбиции в борьбе за власть. В пользу второго заключения свидетельствует аналогия с борьбой аристократических родов за власть в Митиленах, также закончившаяся изгнанием Алкея, Сафо и других аристократов.

Итак, изложенные соображения позволяют заключить, что основной движущей силой греческой колонизации архаической эпохи был демографический фактор — наличие избыточного населения, образовавшегося вследствие экстенсивного метода ведения хозяйства, ограниченности локальных естественных ресурсов и неравномерности их распределения в пересчете на душу населения в отдельно взятом полисе. Такая этиология колонизации указывает на ее причинную взаимосвязь с передвижениями греческих и полугреческих племен предыдущей миграционной эпохи, которые и обусловливались экстенсивным ведением хозяйства (ср. Thuc. I, 2), требующего сбалансированности людских и земельных ресурсов. Иными словами, колонизация архаической эпохи этиологически является продолжением миграций предшествующего времени23.

Сущность древнегреческой колонизации по VI в. фактически состояла в экстенсивном освоении свободных или занятых слаборазвитым населением территорий. Лишь с конца VI в., когда очертились окончательные границы греческого мира, экстенсивный (в географическо-экономическом плане) характер колонизационного движения сменяется интенсивным (т. е. уже в чисто экономическом плане) характером освоения природных ресурсов — не вширь, а вглубь. Разумеется, интенсивное хозяйство сосуществовало с экстенсивным характером колонизации — это два взаимодействовавших плана колонизации — географическо-экономический и чисто экономический.

Прежде чем перейти к рассмотрению непосредственно колонизационного процесса, его исторических аспектов, для наглядности попробуем выразить таблицей эволюцию и хронологические рамки как рассмотренных факторов древнегреческой колонизации (демографическая и социальная мотивированность,

71

Таблица

Эволюция и хронология факторов древнегреческой колонизации

географическо-экономический характер освоения колонизованных местностей, интенсивный характер хозяйства, развитие городской жизни в урбанистическом плане, протополисная стадия), так и рассматриваемых далее (полисная стадия, внутренняя колонизация, роль рабовладения). Плюсом обозначено присутствие феномена в хронологической шкале, минусом — его отсутствие.

Исторический аспект колонизационного процесса

Проанализировав этиологические аспекты древнегреческой колонизации, обратимся к конкретному историческому развитию рассматриваемого феномена. Освоение Малой Азии, наиболее ранней зоны древнегреческой колонизации, традиция возво-

72

дила к микенской эпохе (например: Mimn. fr. 12 Diehl — основание Колофона пилосскими Нелеидами). Раскопки различных центров Малой Азии дают находки микенских материалов, однако их значение пока неясно: можно лишь предполагать, что микенские греки устраивали небольшие торговые фактории по договору с местными властителями; наиболее известная фактория была в Угарите (Рас-Шамра)24. В миграционную эпоху эти фактории не функционировали; однако, несмотря на перерыв в два века, греческая колонизация послемиграционного времени вновь направилась по путям, проложенным микенцами. Предположение о непосредственной связи греческой колонизации Малой Азии (Эолида, Иония) с передвижениями миграционной эпохи на основе общей этиологии — наличия избыточного населения— может быть поддержано традицией о переселении части жителей Аттики в Ионию вследствие скопления в Аттике пришельцев из других греческих областей, покинувших свои места обитания под давлением миграционной волны25.

Археологически присутствие греков на поселениях Анатолии ощущается лишь с рубежа XI—X вв., судя по находкам протогеометрической керамики (Милет, Старая Смирна). В целом освоение Ионии и Эолиды происходило на протяжении XI— VIII вв., т. е. процесс этот носил постепенный характер. На Самосе в погребениях найден материал IX в., а на поселении — остатки VIII в. На Хиосе в Фанах найдена керамика, видимо, IX в. На протяжении всего VIII в. и далее существовал также другой хиосский центр — Эмпорион. В Фокее обнаружены остатки не старше VIII в. Эолийская колонизация, согласно традиции, предшествовала ионийской, что подтверждается материалами из Старой Смирны. На Лесбосе найдено несколько архаических центров, но мало что может быть датировано здесь предшествующим VIII в. временем. В Питане раскрыты остатки не древнее 700 г., в Мирине — не ранее VII в. В целом археологические данные позволяют заключить, что запад Анатолии был освоен ионийцами и эолийцами к VIII в.26.

Когда здесь, в Малой Азии, пространственные возможности колонизации были исчерпаны (их лимитировали сильные фригийское и лидийское царства), колонизационный поток повернул в том же VIII в. на запад — в Сицилию и Италию, причем и здесь пионерами выступили евбейские города Эретрия и Халкида. В VII в. этот поток достиг Северной Африки, Северной Эгеиды и Понта27.

В задачу данной монографии, посвященной исследованию социального развития ранней Греции, не входит подробное рассмотрение истории колонизационного движения в архаический период, но опустить ее целиком во избежание схематизма в изложении проблем колонизации нельзя. Поэтому обратим внимание читателя на одну из самых интересных страниц греческой колонизации — основание древнейших греческих колоний в Сицилии. Это, во-первых, одно из заметнейших явлений VIII в.—

73

века, на котором мы сосредоточили свое основное внимание. Во-вторых, это позволит дать необходимый исторический фон для дальнейшего изложения проблем внутреннего развития колонизационного процесса, рассматриваемых в основном на материале Великой Греции и Нижнего Побужья (см. ниже), а также проблемы социально-политического становления колониального полиса, исследуемой в гл. 5 как в общем аспекте, так и на конкретном примере Сиракуз.

Наши сведения об основании первых греческих колоний Сицилии покоятся на двух основных традициях — сиракузского историка V в. Антиоха, которому, как считается, следовал Фукидид, и Эфора, традиция которого отражена у Страбона и Псевдо-Скимна. Обе традиции имеют как общие, так и различные моменты, главный из которых — время основания Мегары Гиблеи и Сиракуз28. В основных трудах, рассматривающих литературные источники по греческой колонизации Сицилии и Южной Италии, предпочтение оказывается той или иной традиции. Так, Т. Дж. Данбэбин принял антиоховскую традицию об основании Сиракуз год спустя после Накса, а Ж. Берар в соответствии с эфоровской традицией утверждал приоритет халкидской и мегарской колонизации в Сицилии перед коринфской29. Ж- Вале и Ф. Вийяр пришли к выводу, что Мегара была основана в 750 г., а Сиракузы — в 73330.

Согласно обеим версиям, первой греческой колонией в Сицилии был Накс (Наксос), основанный евбейскими халкидянами во главе с ойкистом Фуклом (Thuc. VI, 3, 1; Strabo VI, 2, 2)31.

Накс располагался на мысу и был первым удобным пунктом на пути кораблей, следовавших из Италии к восточному побережью Сицилии. С севера мыс обступали горы, и он был удобен в фортификационном отношении. За мысом простиралась небольшая, но плодородная равнина из почв вулканического происхождения. Раскопками в Наксе вскрыта древнейшая керамика и оборонительная стена VI в.; на его месте прежде существовало туземное поселение32. Далее к югу находилась крупнейшая на Сицилии плодородная долина реки Симеф, которую наксосские халкидяне и прибрали к рукам посредством основания шесть лет спустя во главе с тем же Фуклом города Леонтин у южного края долины Симефа, а во главе с ойкистом: Эвархом — Катаны на ее ближней к Наксу северной кромке, чем был окончательно закреплен халкидский контроль над плодороднейшим массивом. По Фукидиду (VI, 3, 3), халкидяне выбили из Леонтин сикулов, что подтверждается датой местного туземного некрополя33.

Город Леонтины был удален на 6 км от побережья в глубь Долины, что указывает на его аграрный характер. Согласно раскопкам первое поселение располагалось на вершине холма Сан-Мауро и около середины VII в. оно было окружено оборонительной стеной. Древнейшая найденная керамика — коринф-

74

скан, но представлены также евбейские типы и сосуды местного производства с фигурными украшениями. Город рос, и около 600 г. или немного позднее оборонительные стены были расширены, охватив еще один холм — Метапиккола, где были бскрыты фундаменты храма VI в. Могил древнее середины VI в. не найдено. Ниже греческого города на Сан-Мауро прослежираются следы сосуществовавшего с ним сикульского поселения. Другое туземное поселение располагалось на холме Метапиккола. В основании Леонтин, по-видимому, приняло участие большинство населения Накса, который никогда не играл важной роли в истории Сицилии; Леонтины же, напротив, наряду с Сиракузами и Гелой были важнейшим центром архаической Сицилии. На это, в частности, указывает тот факт, что ойкист Накса Фукл стал ойкистом и Леонтин, что свидетельствует о переносе его функций предводителя наксосских халкидян в Леонтины.

Катана располагалась на северном краю долины Симефа между Леонтинами и Наксом. В отличие от Леонтин Катана лежала на берегу моря и обладала отличной гаванью. Городище Катаны оказалось в значительной мере покрытым стекавшей с Этны лавой, так что раскопан только туземный догреческий некрополь.

Кроме того, Накс основал и третью колонию — Каллиполь (Scymni 286; Strabo VI, 2, 6), но его местоположение неизвестно; предполагается, что он расположен на побережье между Наксом и Катаной34.

Основание Катаны и Каллиполя происходило в то же время или немного спустя после основания Леонтин, поскольку известно, что Фукл руководил основанием колонии и в Леонтинах и в Катане (Thuc. VI, 3, 3; St. Byz., s. v. Katanë). Назначение ойкистом Катаны Эварха объясняется только тем, что Фукл в это же время был ойкистом Леонтин35, т. е. основание обеих колоний происходило одновременно или через очень небольшой промежуток времени. Выведение Наксом трех колоний в одно и то же время ставит вопрос о его людских ресурсах. Следует либо признать, что партия халкидских переселенцев в Накс была многочисленна и его ближняя плодородная, но небольшая хора не удовлетворяла всех, либо понимать сообщение Диодора о том, что «леонтинцы являются апойками халкидян» (XII, 53, I) в том смысле, что в основании Леонтин приняла участие новая группа переселенцев из евбейской Халкиды (так и Polyaenus, 5, 5)36.

Через несколько лет после начала халкидской колонизации Сицилии происходило основание на острове и дорийских колоний, причем одна традиция (Антиох — Фукидид) отдает пальму первенства Сиракузам, другая (Эфор — Псевдо-Скимн — Страбон)— Мегаре. Последовательность основания древнейших греческих городов Сицилии, согласно обеим версиям, выглядит следующим образом. По Фукидиду (VI, 3—4), Сиракузы были

75

основаны год спустя после Накса коринфянином Архием. Через пять лет после основания Сиракуз халкидяне из Накса основали Леонтины, а после них Катану. Приблизительно в то же время мегарцы основали Тротил, но затем они перебрались в Леонтины к халкидянам. Однако вскоре мегарцы были изгнаны из Леонтин и основали Тапс, но и оттуда их изгнали. С помощью сикульского царя Гиблона они основали Мегару Гиблею между Леонтинами и Сиракузами, которая просуществовала 245 лет до разрушения ее Гелоном.

Версия Эфора более сложна и менее определенна (apud Strabo VI, 2, 2): древнейшими греческими колониями в Сицилии были Накс и Мегара, основанные на десятом поколении после Троянской войны. Афинянин Феокл (Фукл Фукидида), чей корабль был занесен ветрами в Сицилию, заметил слабость туземного населения и плодородие страны. Не сумев убедить афинян основать колонию в Сицилии, Феокл отправился туда во главе группы переселенцев, включавшей в основном халкидян с Евбеи и некоторых других ионийцев, а также дорийцев, большинство из которых составляли мегаряне. Халкидяне основали Накс, а дорийцы — Мегару, впоследствии прозванную Гиблеей. Страбоновскую парафразу из Эфора дополняет Псевдо-Скимн (vv. 270—279), сообщающий, что между ионийцами и прибывшими за ними дорийцами произошла ссора, в результате чего они разделились и основали города по отдельности — халкидский Накс и дорийскую Мегару.

Из версии Эфора прежде всего следует исключить афинское происхождение Феокла: Гелланик называет его халкидянином (fr. 82 Jac.)37. Сложнее обстоит дело с участием «некоторых ионян»: ряд данных позволяет предполагать участие в халкидской экспедиции переселенцев с кикладского острова Наксоса38. Что же касается единовременности основания Накса и Мегары, то более подробное изложение перипетий пребывания мегарцев в Сицилии до основания Мегары Гиблеи у Фукидида предпочтительней недифференцированной, хронологически скорее оценочной версии Эфора в пересказе Страбона.

По абсолютной хронологии, согласно Антиоху, Накс был основан около 734 г., Сиракузы — около 733 г., Леонтины и Катана— около 728 г., Мегара — около 728 г.39. Главный вопрос заключается в выяснении последовательности основания Сиракуз и Мегары, что мы и рассмотрим.

На шестом году по прибытии в Сицилию халкидяне закрепляют за собой плодородную долину Симефа посредством основания у ее границ по побережью Леонтин и Катаны, как бы закрыв тем самым доступ к ней с моря от других греков-колонистов, которыми теоретически могли быть мегаряне или сиракузяне, либо и те и другие. В этом плане показательно, что захвату южной границы долины халкидяне придавали большее значение, нежели северной, что выразилось в назначении вождя наксиян Фукла ойкистом дальних Леонтин, а не ближ

76

ней Катаны; не исключено также и хронологическое первенство Леонтин. Таким образом, на шестом году от основания Накса халкидянами мегарцы либо сиракузяне могли уже присутствовать в Сицилии, причем первыми из них вслед за халкидянами прибыли мегарцы, судя по данным эфоровской традиции.

Это обстоятельство становится ясным, если проследить ход основания Сиракуз. Различные источники (Фукидид, Страбон, Псевдо-Скимн, Феокрит и др.) единодушно свидетельствуют, что Сиракузы были основаны коринфянами. Ойкистом колонии был Архий из рода Гераклидов (Thuc. VI, 3, 2). Основание города стоит в тесной связи с коринфской же колонизацией Керкиры. В не очень ясном страбоновском переложении Эфора указывается, что Архий отплыл из Коринфа приблизительно тогда же, когда были основаны сицилийские Накс и Мегара (VI, 2, 4)40: «Плывший в Сицилию Архий оставил с частью отряда Херсикрата, происходившего из рода Гераклидов, для того, чтобы принять участие в заселении (synoikoûnta) острова, ранее называвшегося Схерией, а теперь Керкирой. Херсикрат, изгнав владевших островом либурнов, заселил его; Архий же, остановившийся у мыса Зефирия, нашел там каких-то дорийцев из числа основателей Мегары, прибывших сюда из Сицилии, поднял их и, отправившись (apionta)41 вместе с ними, основал Сиракузы».

Из этого полного недомолвок рассказа прежде всего можно заключить, что из Коринфа отправилась колониальная экспедиция во главе с двумя ойкистами, что явно указывает на составной характер контингента переселенцев, т. е. происходивших не только из коринфской области. Действительно, оба ойкнста происходили из Гераклидов, но если Херсикрат из коринфской его ветви — Бакхиадов (Strabo VI, 2, 4; Schol. Apoll. Rhod. Arg. IV, 1212), то Архий — из аргосской: «Паросская хроника» называет его сыном Эвагета, десятым потомком Темена, первого аргосского Гераклида (Marmor Parium § 31). Следовательно, в отплывшей из Коринфа экспедиции приняли участие и аргосцы — факт, согласующийся с политическим и культурным единством Аргоса с истмийскими центрами — Коринфом, Мегарой, Сикионом42. Предположение о двух ойкистах экспедиции, включавшей также аргосцев и аркадян43, позволяет объяснить сбивчивый рассказ Страбона об основании Керкиры, устраняет необходимость видеть вместе с Ж. Бераром ошибку в сообщении «Паросской хроники» о принадлежности Архия к аргосской ветви Гераклидов44 и, что пожалуй наиболее существенно, объясняет обычно отвергаемую традицию об аргосском происхождении сиракузского царя Поллиса45.

Причины отправления Архия в колонию обставлены красочными подробностями любовного характера. По Плутарху (Mor. 772е—773b), Архий, воспылавший страстью к красавцу Актеону, вознамерился похитить его из отцовского дома. Попытка похищения закончилась неудачей, так как в разгорев-

77

впейся при этом схватке юноша был убит. Не получив от коринфян справедливого возмещения за смерть сына, отец его Мелисс обратился за помощью к Посейдону на Истмийских играх и посвятил себя ему, сбросившись со скалы. На страну нашла чума, и по указанию оракула Аполлона Архий отправился основывать Сиракузы.

У схолиаста к «Аргонавтике» Аполлона Родосского (ad IV, 1212) вина в этой истории приписывается всему роду Бакхиадов и по версии, восходящей к Тимею, покинуть Коринф то ли ло своей воле, то ли по принуждению должен был Херсикрат46. Во всей этой истории, неопределенной, но вполне вероятной, существенна вновь всплывающая взаимосвязь Архия и Херсикрата, а также неожиданное, плохо связывающееся лишь с Коринфом появление имени аргосского властителя Фейдона: по Плутарху, обращаясь к коринфянам, Мелисс указывал на заслуги своего отца, освободившего их от злоумышлений тирана Аргоса Фейдона. Если вся эта история имеет под собой какую-либо реальную почву, упоминание Фейдона Аргосского, видимо, может означать, что Архий по какой-то причине был осужден к почетному изгнанию из Аргоса — будучи царского рода, он был назначен ойкистом аргосских переселенцев, присоединившихся к колониальному предприятию коринфян.

Вернемся к страбоновской парафразе Эфора. Отправившись из Коринфа, колонисты достигли Керкиры, где часть их во главе с Херсикратом осталась. По Тимею (fr. 80 Jac.) и Плутарху (Mor. 293 ab), Херсикрат выбил с Керкиры эретрийских колонистов, которые после неудачной попытки вернуться домой основали Мефону во Фракии. Захват Керкиры, как и последующее разделение колониальной коринфской экспедиции, не означал, что большого массива плодородной земли на острове (почва здесь весьма благоприятна для виноградарства) было недостаточно для всех колонистов, пусть даже многочисленных— не забудем, что это были лишь первые шаги дорийцев на «диком Западе». Не исключены, конечно, и трения между ойкистами, как в случае с основанием Занклы (Callim. Aetia, fr. 43 Тгур.), или же между колонистами (ср. Plut. Mor. 298 ab). Самым вероятным, однако, представляется стремление коринфян убить одним выстрелом двух зайцев: соединенной колониальной экспедицией выбить халкидян с Керкиры — поворотного пункта на пути из Греции в Италию — и успеть к разделу жирного сицилийского пирога.

Основная часть экспедиции во главе с Архием, двигаясь традиционным морским путем из Греции в Италию, достигла мыса Зефириона на Бруттийском полуострове, неподалеку от Сицилии. Здесь, по Эфору (у Псевдо-Скимна и Страбона), Архий встретил дорийцев и включил их в свой отряд. Эти «прибывшие из Сицилии из числа основателей Мегары дорийцы» (Strabo VI, 2, 4), как мы увидим далее, откололись от мегарян после изгнания мегарских колонистов из Леонтин (напомню, что колонн-

78

альная экспедиция Ламиса, по Эфору, состояла главным образом из мегарян, но включала и других дорийцев). Это обстоятельство указывает, что мегарская экспедиция Ламиса прибыла в Сицилию раньше коринфской. Сухое фукидидовское описание злоключений мегарян в Сицилии — основание Тротила, синойкизм с леонтинцами, изгнание из Леонтин, основание Тапса, изгнание из Тапса, основание Мегары Гиблеи — дополняется сведениями Полиена (V, 5), по рассказу которого Леонтины были основаны с согласия уже проживавших там сикулов. Это противоречит версии Фукидида об изгнании сикулов (VI, 3, 3),. но соответствует отмечавшемуся выше наличию в Леонтинах догреческого туземного некрополя и синхронного Леонтинам сикульского поселения у подножия Сан-Мауро.

Когда из Мегары прибыл с колонистами Ламис, он попросил ойкиста Леонтин Фукла (у Полиена — то же имя в неслитной форме: Феокла) разрешить им поселиться вместе с леонтинцами (далее в тексте Полиена лакуна), на что Фукл ответил, что леонтинцы не могут изгнать из города сикулов, посколькуде связаны клятвой, но что он откроет им ночью городские ворота и мегаряне могут поступить с сикулами как с врагами. Ворота были открыты, и мегаряне напали на агоре и акрополе на безоружных туземцев, которые бежали из города. Мегаряне же поселились с халкидянами в Леонтинах, где оставались полгода, когда Фукл хитростью лишил их оружия во время праздника. Мегаряне, припав к алтарям, просили леонтинцев позволить им либо остаться у них безоружными, либо уйти с оружием. Те же, опасаясь вооруженного врага, изгнали их голыми из города. Зиму мегаряне провели в Тротиле.

Рассказ Полиена, согласуясь с сообщением Фукидида о синойкизме мегарян с леонтийцами и скором изгнании их оттуда, ставит под сомнение его сообщение об основании мегарянами сначала Тротила, а затем Тапса. Впрочем, приемлема и рациональная комбинация сведений обоих источников, сделанная Т. Дж. Данбэбином47: мегаряне сначала остановились в Тротиле, на северной стороне нынешнего мыса Ла Брука, где не было плодородных земель. Леонтинцы, опасавшиеся сикулов, да и мегарян, предпочли пригласить последних в свой город и с их помощью выбили сикулов. Когда же леонтинцы изгнали из города мегарян, те утвердились на Тапсе — небольшом низменном островке в зоне влияния сиракузян. Через короткое время, воспользовавшись предложением сикульского царя Гиблона, они основали Мегару.

Местоположение Мегары таково, что она как бы втиснулась между Леонтинами и Сиракузами. Действительно, трудно полагать, что мегаряне ходили вокруг да около халкидского треугольника, не замечая плодородной долины р. Анапа, т. е. области, занятой впоследствии Сиракузами48. Это обстоятельство в сочетании с известиями о включении вернувшихся из Сицилии дорийцев в отряд Архия позволяет заключить, что по изгнании:

79

из Леонтин мегаряне и дорийцы, вместе приплывшие с Ламисом в Сицилию, разделились: первые остановились в Тапсе, где оставались в течение зимы, а потом основали Мегару (в Тапсе Ламис и умер), вторые же отправились обратно в Грецию. На пути у мыса Зефирион (Южная Италия) они встретили экспедицию Архия, с которой и вернулись в Сицилию (Scymni vv. 278—282; Strabo VI, 2, 4)49.

Таким образом, основание Сиракуз произошло после изгнания мегарян из Леонтин. Мегаряне укрылись от леонтинцев в естественно укрепленном Тапсе в непосредственной близости от Ортигии и долины р. Анапа. Если указание Полиена о том, что мегаряне провели зиму в Тротиле (фактически в Тапсе) правильно, то изгнание их из Леонтин, отделение дорийцев и их встреча с Архием у Зефириона, так же как и последовавшее за этим основание Сиракуз, имели место до окончания осенней навигации, Мегара же была основана в следующем году.

Изложенное позволяет заключить, что Леонтины (и Катана), основанные через шесть лет после Накса ввиду прибытия мегарян и других дорийцев с Ламисом, имеют приоритет как перед Сиракузами, основанными примерно на шестом-седьмом году после Накса, так и Мегарой, основанной на седьмом году после Накса.

Это заключение любопытным образом совпадает с данными армянской версии Евсевия, по которой Сиракузы и Катана были основаны одновременно в 735 г. (по его же хронологии в версии Иеронима, Сиракузы основаны в 738 г., а Катана в 736 г.— Chron. II, р. 82—83 Schoene). К сожалению, ни одна из версий Евсевия не сообщает дат основания Леонтин и Мегары, так что мы лишены возможности проверить эти данные. (О хронологии основания сицилийских колоний см. Приложение III.)

Внутреннее развитие колонизационного процесса (некоторые физико-экономические аспекты становления колоний)

Предварительное знакомство с новыми землями имело место в результате предприятий отдельных лиц, торговавших предметами роскоши с туземным населением (Herod. IV, 152). Размах переселенческого движения, освоение колонистами плодородных земель и шире — местных естественных ресурсов, как и установление экономических контактов с туземным населением, Дали толчок быстрому хозяйственному подъему колоний. В новых центрах стало развиваться широкое производство товаров, предназначавшихся для торговли с туземцами и удовлетворения внутреннего спроса. Таким образом, рост шедших рука об руку сельскохозяйственного производства и ремесла сопровождался широким развитием торговли, в том числе морской. Следует иметь в виду, что в VIII—VII вв. в греческом мире уже

80

сформировался ряд крупных экономических и торговых центров— Коринф, Халкида, Эретрия, Хиос, Родос и др. При этом в становлении метрополий в качестве городских центров существенную роль играли экономические связи с их колониями. Коммерческие контакты между ранними колониями и метрополиями проложили ряд позднейших торговых путей.

Если брать за индекс уровня промышленного развития архаической Греции наиболее общий вид производства — керамику, то получается следующая картина. Около середины XI в. в Афинах, вероятно, из микенских форм возник протогеометрический стиль. Ряд других греческих центров производил эту керамику в своих вариантах стиля, но все они зависели от афинских образцов. В IX—VIII вв. бытовал геометрический стиль. Афины еще играли роль лидера, но многие другие центры вырабатывали свою отличающуюся по формам и декорации геометрическую керамику — Евбея, Коринф, Аргос, Беотия, Крит, восточногреческие центры. В Коринфе под восточным влиянием не позднее середины VIII в. вырабатывается керамика протокоринфского стиля, в середине VII в. заполнившая греческие рынки.

О размахе керамического производства, широком ареале распространения керамики ряда промышленных центров, наконец, об общегреческих излюбленных стандартах производства уже в VIII в. свидетельствуют материалы из раскопок евбейской фактории в Аль-Мине (Сирия). Здесь на протяжении всего VIII в. бытовало несколько групп массовой греческой керамики: евбейская геометрическая, евбейские имитации элегантных коринфских котил, евбейские же скифосы геометрического стиля, кикладско-евбейские кубки и группа скифосов позднего VIII в., произведенных скорее всего местными греками, проживавшими в фактории. Через Аль-Мину эта греческая керамика шла в хинтерланд50. (Подробнее об Аль-Мине см. ч. II, гл. 2.)

Расширение экономической деятельности различных греческих центров, в числе которых были и наиболее развитые колонии, ознаменовало собой начало новой фазы экономического развития архаической Греции (VII—VI вв.). С началом этой фазы греческая экономика вследствие развития внутренних производственных средств и вовлечения во вновь освоенных колониальных районах больших нетронутых людских и сырьевых ресурсов поднялась на качественно новую, не достигавшуюся ранее ступень.

Отток части населения из континентальной Греции наряду с промышленным подъемом создал в VII в. необходимые условия для повышения в ней жизненного уровня в целом. Экономика страны приобрела в ряде центров классический характер: ремесло перешло к массовому производству товаров, что повлекло за собой еще более значительное развитие торговли, возникновение и распространение монетно-денежного обращения. Если раньше было лишь несколько центров — лидеров про

81

изводства, то теперь уже десятки колониальных и собственногреческих городов активно участвовали в экономической жизни греческого мира. В керамическом производстве господствуют две основные группы — коринфская и родосско-ионийская, производившаяся в ряде восточногреческих центров. Торговля получила настолько широкий размах, что, например, процветание Эгины целиком основывалось на экспорте в различные части греческой ойкумены коринфских изделий. Позднее, около середины VI в., коринфская керамика уступила свое место аттической чернолаковой, чернофигурной и затем краснофигурной керамике.

Промышленный подъем, как отмечалось выше, сопровождался ростом сельскохозяйственного производства. На это указывает массовое распространение тары для транспортировки, вина и масла. В VII—VI вв. господствовало несколько восточногреческих типов амфор. Наблюдается специализация в некоторых областях производства: например, Аттика экспортирует в сосудах оливковое масло, Коринф же был важнейшим центром производства керамики под парфюмерные товары.

Изложенное выше позволяет заключить, что колонизация: явилась существеннейшей причиной экономического подъема архаической Греции, она в значительной мере повлияла на становление городской жизни в стране. Вместе с тем она в немалой степени способствовала и социально-политическому развитию Греции, разрушению родовых устоев, распаду чиста аристократического строя, в том числе и монархий, возникновению олигархий и ранних демократий. В смысле темпов социально-политического развития колониальные центры опережали города собственно Греции в силу отсутствия на новых поселениях многообразных имущественно-социальных связей и пут, которые сдерживали рост метрополий. Не случайно именно в колониях впервые на греческой почве проявились такие феномены, как выработка определенных систем социальной стратификации (например, полноправное положение первых колонистов-олигархов в противоположность относительно меньшим правам новых переселенцев-эпойков, также разных по своему статусу, в Кирене, Массалии, Аполлонии Иллирийской и т. д.), пришедших на смену социальной диффузности раннеархаического общества; массовый уровень социальной активности (Кирена, Колофон и др.) и как результат — кодификация права (Локры Эпизефирские, Катана), т. е. основные признаки трансформации протополисного состояния в полисную форму устройства общества.

Типологически древнегреческие колонии с некоторой долей условности можно подразделить на колонии с преимущественно земледельческой и преимущественно торговой ориентацией, причем последние образуют два подвида: колонии, расположенные на территории суверенных или зависимых, но развитых государств (Аль-Мина в Сирии, Сукас в Финикии, Навкратис в

82

Египте) с ограниченным факториальным статусом, и колонии с полисным статусом (Кума, Занкла, Регий, Массалия и т. д.), расположенные в зонах обитания слаборазвитых народов. Торговая ориентация второго подвида в отличие от колоний-факторий сочетается с наличием хоры, предоставляющей возможности для аграрной деятельности, естественно необходимой всякому городскому образованию.

В целом разделение колоний на аграрные и торговые — это скорее результат ограниченности наших сведений о той или иной колонии; речь может идти об отдельных полисах, в фундаментальной своей сущности всегда остающихся аграрными, но в силу каких-либо благоприятных обстоятельств ставших торгово-ремесленными центрами. И промышленные экспортеры Милет, Родос, и чисто торговая по своей ориентации Эгина имели свою сельскохозяйственную базу. Достаточно показательна в этом отношении Ольвия, которая была не только ремесленным и торговым центром, но обладала и собственной сельскохозяйственной базой, настолько развитой, что аграрная продукция составляла основу ее торговли. Хиос обладал развитым виноделием и в силу этого был одним из крупнейших торговых центров. Примеров такого рода много, и, думается, можно констатировать, что разделение колоний на аграрные и торговые — не более как исследовательский прием, с накоплением знаний все более утрачивающий свою приложимость к тому или иному конкретному случаю.

Рассмотрим некоторые аспекты внутреннего развития колонизационного процесса, иначе говоря, социально-политического и главным образом физико-экономического становления колоний. Предварительно — еще одна параллель из нового времени: спонтанный эпизод локальной колонизации, происшедший в послевоенные годы в деревне Маргерити, расположенной в Эпире (древней Феспротии)51. После депортации в 1944 г. из этого центра небольшой сельской округи коллаборационистов их земли и дома заняли новые жители, самостоятельно переселявшиеся сюда главным образом из горных окрестностей. Колонизация продолжалась по начало 1950-х годов, основную массу переселенцев составляла молодежь. Соотношение прежних жителей к новым—181 и 582 человека соответственно (здесь также проживают обособленно 223 валаха и 83 цыгана). Структура населения по возрастным группам была следующей (%):

Возрастная группа, лет

0-20

20-40

40-60

свыше 60

Первоначальные

обитатели

35

30

21

14

Переселенцы

49

28

17

6

Количество детей в большинстве семей — от трех до семи. Переселенцы в основном прочно освоились на новом месте, каждая семья владеет участком земли от двух до шести га, заса-

83

ценным садами. Основные жители, в противовес новым, образовали группу псевдоаристократического характера, но они не играли ведущей экономической роли. Окрестные безземельные крестьяне батрачили у местных землевладельцев. Уже через полтора-два десятилетия демографические показатели превзошли местные естественные ресурсы и стал образовываться отток населения. Основная масса выселенцев — из колонистов, причем опять-таки по большей части молодежь в возрасте or 20 до 35 лет.

Данный эпизод позволяет представить в целом комплекс процессов различного характера, происходивших в среде греческих колонистов вообще на новых местах их обитания, процессов, о которых применительно к архаике наши источники сообщают обычно лишь отдельные разрозненные данные (единственное исключение — основание Кирены, подробно освещенное Геродотом и «Стелой основателей», да и то далеко не полно в ряде отношений). Конечно, социально-экономические и демографические процессы, проходившие в древнегреческих колониях, отличались от описанных во многом вследствие наличия больших ресурсов неосвоенных земель, в то время как в Маргеритш эти процессы происходили на ограниченной, замкнутой рельефом и соседними селениями территории. Остальные же элементы эпизода в Маргерити находят соответствие в древнегреческой колонизационной практике: складывание определенной системы землевладения, характерной для местных географических условий, формирование группы первых переселенцев (в Маргерити— группа прежних насельников деревни), претендовавших на исключительные права, участие в колонизации главным образом молодежи, повышенная деторождаемость и соответствующее изменение демографической структуры, в свою очередь уже через несколько десятилетий влияющее на социально-экономическое развитие колонии, вовлечение окрестных жителей в экономическую и социальную структуру колонии. Все перечисленные явления засвидетельствованы в той или иной мере источниками для архаической поры.

Рассмотрим эти факторы подробней. Преимущественное участие молодежи в колониальных предприятиях обусловливалось, в первую очередь ограниченными возможностями землевладения в собственно Греции. Переселенец мог забрать с собой или оставить в отцовском ойкосе движимую часть полагающегося ему клера (chrëmata), как можно заключить на основании анализа известного уложения о невпактских колонистах52, но земельная часть клера здесь не подразумевается, т. е. экономическая нецелесообразность дробления земельного надела и выступает в данном случае импульсом переселения избыточных наследников (в стк. 29 уложения предусматривается случай, наличия братьев на родине колониста). Молодежь составляла основной контингент ферских переселенцев в североафриканскую Кирену (ML 5.29); ее участие засвидетельствовано и для

84

ряда других колоний (Plut. Mor. 294е; Paus. VIII, 3, 5; Herod. IV, 150, 153; Just. XVIII, 4, 2).

Повышенная рождаемость в колониях — факт, устанавливаемый более по аналогиям нового времени. Имеющиеся данные по древней эпохе, если сопоставить их с параллелями нового времени, показывают, что повышение рождаемости наступало скорее всего не сразу по основании колонии, а спустя примерно пол века. Так, в Кирене в течение более 50 лет, прошедших со времени ее основания, «населявших страну киренян было столько же, сколько человек с самого начала выселилось в колонию» (Herod. IV, 159). Аналогичное явление в новое время имело место при освоении греками Приазовья. Из Крыма в 1778 г. их вышло примерно 30 тыс. человек, но до Приазовья, по оценке, добралось только около 1/3. В 1817 г. здесь насчитывалось 11 тыс. греков, а в 1926 г.— уже 98 тыс. Таким образом, первые примерно полвека и здесь сохранялось приблизительно одно и то же число населения. Стабилизация хозяйства за это время привела в дальнейшем к значительным демографическим накоплениям, выразившимся в росте уже существовавших деревень и образовании новых населением, увеличившимся за столетие с 1817 по 1926 г. в 10 раз (т. е. примерно каждые 10 лет число греков Приазовья возрастало в два раза).

Повышение рождаемости детей сразу по заселении колонии, как это было в Маргерити, видимо, также могло иметь место при благоприятных условиях, но для древности зафиксированы и факты повышенной детской смертности: например, по наблюдениям В. В. Лапина (устное сообщение), более половины погребений архаического времени на о. Березани — детские. В любом случае отмечаются быстрые темпы роста населения колоний: так, в Гимере, основанной в середине VII в., спустя примерно полтора столетия — к началу V в.— насчитывалось уже около 20 тыс. человек53.

Фундаментальной чертой складывавшейся в колониях системы землевладения было сочетание коллективного владения землей с частновладельческим присвоением участков. Этот принцип для архаики прослеживается единственно в случае с Эфиопом, происшедшим при переселении коринфских колонистов во главе с Архием в Сиракузы. На пути в Сицилию некий коринфянин Эфиоп «из склонности к наслаждениям и невоздержанности... отдал своему сотрапезнику за медовую лепешку земельный надел, который ему предстояло получить по жребию в Сиракузах»54. Д. Ашери проанализировал этот случай в контексте архилоховского творчества в целом, революционного по своей сущности. Как поэт бросил свой щит, так и Эфиоп променял на пустяк свой клер, заключил исследователь. По его мнению, в архаической Греции наследственные наделы были неотчуждаемы (Arist. Pol. VI, 2, 5; II, 4, 4) 55. Отдача своего клера Эфиопом — исключение из этого правила, революционное в социальном смысле.

85

К этому безусловно справедливому выводу Д. Ашери добавлю, что отчуждение клера Эфиопом, во-первых, ставило его вне круга землевладельцев основываемого поселения. Вопрос фактически стоял не о том, что Эфиоп мог получить в тех же Сиракузах другой клер, т. е. не об ограниченности земельных угодий в колонии, но о месте в ограниченном кругу привилегированных по своему статусу землевладельцев — первых колонистов, обособлявшихся в качестве коллективного владельца земельных ресурсов колонии от прочих слоев ее населения,неизбежно появлявшихся впоследствии, в первую очередь вследствие притока новых переселенцев (как это было в Кирене, Навпакте, фуриях и т.д.), тоже далеко не одинаковых по своему статусу. Во-вторых, данный эпизод указыват, что колонизация создавала широкие земельные возможности: отчуждение клера у Эфиопа предполагало перспективу, например, его участия в другой колониальной экспедиции или военном предприятии, где он мог копьем, подобно Архилоху или критянину Гобрии (Athen. XV, 695f—696а), добыть себе новый клер. И, в-третьих, он свидетельствует о безусловном выделении личности из коллективного круга в VIII в.— явлении, чрезвычайно существенном для развития архаической Греции, впервые выработавшей на греческой почве понятие личности — в противовес эпической растворенности рядового индивидуума в массе. Новая концепция личности заключалась в соединении индивидуума с обществом посредством системы полисных связей56.

Интенсивные археологические исследования послевоенного времени, ведущиеся в колониальных областях греческого мира, позволяют несколько уточнить процесс физического и экономического становления колоний. При устройстве поселений помимо обычных градообразующих факторов учитывалась связь с хорой. Например, по наблюдению П. Орландини, Гела на Сицилии была основана на холме поблизости от моря и у места слияния двух рек, так что она становилась естественным пунктом стечения сельскохозяйственной продукции с равнин этих рек. То же можно сказать и об Ольвии, расположенной на Днепро-Бугском лимане. Пространственная организация зон обитания в ряде случаев сопровождалась регулярной планировкой центрального поселения и хоры. При раскопках Мегары Гиблеи было раскрыто 11 домов последней трети VIII в., т. е. времени основания колонии, ориентированных по линиям четырех улиц, функционировавших уже в середине VII в. (более Древние их остатки не сохранились), так что они образовывали трапециевидную агору в центре поселения57. Ретикулярная планировка Метапонта и его хоры хронологически неясна, но не выходит за пределы VI в. Регулярная планировка предполагается в Эфесе VI в., раннем Милете58, в Посидонии, Неаполе, Гимере, Селинунте, Акраганте, Массалии, Кирене, Эвесперидах, Навкратисе и ряде других центров архаического времени59. Помимо лучшей функциональной обусловленности появление ее

86

в колониях стояло в прямой связи с обычаем раздела городской и сельскохозяйственной территории между колонистами на частные клеры60. Равенство получаемых колонистами городских участков — ойкопедонов — очень хорошо прослеживается на примере планировочной структуры поселения Врулия на Родосе (рис. 1).

Освоение хоры в целом носило постепенный характер, расширение зоны непосредственного хозяйственного воздействия обусловливалось темпами экономического роста колонии. Например, в Мегаре Гиблее из двух прилегающих к городу плато одно стало осваиваться с момента поселения здесь колонистов, а другое — столетие спустя, с ростом экономических и демографических ресурсов. Этот рост выражался в дальнейшем развитии внутренней колонизации. Физически освоение территории колонии осуществлялось в виде образования небольших сельскохозяйственных поселений в хоре или, при угрозе со стороны кочевников, как это было на Боспоре и в Кирене, небольших городков (Тиритака, Мирмекий, Патрей и т. д.)61.

В условиях соседства нескольких колоний на естественно ограниченной территории, например на Сицилии, внутренняя колонизация иногда перерастала в территориальную экспансию. Так, Сиракузы оформили свое господство над юго-восточным углом Сицилии посредством основания соответственно через 75, 95 и 125 лет дочерних колоний Акр, Касмены и Камарины, причем последняя первоначально служила форпостом против территориальных притязаний Гелы на этот же район.

В процессе освоения хоры в зависимости от ее размеров возникали немногие или, наоборот, многочисленные сельскохозяйственные поселки, сосуществовавшие с центральным поселением. В хоре Тарента и Сибариса зафиксирован ряд таких поселков, образовавших как бы изгиб по краям равнины. Небольшие деревни известны и в дальней сиракузской хоре62.

Если в Западной Греции такие сельские поселки известны больше по некрополям, то более полные археологические исследования в Нижнем Побужье позволяют предположительно воссоздать процесс физического и экономического становления колонии. Накопленные здесь археологические данные, относящиеся к архаическому периоду развития региона, пока еще все же ограничены и не позволяют нарисовать полную картину процесса исторического развития Нижнего Побужья. Однако, основываясь на них, можно проследить возникновение аграрных поселений и характер их роста. В любом случае они позволяют представить в целом физико-экономический аспект процесса греческой колонизации здесь, выразившегося в формировании агломерации поселений, на основе которой возник местный полис63.

В заключение раздела рассмотрим естественно встающий в связи с широким аграрным и ремесленным освоением колониальных областей вопрос об источниках рабочей силы. Вопрос

87

этот существен для архаической Греции в целом, ибо в экономическом плане он в конечном счете обусловил высокий уровень ее развития, а в социальном — сложение системы различных зависимых состояний.

Результаты археологических исследований в Великой Греции и Нижнем Побужье показывают, что в экономическую деятельность греческих колоний широко вовлекались туземные элементы. При этом не обязательно надо стремиться, подобно Ж. Вале, повсюду видеть порабощение греками туземцев: твердых доказательств такого порабощения в греческих колониях до конца VI в. у нас нет. Известно, что с основанием Сиракуз ближние сикульские поселения Финоккито и Панталика стали хиреть,— отсюда, заключает Ж. Вале, и черпалась рабочая сила для обработки сиракузской хоры: киллирии, по его мнению,— это превращенные в рабов окрестные сикулы64. Следует отметить, однако, что у нас нет достаточных оснований считать вслед за Геродотом (VII, 155: douloi) киллириев рабами; например, Аристотель (fr. 586) сравнивает их с фессалийскими пенестами и критскими кларотами, находившимися отнюдь не в рабской зависимости (ср. Thuc. III, 103)65.

На мой взгляд, следует различать четыре основных типа взаимоотношений греков с местным населением в архаическую эпоху.

1. Древнейший тип, относящийся к миграционной поре,— приведение местного населения в зависимость от коллектива завоевателей. Как правило, это побежденное пришельцами население остается на своей земле. Таким путем сформировались лакедемонские илоты, фессалийские пенесты, критские клароты, мноиты (Strabo XII, 3, 4; Athen. VI, 263), милетские гергиты (Athen. XII, 524, ср. Herod. V, 122). Образование слоя киллириев в Сиракузах — рецидив такой древней практики, причем здесь подобный феномен, видимо, возник под влиянием института аргосских гимнетов, поскольку в основании этой колонии приняли участие аргосцы (о чем см. выше), в то время как в Коринфе подобная практика не зафиксирована.

2. Близкий к первому статус имели периэки — институт менее зависимых от колонистов туземцев, а также, вероятно, каллипиды в Нижнем Побужье (Herod. IV, 17)66, мариандины в Гераклее (Arist., Pol. VII, 5, 7), возможно, мисахеи и перкофарии в Навпакте (ML 20.22—28).

3. Тип частновладельческих рабов, наиболее поздний в архаической Греции, формировавшийся из числа как греков-военнопленных (например, Herod. I, 66), так и туземцев (Theopompi fr. 122 Jac.). Начало развития частного рабовладения в архаическую эпоху приходится в основном на VI в.67. Можно полагать, что основным источником частного рабовладения служили все те же пленные, как взятые греками в боевых операциях против туземцев, так и, по-видимому, поступавшие к ним через посредство самих же туземцев. Феопомп в указанном фрагменте

88

свидетельствует, что на Хиосе, впервые в греческом мире начавшем продажу рабов, последние были варварами. Наличие нескольких рабов и рабынь у Матасия в Ольвии или на Березани, упоминаемых в письме Ахиллодора, относящемся ко времени около 500 г., показывает, что формирование контингента частных рабов из числа туземцев происходило в зонах грековарварских экономических контактов. Связи Ольвии с кочевническим миром Северного Причерноморья, продававшим сюда своих пленников, и обусловили здесь, надо полагать, столь раннее развитие частного рабовладения. Таким образом, частное рабовладение в VI в. сначала формировалось в греческих колониях, а затем уже в метрополии.

4. Основным и одним из наиболее продуктивных типом экономического взаимодействия между греческим колониальным и туземным мирами была добровольная трудовая кооперация. Повсюду более высокий сравнительно с туземным уровень жизни в греческих колониях привлекал туда местные элементы. Греческое архаическое общество до греко-персидских войн не знало противопоставления эллин — варвар, и это облегчало конвергенцию обоих миров68. Трудовое участие туземцев в экономической деятельности колоний предоставляло и им более высокий жизненный уровень. Такая экономическая заинтересованность местных элементов в трудовой деятельности на полях и в мастерских греков, помноженная на непосредственную заинтересованность деловых греков в трудовых ресурсах и породила возникновение смешанных поселений, проникновение туземцев в греческие поселения, а греков — в туземные, и в конечном счете — материальную и культурную конвергенцию греческого и туземного миров.

Например, долина р. Гелы в VIII в. до прибытия греческих колонистов оставалась незаселенной и не культивируемой сикулами, которые проживали на склонах окаймляющих долину холмов. С прибытием греков в расположенных в 20—30 км от Гелы сикульских поселениях Бутера и Дизуэри в VII в. стало проявляться сосуществование многих греческих и туземных черт. Так, некрополи Бутеры и Гелы сближались по обряду (в Геле были найдены и акефальные захоронения по туземному обычаю).

Взаимоотношения гелойцев с окрестным населением были самыми различными. Так, по преданию, основатель города Антифем сжег Омфаку, поселок сиканов, всегда остававшихся враждебными грекам (Paus. VIII, 46, 2). Сикулы же, напротив, легко контактировали с греками, но и с ними у гелойцев отношения были разными. Так, по данным П. Орландини, сикульское поселение на горе, Сан-Мауро было замещено греческим сторожевым пунктом, а на поселении Монте Буббониа наблюдается мирное сосуществование греческих и туземных элементов. Все это показывает, что взаимоотношения гелойцев с туземным населением бывали различными. По заключению П. Орландини,

89

мирная конвергенция обоих миров была существеннейшим фактором местного исторического процесса.

Подобная конвергенция прослеживается в различных колониальных областях69. В той же Сицилии показателен пример сосуществования Леонтин, занимавших верхнюю часть холма Сан-Мауро, и сикульского поселения, расположенного у подножия этого холма. Туземное поселение было и на соседнем холме Метапиккола. Хорошим примером взаимовлияния греческой и сикульской культур в глубинной части Сицилии служит туземное поселение Граммикеле, расположенное к западу от Леонтин. Археологические исследования этого центра позволяют заключить, что здесь проживали и греки. Через поселения такого типа в туземные поселки Сицилии импортировались греческие товары, а со времени около 600 г. мы располагаем свидетельствами того, что на некоторых из этих поселений представлены святилища и погребения полностью греческого типа, в туземных же погребениях встречаются греческие сосуды.

Другой формой экономических и культурных контактов было производство колонистами товаров, пользовавшихся спросом на туземных рынках: в некоторых сикульских поселениях, например, найдены местные по форме, но с греческим декором сосуды, т. е. специально расписанные греческими мастерами для местного населения70.

Рассматривавший вопрос о взаимоотношениях греков с туземцами Э. Сьоквист отмечал, что греки, осваивая глубинные части острова, не были насильниками, процесс сближения обоих этносов носил мирный характер. Сикулы играли вторые роли в греческом архаическом обществе, но они не были ни искоренены, ни подавлены. Напротив, археологические данные позволяют говорить о кооперации обоих этносов71. Правда, сикулы утратили часть своей территории, но зато из-за контактов с греками перешли на более высокий жизненный уровень.

В Южной Италии также известны примеры сосуществования греческого и туземного миров. Очень вероятно проживание греков в туземном поселении Toppe Галли у Гиппониума, возле святилища Аполлона Алея на мысу Кримисса между Сибаритом и Кротоном (это святилище использовалось греками с

VII в.). В районе Локр Эпизефирских были найдены греческие вазы, датируемые временем около 700 г., произведенные для туземцев. В Апулии около Тарента зафиксировано долго существовавшее керамическое производство в туземном стиле, но связанное в основе с греческим геометрическим стилем72. В Сибарисе, основанном около 721 г., где контакты с местным населением прослеживаются уже с начала VII в., найдена япигская геометрическая керамика, а на близлежащем туземном поселении Toppe Мордилло — протокоринфская керамика73.

Сосуществование греческих и туземных элементов прослеживается и в Северном Причерноморье, в частности в Нижнем По-

90

бужье. Находки греческих граффити владельцев, как и посвятительных, в нескольких архаических поселениях Нижнебужской агломерации (Бейкуш, Старая Богдановка II, Большая Черноморка II и т. д.) свидетельствуют о присутствии здесь греческих элементов74, а наличие здесь ряда типов лепной керамики, по данным К. К. Марченко, говорит о присутствии этнических элементов, происходивших из Карпато-Дунайского бассейна, а также лесостепной и степной зон Северного Причерноморья75. Появление в эпиграфических источниках V в. Сицилии и Северного Причерноморья негреческих имен отражает уже прочный симбиоз туземных и греческих элементов в собственно греческих центрах. В результате взаимных браков, преимущественно греческих мужчин и туземных женщин, возникли смешанные этносы вроде гелонов и каллипидов (Herod. IV, 17, 108). Тот же Геродот сообщает о греческих эмпориях в Скифии (IV, 108).

Подготовлено по изданию:

Яйленко В. П.
Архаическая Греция и Ближний Восток. — М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990.—271 с.: ил.
ISBN 5-02-016456-9
© Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1990.



Rambler's Top100