Часть II
Глава 1
Проблема «Восток и Греция» разрабатывается в науке уже два столетия «Финикийские» и «египетские» пассажи «Одиссеи», предания греков о финикийце Кадме в Фивах, финикиянке Европе на Крите, египтянине Данае в Аргосе, сведения Геродота о финикийцах в Греции, о происхождении греческой письменности от финикийской породили у исследователей XVIII — первой половины XIX в. представления о тесной взаимосвязи эллинской и ближневосточной цивилизаций. Открытие древностей Месопотамии и Персии экспедицией Карстена Нибура, а египетских и сирийских древностей — военно-научной экспедицией Наполеона 1799—1801 гг. явило европейской науке грандиозный мир древневосточной культуры, которая поразила воображение ученых: ex oriente lux! Это впечатление еще больше усилилось в результате поразительных археологических открытий середины XIX в. в Месопотамии.
Но в среде классиков и лингвистов назревала реакция против панориентализма. К. О. Мюллер постулировал в 1825 г. недостоверность мифологем о Кадме, Данае, о Кекропе в Египте п др., чем подрывалось представление о культуртрегерской миссии финикийцев и египтян в Греции2. Успехи сравнительного языкознания в первой половине XIX в., констатировавшего принадлежность греческого языка к числу индоевропейских, в немалой степени способствовали противопоставлению последних семитским языкам. Дифференциация языковых семей неизбежно порождала в среде специалистов тенденцию к противопоставлению также и культур индоевропейских и семитских народов.
С середины XIX в. наметился ряд научно-«кастовых», если можно так выразиться, тенденций в интерпретации проблемы «Восток и античный мир». Ориенталисты аргументировали вторичность греческой культуры относительно ближневосточных цивилизаций, прежде всего финикийской и египетской. К ним во многом примыкали историки искусства, выводившие искусство античного мира из древневосточного3. Напротив, филологи-классики и историки, развивая рационалистические положения
К. О. Мюллера о самостоятельном развитии греческого искусства, об инвенционном характере отдельных греческих мифологем, приписывавших культурную миссию ряду легендарных героев восточного происхождения, постепенно склонялись к отрицанию существенной роли Востока в сложении эллинской цивилизации (не без влияния пресловутых арийско-нордических амбиций, распространенных в германской историографии). Например, Юлиус Белох полностью отрицал присутствие финикийцев в Эгеиде4, а некоторые авторы статей в «Реальной энциклопедии» реагировали на панориенталистскую символику Г. Ф. Кройцера5 не только отрицанием историзма преданий о Кадме и им подобных, но даже отказали в семитском происхождении ряду божеств восточного пантеона6. Тот же Юлиус Белох и Хельмут Берве обрушивались с деструктивной, но не очень аргументированной критикой на универсалистские концепции Эдуарда Мейера и авторов «Кембриджской древней истории», подававших историю древнего Востока и Греции в их единстве и взаимовлиянии.
Между тем все более и более накапливавшиеся факты органичной и многообразной взаимосвязи истории архаической Греции и ее материальной культуры с историей и культурой малоазийских и ближневосточных народов противоречили гиперкритике, сводившей этот сложный комплекс вопросов к нескольким заимствованиям греками культурных достижений Востока. В первой четверти XX в. концепция «чистого» развития греческого общества была существенно поколеблена археологией и лингвистикой. Так, X. Леви и X. Циммерн обобщили работу по выявлению семитских заимствований в греческом языке: сведенные воедино, эти заимствования обнаружили впечатляющую картину многообразных заимствований греков из культурной сокровищницы Востока7. Успехи бурно развивавшейся в XX в. археологии проложили магистральную линию понимания проблемы формирования греческой цивилизации под воздействием Востока — факты материальной культуры показали, что научно объективны не крайние концепции панориентализма или неизменной «чистоты» греческой цивилизации от восточных влияний, но рационалистические тенденции универсального историзма, постулировавшего неразрывную историческую связь и культурное взаимовлияние Востока и Греции. Эти тенденции впервые утвердились в работах по греческой и семитской религии О. Группе, М. Лагранжа, Ш. Пикара, Д. Хогарта, Ф. Поульсена, Г. Каро, В. Рэмсея, В. Мюллера и др., а также в ряде публикаций археологического материала и памятников искусства 8.
В России Б. В. Фармаковский читал в 1907—1908 гг. в Петербургском университете, несмотря на тогдашнее засилье гиперкритицизма в антиковедении, курс «Греческое архаическое искусство в связи с искусством Востока» (литографирован в 1909 г.). На его взгляд, «те оживленные сношения, которые в
древнем мире существовали, обусловливают необходимость трактовать все искусство древности, греческое и восточное, как нечто целое... Греческое архаическое искусство, по моему глубокому убеждению, может быть оценено и понято как следует только в строжайшей связи с искусством всего прочего культурного мира тогдашней эпохи»9. В начале I тысячелетия, полагал Б. В. Фармаковский, искусство стран Ближнего Востока приобрело надрегиональный характер и с ним тесно взаимодействовало греческое искусство 10.
Исследования первой четверти текущего столетия вскрыли фундаментальную важность проблемы воздействия ближневосточной цивилизации на сложение архаического греческого общества и его культуры. Так, после работы Ф. Поульсена, в которой были вскрыты художественные связи VIII—VII вв. между Грецией и Востоком, греческое искусство указанных столетий получило название «ориентализирующего» по основным своим особенностям, обусловленным влиянием на него восточных декоративных мотивов. Д. Хогарт, В. Рэмсей, Ш. Пикар показали существенную роль Ионии и ее восточных связей в процессе становления раннегреческой цивилизации. Раскопки греческих центров второй половины II тысячелетия показали, что взаимосвязи Греции и Востока восходят еще глубже — до III тысячелетия. Так данными археологии гиперкритицизм был в основном преодолен, и дальнейшей задачей научных исследований стало выявление конкретной картины взаимодействия Ближнего Востока (речь, разумеется, идет о регионе в современном его понимании) и архаической Греции в различных сферах, путей и условий проникновения реалий одной культуры в другую. При этом решающую роль в новой постановке старой проблемы сыграли археологические исследования ближневосточных центров, вскрывшие массовое присутствие в них микенской, геометрической и расписной греческой керамики, которая дала основание говорить о греческих факториях на Ближнем Востоке, основанных в микенское и архаическое время. Эти фактории были важным передаточным звеном во взаимоотношениях обоих регионов.
Работами большого отряда исследователей вскрыта взаимосвязь ближневосточной и греческой мифологии, религии, науки (X. Вирт, X. Тепфнер, Ф. Дорнзайфф, А. Лески, А. Хойбек, Ф. Дирльмайер, С. Гордон, М. Эстур, Г. Кирк, П. Уолкот, В. Буркерт, М. Уэст и др.)» искусства и материальной культуры (Л. Вулли, Т. Данбэбин, Р. Барнетт, М. Робертсон, С. Смит, Ж. Дю Плат Тейлор, В. Уэбб, Дж. Боурдмен, П. Амандри, П. Рийс, Дж. Кук, X. Голдман, Дж. Ханфманн, В. Хельк, Р- Лафине, П. Курбен, Г. Плуг, М. Масс, Г. Херманн, Э. Гьерстад, В. Хайльмайер, Э. Кунце, Хр. Блинкенберг, У. Янтцен, Р- Хиггинс, У. Липманн, В. Карагеоргис, X. Муххольц и др.); исследованы проблемы исторического и языкового контакта, письменности и быта (Э. Бэрн, С. Маддзарино, С. Москати,
М. Римшнайдер, Т. Брон, Дж. Грэйэм, Л. Джеффери, Э. Массон, О. Семереньи, Б. Амерденже, Б. Фэр, О. Мюррей, Ф. Биссинг, Д. Мале, Э. Марион Смит, К. Рёбак, Р. Кук, О. Масон, A. Бернан, А. Ллойд и др.)11.
В советской историографии проблема ранних греко-ближневосточных связей также изучалась, но лишь последние два-три десятилетия. Так, грекам в Египте посвящены один из разделов монографии К. М. Колобовой об архаическом Родосе, кандидатская диссертация В. Г. Боруховича, а также одна из работ В. М. Строгецкого 12. Греко-египетские лексические связи, отражающие в конечном счете культурное взаимодействие обоих народов, вскрыл П. В. Ернштедт; данные им египетские этимологии ряда греческих слов включают также лексику гомеровских поэм и ранних лириков 13. Проблему формирования памфилийского диалекта в условиях контакта с малоазийскими языками исследовал H. Н. Казанский 14. Материальной культуре Кипра эпохи поздней бронзы — раннего железного века посвящен ряд статей Ю. А. Савельева 15. Расписную керамику Кипра с ее восточными влияниями изучала С. П. Борисковская16. Истории античного Кипра, в том числе архаического периода, посвящен ряд статей Э. Б. Петровой 17. Общей проблематики взаимоотношений Греции с древним Востоком касался B. Д. Блаватский 18. Контакты микенских греков с Востоком были предметом внимания Т. В. Блаватской 19. Соотношение античного полиса и древневосточного города-государства исследовали А. И. Тюменев, Ю. В. Андреев20. H. М. Никулина рассмотрела общие условия взаимоотношений древнегреческого и восточного искусства21. Вопросами раннегреческой колонизации Восточного Средиземноморья успешно занимается А. Ю. Согомонов22. Отдельные эпизоды культурного взаимодействия Греции и Востока в архаическую эпоху превосходно рассмотрел А. И. Зайцев, греко-финикийские торговые отношения— И. Ш. Шифман23.
Во II тысячелетии Греция была культурно-историческим анклавом ближневосточных цивилизаций. Ее материальной культуре и искусству, религии и мифологии, структуре общества и экономической системе был свойствен ряд черт, характерных для ближневосточных государств24. Греки принимали непосредственное участие в политических и военных событиях на Ближнем Востоке, они фигурируют в египетских и хеттских документах второй половины II тысячелетия25. Обильный микенский импорт в Левант позволяет думать о наличии здесь греческих факторий26. При этом важным промежуточным пунктом был Кипр, где в XIV—XIII вв. располагались микенские фактория
в Курионе и Энкоми27. Отсюда товары переправлялись в лежащий напротив на сирийском побережье торговый пункт Минет-эль-Бейда28.
Торговые пути служили одновременно каналом культурного взаимовлияния. Археологически вскрытые материальные связи Греции с Библосом находят подтверждение в заимствовании греками этого названия, ставшего у них обозначением свитка: ханаанское Gubla могло дать греч. Byblos не позже конца II тысячелетия29. Тогда же грекам стали известны Тир и Сидон, на что указывает различение в греческой передаче финикийского знака, позднее обозначавшего sâdê и tâw. В микенский язык попал ряд семитских культурных терминов30: kumino (греч. kyminon) «тмин» —от аккад. kamünu, значение то же; рого (греч. pöros), разновидность мрамора — аккад. pülu «известняк»; sasama (греч. sësamon) «сезам» — от аккад. samassammu — то же; erawo (греч. elaion) «масло» — от аккад. ulu — то же; kito (греч. kitön, chitön, kithön) «хитон», «туника» — от аккад. kutu «полотно, холст»; kupariseya (греч. kyparisson) «кипарис» — от аккад. giparu (название какого-то дерева); wodowe (греч. rhodon при эолийском urodon) «роза» — от аккад. wurdïnu — то же; kuruso (греч. chrysos) «золото» — от аккад. huräsu — то же. Эти заимствования отражают прочные и устоявшиеся по характеру торговые связи микенских греков с семитскими народами сиро-палестинского побережья, прежде всего ханаанцами. Микенцы заимствовали также ханаанское название пурпура (микен. poniki), давшее название страны Финикия 31.
Греческий импорт на Леванте представлен в основном керамикой микенского III А, В периода (1425—1230 гг., по А. Фурумарку). Он распространен от Киликии на севере до Рафии на юге, причем в основном концентрируется на территории позднейших Палестины, Самарии, Иудеи — от Телль-абуХавама на севере до Герара на юге, между морским побережьем и линией Мертвое море — р. Иордан32. Данное обстоятельство существенно для нас тем, что именно в этой зоне южной Палестины осели на рубеже XIII—XII вв. филистимляне, и это ставит вопрос о микенском импорте в Левант в связь с филистимской проблемой. Филистимляне были одним из «народов моря», упоминаемых в египетских источниках XIV—XII вв. В числе «народов моря» были, как полагают, также и греки. «Народы моря» нападали на Египет с рубежа XV—XIV вв. В документах Телль-эль-амарнского архива упоминаются Lukku, Sherden, Danuna, которых идентифицировали соответственно с ликийцами, лидийцами (ср. название их главного города Sardeis), греками-данайцами (Danaoi)33.
Дальнейшие вторжения «народов моря» происходили на прожжении XIV—XII вв. Так, на пятом году правления фараона Меренпта (около 1213—1203) в Египет вторглись Shekelesh, Tursha, Sherden, Equesh. Они были отброшены и понесли поте
ри в живой силе, что зафиксировано в победных надписях фараона34. Упомянутые народы идентифицируются обычно с сикулами, этрусками-тирренами, лидийцами и ахейцами. В надписях пятого года правления Рамзеса III (1184—1153) упоминаются Peleset, Tekker, Meshwesh, Libi, Seped. а на восьмом году правления в страну с моря и с суши вторглись, согласно надписям в Мединет-Абу, Shekelesh, Weshesh, Peleset. Tekker, Denen (в Большом папирусе Харриса вместо Shekelesh упомянуты; Sherden)35. Идентификация упомянутых этнонимов и локализация соответствующих народов примерно такова36: Peleset— филистимляне — занимали Палестину; Tekker — гомеровские тевкры — осели на палестинском побережье, где их главным городом был Дор; здесь их застал египетский путешественник. Ун-Амун, совершивший плавание в Финикию около 1160 г.. Denen — это Danuna амарнских текстов, жители Киликии.
Движение «народов моря» и дорийцев полностью перекроило политическую и этническую карту Балканского полуострова, Малой Азии и Леванта. Обитавшие на севере Балкан в соседстве с иллирийцами дорийцы и северо-западные греки прошли через среднюю Грецию на Пелопоннес и острова Эгеиды, сокрушив в этих областях ахейские государства и вытеснив, часть ахейских, эолийских и ионийских греков за пределы страны. Северобалканские иллирийские племена частью устремились на Апеннинский полуостров, а частью перешли в Малую Азию и Восточное Средиземноморье, согласно очень вероятной гипотезе иллирийского происхождения филистимлян, выдвинутой в 1914 г. Якобсоном и развитой затем М. Будимиром, П. Кречмером и Дж. Бонфанте37. Имеются данные, позволяющие полагать, что филистимляне прошли в Палестину через Троаду, Киликию и Кипр38. Передвижение в Анатолию части фрако-дакийцев, иллирийцев и фригийцев с северо-запада и хурритов с юго-востока привело к перекомпоновке ее этнической карты. Тиррены-этруски, кажется, ушли на Апеннины39, а хуррито-лувийское население Киликии переселилось на Кипр и, вероятно, в Палестину (библейские даны? — см. ниже).
Согласно рамзесовским надписям, часть побежденных фараоном «народов моря» была поселена в Палестине, образовав собой щит против вторжения в Египет из Передней Азии. Вероятно, некоторые «народы моря» уже ранее закрепились там, поскольку известно, что свое последнее нападение на Египет они произвели и с моря и с суши. Одна группа филистимлян: осела южнее Герара (к юго-востоку от Газы), основная же масса их заняла прибрежные и внутренние области частично разрушенных ими ханаанских городов Аскалон, Ашдод, Экрон, Гат и др. Tekker поселились в Доре, в Шаронской долине. Первоначально разноэтнический конгломерат, филистимляне консолидировались в условиях враждебного окружения ханаанцев и евреев, над которыми они установили свое господство. Археологические данные и косвенные показания письменных па-
мятников дают основание полагать, что в числе этих филистимлян были и микенские греки.
В Палестине пришельцы быстро усвоили местную материальную культуру, о чем свидетельствует их керамика, оружие, изделия из железа, погребальный обряд. Расписная филистимская керамика принадлежала к эгейскому кругу, ее характерная черта — идущий посредине тулова сосуда фриз из метоп, заполненных изображениями птиц, геометрических фигур и т. п. Эта керамика производилась пришельцами в Палестине. Однако имеются также памятники, микенская керамика которых может быть свидетельством проникновения в Палестину вместе с филистимлянами микенских греков — прежде всего в Ашдоде, претерпевшем в XIII в. разрушение, но продолжавшем обживаться ханаанским населением40. Слой этого времени не содержит следов ни кипрского, ни микенского импорта. Следующий за ним слой полностью филистимский, причем в отдельных местах раскопок первые группы новой керамики, кажется, могут быть определены в качестве микенской типа III С 1 (1230— 1135 гг., по А. Фурумарку), идентичной микенской керамике того же типа, найденной на Кипре. Это означает, полагает К. Кенион, что часть пришельцев могла переселиться сюда непосредственно с Кипра вместе со своей керамикой, произведенной еще на острове.
Микенская керамика указанного типа, как полагают, служила моделью для филистимской гончарной продукции. Помимо Ашдода она известна также в Бет-Шане, на Телль-Сукасе, в ряде других пунктов41. Правда, в этих случаях в отличие от Ашдода остается неясным, была ли данная керамика принесена филистимлянами или ее импортировало до их прихода местное население.
Связь материальной культуры филистимлян с эгейским миром позволяет полагать, что Ашдод не был исключением. Эта связь проявляется помимо керамики в погребальном обряде. На Телль-Фара открыта группа катакомбных захоронений с дромосом, близких по типу микенским погребальным камерам42. Среди их содержимого есть микенская керамика. Остается неясным, насколько этот погребальный обряд характерен Для филистимлян, но в любом случае он может свидетельствовать о проникновении сюда греков либо культурно близких им выходцев из Эгеиды. В Ашдоде XII—XI вв. были в ходу печати кипро-минойского стиля. К эгейскому кругу принадлежит и найденная здесь статуэтка сидящей на троне великой богини-матери. На принадлежность филистимлян к эгейскому кругу Может указывать и характер их религиозной амфиктионии, отличный от соответствующего института у евреев43.
Сохранившиеся изображения филистимлян показывают, что их вооружение принадлежало к малоазийско-эгейскому типу.
образному выражению А. Олмстеда, филистимляне были вооружены, как греки эпохи Перикла44. Эта близость опреде-
ляется тем, что тяжелое гоплитское вооружение сформировалось в Греции на рубеже VIII—VII вв. во многом на основе анатолийско-ближневосточного вооружения.
Библейские данные указывают на происхождение филистимлян с острова Кафтор (Амос, 9, 7; Иеремия, 47, 4)45, название которого трудно не идентифицировать с Кефтиу египетских источников, упоминающих его примерно с 2200 г.46. Обычно Кафтор-Кефтиу отождествляли с Критом на основании библейских и египетских данных47. Земля филистимлян называлась также Керетти (I Книга царств, 30, 14), что достаточно близко греческому названию острова Krëtë. В победном гимне Тутмоса III (около 1525—1473) Кефтиу соотносится с Критом и Эгейскими островами: «Я (победа) пришла, побудив тебя поразить западные земли; Кефтиу и Аси (Азия) в ужасе... Я пришла, побудив тебя поразить тех, кто (обитает) на островах в середине Великого зеленого (моря)». Эти и другие данные указывают на идентификацию Кафтср-Кефтиу с Критом и островами Эгеиды, населенными помимо микенских греков пеласгами, а также карийцами и другими народами анатолийского происхождения.
Другая точка зрения отмечает переднеазиатские черты в материальной культуре и языке филистимлян и относит название Кефтиу к юго-восточной Анатолии48. Данная точка зрения справедлива в том, что вскрывает восточноанатолийский компонент филистимского конгломерата — это находит соответствие, например, в малоазийском характере нескольких филистимских антропонимов (oshr, Nsy, ok(t), Idn, Pnrt, Budbr)49. Однако эти факты не опровергают згейское происхождение филистимлян, как полагают некоторые адепты этой теории, а указывают лишь на полиэтнический характер филистимского конгломерата, вобравшего в себя балканские, эгейские и восточноанатолийские этносы и их культурные традиции.
Все компоненты филистимлян — балканский, эгейский и восточноанатолийский — неизбежно должны были включать элементы греческого этноса. К такому заключению нас подводит историческая обстановка, сложившаяся в Эгеиде, южной и восточной Анатолии, а также на Кипре в результате миграции иллирийцев-протофилистимлян в Эгеиду, хуррито-лувийцев на Кипр, а микенских греков, вытесненных дорийцами и северо-западными греками с юга Балканского полуострова, островов Эгеиды и юго-западной Малой Азии — в юго-восточную Анатолию и на Кипр. У дорийцев, обитавших до миграции в Пелопоннес на севере Балкан, одна из двух основных (первоначальных) фил именовалась Гиллеи, идентично одному из названии иллирийского племени булионов, что дает основание думать 0 включении иллирийских элементов в греческий дорийский этнос (см. ч. I, гл. 1). В Эпире, часть которого называлась также Palaistë, Palaistinë, иллирийский компонент будущих филистимлян контактировал с северо-западными греческими племенами, также близкими в языковом отношении дорийцам. Эти обстоя-
тельства позволяют предполагать, что в передвижение иллирийцев-протофилистимлян в Восточное Средиземноморье могли быть вовлечены и северогреческие элементы.
Вытесненные дорийцами из Пелопоннеса, ахейцы частью остались в центральной гористой области полуострова — Аркадии, а частью переселились в Памфилию и Киликию, откуда некоторые из них перебрались на Кипр. Об этой миграции свидетельствует единая диалектная принадлежность языка аркадян, памфилийцев и киприотов — аркадо-кипро-памфилийский диалект (сохранившийся до наших времен в виде кипрского диалекта новогреческого языка) 50. Греческая традиция сохранила различные сведения об этом переселении, в частности в виде предания о Мопсе и его спутниках (известном уже поэту раннего VII в. Каллину [apud Strabo XIV, 4, 3]), которые перешли Тавр и частью осели в Памфилии, а частью рассеялись по Киликии и Сирии до Финикии. Геродоту (VII, 90—91) было известно, что в древности киликийцы назывались гипахейцами (т. е. покоренными ахейцами), а современное ему название — финикийского происхождения (т. е. семитское — ср. ассир. Hilakku)51 и что памфилийцы как племя появились после Троянской войны, киприоты же (как греки) ведут свое происхождение из Саламина, Афин, Аркадии и Кифна, а также из Финикии и Эфиопии (семитский элемент населения острова).
Ярким памятником присутствия ахейских греков на Кипре является надпись на бронзовой пластинке, происходящей из погребения протогеометрического времени (конец XI в.) в Палеопафосе. Выполненная слоговым письмом, эта надпись представляет собой имя Opheltas (слоговая форма — Opeletau), известное также одной кносской табличке и стоящее в форме родительного падежа с окончанием на -au, свойственным именно аркадо-кипрскому диалекту52.
В Киликии, Памфилии и на Кипре греки контактировали с хуррито-лувийским населением53. Освоение ахейцами Кипра. имело место около 1230—1190 гг. и то ли чуть предшествовало передвижению сюда «народов моря», т. е. хурритов и лувийцев юго-восточной Анатолии около 1190—1150 гг., то ли происходило одновременно и в связи с ним 54. Наиболее яркие археологические следы переселившихся на Кипр ахейцев открыты в Энкоми 55.
Упоминаемых в числе «народов моря» Danuna обычно идентифицируют с греками-данайцами (гомеровские Danaoi)56. В победнее время, однако, появилась точка зрения, усматривающая в Danuna ассимилированных впоследствии евреями предков: племени Дан57. Не исключено, что названия Danunu, Дан Библии, ассирийское название Кипра Iadanana, этноним Dnnym надписей из Кара-тепе в Киликии и название киликийского города Adanawana (Atanija) составляют одну цепочку в том смысле, что они оставлены одним и тем же малоазийским хуррито-лувийским населением Киликии, которое частью перешло
на Кипр, откуда оно частично переселилось в Палестину, осев здесь вместе с филистимлянами иллирийского происхождения и образовав с ними полиэтнический конгломерат.
Рассмотрим этот вопрос, как и возможное участие в этом процессе греков. Danunu Телль-эль-амарнского архива действительно лучше связываются не с греками микенской поры, а с киликийцами. В письме Абимилки Тирского фараону Аменхотепу III или IV (XIV в.) сообщение о смерти царя Дануна, восшествии на престол его брата и спокойствии в стране дано в контексте с делами сидонскими, угаритскими и хеттскими58, что предполагает территориальную близость страны Дануна Тиру. Поскольку ближайшим точно локализуемым тогда (около 1400 г.) микенским центром был Крит, расположенный от Тира вдвое дальше, чем Египет, это дает основание думать, что под Дануна подразумевается то же население и страна, что и D[n]nym ханаанской надписи Киламувы из Зенджирли второй половины IX в. и Dnnym финикийских надписей VIII в. из Кара-тепе.
В. Ф. Олбрайт, Р. Дюссо, В. Хельк и другие специалисты считали, что Dnnym надписей Кара-тепе идентичны Danuna (Dnn) «народов моря», а X. Т. Боссерт связывал в один комплекс с упомянутыми названиями также гомеровских Danaoi и филистимлян. Э. Ларош убедительно показал, что Dnnym надписей Кара-тепе связаны не с гомеровскими данайцами, а с хеттским названием города в Киликии A-dana-wa (Адана) или этниконом его жителей A-dana-wa-na 59; А. Гетце уточнил, что Danuna—Dnnym — это название Киликии как страны в целом, а Адана (A-ta-ni-ja) фигурирует в хеттских документах примерно с 1600 г.60.
С упомянутым названием Киликии и ее населения можно поставить в связи ассирийское название Кипра Iadanana, Iadnana, встречающееся со времени Саргона II (721—705). В литературе оно также связывалось с греческим этнонимом Danaoi. Так, Д. Лакенбиль производил его от этого этнонима, сложенного с еврейско-египетским словом i «остров», а Ф. В. Олбрайт видел в нем композит из двух греческих этнонимов — того же Danaoi и Ia-yones «ионийцы»61. По поводу первого объяснения можно отметить, что больше оснований связать название не с греческим этнонимом Danaoi, а с топонимом Адана и этниконом ее жителей (см. ниже). Что же касается объяснения В. Ф. Олбрайта, то в таком случае следовало бы ожидать, несмотря на раннюю утрату интервокального сонанта (дигаммы) в ионийско-аттическом диалекте, что Iauones>Iau-, а не Ia-, поскольку ассир. Iawnäya «иониец» указывает на присутствие этого сонанта и отражение его в аккадском. Это дает основание сомневаться в связи ассирийского названия Кипра с греческими этнонимами.
М. Эстур (см. Astour, с. 48—51) указал на еще одну возможность интерпретации названия острова по связи с обозначе-
нием Киликии и ее населения — Adana, но колебался в определении значения названия Кипра, связанного то ли с этими аданцами, то ли с греками-данайцами. Действительно, нельзя исключить, что Аххийява локализуется в Киликии, т. е. этноним греков-данайцев мог быть компонентом названия Кипра jadanana и т. д., но в любом случае мысль М. Эстура о связи названия острова с киликийским (безразлично, греческим этнонимом или хуррито-лувийским обозначением Аданы и ее жителей) названием представляется продуктивной.
Ассирийское название Кипра известно в формах Iadanana, ladnana, Iadna, [Ad] nana (последняя форма — на Кипрской стеле Саргона II), которые указывают трехчастную структуру топонима: Ia-adana-na, где последнее — хурритский топонимический суффикс (например, Kuma-na). Компонент -adana- идентичен хеттскому и финикийскому названиям Аданы (Adanawa, ’dn), и это может означать, что часть лувийско-хурритского населения Аданы — Киликии переселилась на Кипр. (Ввиду возможной локализации Аххийявы в Киликии не исключено, что второй компонент названия является этнонимом греков-данайцев, так что речь в таком случае должна вестись о переселении их на Кипр.) Что касается первого компонента, то древнее название Кипра — Iа засвидетельствовано в надписях Саргона II, где оно дано в качестве эквивалента названия Ia-ad-na-na (см. ниже)62. Когда на Кипре поселились лувийцы и хурриты из Аданы — Киликии, к его древнему названию Iа был прибавлен этникон переселенцев, что и дало Ia-adana-na (опять-таки резервируется возможность того, что речь следует вести и о переселении греков-данайцев).
Таким образом, возникновение названия Кипра Iadanana и т. д. обязано переселению сюда из Киликии то ли хуррито-лувийцев, то ли греков-данайцев. О физической возможности такого переселения можно судить по надписи Суппилулиумаса II (около 1200 г.), в которой хеттский царь сообщает о своей победе в морском бою над аласийцами (киприотами) и завоевании им острова (к сожалению, надпись фрагментирована) 63. Археологически в XII в. засвидетельствовано переселение на Кипр как анатолийского компонента «народов моря», так и греков-ахейцев (или данайцев). Это означает, что в любом случае, как бы ни понимать рассмотренное ассирийское название острова, и те и другие соприкасались друг с другом при завоевании Кипра. По-видимому, оба компонента, анатолийский и ахейский, действовали сообща, что усматривается в их совместном, вероятно, нападении на Египет при Рамзесе III (около 1177 г.): в победной надписи фараона на северной стене храма в Мединет-Абу те и другие обозначены как Dnn. В папирусе Харриса аналогичный текст содержит уточнение локализации этих Dnn: «Я разгромил Dnn на их островах». Обычно этот пассаж считался твердым свидетельством связи Dnn (Danuna слоговой записи) с греками Danaoi (Л. А. Стелла и др.). Э. Ла-
poui, признавая основательность этого мнения, связывал тем не менее Dnn с жителями Аданы, полагая, что под островами разумеются мелкие островки Элеуса, Крамбуса и др. у киликийского побережья, служившие в позднейшие времена прибежищем для киликийских пиратов64.
Обе идентификации* Dnn возможны. Мнение Э. Лароша о том, что под Dn надписи Рамзеса на втором пилоне МединетАбу, сообщающей о той же победе фараона над «народами моря», подразумевается Киликия— (А)дана и ее жители, тоже основательно — в плане его аргументированного заключения об идентичности ’dn финикийских текстов Кара-тепе хеттскому обозначению Аданы, a Dnnym, этникона ее жителей, хеттскому их этникону Adanawana. При этом, однако, упомянутая ссылка Э. Лароша на Элеусу и Крамбусу и др. не лишена искусственности, ибо трудно представить себе поход фараона не на Киликию, а на эти скалистые островки близ киликийского побережья65. Эта искусственная идентификация «островов Dnn» устраняется, если принять за них Кипр. Иначе говоря, в 1175 г. нападение на Египет произвели не жители Киликии, а киликийские переселенцы, осевшие на Кипре66. Под островными Dnn папируса Харриса одинаково могут подразумеваться и греки-данайцы и восточноанатолийский компонент «народов моря», поскольку и те и другие к 1177 г. уже жили на Кипре.
Как отмечалось выше, Рамзес III поселил разбитых им противников в южной Палестине. Исход части филистимлян с Кипра (может быть, это Дан Библии, как думали Дж. Хаксли и С. Гордон) и объясняет кипрское происхождение части микенского импорта XII в. в филистимские центры, в том числе в Ашдод. Поэтому неожиданное появление в Ашдоде VIII в. царя-грека (см. ч. II, гл. 3) может иметь под собой основанием изначальное присутствие греческого элемента в филистимском населении города. На это присутствие, возможно, указывает и греческая традиция, связывающая героя Мопса с соседним филистимским городом Аскалоном.
Традиция о Мопсе довольно богата, с ним связывались различные события, что уже в раннее время привело к расщеплению образа на две (или более?) ипостаси. Один Мопс считался по происхождению лапифом из Эхалии или Титарона в Фессалии, сыном Ампика или Аполлона и нимфы Хлориды, участником битвы на свадьбе Пейрифоя, Калидонской охоты и похода аргонавтов. Второй считался сыном критянина Ракия или Аполлона и дочери фиванского прорицателя Тиресия, Манто, основателем Кларосского оракула в Колофоне, колоний в Памфилии и Киликии67. Связь Манто с Фивами указывает, что генетически оба эти Мопса восходят к одному образу ахейского фессалийско-беотийского героя, ареной деятельности которого были сначала средняя Греция, затем Иония, Памфилия, Киликия и, наконец, Палестина. Он упоминается как Muksus и в хеттском документе из богазкёйского архива, кажется, времени Тудхалия-
са III или IV (около 1250—1220), как участник каких-то предприятий лидийского и ахейского царей Маддуваттаса и Аттариссийса, правивших в Западной Анатолии и доставлявших беспокойство хеттскому царю68. В финикийских надписях VIII в. из Кара-тепе киликийский династ Азитивада указывает на свое происхождение из «дома Мопса» (bt Mps). Р. Барнетт н А. Альт идентифицировали Muksus и Mps с Мопсом греческих мифов69. И хотя против такой идентификации выступил ряд ученых70, она остается вполне вероятной в свете движения ахейцев из Греции в Памфилию, Киликию и на Кипр, о чем шла речь выше71. Традиция об утверждении ахейцев во главе с Мопсом в Памфилии, Киликии и Сирии возникла не позднее VIII в., поскольку уже Гесиод упоминает, что Мопс погиб в киликийских Солах (apud Strabo XIV, 5, 17). В иеронимовской версии хроники Евсевия появление Мопса в Киликии отнесено к 1184 г.: «В Киликии правил Мопс, который (основал) Мопсикрены и Мопсуестию» (p. 60b Helm; это киликийские города, упоминаемые Птолемеем, Аппианом и др., точное время возникновения которых неизвестно).
Уже Каллину, эфесскому поэту раннего VII в., было известно, что спутники Мопса частью осели в Памфилии, а частью рассеялись по Киликии, Сирии и Финикии (apud Strabo XIV, 4, 3). Нет оснований связывать это предание с греческими колонистами VIII—VII вв. в Киликии и Памфилии, а также резидентами греческих факторий в Леванте, поскольку Каллин практически был современником этого колонизационного движения и располагал исторически достоверными сведениями. Поэтому в соответствии с греческой традицией, связывавшей Мопса с временами Троянской войны, это известие Каллина относится к миграционной эпохе и дает основания думать, что в числе пришельцев конца XIII—XII в., принесших в Киликию навыки эгейского керамического производства (см. ниже), были и греки, образовавшие верхний слой формировавшегося киликийского государства — «дом Мопса». Свидетельству Каллина о том, что спутники Мопса (т. е. ахейцы) достигли Сирии и Финикии, соответствует сообщение греко-лидийского историка V в. Ксанфа о деяниях Мопса в Аскалоне: «Атаргатис была пленена лидийцем Мопсом и утоплена вместе с ее сыном-рыбой (Ichthys) в заливе (limnei) Аскалона по причине ее надменности; она была съедена рыбами» (fr. 11 Jac.-Athen. VIII, 346d)72.
Известие о Мопсе в Аскалоне, по мнению Эд. Мейера и Ф. Якоби, является отражением неизвестной кампании лидийцев в домермнадское время против Аскалона; Дж. Хаксли предложил, на мой взгляд, более удачное объяснение, связав его с вторжением филистимлян в Аскалон на рубеже XIII—XII вв.73. И в данном случае можно думать, что ахейцы из Киликии попали в Палестину через Кипр, подобно киликийцам хуррито-лувийского происхождения. Легендарная традиция помещает тевкров и в Киликии и на Кипре (Isocr. 9. 18; Strabo XIV, 5,
10; 6, 3), что может указывать на путь Tekker в Палестину из Киликии через Кипр. Раскопщики сирийского центра Ибн-Хани, лежащего на побережье напротив Кипра, отмечали, что поселившееся здесь в первой четверти XII в. население употребляло ту же керамику, что и найденная в синхронных слоях Кипра и древнейших слоях филистимских центров74.
Таким образом, традиционное представление об участии греков в движении «народов моря» требует некоторой коррекции: речь может идти не об ахейцах юга Балканского полуострова, а лишь о минойских греках Крита и ахейских греках Кипра. Первые выступали в числе Peleset, скорее всего иллирийского по происхождению этноса, вобравшего в свою культуру эгейскую традицию, а в состав воинов, может быть, северобалканских греков. Ахейские греки Кипра выступали в числе Dnn с лувийско-хурритскими киликийцами, переселившимися на Кипр. Конгломерат этих народов частью поселился в Палестине около 1200 г. (это объясняет, почему последнее нападение 1175 г. на Египет было произведено с моря и суши), а частью поселен здесь Рамзесом III после его окончательной победы над ними. Доля греческого этноса в филистимском койне была небольшой — как отмечалось, лишь применительно к Ашдоду, Ибн-Хани, Сукасу, Бет-Шану и еще нескольким пунктам можно думать о переселении сюда части кипрских ахейцев. Этот незначительный греческий компонент был ассимилирован филистимским иллирийско-хурритско-лувийским конгломератом. Но в историческом плане переселение греков на Ближний Восток вместе с филистимлянами, также носителями эгейской культурной традиции, сыграло значительную роль в быстром возобновлении контактов эгейских греков с Левантом уже спустя примерно два столетия после крушения микенских государств и последующих миграций XII—XI вв.
Когда в X в., по выражению Фукидида, «Греция прочно успокоилась», ее контакты с Ближним Востоком возобновились. В XI—IX вв. на историческую арену выдвинулись финикийцы, колонизовавшие часть Кипра в IX в. и уже с рубежа XI—X вв. начавшие освоение Средиземноморья. Если греки примерно до середины или конца IX в. не появлялись в Леванте (исключая киприотов), то связь Эгеиды с Ближним Востоком осуществляли финикийцы.
В X в. Финикия вступила в полосу расцвета. В ее городах проживали представители разных этносов; отсюда склонность финикийцев к сношениям с различными странами. В X—IX вв. они устремились в Западное Средиземноморье и Эгеиду75. Финикийцы освоили Сардинию, Сицилию и прилегающую к ней часть Африканского материка, Иберию, став таким образом
предшественниками греков в освоении Средиземноморья. В Сицилии они основали ряд факторий, торговавших с местным сикульским населением; найденные здесь керамика и остатки; древнейших сооружений имеют аналогии в слоях Мегиддо IX в. По прибытии греков в Сицилию во второй половине VIII в. финикийцы собрались в трех городах на западе острова — Мотии,. Солоенте и Панорме (Thuc. VI, 2, 6)76. На Сардинии они основали Нору и Босу, из которых до нас дошли великолепные памятники финикийской эпиграфики IX в., в том числе норский декрет, вырезанный на стене общественного здания. В Иберии финикийцы освоили долину Гвадалквивира, где найдены изделия из слоновой кости X—IX вв., и основали несколько поселений на побережье.
Основание Карфагена на африканском побережье финикийская традиция, дошедшая до нас через греческих и римских авторов, относит ко времени Троянской войны, а Утики — к XI в. Археологические материалы пока не подтверждают столь раннего их основания, но фиксируют пребывание здесь финикийцев в X в. и позднее. Первоначально тут возникали фактории, одна из которых на островке Саламбо была предшественницей Карфагена, основанного около 825 г.77. Финикийское предание об основании Карфагена тирянами связывает это событие и с Кипром, где тиряне захватили около 80 девушек (Just. XVIII, 5, 1—5). Судя по семитскому обычаю предбрачной проституции, легенда подразумевает кипрских финикиянок. Финикийское присутствие на острове документируется древнейшей найденной здесь финикийской надписью IX в.78.
Менее заметные следы финикийцы оставили в Эгеиде, но только потому, что греки быстро переняли их опыт в ремесленном производстве (торевтика, оружейное дело, бижутерия), мореходстве, торговле, добыче руд, основании факторий и пр. Левантийский импорт в Грецию в IX—VIII вв., частью доставленный финикийцами, частью самими греками, обнаружен в различных областях Эгеиды — на Крите, Евбее, Косе, Родосе, Самосе, в Аттике и т. д.79. В ряде центров установлено или предполагается присутствие финикийских мастеров. В частности, на Крите, около Кносса, обнаружены следы пребывания, финикийских металлургов с конца X в. В одной из толосных могил Ханиале Текке в районе Кносса найдена бронзовая чаша с финикийской надписью, датируемая временем около 900 г. По найденным предметам могила может быть атрибутирована финикийцам80.
На основании анализа найденных на Крите вещей сиро-финикийского происхождения Дж. Боурдмен пришел к заключению, что на острове работали левантийские ремесленники-металлурги, которые в IX—VIII вв. трудились бок о бок с греческими мастерами и передавали им свой опыт. В Кноссе функционировали мастерская по производству бронзовых щитов и ювелирная фабрика, восточные мастера которых ввели новую
технику и новые материалы. Примерно в течение столетия изделия постепенно утрачивали свой восточный облик и эллинизировались. По мнению Дж. Колдстрима, финикийские ювелиры проживали и в Аттике, где найдено значительное число украшений сиро-финикийского типа. Финикийские мастера работали и в гончарной мастерской Ялиса на Родосе, куда они прибыли около 700 г. и продолжали прибывать много позднее81.
Эти и другие археологические данные показывают, что имеющиеся в греческой традиции сведения о пребывании финикийцев в Эгеиде заслуживают доверия. Рассмотрим это на примере данных Геродота. Галикарнасский историк сообщает о торговых связях финикийцев с Аргосом, основании ими храма Астарты на острове Кифера, продаже финикийцами рабынь и ладана в Греции, заселении ими острова Феры до прибытия туда дорийцев, пребывании финикийцев в беотийских Фивах, заимствовании греками финикийского письма, а также о разработке финикийцами золотых рудников на Фасосе (I, 1—3, 5, 105; II, 54, 56; III, 107; IV, 147, 148; V, 57, 58; VI, 47). В этом перечне нет ничего исторически невероятного. Аргос был одним из крупнейших греческих центров начиная с VIII в. Он участвовал в основании ряда греческих колоний Памфилии, Киликии и Кипра, что указывает на его интересы на Востоке, проявленные уже в VIII в. (см. ч. II, гл. 2)82. Эти интересы к восточному сырью и ремесленной продукции делают вполне вероятным появление в Аргосе финикийских контрагентов. В связи с этими сношениями может стоять основание финикийцами храма Астарты на острове Кифера, принадлежавшем аргивянам (Herod. I, 82). Согласно Павсанию (III, 23, 1), это самый древний храм Афродиты Урании у греков; он же в согласии с Геродотом указывает, что этот культ был воспринят киферейцами у финикийцев. Действительно, как отметил еще Л. Фарнелл, греческая эпиклеса «Урания» — это буквальный перевод семитского Méleket Aschamaim — «царица небес», прозвище Астарты у Иезекииля83.
Финикийское святилище существовало и на Фасосе — его посетил Геродот, как и храм Геракла Фасосского в Тире (II, 44). Найденные на Фасосе ранние сиро-финикийские изделия из слоновой кости подтверждают древность финикийских интересов на этом острове, обладавшем залежами золота, которые и разрабатывались финикийцами, согласно сообщению посетившего их Геродота (VI, 46)84. Золотые рудники разрабатывались и на прилегающих к Фасосу местностях Фракии, которые к тому же славились своим вином,— исмарское вино отсюда упоминает Архилох. В античной традиции библинское вино связывалось и с Фракией (см. выше) и, естественно, с финикийским Библосом (Архестрат у Афинея, I, 29b)85. Это противоречие разрешается, если допустить, что финикийцы с Фасоса положили начало культивации библинского сорта винограда здесь и на прилегающих местностях Фракии. Поэтому данный сорт
винограда и вина считался то фракийским, то финикийским по происхождению. Не случайно, Гесиод советует землепашцу потягивать на отдыхе именно библинское вино (Ор. 589): в беотийских Фивах, как утверждает Геродот, некогда поселились финикийцы. И в данном случае мы имеем основание говорить о культивации библинского сорта винограда по меньшей мере в VIII в.
Вопрос о финикийской фактории в Фивах получил новое освещение в связи с находкой здесь изделий из слоновой кости и цилиндрических печатей, 13 из которых с клинописными текстами86. Эта находка удревняет присутствие семитских элементов в Фивах до позднемикенского времени. Согласно Геродоту, с фиванским Кадмом греческая традиция связывает и заселение Феры финикийцами, восемь поколений которых успели: смениться до прихода на остров греков и минийцев. Данная мифологема, вероятно, отражает связи финикийцев того же позднемикенского времени то ли с островом Фера, то ли с одноименным поселком в Беотии и в целом наименее ясна. Сведения Геродота о финикийской работорговле в Греции находят соответствие в «Одиссее» (XV, 415 и сл.). О заимствовании: греками финикийского алфавита речь пойдет ниже.
Таким образом, переданная Геродотом традиция о присутствии финикийцев в Эгеиде, имевшем торговую направленность, в целом доброкачественна и может быть в той или иной мере подтверждена археологией и письменной традицией. Отражение финикийских торговых интересов тут можно видеть в ряде пассажей гомеровских поэм87. Так, в «Илиаде» (XXIII, 741—745) говорится о доставке финикийцами на Лемнос не имеющего равных по красоте серебряного кратера сидонской работы, что может быть сопоставлено с находками бронзовых рельефных чаш позднего IX—середины VIII в. ближневосточного происхождения на афинском Керамике, в Дельфах и Олимпии. В «Одиссее» (XV, 415—416) сообщается о финикийских купцах, привезших всякую всячину (athyrmata) для продажи на острове Сирии, под которым обычно понимается кикладский Сирос. Упоминается в «Одиссее» и канат — корабельный линь, сделанный из» библосской пеньки (XXI, 390—391). Эти и другие сведения гомеровских поэм не могут быть с точностью датированы, но в Целом резонно усматривать в них отражение финикийской талассократии в Средиземноморье X—IX вв.