136

Глава 2

ГРЕЧЕСКИЕ ФАКТОРИИ И КОЛОНИИ ВОСТОЧНОГО СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ

• Возобновление греческого присутствия на Ближнем Востоке в IX—VIII вв..136
• Древнегреческие фактории в Сирии и Финикии — Аль-Мина, Телль-Сукас...138
• Греческая колонизация Памфилии и Киликии.....150
• Характер и цели освоения греками юго-восточной Анатолиии Леванта....160

Возобновление греческого присутствия на Ближнем Востоке в IX— VIII вв.

Стабилизация жизни в Греции в X—IX вв. после катастроф и миграций предшествующего времени повлекла за собой восстановление связей с Левантом, также стабилизировавшимся к X—IX вв. По логике вещей пионерами в этом следует считать финикийцев; вместе с тем никогда не прерывавшиеся у приморских и островных греков традиции судоходства ¹ очень скоро сделали этот обмен двусторонним: греки тоже стали посещать левантийские порты. Они, как и финикийцы, доставляли сюда древнейшие греческие керамические изделия середины — второй половины IX в. Находок таких изделий немного, но ареал их распространения широк — от южной Палестины до северной Сирии на побережье и в хинтерланде вплоть до Ниневии. На Телль-абу-Хаваме в южной Палестине в слое III найден черепок среднегеометрического греческого скифоса евбейского или кикладского производства, декорированный полукружиями в пандан. В Мегиддо найдены два черепка такого же изделия кикладского или аттического происхождения (уровни VIa—IVb), а в Самарии — большой кратер IX в. евбейско-кикладского производства. В Сукасе найдены фрагменты аттического кратера и евбейско-кикладской вазы позднего IX в. Стратификация Абу-Хавама и Мегиддо, устанавливаемая в соответствии с соображениями исторического плана, позволяет датировать указанную керамику временем около 850 г.².

Упомянутые евбейско-кикладские скифосы, украшенные идущими в пандан полукружиями, выпускались примерно до середины VIII в., когда началось производство керамики позднегеометрического стиля (около 750—700). Фрагменты изделий развитого и позднего геометрического стиля обнаружены, помимо упомянутых мест, также в палестинских, сирийских и киликийских центрах Аскалон, Тир, Халде, Таббат-аль-Хаммам, Хамат, Ибн-Хани, Телль-Сукас, Рас-эль-Басит, Аль-Мина, ТелльЮдайда, Телль-Тайинат, Телль-Халаф, Тарс, Мерсин, а также в ряде кипрских центров и в Ниневии (см. рис. 3). В Хамате на Оронте, столице арамейского княжества, в могильнике местного населения найдено несколько фрагментов упомянутых скифосов развитого геометрического стиля, а в сирийском святилище— пять черепков аттического среднегеометрического кратера. Хамат разрушили ассирийцы в 720 г. Двумя годами ранее ими была разрушена Самария, откуда происходит помимо упомянутого кикладско-евбейского кратера также фрагмент скифоса из ненарушенного слоя, датируемого временем до 722 г., и не-

137

Рис. 3. Греческие колонии (показаны квадратом) и фактории (показаны кружком) Восточного Средиземноморья

сколько аналогичных черепков, найденных в нарушенных слоях, но, вероятно, относящихся к предыдущему слою ³. Стратиграфия Абу-Хавама, Мегиддо, Самарии и Хамата является эталонной для хронологии греческой геометрической керамики на Леванте.

Единичные находки греческих изделий второй половины IX в. в левантийских центрах и сиро-палестинских изделий в Греции (например, бронзовая рельефная чаша в погребении № 42 на афинском Керамике или предметы восточной бижутерии на Евбее) указывают лишь на возобновление контактов между Эгеидой и Ближним Востоком. О торговле как налаженном процессе экономического обмена между двумя регионами можно говорить применительно к концу IX — началу VIII в. В раннем VIII в. отмечаются контакты Аттики с Кипром и Левантом. Примерно 1/3 найденной здесь среднегеометрической керамики произведена в аттических мастерских, остальные — кикладского и евбейского происхождения. К числу аттических изделий относятся кратер и 12 скифосов из Саламина на Кипре, кратеры из кипрского Амафунта и сирийского Хамата. Остальные изделия могут быть как аттическими, так и кикладскими их подражаниями, либо же евбейскими по происхождению⁴. Это может означать, что торговые пути между Востоком и Эгеидой налаживали с греческой стороны купцы Аттики, Евбеи, Кикладских островов, а с левантийской — финикийцы. И если активность Афин на Востоке по какой-то причине прекратилась

138

после раннего VIII в., то островные греки усиливали здесь свою деятельность.

Древнегреческие фактории в Сирии и Финикии — Аль-Мина, Телль-Сукас

Из числа известных сейчас ближневосточных центров VIII в., в которых обнаружен греческий импорт, в качестве греческих факторий могут быть классифицированы Аль-Мина, Телль-Сукас, а также с меньшей долей вероятности (ввиду не столь хорошей изученности) Рас-эль-Басит, Ибн-Хани в Сирии и Мерсин в Киликии. По-видимому, древнейшей из известных сейчас греческих факторий на Ближнем Востоке была Аль-Мина, основанная около 800 г. или незадолго перед этим (см. ниже). Ее раскапывал в 1936—1939 гг. Леонард Вулли, который дал следующую картину истории памятника⁵.

Аль-Мина расположена при устье р. Оронт в Северной Сирии (теперь это турецкая территория). Собственно поселение, по мнению раскопщика, было впоследствии сметено сменившим русло Оронтом (местоположение синхронного поселению некрополя неизвестно). Раскопана часть древнего порта, существовавшего при поселении. Вулли насчитывал на раскопанном участке десять слоев, которые датировал временем от середины VIII в. до IV в., когда в 301 г. здесь была основана Селевкия. Вулли оговаривается, что не все уровни прослеживаются четко. В древнейших и последующих уровнях, отмечает он, греческая керамика содержится в таких количествах, что есть все основания считать Аль-Мину греческой факторией.

Архитектурные остатки древнейших уровней X—IX невыразительны— ни одна постройка не сохранилась полностью в плане, но они реконструируются по лучше сохранившимся сооружениям следующих периодов. Строительная техника — местная, на всех уровнях она одна и та же: стены выкладывались из кирпичей, сформованных из ила, основания стен каменные. Полы глиняные или из трамбованного ила, в нижних уровнях они положены на галечную выстилку. Несколько помещений образовывали блоки прямоугольной формы, унифицированные по размерам. Вулли считает, что это складские помещения, магазины. Между блоками — пересекающиеся под прямым углом улицы, вымощенные гравием; посредине их устроены дренажные канавы, перекрытые каменными плитами. С улицы в блоки-инсулы вел широкий проход во двор, помещения блоков расположены по обеим сторонам прохода (рис. 4).

По определению Вулли, большое помещение в каждом блоке служило конторой торговца, малые помещения вдоль улицы были лавками, а остальные — товарными складами. Основная масса обслуживающего персонала, полагает раскопщик, проживала в других местах, ибо порт расположен в низменной местности, затоплявшейся при разливе реки (так, сооружения

139

Рис. 4. План Аль-Мины

уровня перекрыты слоем песка и других наносов). Встреченные несколько случаев захоронения людей под полом помещений — исключение из правила: возможно, некоторые торговцы и проживали в своих складских помещениях, предполагает Вулли.

Еще одно подтверждение своей мысли о портовом характере раскопанного участка он видит в том, что в пяти километрах отсюда в глубь от побережья лежит заселенный в XIII—XII вв. холм Сабуни (на нем обнаружены фрагменты микенской керамики); в микенское время, полагает Вулли, на Сабуни жили состоятельные торговцы, конторы же их были расположены в порту, снесенном рекой, как и поселение, современное порту Аль-Мина.

Сооружения VIII уровня, по наблюдению Вулли, возведены на фундаментах зданий предшествующего уровня, но общая планировка совершенно отлична, и порт кажется отстроенным заново. Также и керамика обнаруживает полную перемену — она почти исключительно кипрская. Вулли приводит в этой связи сохраненную византийским хронистом Иоанном Малалой легенду о греческом герое Касе (так называется близлежащая гора), который основал на северосирийском побережье поселение, заселив его критянами и киприотами. Кас женился на до-

140

чери местного правителя Амике. Вулли полагает, что эта легенда поясняет причины смены восточногреческой керамики кипрской. Однако монополия Кипра была недолгой: судя по керамическим остаткам, продолжает раскопщик, она длилась около четверти столетия; постройки в это время оставались в плохом состоянии и подлежали реконструкции. Уровень VII не обнаруживает существенного перерыва, сооружения его были не чем иным, как новой версией прежних. В составе керамики Вулли отмечает продолжающееся преобладание кипрских изделий, однако вновь появляется островная субгеометрическая и частично родосская керамика, а к концу этого довольно краткого периода наблюдается равное их количество. В соревновании с более совершенной родосской, заключает он, кипрская керамика была вытеснена с рынка. Это поясняется на материалах VI и V уровней.

Помещения VI уровня выстроены на новых основаниях (строения предшествующего, VII уровня пришли в упадок окончательно). Напротив, магазины V уровня — не что иное, как отремонтированные сооружения VI уровня. В последнем все еще имеется определенное количество кипрской керамики, но в V уровне она исчезла, т. е. торговые связи Аль-Мины с Кипром прекратились. Теперь тут представлена высококачественная керамика различных греческих центров. Аль-Мина была только транзитным пунктом товаров, шедших в хинтерланд, заключил Вулли. В слоях VI и V содержится родосская ориентализирующая керамика: в VI — протокоринфская, а в V — чаще встречается коринфская. Есть также монохромная лесбосская керамика, хиосские кубки.

Уровень V, считает Вулли, существовал примерно до 550 г. Затем следует перерыв примерно в 30 лет, от которого сохранился лишь один черепок. Это могло бы означать, что деятельность порта приостановилась вследствие каких-то политических обстоятельств, замечает Вулли, но против такого заключения свидетельствует присутствие греческой керамики на Сабуни, да и повсюду в Северной Сирии, для которой Аль-Мина была естественным каналом поступления импорта из Эгеиды. Скорее следует думать, отмечает он, о нивелировке V уровня при возведении сооружений IV уровня, в результате чего целый слой керамики был удален с поселения.

Перестройка и перепланировка магазинов сопровождалась переменой в номенклатуре импортированных из Греции товаров. Отныне, примерно с 520 г., превалирует афинская керамика. Найдены также кипрские статуэтки, навкратийские скарабеи из глазури, изделия из полихромной «финикийской» пасты, вероятно южносирийского происхождения. Но в керамике наблюдается безраздельное господство аттических изделий, многие из которых могут быть приписаны известным мастерам, хотя, конечно, превалирует массовая, более дешевая продукция. Этот слой Вулли датировал временем около 520—430 гг.

141

Данная Вулли историческая интерпретация памятника была принята в основных чертах последующими исследователями, которые уточнили абсолютную хронологию и состав керамических групп X—V слоев. Так, М. Робертсон, с которым согласились Дж. Боурдмен, С. Смит и другие, определил перерыв между V и IV уровнями не в 30 лет, как считал Вулли, а примерно в 80 лет, что само по себе удревняло датировку предшествующих слоев⁶. Но в основном исследователи обратились к вопросу о составе керамики и абсолютной хронологии древнейших слоев.

Джон Боурдмен относил уровни X—VII к первому периоду существования фактории, приходящемуся, по его мнению, на время около 850/800—700 гг., слои VI—V второго периода он датировал примерно 700—600 гг.⁷. Сидней Смит относил уровень X ко времени около 800—760 гг., слои IX—VIII — ко времени около 760—680 гг., слои VII—V —около 680—580 гг.⁸. Ж- Дю Плат Тейлор на основании хронологии сирийской краснолощеной керамики, найденной в слоях IX—VIII, отнесла последние примерно к 825—720 гг., отметив, что большая часть материала из этих слоев может быть датирована в пределах

VIII в., тогда как отдельные немногие черепки не должны быть позднее 800 г.⁹. Полагая, что материал VII уровня неотделим от материала VI слоя, Плат Тейлор датировала слой VII примерно 720—650 гг., а слои VI—V примерно 650—550 гг.

Как видно, названные исследователи сошлись в мнении о необходимости увеличения возраста древнейших уровней примерно на полстолетия сравнительно с хронологией Л. Вулли. Однако в последнее время Э. Гьерстад предпринял попытку апробировать предложенные Вулли датировки этих уровней на основании сравнительных материалов с Кипра ¹⁰. Как мы видели, кипрская керамика появляется в VIII слое Аль-Мины. По мнению Гьерстада, она принадлежит к I архаическому типу (около 725/700—600), причем образцов начальной стадии этого типа (около 725—690) здесь нет, за исключением одного маленького кувшина. В VIII уровне представлены также греческая и сиро-палестинская группы керамики. Что касается последней, то Гьерстад возражает против датировки ее Ж. дю Плат Тейлор IX в. Действительно, отмечает он, сиро-палестинские краснолощеные блюда выпускались в IX в., что подтверждается находками в Самарии, Мегиддо, Хазоре, Телль-абу-Хаваме, но они бытовали очень долго: в Самарии — до 722 г., в Мегиддо они зафиксированы в слое III (760—750 гг.), ^в Атлите они найдены в захоронениях VII в., а в Тарсе несколько таких изделий обнаружено в уровне VII—VI вв.

Что касается греческой керамики, то, по мнению Гьерстада, позднейшие образцы евбейско-кикладской керамики принадлежат первой четверти VII в. Позднейшие образцы субпротогеометрических скифосов (с декорацией из полукружий в пандан, о которых речь шла выше) представлены в VIII уровне Аль-Мины, а керамика субгеометрического стиля выпускалась до кон-

142

да VII в. и обнаруживается даже в слоях VI в. Данные хронологии кипрской и греческой керамики, на взгляд шведского исследователя, свидетельствуют, что VIII уровень Аль-Мины не может быть датирован ранее 700 г., он относится ко времени около 690—640 гг., что подтверждается также находкой в этом уровне скарабея XXV династии. Нижняя граница уровней X— IX, по Гьерстаду, определяется, с одной стороны, начальной датой уровня VIII —690 г., а с другой — датировкой евбейскокикладской геометрической керамики. Начальная дата этой позднегеометрической керамики в точности неопределима, но Гьерстад обратил внимание на то обстоятельство, что субпротогеометрические ( = среднегеометрические других классификаций) и позднегеометрические сосуды одинаково представлены в уровнях X—IX—VIII. Отсюда он заключает, что начальная дата IX уровня вряд ли относится ко времени ранее примерно 725 г. Материалы X уровня скудны, и он явно формировался в течение небольшого отрезка времени, что определяет его примерную дату едва ли ранее 750 г. На взгляд Гьерстада, VII уровень относится ко времени около 640—600 г., а уровни VI— V — около 600—570 гг.

Критика Э. Гьерстада в любом случае полезна, поскольку заставляет еще раз пересмотреть имеющиеся данные по вопросу о времени и условиях возникновения греческой фактории в Аль-Мине. Что касается хронологии, то очевидно, что при датировке древнейших слоев памятника шведский исследователь опирался на позднейшие фазы бытования среднегеометрической и позднегеометрической керамики. Даже найденный в VIII уровне скарабей XXV династии (715—664) представляется ему подтверждением датировки уровня не ранее 690—640 гг., хотя он равным образом может указывать на поздний VIII в. как нижнюю хронологическую границу VIII уровня. С другой стороны, предложенная Гьерстадом датировка I типа архаической кипрской керамики альтернативна. Например, В. Карагеоргис датирует ее в пределах VIII в.

Вместе с тем указание Гьерстада на длительность бытования сиро-палестинских краснолощеных блюд и других типов керамики уточняет дату 850/800 г. как возможное время возникновения греческой фактории в Аль-Мине, предложенную Дж. Боурдменом. По мнению последнего, Аль-Мина не была чисто греческим поселением: присутствие местной керамики в древнейших слоях наводит на мысль о том, что греки были приняты туземным населением¹¹. По Боурдмену, эта местная керамика не может относиться ко времени раньше середины IX в., так как найденная вместе с нею греческая керамика датируется временем около 800 г. или немногим ранее. Таким образом, указание Э. Гьерстада на то, что сиро-палестинский материал бытовал длительное время, элиминирует предложение Дж. Боурдмена о возможности отнесения времени возникновения фактории в Аль-Мине к периоду между 850—800 гг. Осталь-

143

ные исследователи сошлись на том, что фактория была основана около 800 г. или незадолго перед этим (С. Смит, Ж. дю Плат Тейлор, П. Рийс, Дж. Колдстрим, А. Снодграсс, Т. Брон).

По поводу данной Л. Вулли и Э. Гьерстадом датировки основания Аль-Мины примерно 750 г. можно упомянуть также замечание С. Смита, что наиболее благоприятным временем для возникновения греческих факторий на левантийском побережье была первая половина VIII в., когда цари Урарту, потеснив Ассирию, установили свой протекторат над Киликией и Северной Сирией. Владения Урарту не простирались до моря, поэтому временное ослабление Ассирии и нежесткий протекторат Урарту благоприятствовали росту многочисленных мелких княжеств Киликии, Северной Сирии и Палестины, так же как и внедрению в них греков. Этот тезис С. Смита основан на постулате о враждебном отношении ассирийцев к грекам, фигурирующем в литературе. Вместе с тем можно отметить противоположную позицию такого знатока ассирийских древностей, как А. Олмстед, который в ряде глав своего монументального труда «История Ассирии» последовательно проводил тезис о том, что вражды между ассирийцами и греками не было (см. ч. II, гл.3).

Откуда происходили греки, населявшие факторию в Аль-Мине, показывает состав керамики ее древнейших уровней. Дж. Боурдмен выделил в X—VII уровнях памятника следующие ее группы¹². 1) численно наименьшая, но наиболее характерная керамика того геометрического стиля, который был найден только на Евбее. 2) имитации элегантных по форме котил, производившихся в Коринфе в позднем VIII в. Отличающиеся по глине от собственно коринфских, такие имитации были найдены только на Евбее и в ее западной колонии — Питекуссах. 3) скифосы позднегеометрического стиля, ряд характерных деталей которых указывает не на кикладское, а на евбейское их происхождение. 4) стилистически наиболее ранняя группа керамики (среднегеометрические скифосы того типа, которые были найдены на Телль-абу-Хаваме, в Мегиддо) имеет аналогии в Лефканди, евбейском поселении между Эретрией и Халкидой. 5) группа скифосов позднего VIII в., произведенных греками в Аль-Мине. Изделия этой группы не похожи на импортированные, так как глина их кажется местной, а узоры и цвет обнаруживают кипрское влияние, в то время как техника производства целиком греческая.

Отсюда Дж. Боурдмен заключил, что первыми из греков в Аль-Мину, вероятно, пришли евбейцы, возможно вместе с кикладцами, над которыми евбейская Эретрия имела подобие протектората. Аль-Мина, конечно, не была чисто греческим поселением, считает Боурдмен, присутствие негреческой керамики здесь наводит на мысль о том, что греки были приняты местным населением. В слоях VIII в. негреческая керамика количественно равна греческой. Прочие же находки — негреческого происхождения, ареал их распространения охватывает Кипр, Фини-

144

кию и Северную Палестину. Боурдмен полагает, что частично первоначальное население Аль-Мины было кипрским, оно производило керамику в кипрском стиле у себя или вывозило ее с Кипра; характерные для такой керамики черты прослеживаются в 5-й (местной) группе изделий Аль-Мины. Существенно, что найденная в прибрежных преимущественно центрах Кипра керамика— та же по составу и пропорциям, что и в синхронных древнейших уровнях Аль-Мины, заключает английский исследователь.

Не все специалисты разделяют изложенное мнение Боурдмена о преимущественно евбейском происхождении упомянутых групп керамики. Например, Дж. Колдстрим полагает, что, за исключением фрагмента из Телль-абу-Хавама, евбейский экспорт неразличим до 750 г. (т. е. до VIII уровня Аль-Мины). По его мнению, из числа найденных на Ближнем Востоке древнейших фрагментов греческой керамики примерно 7з составляют аттицизирующие среднегеометрические изделия, остальные (скифосы, украшенные полукружиями в пандан) большей частью происходят с различных островов Кикладского архипелага ¹³. То же соотношение этих групп керамики представлено в Аль-Мине. В частности, найденный здесь большой декорированный меандром скифос, полагает Колдстрим, имеет глину глубокого красного тона и золотистые включения слюды, характерные для Наксоса.

Для решения спора между этими двумя выдающимися учениками Британской школы в Афинах Мервин Попхэм привлек химиков, которые проделали лабораторный анализ глиняного теста скифосов, найденных в Аль-Мине. Публикация первых результатов была фактически безрезультатной¹⁴. Однако М. Попхэму удалось убедить Г. Хэтчера и А. М. Полларда продолжить серию анализов, которые в конечном счете показали, что из центральной области Евбеи, где расположены Лефканди, Халкида и Эретрия, происходит глина 19 из 22 исследованных образцов из Аль-Мины, всех четырех с Кипра, двух из восьми с Крита ¹⁵.

На основании приведенных данных можно заключить, что возникновение фактории в Аль-Мине было обязано активности евбейских греков, пришедших сюда около 800 г. С ними связаны уровни X—IX, относящиеся примерно к 800—750 гг. В середине VIII в. (уровень VIII, около 750—710 гг.) факторию захватили в свои руки кипрские греко-финикийские элементы, вытеснившие отсюда эгейских греков. Очень вероятно, что это обстоятельство связано, с одной стороны, с Лелантинской войной, приведшей к упадку Евбеи, а с другой — с возобновлением ассирийской экспансии в Сирию и Киликию в 743 г.— с походами Тиглатпаласара III, в результате которых могли быть установлены дружеские связи Кипра с новым властителем сирийского побережья. Иначе говоря, после ухода евбейцев из Серверной Сирии ассирийцы, заинтересованные в левантийской

145

торговле, предоставили факторию в Аль-Мине греко-финикийским выходцам с Кипра.

Преобладание киприотов в Аль-Мине было, однако, недолгим: по наблюдениям Л. Вулли, VIII уровень охватывал примерно четверть столетия, а в следующем, VII уровне вновь появляется субгеометрическая и родосская керамика, к концу периода сравнявшаяся в количественном отношении с кипрской. Состав привозной керамики определенно свидетельствует о местах ее производства. М. Робертсон, Дж. Боурдмен и С. Сидней показали, что греческая керамика VII в. включает протокоринфские арибаллы и кубки, коринфские изделия и их имитации, афинские амфоры, лесбосские сероглиняные изделия, наконец, восточногреческую столовую керамику нескольких типов— родосско-ионийские чаши, блюда и ойнохои с геометрическим орнаментом, изображениями птиц и диких козлов, полихромные вазы, хиосские килики.

Как видно, основную роль с рубежа VIII—VII вв. (VII—V уровни, около 710—580 гг.) в Аль-Мине играли выходцы из Ионии и с Родоса (он известен библейской традиции, отражающей еврейско-финикийские географические представления VII в., как Доданим). Коринфскую керамику могли транспортировать на Восток, по справедливой мысли Дж. Боурдмена, эгинеты (хорошо известна их роль в транзитных поставках коринфской керамики в Адриатику)¹⁶. Родосско-ионийскую керамику могли доставлять сюда помимо родосцев и ионийцев также критяне. Упоминавшаяся легенда о Касе, хотя и носит явно народно-этимологический характер (ороним Кас и название долины Амк объясняются как происходящие от имен легендарных ойкиста и местной принцессы), верно указывает в составе заселивших Аль-Мину выходцев с Кипра, что, как отмечал Л. Вулли, соответствует преобладанию кипрской керамики в VIII уровне. Вторым компонентом переселенцев легенда называет критян, и коль первый компонент указан ею правильно, можно думать и о присутствии в Аль-Мине критян. Это предположение соответствует роли Крита как передаточного звена между Востоком и Эгеидой. Библейской традиции VII в. Крит хорошо известен (в противоположность другим греческим областям, исключая Родос и Тарс).

Л. Вулли полагает, что Аль-Мина в древности называлась Посидеон: Геродот (III, 91) упоминает город под этим именем на границе между Киликией и Сирией, приписывая его основание Амфилоху, сыну Амфиарая. Однако П. Курбен и Т. Брон справедливо отметили, что у греков название Posideion часто употреблялось применительно к мысам, и в связи с этим указали, что в 24 км к югу от Аль-Мины расположен мыс Рас-эль-Басит, в котором нетрудно распознать древнее его название¹⁷. П. Курбен производил на мысу в 1970-х годах раскопки, которыми было вскрыто поселение, существовавшее с позднего бронзового века. Ьго история во многом параллельна истории и ма-

146

термальной культуре Аль-Мины. Кипрский импорт поступает сюда с середины IX в. и остается интенсивным до рубежа VII - VI вв. Значителен и кикладско-евбейский материал VIII в., _в конце которого или в VII в. здесь была устроена, по мнению Курбена, греческая фактория. Хорошо представлена в Рас-эль-Басите также протокоринфская и коринфская керамика, родосская посуда и этрусские буккеро ¹⁸.

Еще южнее открыто поселение Ибн-Хани, раскапывавшееся французско-сирийской экспедицией в 1975—1977 гг.¹⁹. Оно расположено в 9 км к северо-востоку от Латакии. Здесь существовал дворец позднебронзового века, разрушенный около 1200 г. движением «народов моря». Поселение существовало и на протяжении железного века, особенно активно с VIII по VI в. Обильна кипрская керамика кипрогеометрической I или II группы (X—IX вв.), но по большей части III группы и I кипро-архаической группы. Значителен импорт восточногреческой керамики, в том числе кубков, украшенных полукружиями в пандан, ионийских кубков, восточногреческих кратеров, диносов VIII—VII вв. Найдены тут также сосуды типа Аль-Мины, отражающие кипрское влияние. Хорошо представлена и местная ханаанская керамика. Значителен греческий импорт VII — начала VI в.— ионийские кубки, коринфские изделия, родосско-ионийская керамика, в том числе стиля «диких козлов» последней трети VII в.

Еще один памятник, содержащий греческий импорт,— Таббат-аль-Хаммам, расположенный к северу от Триполи. Это финикийское поселение, во II и I уровнях которого господствует керамика местных типов, но встречаются также евбейско-кикладские и кипрские изделия около 850—700 гг. П. Рийс не исключает, что и здесь могла быть кипро-греческая фактория²⁰.

Лучше всех исследован Телль-Сукас, находящийся в 72 км к югу от Аль-Мины. Он расположен на побережье южнее Латакии, около Габлы (Габала греко-римского времени). Название Сукас соответствует топониму Шуксу, известному текстам из Рас-Шамры. Раскопки производились датской археологической экспедицией под руководством П. Рийса на средства копенгагенского Фонда Карлсберга, начавшего последовательное изучение проблемы греко-восточных контактов с раскопок на Родосе в 1901—1914 гг., а затем в 1931—1938 гг. в Сирии. П. Рийс принимал активное участие в раскопках сирийского Хамата и издал ряд работ по результатам изучения найденных материалов. В 1958—1963 гг. он вел раскопки на Телль-Сукасе с целью связать результаты предшествующих раскопок на Родосе и в Хамате, поскольку этот прибрежный центр мог служить посредником в контактах греческой и финикийской культур. Основной целью работ было более точное определение хронологии железного века Финикии (1200—500), выяснение форм и характера контактов между Грецией и Ближним Востоком в этот период, а также проверка соответствующей грече

147

ской хронологии. В целом П. Рийс дал следующую картину истории поселения²¹.

В позднем бронзовом веке территория Телль-Сукаса граничила с территорией Угарита и ее население контактировало с носителями эгейской культуры, судя по найденным здесь фрагментам микенской керамики. На поселении имеются явные следы разрушений, одно из которых, видимо, было связано с вторжением «народов моря» около 1170 г., другое приходится на IX в. и третье — на первую треть VII в. Последние два разрушения, по мнению Рийса, могут быть поставлены в связь с вторжениями в прибрежные сирийско-палестинские области войск ассирийских царей Салманасара III между 858—844 гг. и Асархаддона в 667 или 671 г.

Поселение представляет собой обычную жилую структуру, состоящую из помещений с печами, очагами и хозяйственными ямами. Было вскрыто четыре комплекса сильно фрагментированных сооружений. Юго-восточный жилой комплекс был сооружен на более высоком, чем остальные дома, уровне, и он напоминает палестинские так называемые «дома знати» (битхилани).

Рийс выделил два периода раннежелезного века Финикии; первый он датирует временем около 1170—850 гг., второй около 850—675 гг. Характер материальной культуры Телль-Сукаса на протяжении обоих периодов целиком сиро-финикийский²². Импорт представлен фрагментами изделий кипрского геометрического стиля (около 950—600 гг.) и греческой геометрической керамикой. В числе ранних греческих вещей имеются фрагмент кикладско-евбейского скифоса, украшенный идущими в пандан полукружиями, край протокоринфского сосуда (около 740— 690 гг.), дно протокоринфского круглого сосуда последней трети VIII в., край протокоринфского скифоса (около 700 г.), обломок позднегеометрического кубка типа «Аль-Мина». Рийс отмечает, что возобновление контактов с Грецией приходится на вторую половину VIII в. В это время греки, по-видимому, на Телль-Сукасе не проживали.

В VII в. на поселении отмечается большая строительная деятельность после разрушений, связанных, вероятно, с походом Асархаддона в 667 или 671 г. Новый период характеризуется преобладанием в поселении греков, и Рийс делит его на три фазы: около 675—588, 588—552 и 552—498 гг. В это время здесь существовала греческая фактория. На большей части раскопанных участков имеется свидетельства полного разрыва традиции между сиро-финикийским периодом и периодом существования греческой фактории, насчитывающим три фазы. Однако строительные комплексы I и IV сохранили традиции предшествующего времени. В частности, комплекс IV по-прежнему оставался культовым. Он приобрел вид изолированной прямоугольной платформы небольших размеров с ямой. Характер находок в яме показал, что она имеет отношение к культовым

148

жертвоприношениям, т. е. платформа с ямой служила в качестве сакральной бемы (возвышения), употребительной в практике древнесемитских культов.

В числе строительных остатков первой фазы был раскрыт также простейший греческий храм с большим алтарем перед его восточным фасадом. Окружающая храм территория была ограничена стеной, имевшей входной проем с западной стороны. Это один из древнейших образцов огороженного греческого теменоса. Храм был очень скромным сооружением, возведенным на низкой террасе. Он был сложен из дикого камня и имел только одну целлу. Позднее храм был перестроен и расширен после разрушений, связанных, как предполагает Рийс, с нашествием фараона Априя в 588 г. В это время он имел три помещения, цоколь был выложен из тесаного камня, а верхние части стен, видимо, покрыты стуком. Как и предшествующий, позднейший храм был покрыт черепицей. В связи с этим Рийс напоминает, что употребление черепичного покрытия не свойственно восточной архитектуре, это эгейская инновация, т. е. храм на Телль-Сукасе был построен греческим архитектором или же местным, находившимся под влиянием эллинской строительной практики. На некоторых фрагментах черепицы нацарапаны граффити по-гречески. В это время постройка, вероятно, приобрела вид храма в антах — были найдены каменные блоки двух дорийских колонн.

На различных участках поселения найден обильный греческий материал. Ориентализирующая керамика VII — раннего VI в. значительно многочисленней геометрической керамики второй половины VIII — раннего VII в.²³. В частности, многочисленны восточногреческие кубки родосского и частично самосского происхождения, относящиеся ко времени от примерно 700 г. до второй половины VI в. Наиболее популярными на архаическом Телль-Сукасе были ионийские килики, часто встречающиеся на некрополе. Могилы представляют собой простые продолговатые ямы в песчаном грунте, донья и стенки которых обмазаны глиной. С середины VI в. появляется афинский импорт, однако в количественном отношении он сильно уступает восточногреческому. В отличие от столовой посуды, замечает Рийс, кухонная принадлежит к местной сиро-финикийской традиции, хотя и с некоторыми исключениями. В частности, одна группа посуды сделана из местной глины, но выполнена в греческих формах и иногда раскрашена орнаментом греческого характера.

Около середины VI в. поселение претерпело еще одно разрушение, возможно, полагает Рийс, связанное с подавлением восстания в Сирии вавилонским царем Набонидом в 553 или 552 г. Последующее время существования Телль-Сукаса, вплоть до рубежа VI—V вв., отмечено упадком, только небольшая его часть обживалась. Остатки сооружений скудны, они в значительной мере уничтожены строительной деятельностью IV в. Продолжало функционировать финикийское святилище. Это бы

149

ли последние десятилетия существования греческой общины на Телль-Сукасе, конец которой, считает Рийс, возможно, связан с событиями 498 г., когда восстание ионийских греков против персов потерпело поражение. Финикия вместе с Кипром и Палестиной входила в пятую персидскую сатрапию, и эти страны поддерживали персов. Во время восстания ионийский флот нанес поражение финикийскому у Саламина на Кипре, неподалеку от Телль-Сукаса, и его греческая община вряд ли оставалась в стороне от борьбы своих соплеменников. Антигреческая реакция персов, последовавшая за поражением ионийского восстания в 498 г., видимо, и привела к ликвидации греческой общины Телль-Сукаса.

В целом, заключает Рийс, Телль-Сукас производит впечатление финикийского города с сильным греческим элементом. Он не был настоящей греческой колонией, греки образовали лишь факторию в городе, принадлежавшем сиро-финикийскому населению, с которым они сосуществовали. Рийс предполагает, что возникновение здесь греческой фактории было обязано связям Телль-Сукаса с Кипром, где также наблюдается сосуществование греческих и финикийских элементов.

Последний тезис датского исследователя, на мой взгляд, нуждается в коррекции: найденные в Телль-Сукасе граффити указывают не на кипрское происхождение местных греков, а скорее на родосское²⁴. Из их числа граффити № 4—6 указывают имена владельцев сосудов — греков (вероятно, за исключением имени Мосимос): Гелиос — теофорное имя, значение имени Песакора — «зрелая девица». Жанровая принадлежность остальных граффити неясна. Граффито № 4 написано на дорийском диалекте. Все его особенности (хета, форма emi, o = ou, а=ё), имея в виду родосско-ионийское происхождение бытовавшей на поселении в VII—VI вв. керамики, выдают принадлежность его к числу памятников родосского алфавита²⁵. Сказанное может в равной мере относиться и к граффито № 6. Это позволяет думать о родосском по преимуществу облике фактории на Телль-Сукасе.

В этой связи можно напомнить, что в библейской традиции VII в. Родос фигурирует в качестве центра, связанного торговыми отношениями с прибрежным Тиром (Иезекииль, 27, 15; 20), он известен и в Иудее (Иеремия, 25, 23). Родосский диалект граффити № 4, 6 (а таковыми могут быть и остальные граффити, не содержащие диалектных отличий) предполагает, что в составе греческой общины Телль-Сукаса в VII—VI вв. превалировали родосцы. Это заключение согласуется с данными о Родосской колонизации Памфилии и Киликии.

150

Греческая колонизация Памфилии и Киликии

Сведения о греческой колонизации названных областей предоставляют нам три группы источников: археологические, греческие легендарная и историческая традиции. Археологическое изучение раннего железного века юго-восточной Анатолии проводилось в недостаточной мере; по своему масштабу оно, к сожалению, далеко уступает исследованиям на территории Сирии и Палестины. Небольшие участки были вскрыты в послевоенное время американской и английской экспедициями в Тарсе и Мерсине. Лишь по описаниям сохранившихся наземных памятников нам известны такие греческие колонии, как Солы, Малл, Нагид, Келендерида. Из числа киликийских центров ранняя греческая керамика найдена в Тарсе, Мерсине, Казанлы, на Кара-тепе, в Мисисе, Сиркели около Аданы, в Танук-кале (к западу от Сол), в сопредельном Киликии Зенджирли. Эти находки в основном носят случайный характер, и мы не располагаем систематическими данными о древнейших слоях греческих колоний Памфилии и Киликии. Неисследованными остались, в частности, слои архаической Сиде, раскапывавшейся Анкарским университетом с 1947 по 1966 г. Изучение греческих центров Киликии и Памфилии VIII—VII вв.— настоятельная задача будущего. Пока же мы вынуждены ограничиваться скудными данными по Тарсу и Мерсину.

Согласно письменным источникам, в миграционную эпоху и в период Великой греческой колонизации в Памфилии греками были основаны колонии Фаселида, Сиде, Перга, Аспенд (рядом, в Писидии — Силлий), в горной Киликии — Нагид, Келендерида, Афродисий, Гольмы, на равнинной Киликии — Тарс, Анхиал, Солы, Малл. Основание большей части названных колоний связывается традицией с Аргосом и родосским Линдом, которые действовали сообща, поскольку Арголида была метрополией Родоса (см., к примеру: Polyb. XXI, 24, II). Аргос участвовал в основании Фаселиды и Аспенда в Памфилии, Тарса, Малла и Сол в Киликии, причем Фаселида, Солы и, возможно, Тарс были основаны вместе с линдийцами (Mela I, 13—14; Strabo XIV, 4, 2; 5, 11). Еще две колонии здесь — Нагид и Келендериду — основали самосцы и одну, Сиде,— выходцы из эолийской Кимы.

Рассмотрим время основания названных колоний Памфилии и Киликии, а также традицию об их метрополиях (см. рис. 3). Начнем с памфилийских городов Фаселида, Сиде, Перга, Аспенд.

Согласно легендарной традиции, Фаселида была основана Мопсом (Mela I, 14), а по «Линдийской хронике» — линдийцем Лакием. Время основания города определяется по синхронизации с возникновением сицилийской Гелы. По Аристенету, основатель Фаселиды Лакий и ойкист Гелы Антифем были братьями. Они явились в Дельфы за прорицанием, и Пифия повелела Лакию плыть к восходу солнца, а «смеявшемуся» Антифему — к

151

закату (народно-этимологическое производство названия Гела от греч. gelän— «смеяться»)²⁶. Филостефан же сообщает, что братья были линдийцами. С Лакием для основания Фаселиды отправились аргосцы во главе с Мопсом. Синхронизация Лакия с Антифемом, ойкистом основанной в 690 г. Гелы, позволяет датировать основание Фаселиды началом VII в.²⁷. Это была, стало быть, совместная колония Линда и Аргоса.

Сиде была колонией кимейских эолийцев (Strabo XIV, 4, 2), основанной в VII или VI в. Согласно местному преданию, кимейские колонисты быстро утратили родной язык и стали пользоваться каким-то местным языком, отличным от языка окружающих варваров (Arriani Anab. I, 26, 4). Сообщение Арриана о разности туземных языков (оно восходит к писателям времени Александра Великого) следует понимать в том смысле, что в VII—VI вв. данная местность была заселена одним туземным этносом, а в IV—III вв.— другим. Таким образом, город Сиде был смешанным греко-варварским поселением. Эолийских колонистов, видимо, было немного, что и привело к ассимиляции их местной средой. От языка этого смешанного греко-малоазийского населения до нас дошли пять небольших надписей греческим алфавитом (две из которых включают и греческий текст), а также легенды на местных монетах V—IV вв.²⁸. Язык этот близок к ликийскому и в меньшей степени — лидийскому. Имя своего ойкиста сидейцы забыли и вместо него придумали некую Сиде, дочь Тавра, жену Кимола. Может быть, ойкиста у Сиде и не было вовсе, т. е. эолийцы пришли в туземный город на правах резидентов фактории. Сохраненную Евсевием дату основания города— 1405 г. (Euseb.— Hier. p. 49b Helm) не следует считать малодостоверной, поскольку надо учитывать возможность локализации в Памфилии и Киликии греческого царства XV—XIII вв. Аххийявы (см. ч. II, гл. I)²⁹.

В Перге у городских ворот раскрыт любопытный памятник, выстроенный между 119—122 гг. н. э. семьей Планциев, который включал статуи 12 богов-покровителей города и статуи его основателей с надписями на постаментах. В числе основателей города фигурируют аргосец Калхант, дельфиец Мопс, афинянин Рикс, сын Пандиона, Миний из Орхомена, лапиф Леонтий, Махаон и некий Лабос³⁰. Это пример расцвечивания исторической традиции локальными амбициями, но показательно, что все ойкисты, исключая афинянина Рикса и Лабоса, чье имя малоазийское, связаны с традицией об ахейском происхождении памфилийцев³¹.

Основание Аспенда приписывается аргосцам (Mela I, 14), а легендарной традицией — и Мопсу. Ранние монеты города имеют легенду Estweddiiys, что X. Боссерт интерпретировал как эквивалент имени владетеля Кара-тепе Asitiwada³². Это дает основание думать, что Аспенд был основан в VIII в. Азитивадой, который, как говорилось выше, принадлежал к «дому Мопса», по причине чего и возникла традиция, приписывавшая основа

152

ние города Мопсу. Данный пример показывает, сколь достоверны порой сведения легендарной традиции об основаниях городов и их ойкистах, обычно непонятные нам вследствие недостатка информации.

Колонии горной Киликии Нагид и Келендерида были основаны ионийским Самосом (Mela I, 13). Согласно Гекатею (fr. 266 Jac.), Нагид основал некий соименный правитель. Вопреки И. Зундвалю Нагид — не малоазийское имя, а греческое (от nassein [основа на g] —«уплотнять, утаптывать, стлать»). В Келендериде найдены монеты V в. По словам Мелы, Келендерида до прихода ионийцев существовала как поселение, основанное Сарпедоном, царствовавшим в Киликии. (Сарпедон — ликийский царь, но в древности Киликией иногда именовали и Памфилию.) Это сообщение, вероятно, следует понимать в качестве указания на то, что греки заняли поселение киликийцев, как это было в случае с Аспендом и Сиде. Аполлодор (Bibl. III, 14, 3) приписывал основание Келендериды сирийцу Сандоку, мифическому сыну Астиноя, внуку Фаэтона. И хотя более ранняя традиция подтверждает основание Келендериды самосцами (Скимн Хиосский), известие Аполлодора может быть понято в качестве свидетельства пребывания тут северо-западных семитов в конце II тысячелетия ввиду имеющихся топонимических данных, указывающих на присутствие их в Киликии задолго до колонизации этой области греками³³. Ф. Билабель относит основание Нагида и Келендериды Самосом ко времени Саргона II (721—705) ³⁴.

В горной Киликии известны еще два греческих города — Афродисий и Гольмы. От первого дошли монеты VI в., битые по эгинской системе, второй упоминается Скилаком Кариандским (v. 102). От Страбона известно также, что с основанием близлежащей Селевкии жители Гольм перешли туда (Strabo XIV, 5, 4).

Перейдем к городам равнинной Киликии. Основание тамошних городов Мопсуестии и Мопсукрене поздняя традиция связывала с Мопсом (впервые — Теопомп, fr. 103 Jac.), но точное время их возникновения, как отмечалось выше, неизвестно³⁵. Остальные города — Тарс, Анхиал, Солы, Малл, возникновение которых традиция связывала с Мопсом и Амфилохом, действительно древние, хотя археологические показания имеются лишь для первых двух.

Солы были основаны родосцами из Линда и аргосцами (Роlyb. XXI, 24, 11; Mela I, 13; Strabo XIV, 5, 8). Одна легендарная традиция, переданная Страбоном, связывала основание Сол с ахейцами, прибывшими во главе с Амфилохом (Strabo XIV, 5, 8; 17). Однако, поскольку Амфилох — аргосский герой, упоминание Страбоном ахейцев, ввиду того что имеется прямое свидетельство Полибия и Мелы об аргосцах, явно ошибочно (скорее всего, это порча текста). Таким образом, греческая традиция связывала основание Сол с Аргосом и Линдом. Пред

153

ставление об основании Сол афинянином Солоном (Suida, s. v. Solön) неисторично и вызвано сходством имен.

Ойкистом Сол, судя по всему, был некий Амфилох, упоминаемый в «Линдийской хронике». В этой хронике упоминаются военные трофеи, добытые родосцами у малоазийцев и посвященные храму Афины Линдии на Родосе. Так, шлем и серпы, вооружение туземцев, были посвящены родосскими колонистами— фаселитами во главе с ойкистом Лакием — с добычи, захваченной у ликийцев-солимов (§ 24 Blinkenberg). Солейцы посвятили богине фиалу с золотым горгонейоном, на которой было написано: «Солейцы десятину Афине Линдии и отборную добычу, которую они взяли вместе с Амфилохом у метаблиреян и спе[..]ян» (§ 33). Этот Амфилох мог быть или ойкистом Сол, или вождем их в более позднее время, подобно Клеобулу, родосскому тирану, который вел в VI в. войну с ликийцами и воины которого посвятили восемь щитов и золотой венок Афине Линдии (§ 23).

Правда, подобные сведения «Линдийской хроники» отчасти носят инвенционный характер. В начале хроники, например, сообщается о приношениях в храм, сделанных Тлеполемом, Ре-сом, Кадмом, Телефом, Миносом, имевших место согласно разысканиям родосских историков эллинистического времени. Соответственно и представление о Лакии как ойкисте фаселитов может считаться плодом измышления родосских историков, скопировавших в данном случае предание об основании Колофона Мопсом, сыном критянина Ракия, поскольку Лакий — то же имя, что и Ракий: в критском диалекте сосуществовали формы исходного апеллятива с обоими начальными плавными ³⁶. Отсюда еще К. О. Мюллер, а недавно и Ф. Принц делали вывод об измышленном характере традиции о Лакии как основателе Фаселиды: она была скопирована с легенды об основании Колофона Мопсом, сыном Ракия³⁷. Конечно, можно разделять точку зрения указанных исследователей, но она теряет основания, если предположить, что родосские греки VIII—VII вв. намеренно подбирали в число ойкистов людей с теми же именами, которые носили легендарные ахейские первооткрыватели южноанатолийских земель; поскольку ойкисты происходили обычно из древних родов, они могли носить употребительные в роду имена героев. Так, согласно Филостефану, в основании Фаселиды вместе с родосцем Лакием принимали участие аргосцы во главе с Мопсом³⁸. Реальность аргосских интересов в Киликии, Памфилии и на Кипре явствует хотя бы из приведенного выше числа городов этих местностей, основанных аргосцами или при их участии. Отсюда Аргос получал металл для своих мастерских и вывозил изделия из металла, в том числе образцы для копирования отдельных частей тяжелого вооружения. Поскольку флагманом освоения восточного рынка был Родос, участие его метрополии Аргоса в основании Фаселиды исторически вполне реально. Соответственно реальным может

154

быть и имя вождя родосско-аргосских колонистов. Основание ряда колоний на юге Анатолии приписывалось Мопсу — Аспенд, Перга в Памфилии, Малл, Мопсуестия, Мопсукрене в Киликии. Как следствие, имя Мопс было распространенным здесь по римское время включительно³⁹. Это дает основание думать, что исторические ойкисты некоторых названных городов могли носить имя Мопс. Так же и в связи с сообщением «Линдийской хроники» о посвящении, сделанном солейцами во главе с Амфилохом, можно думать, что последний был ойкистом и имя его опять-таки то же, какое носил легендарный основатель Малла в Киликии и Посидея в Северной Сирии⁴⁰. Характерно, что ойкистом аргосской колонии Аргоса в Акарнании считался тот же Амфилох, правда со слегка подправленной генеалогией (Thuc. II, 68). Поскольку Родос был заселен дорийцами из Арголиды, родосская легендарная традиция — это та же аргосская легендарная традиция, что подкрепляет предположение о том, что Амфилох «Линдийской хроники» действительно был историческим ойкистом Сол.

Ю. Белох связывал основание Сол с сообщениями Бероса (у Абиденца) о подавлении Синаххерибом в 69S г. выступления киликийцев и помогавших им греков (см. ниже) и относил возникновение города примерно к 700 г.⁴¹. Однако Солы фигурируют у Гесиода как место гибели Мопса (fr. 168 Rz. = Strabo XIV, 5, 17), что указывает на возникновение города еще в VIII в. Косвенное подтверждение столь раннего проникновения родосцев и аргосцев в Киликию можно усмотреть, с одной стороны, в исторической традиции, относившей талассократию Родоса в Средиземноморье еще ко времени до начала Олимпийских игр, т. е. до 776 г. (Strabo XIV, 2, 10), а с другой — в родосском импорте VIII в. в Тарсе, Мерсине и левантийских факториях. Окончательное решение вопроса о времени возникновения Сол, конечно, остается за будущими археологическими исследованиями города, но письменные источники дают основание ожидать открытие здесь материалов VIII в.

Возникновение Малла связывалось традицией с Аргосом, ойкистами города считались Амфилох и Мопс; здесь находилось их древнее святилище (Strabo XIV, 5, 17; Arriani Anab. II, 5, 9; Paus, I, 34, 3). Более поздняя традиция называла основателем соименного Малла (St. Byz., s. v. Mallos). Впервые город упоминается в конце VI в. Скилаком Кариандским. Известны монеты конца V в. с легендой MAPAOTAN (т. е. город назывался и Mallos и Marios)⁴². Форма этого этникона (множественное число а — основы на -än как черта северо-западного дорийского диалекта, принятого и в Арголиде) может соответствовать традиции об основании города аргосцами. Можно ожидать, что археологические исследования в Малле дадут материалы VIII—VII вв., поскольку именно к этому времени относится аргосская колонизация Киликии.

Основание Тарса, расположенного на р. Кидн, неподалеку

155

от моря, как отмечалось, традиция также связывала с Аргосом: часть аргивян, отправившихся с Триптолемом на поиски Ио, основала Тарс, а сам Триптолем двинулся к границе Киликии и Сирии, где основал некий город при устье Оронта, предшественник Антиохии (т. е., можно думать, археологически известную Аль-Мину), и антиохийцы почитали его в качестве своего ойкиста (Strabo XIV, 5, 16; XVI, 2, 5). В этих сказаниях отразилось, с одной стороны, присутствие ахейских греков в Киликии, вследствие чего основания городов связывались с их героями, а с другой — поселение греков VIII—VII вв. в Солах, Малле, Тарсе, Анхиале, Аль-Мине, что отразилось в привязке легенд к определенным пунктам.

Американская экспедиция под руководством Хетти Голдман производила раскопки на холме Гёзлю-куле, многослойном памятнике, скрывающем также остатки раннего Тарса. Прорезавшая холм раскопочная траншея позволила установить примерную хронологию железного века Киликии: ранний период — около 1100—850 гг., средний — около 850—700 гг., поздний — около 700—520 гг. При этом поздний период подразделяется на две фазы: ассирийскую — около 700—600 гг. и фазу VI в.— около 600—520 гг.⁴³. Важными хронологическими реперами являются разрушение города Синаххерибом в 698 г., разделяющее средний и поздний периоды железного века, а также фиксирующая слой VII в. ассирийская таблетка, датированная 636 г.

Микенский импорт сменился в XI в. новой керамической традицией, возникшей из смешения местных черт позднебронзового века и эгейско-левантийских элементов. Эта киликийская расписная керамика, полагает Дж. Ханфманн, во многом обязана своим возникновением пришлым гончарам, возможно переселившимся с Кипра. В Киликию собственно кипрская керамика импортировалась по VI в. Есть здесь и северосирийский импорт: посуда, декорированная красными полосами, белые чаши ассирийского типа; миниатюрные кувшинчики ввозились, вероятно, из Финикии. Очень рано стала поступать сюда греческая керамика, но до VIII в. спорадически. Родосские изделия импортировались на протяжении всего архаического периода, кикладско-евбейские кубки редки. Основные типы керамического импорта — восточногреческие, начиная с геометрического стиля. Торговцы с Родоса и Киклад все чаще посещали Тарс, полагает Дж. Ханфманн, с конца IX в., а позднее, с VIII в., эти связи приобрели регулярный характер, хотя и не очень интенсивный, вследствие столкновений греков с ассирийцами на исходе столетия. Помимо родосской керамики неплохо представлена коринфская (с VIII по первую четверть VI в.), в VII—VI вв. ощутим импорт самосских, лесбосских и аттических гончарных изделий. Наибольшая часть греческого керамического импорта приходится на VIII в., в ассирийской фазе и VI в. он поступал менее интенсивно, а местное ремесленное производство в это время уже клонилось к упадку⁴⁴.

156

Незначительные размеры исследованной площади не позволяют определенно заключить, был Тарс раннего железного века греческой колонией или нет. Дж. Ханфманн полагает, что Тарс не принадлежал к числу греческих колоний (апойкий), основывавшихся в VIII—VI вв. в Киликии. Дж. Боурдмен считает, что в Тарсе была такая же греческая фактория, как и в Аль-Мине⁴⁵. Дж. Бинг настаивает на том, что Тарс был греческой колонией, основанной Линдом около 700 г., хотя следует признать, что ему не удалось найти убедительных аргументов, в пользу своей точки зрения⁴⁶.

На мой взгляд, в решении вопроса существенны следующие обстоятельства. Надо исходить из того, что Тарс как туземное киликийское поселение существовал уже в IX в.— его упоминает ассирийский царь Салманасар в надписи о своей победной кампании против Куэ (восточная Киликия), предпринятой на 26 году его правления (832 г.). Салманасар прошелся мечом и огнем по Куэ, разрушив города ее царя Катри: «К Тарсу я двинулся. Они (киликийцы) обняли мои ноги. Серебро, золото (в качестве) дани я получил»⁴⁷. Заметим, что о разрушении Тарса, в противоположность упомянутым в надписи ранее городам, речи здесь нет, и разведочная траншея показала отсутствие разрушений этого времени, поселение продолжало существовать. Возможно, Салманасар III провел в Тарсе обычные преобразования административного характера, предпринимавшиеся ассирийцами в покоренных городах,— смену правителя, назначение наместника, частичную депортацию населения, на что может намекать сообщение Евсевия (Иеронима) о том, что в 830 г. Сарданапал ( = Салманасар III) основал Тарс и Анхиал (Euseb.—Hier. p. 82b Helm)⁴⁸.

Ниже мы увидим, что в параллельных версиях анналов Синаххериба и «Вавилонской истории» Бероса «людям Ингира и Тарса» анналов соответствуют «ионийцы» рассказа Бероса (у Абиденца). Это дает основание заключить, что в начале VII в. в Тарсе присутствовали греки и город был если не целиком, то частично греческим. И для VIII в. имеются данные о греках в Тарсе — в ветхозаветной традиции. В Книге пророка Исайи, отражающей события второй половины VIII в. (исключая Девтероисайю), неоднократно упоминается Тарсис, библейское обозначение собственно Тарса и Киликии в целом (см. ч. II, гл. 3)-Контекст этих упоминаний свидетельствует о тесных торговых связях Тира с Тарсом и Киликией в целом вплоть до фрахта тирянами тарсийских кораблей. Поскольку греческие колоний Киликии были портами, эти сведения о Тарсисе подразумевают именно их.

Именование Киликии Тарсисом отражает ведущую роль Тарса в среде местного эллинства. Трудно думать, что такую роль играла фактория (при наличии апойкии в Солах). Поэтому можно полагать, что около 800 г., примерно в то же время, когда в Аль-Мине обосновались евбейцы, в туземном Тарсе была

157

устроена родосско-аргосская фактория или апойкия. (Хотя традиция называет Тарс аргосской колонией, решительное преобладание здесь восточногреческой керамики указывает на участие какого-то восточногреческого центра, каковым, судя по совместному родосско-аргосскому основанию Фаселиды и Сол, скорее всего был Родос.)

По-видимому, в Тарсе прошел тот же процесс ассимиляции греками туземного населения, какой имел место с 730-х годов в сицилийских Леонтинах, где поначалу колонисты жили бок о бок с сикулами. Преобладание греческого элемента имело следствием, вероятно, возникновение в Тарсе на месте фактории, эллинской апойкии еще в том же VIII в.

Между Тарсом и Солами лежит Анхиал, основание которого приписывалось ассирийскому царю Сарданапалу (Aristobulus apud Strabo XIV, 5, 9 atque Arrianum Anab. II, 5). Установлено, что под Сарданапалом Аристобула подразумевается Синаххериб и Анхиал идентифицируется с городом Ингира его анналов (см. ч. II, гл. 3). Дж. Бинг обратил внимание на сообщение Абиденца о постройке при Сарданапале (Синаххерибе) храма Афины в Ингира-Анхиале (см. ч. II, гл. 3) и показал, что наличие культа Афины, главного божества Линда, в Анхиале может свидетельствовать об основании здесь линдийской колонии⁴⁹. Отсюда можно было ожидать общность исторических судеб Анхиала и Тарса, что и продемонстрировали раскопки английской экспедиции в Мерсине, отождествляемом с Анхиалом^50. Здесь был раскрыт небольшой участок, давший материал железного века (около 1150—500)⁵¹ ; нас же интересуют слои III— V. Слой IV включает остатки небольшого здания, выстроенного на основании из тесаных блоков и рваного камня. Сооружение повреждено грабительскими прокопами, но план в целом читается. Также и в слое III раскрыт небольшой частный дом из нескольких помещений, группирующихся по трем сторонам внутреннего дворика. Одной своей стороной дом выходил на улицу, замощенную, как и дворик, гравием. Здание погибло в пожаре.

Керамические материалы из Мерсина описаны Р. Барнеттом, который отметил прежде всего хронологическую непрерывность материала, идущего от микенского времени до рубежа V—IV вв.⁵². Позднемикенские материалы (слой V) интересны тем, что тут впервые они были зафиксированы в контакте с хет-тскими. Если это не подтверждение связи хеттов с ахейцами, то кого же надо подразумевать под «Аххиявой» хеттских документов?— резонно спрашивает Р. Барнетт. Он отмечает также группу, состоящую всего из пяти черепков, но интересную тем, что, напоминая субмикенский стиль, она принадлежит к керамике местной киликийской разновидности и происходит из слоя, следующего за разрушениями XIII в., т. е. примерно после 1200 г. Эта разновидность киликийской керамики может свидетельствовать о прибытии в Мерсин второй волны пришельце»..

Часть найденной кипрской керамики могла быть произведе-

158

на в фактории в Тарсе, но в целом Барнетту представляется, что в Мерсине импортированная керамика более обильна сравнительно с местной. Микенские остатки датируются XIII— XII вв., к XI—VIII вв. относятся субмикенские, протогеометрические и геометрические сосуды, в основном привозные, в том числе кипрские и, возможно, местного производства. Материал слоя IV по большей части относится к VIII в. Слой III датируется материалом VII—VI вв., это изделия ориентализирующего стиля (протокоринфские, коринфские, родосские группы Камира, Фикеллюра), а также этрусские буккеро, ионийские кубки и другая посуда массового производства.

Барнетт отмечает, что в Мерсине представлены иные группы восточногреческой керамики и в иных пропорциях, нежели в Истрии, Дафнах или на Самосе. Керамика Мерсина тяготеет к керамике из Врулии на Родосе. Это, по его мнению, может указывать, что Мерсин находился в сфере торговых интересов Родоса, тогда как египетские Дафны и фракийская Истрия принадлежали к кругу милетских интересов. Хотя в Мерсине греческий импорт обилен, в целом этот пункт находился в тени Тарса и Сол, заключает Барнетт.

Как видно, археологические данные скудны, но подкрепляют отдельные сведения легендарной и исторической греческих традиций. Так, упомянутая выше легендарная традиция о приходе ахейских греков в Киликию после Троянской войны находит соответствие в той группе локальной керамики из Мерсина и Тарса, которая обнаруживает симбиоз эгейско-субмикенских и киликийских традиций и относится ко времени, совпадающему с традиционной датой Троянской войны (т. е. начиная с конца XIII в.), свидетельствуя о прибытии новых поселенцев. Это дает основания думать, что греческая колонизация Памфилии и Киликии VIII—VII вв. шла по пути, проложенному с конца XIII в. ахейцами. По-видимому, особенностью колонизации этих областей было то, что вновь прибывшие сюда ионийские и дорийские колонисты застали тут ассимилированных анатолийцами потомков переселенцев XIII—XI вв., которые, подобно киликийскому династу VIII в. Азитиваде, помнили о своем родстве с греческими метанастами миграционной эпохи. Это следует и из сохранения в Памфилии ахейского языка, как и на Кипре. (Относительно Киликии мы располагаем известием о дорийском языке Сол, который был настолько варваризован, что всякие полугреческие словечки греки называли солицизмами [Strabo XIV, 2, 28]).

Археологические данные подтверждают и важную роль Родоса в освоении Киликии: как упоминалось, по наблюдению Р. Барнетта, находки в Мерсине-Анхиале обнаруживают единство с материалами из родосской Врулии. Это показывает, что Анхиал, как и Солы и, вероятно, Тарс, был основан родосцами (последние два — совместно с аргосцами). Если раньше начало родосской колонизации Памфилии и Киликии относилось в со-

159

ответствии с временем основания Фаселиды и Сол ко времени вскоре после 700 г.⁵³, то на основании материалов из Мерсина и Тарса оно может быть удревнено до всего VIII в. Это согласуется с тем, что и в левантийских центрах — Аль-Мине, Ибн-Хани — найдена родосская керамика VIII в.⁵⁴. Более высокая датировка указывает, что древнейшие родосские колонии Памфилии и Киликии с самого начала служили перевалочным пунктом экспорта изделий родосских гончарных мастерских в восточную Анатолию и северную Сирию. П. Рийс с основанием отмечает, что после ухода евбейцев из левантийских греческих факторий их место заняли родосцы. По связи с Лелантинской войной, ослабившей Евбею, и датировкой ее временем около 733 г. (см. Приложение I) начало родосского домината в греческих киликийских и левантийских центрах мы можем отнести к последней трети VIII в.

Отметим и связи Родоса с Кипром. Из чисто греческих областей Родос был основным партнером Кипра — около 9/10 кипрских вещей, найденных в Греции, приходится на Родос (главным образом Ялис); остальные получатели кипрского экспорта — Книд, Хиос, Эолида. Импорт кипрских изделий на Родос начался около 700 г. и продолжался длительный период⁵⁵.

Как мы видели, историческая и легендарная традиция подчеркивали роль Аргоса в колонизации Памфилии и Киликии. С ним связывалось основание Аспенда, Малла, Тарса, Сол и Фаселиды (трех последних — совместно с родосским Линдом). Э. Мейер скептически относился к этой традиции, полагая, что она была плодом тщеславных устремлений названных городов, стремившихся увязать свою историю с героической эпохой⁵⁶. Между тем новые факты истории раннего Аргоса, полученные в результате французских раскопок, показывают его существенную роль в экономическом развитии Греции VIII—VII вв. Аргос был одним из крупнейших центров металлургии. Здесь найдены наиболее ранние образцы гоплитского вооружения, причем в «Могиле с паноплией», датируемой концом VIII в. (около 710— 700 гг.), среди прочей утвари были найдены две железные жаровни восточного типа со шпицами в виде носа корабля и конический шлем «ассирийского» образца. Шлем и остальные элементы вооружения, обнаруженные в данном захоронении, восходят к ближневосточным прототипам: как отмечалось в литературе, греческое вооружение имеет корнями восточную арматуру⁵⁷. Это, в частности, указывает на заинтересованность Аргоса в восточном рынке, предоставлявшем металл для его оружейных и прочих мастерских.

Свои восточные предприятия аргосцы осуществляли вместе ^с их родосскими сородичами (напомним, что Родос был освоен выходцами из Арголиды). Родос был промежуточной стартовой площадкой для кораблей, поворачивавших на восток. Аргос поддерживал связи и с Кипром, столь же известным центром броневой металлургии. Традиция называет Аргос метрополией

160

кипрского Куриона, откуда начинался, по свидетельству Страбона (XIV, 6, 3), западный путь на Родос. Отзвук аргосских колонизационных предприятий слышен и в именовании Аргосом новооснованных мест — так назывались город в Киликии, крепость в каппадокийском Тавре, город на Кипре⁵⁸.

В связи с предприятиями Аргоса на Ближнем Востоке привлекает внимание еще одна деталь — связи в этом регионе его вечного соперника Лакедемона. Спарта основала на том же Кипре Лапаф; в Писидии, близ той же реки Эвримедонт, на которой аргосцы основали памфилийский Аспенд, лакедемоняне колонизовали Сельгу (Strabo XII, 7, 3; XIV, 6, 3). Ввиду соперничества с Аргосом, исход которого имел жизненно важное значение для Спарты, последняя не могла отставать от своего противника в поисках рынков оружия и сырья для его изготовления. На связи Спарты с восточным регионом указывают и находки восточных изделий в спартанском святилище Артемиды Орфии. По-видимому, не случайно поселение лакедемонян на Кипре Курион расположено прямо напротив киликийского Нагида, самосской колонии: во второй мессенской войне (конец VIII — первая половина VII в.) и позднее Самос был союзником Спарты.

Характер и цели освоения греками юго-восточной Анатолии и Леванта

Материалы из Тарса и Мерсина рисуют картину, во многом близкую той, что дают раскопки на сиро-палестинском побережье. Это означает, что оба региона были ареной одних и тех же исторических событий в последних столетиях II — первых веках I тысячелетия. В киликийских центрах, как и сиропалестинских, зафиксированы микенский импорт, гибель поселений позднебронзового века, появление нового населения около 1200 г., симбиоз местных и эгейских традиций в его материальной культуре, ранний греческий импорт VIII в. и более обширный восточногреческий импорт VII—VI вв.

Однако в греческой традиции, легендарной и исторической, оба региона занимает разное место. Памфилия, Киликия и Кипр предстают в ней сферой колонизационных интересов греков, основывавших здесь свои полисы. Аналогичные сообщения о Леванте единичны и малодостоверны. Это, во-первых, известие о городе Посидее на границе Киликии и Сирии, основанном Амфилохом, сыном Амфиарая (Herod. III, 91), вероятном Рас-эль-Басите; во-вторых, также упоминавшаяся выше легенда о Касе и принцессе Амк, повествующая о совместном поселении киприотов, критян и сирийцев там же, на границе Киликии и Сирии, в долине Амук, т. е. в Аль-Мине. Что касается Посидея, то наличие ойкиста, само по себе свидетельствующее о полисном статусе колонии, в данном случае не показательно, по-

161

скольку традиция называет не исторического ойкиста, а легендарного. Иначе говоря, Амфилох как ойкист соотносится не с колонизационным движением VIII—VII вв., а с ахейской дисперсией XIII—XII вв. И хотя, конечно, не исключено, что в ойкисты VIII—VII вв. был подобран человек с легендарным именем, археологические данные о Рас-эль-Басите не дают оснований считать его греческим полисом.

Что же касается легенды о Касе и Амк, то мы отмечали, что это не более как народная поэтизация местных топонимов — названий горы и долины. Это такой же случай мифологизации акта возникновения колонии, как и представления сидейцев о своей основательнице Сиде, дочери Тавра (горный массив!). Кас — не исторический ойкист VIII—VII вв., а продукт народной фантазии, из чего, между прочим, можно заключить, что ойкиста у Аль-Мины в действительности и не было, как нет я археологических свидетельств ее полисного статуса (напомню, что раскопана только часть порта, само же поселение либо погибло, как предполагает Л. Вулли, либо остается неизвестным). Правда, П. Рийс высказывал мнение, что Аль-Мина могла быть апойкией, но ввиду отсутствия подтверждающих аргументов указал, что она могла быть также и эпойкией, факторией или катойкией (поселением наемников) ⁵⁹. Телль-Сукас, по его мнению, мог быть и апойкией и эпойкией, тут, вероятно, как и в Навкратисе, имел место энойкизм. В таком же плане, полагает П. Рийс, можно трактовать политический характер греческих общин в Рас-эль-Басите, Минет-эль-Байде, Ибн-Хани, Таббат-эль-Хаммаме.

Дж. Грейэм высказался на этот счет определенней. Констатировав неполисный, факториальный статус греческих, точнее, греко-туземных поселений сиро-финикийского побережья, он отметил, что в них не обнаружено настоящего греческого некрополя, греческих надписей, культов, архитектуры⁶⁰. Эту позицию оспорил А. Ю. Согомонов, указавший, что в ряде поселений имеются отдельные элементы перечисленных Дж. Грейэмом признаков⁶¹. По его мнению, для левантийского региона характерен «социокультурный синкретизм», проявившийся «в религии (слияние на паритетных началах восточных и греческих культов), погребальном обряде (синтез греческих и сирофиникийских традиций), архитектуре (сочетание греческих и местных градостроительных канонов и техники), ремесле (восточная гончарная техника с подражанием греческим образцам)». А. Ю. Согомонов напомнил также, что Геродот говорит о Посидее как о полисе, основанном Амфилохом. Поэтому, считает он, «кажется несправедливым исключить всякую возможность существования греческой гражданской общины (полиса) в рамках левантийских урбанистических единиц»⁶².

Казалось бы, возможность основания греками колоний-апойкий не следует упускать из виду хотя бы потому, что мы слишком мало знаем об этих центрах. Между тем пример хороша

162

исследованного датчанами Телль-Сукаса показывает, что нет каких-либо перспектив в обнаружении признаков полисного статуса тех центров Леванта, где проживали греки. Ничто не свидетельствует о полисном статусе Телль-Сукаса или Аль-Мины, не говоря уже об Ибн-Хани, Рас-эль-Басите и др. Здесь мы наблюдаем то же, что и в Навкратисе, египетском городе, предоставленном грекам для поселения (enoikësai — Herod. II, 178), т. е. здесь они составляли только часть населения египетского города. Именно по этой причине бездоказательны высказывания об основании Навкратиса как греческого полиса — это была торговая фактория (эмпорий, по определению Геродота)^63. Равным образом греческие воины были поселены в Дафнах и Мемфисе, они составляли часть гарнизона в Элефантине, но ни в коем случае нельзя говорить о полисном статусе названных центров — это были египетские города.

Обратимся к археологическим признакам, упомянутым Дж. Грейэмом и противоположным образом истолкованным А. Ю. Согомоновым. Важнейший из этих признаков — наличие греческого некрополя. В Навкратисе представлены и греческие культы, и греческая письменность (посвятительные, главным образом граффити), и греческая архитектура, но нет греческого некрополя; поэтому можно говорить лишь о факториальном статусе этого центра (греческие резиденты умирали на родине— см. ч. II, гл. 4).

В левантийских центрах также нет греческих могильников, что в принципе можно объяснить их неполной исследованностью, ибо на Телль-Сукасе некрополь есть. Но это не греческий некрополь. По характеру погребального обряда это смешанные греко-финикийские захоронения, причем появляются они лишь с конца VII в., т. е. 50—70 лет спустя после основания греческой фактории, как отмечал П. Рийс⁶⁴. Захоронения с такими признаками мы можем смело трактовать в качестве погребений не греков, а эллинизированных семитов, что опять-таки находит аналогию в Навкратисе, где обнаружены две надгробные эпитафии раннего V в. на греческом языке, но имена погребенных египетские, что дает основание усматривать в них скорее эллинизированных египтян, нежели египтизированных греков. И хотя второй вариант также не исключен (греческие наемники, оставшиеся в Египте на пожизненной службе, заводили здесь потомство, которому нередко давали египетские имена,— см. ч. II, гл. 4), для доказательства существования греческого некрополя у навкратийских купцов (а не наемников), разумеется, нужны либо сами погребения (в Навкратисе они поздние) греческого характера, либо хотя бы с Греческими именами. Поскольку же таковых нет, мы можем констатировать, что массового греческого некрополя в Навкратисе и не было, а два отмеченных надгробия могут быть приписаны эллинизированным египтянам (например, переводчикам с греческого, потомственно сохранявшим эту профессию [Herod. II, 154]). В зоне контакта

163

этносов обычно образуются смешанные группы метисов. Что карается Телль-Сукаса, то здесь в результате сожительства греческих купцов и ремесленников с туземными женщинами образовалась группа полукровок, которым и принадлежат смешанные греко-финикийские захоронения. Не случайно эти погребения поздние сравнительно с временем возникновения фактории — для образования подобных метисных групп необходима такая цезура.

Что касается остальных археологических признаков, то, как показывает пример Навкратиса, они не могут свидетельствовать о полисном или факториальном характере поселения. Отметим лишь, что данные А. Ю. Согомонова о наличии в грекофиникийских центрах Леванта элементов синкретического свойства в религии, технологии производства и архитектуре справедливы по существу, но не могут служить доказательством его гипотезы о полисном статусе этих центров.

Таким образом, пока в нашем распоряжении нет существенных аргументов в пользу полисного характера греческих общин в левантийских центрах. Равным образом нет оснований говорить и о катойкиях здесь — таковыми были две крепости в южной Палестине, где греческие фактории не обнаружены (см. ниже). В целом мы можем констатировать, в соответствии с заключением Дж. Грейэма, что левантийские центры — Аль-Мина, Телль-Сукас, Рас-эль-Басит, Ибн-Хани и др.— были торговыми факториями. Это были местные, сиро-финикийские поселения, в которых отдельными кварталами располагались греческие купцы и ремесленники.

Итак, освоение греками юго-востока Анатолии и Кипра осуществлялось в форме апойкий (Фаселида, Солы и др.)» тогда как на левантийском побережье и в Египте основывались только фактории. Эта разница обусловливалась прежде всего тем, что в Сирии, Палестине и Египте существовали достаточно сильные местные государства, у которых греки не могли отнять землю, как это им удалось в Ликии, Памфилии и Киликии (ср. приведенные выше сообщения «Линдийской хроники» о столкновениях колонистов с туземным окружением в Фаселиде и Солах) ⁶⁵. Пожалуй, высокий уровень ближневосточной цивилизации и не предполагал здесь агрессивных акций греков, задачей которых было приобретение местной товарной продукции в обмен на свою и, можно сказать, приобщение к достижениям местной культуры. Лучше всего эти цели достигались посредством устройства факторий, а не при помощи актов агрессии. Постройки в факториях греков, естественно, могли обладать некоторыми архитектурными элементами, свойственными греческим городам (пожалуй, единственной найденной из таких построек остается храмик в Телль-Сукасе), но полиса как социально-политической структуры здесь не было и не могло быть хотя бы по той причине, что греки не располагали тут собственным jus soli — основным условием возникновения полиса.

164

Иные условия были в Памфилии и Киликии. Последняя делилась географически на две части — западную, гористую (Трахея) и восточную, равнинную (Педиея). Туземное государственное объединение равнинной Киликии называлось до VIII в. Danuna, в ассирийских источниках с указанного столетия она именуется Куэ (Qawe, Que); население его было хурритским и лувийским⁶⁶. В горной Киликии также было туземное объединение государственного типа, называвшееся в новоассирийских источниках Hilakku. Оба киликийских государства платили дань уже ассирийскому царю Салманасару III⁶⁷. Кажется, при Тиглатпаласаре III Куэ было превращено в провинцию, управлявшуюся наместником-евнухом, хотя местный властитель при этом сохранял трон и некоторую власть⁶⁸.

Сведения о вооруженных столкновениях солейцев с метаблиреянами и спе[..] янами указывают на конфронтацию греческих колонистов с туземным населением Куэ. Впрочем, уже в 698 г. греки Тарса и Анхиала помогали властителю Хилакку„ врагу Куэ, в борьбе с Ассирией (см. ниже). Хилакку и Куэ были племенными государственными объединениями, тогда как царства Сирии и Палестины VIII—VII вв. находились на более высоком раннеклассовом уровне развития, определявшемся прежде всего городским характером их цивилизации. Если в Сирии и Палестине греки выступали в культурном отношении стороной берущей, менее цивилизованной, то в Памфилии и Киликии они играли роль культуртрегеров (ср. импорт туземцами греческой керамики). Этим и определялась заинтересованность владетелей Куэ в союзных отношениях с родосскими и аргосскими колонистами.

Основание Родосом, Аргосом и Самосом колоний на южном; побережье Анатолии во многом служило торговым целям. Наиболее ярко это проявляется на примере Фаселиды, основанной: в гористой местности между Ликией и Памфилией на прибрежном пятачке у подножия горы Тахтали-Даг высотой 780 м. Земледельческая хора непосредственно у города была крайне незначительной, но километрах в трех через горы расположена большая долина р. Барсак, ныне засеваемая хлопком и зерновыми⁶⁹. Основание Фаселиды не около долины, а на некотором расстоянии обусловливалось наличием трех хороших гаваней у подножия Тахтали-Дага. Это показывает, что основание города тут преследовало прежде всего торговые цели — его порт был местом промежуточной остановки кораблей, курсировавших между Родосом, Киликией и Левантом (путь из эгейских областей Греции на Восток проходил через Родос)⁷⁰. Для сравнения можно привести эолийскую колонию Сиде в той же Памфилии, основанную в VII—VI вв. в местности, обладавшей благоприятными условиями для разведения масличных (Strabo XII, 7, 1). Об аграрном профиле хозяйства Сиде красноречива свидетельствует само название города — side («гранат»).

Можно утверждать, что родосцев и аргосцев привлекло в

165

Киликию прежде всего ее богатство металлами⁷¹. И ассирийцы, и вавилонйне получали отсюда железо, золото, серебро. Так, в 26-й год правления Салманасара III (832 г.) из Куэ в качестве дани были получены серебро, золото, железо, крупный и мелкий скот⁷². В документах 10-го года правления Набопаласара (616 г.) и 9—12-х годов правления Набонида (546—543) упоминается «железо страны Humee», которую В. Олбрайт идентифицировал с Куэ⁷³. Соседние с Куэ области — Кархемыш, Коммагена, Гузи, Мелитена, Хаттина — платили дань Ашшурназирпалу II (883—859) и Салманасару III (858—824) серебром, золотом, оловом, медью, железом⁷⁴.

Аль-Мина была расположена на территории царства Унки, подчиненного в 738 г. ассирийцами, и Т. Брон привел в связи с вопросом о греческих интересах здесь перечень взятой отсюда: Тиглатпаласаром III (745—727) дани, включавшей 300 талантов серебра, неясное количество золота, 100 талантов меди, крашеную шерстяную одежду, травы, пленников, лошадей и: мулов⁷⁵. Можно добавить сюда и перечень дани, взятой Ашшурназирпалом II: 20 талантов серебра, 100 талантов олова, 100 талантов железа, 1 тыс. голов крупного рогатого скота, 10 тыс. овец, 1 тыс. льняных одежд с разноцветной отделкой, самшитовые кресла с инкрустацией, самшитовые столы с инкрустацией из слоновой кости, певцы, музыкальные инструменты⁷⁶.

Еще один перечень дани, полученной Тиглатпаласаром III,. показывает, чем был вообще богат Ближний Восток: «Я получил дань от Кушташпи Коммагенского, Резона Дамасского, Менахема Самаритянского, Хирама Тирского, Сибиттибили Библос--ского, Урикки из Куэ, Писириса Кархемышского, Инила Хаматского, Панамму Самальца, Тархулара Гургумского, Сулумала Милитенского, Дадилу из Каски, Уассурме Табальца, Ушхитти; Тунского, Урбаллы Туханца, Тухамме из Иштунды, Уримме из Хубишны, Забибе, царицы аравийской, золото, серебро, олово, железо, слоновые шкуры, слоновую кость, льняные одежды с разноцветной отделкой, шерсть с темноватым и красноватым оттенком голубого пурпура, черное дерево, самшит — все, что было достойно царской сокровищницы; также шкуры ягнят, окрашенные пурпуром, чучела диких птиц с раскрашенными голубой краской крыльями, лошадей, мулов, крупный и мелкий скот, верблюдов и верблюдиц с верблюжатами»⁷⁷.

Все, что брали ассирийские цари IX—VII вв. в качестве дани с Сирии, Палестины, Киликии, могло быть предметом интересов и прибывавших сюда греков (плюс оружие), статьями их. торгового обмена с сирийцами, финикийцами, евреями, киликийцами и прочими народностями Ближнего Востока. Если ассирийцы присваивали эти богатства силой, по праву завоевателей, то греки добывали их посредством торговли. Левантийская торговля была рискованной ввиду дальности плавания и пиратства, но она, без сомнения, приносила большой барыш. Цифр по этому региону нет, но для сравнения можно напомнить, что в

166

середине VII в. самосцы, приплывшие во главе с Колеем на одном корабле в иберийский Тартесс, выручили за одну поездку 60 талантов (Herod. IV, 152). Прибыльной была и восточная торговля Самоса, о чем свидетельствуют многочисленные находки восточных изделий в самосском Герайоне⁷⁸. Дошедшим до нас материальным результатом восточной торговли греков являются изделия VIII—VII вв. из металла, слоновой кости, глины и пр., найденные в различных областях Греции (см. Заключение).

Не вполне ясно, что греки могли предложить в VIII в. левантийцам и прочим партнерам по торговле в обмен на их продукцию, поскольку едва ли не единственной статьей греческого экспорта сюда зафиксирована керамика⁷⁹. Ветхозаветная традиция рубежа VII—VI вв. в числе статей греческого экспорта на Восток упоминает раскрашенные ткани, бронзовые бытовые изделия, а также рабов, каковыми, без сомнения, были пленники негреческого происхождения (см. ниже). Вино и оливковое масло могли экспортироваться на Восток не ранее VII в., когда у греков появилась соответствующая тара.

В материальном плане обмен был не очень равноценным, поэтому следует предположить, что греки участвовали в своих левантийских факториях в производственном процессе наряду с местными ремесленниками, торговцами и пр. Иначе говоря, они предлагали левантийцам на кооперативных началах свой труд, подобно тому как отдельные греческие ремесленники и моряки трудились в Ассирии и Вавилоне (см. ниже). Так, на Телль-Сукасе гончарные мастерские производили керамику кипрского стиля, что предполагает участие греков в ее производстве. И в Аль-Мине производилась собственная керамика (так называемого «типа Аль-Мины»), поступавшая на Телль-Сукас и другие левантийские центры⁸⁰. Согласно библейской традиции, корабли киликийских греков фрахтовались тирскими купцами для перевозки своих грузов (см. ниже о библейской традиции). Это свидетельство о кооперативной деятельности греков внутри финикийской торговли позволяет предполагать и более широкую арену предложения ими своего труда на восточном рынке. Труд греков в левантийских мастерских должен был поднять их квалификацию, сделать более разносторонним профессиональное мастерство.

Вероятно, это обстоятельство было одной из причин того, что уже на исходе VIII в. в Греции стал складываться ориентализирующий стиль в различных областях ремесленного производства. Вряд ли, однако, стоит думать, что эта греческая интерпретация восточных образцов сложилась в Греции только под наставничеством пришлых восточных мастеров и в результате переосмысления восточных изделий греческими ремесленниками на свой лад. Общенациональный размах ориентализирующего стиля предполагает и непосредственную учебу греческих мастеров в восточных мастерских.

Подготовлено по изданию:

Яйленко В. П.
Архаическая Греция и Ближний Восток. — М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990.—271 с.: ил.
ISBN 5-02-016456-9
© Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1990.