Семидесятые и восьмидесятые годы прошлого столетия характеризуются прежде всего развитием эпиграфики 1 и великими открытиями в области греческой археологии.
Эпиграфика до конца 60-х годов. А. Бёк, как мы видели, положил начало современной эпиграфике.
В 1842—1855 г. уже известный нам (см. с. 321) выдающийся деятель на поприще науки, греческой литературы и политики А. Р. Рангави (Rangabé) издал «Antiquitéshelléniques» (2 Vol.), в которых собраны надписи, найденные в Греции со времени ее освобождения. С конца 40-х годов начали опубликовываться результаты археологической экспедиции Ф. Леба в Грецию и Малую Азию в 1843—44 гг. и собранные при этом надписи с комментарием самого Леба, У. Г. Уоддингтона и затем П. Фукара 2. Тот же Фукар вместесК. Вешером издал надписи, собранные в Дельфах, вначале 60-х годов 3. Английский эпиграфист Ч. Т. Ньютон в 1855 г. на Константинопольском ипподроме находит знаменитый треножник, который после битвы при Платеях принесен был греками в дар в Дельфы и на котором начертаны были имена греческих государств, участвовавших в борьбе против персов, и затем делает ряд других открытий по части надписей, например, на малоазиатском побережье и т. д.
Начало нового периода. «Corpus inscriptionum atticarum». Но все же со времени Бёка и до конца 60-х годов по изучению надписей, говоря вообще, было сделано сравнительно немного и на них не обращали такого внимания, какого они заслуживали. В конце 60-х и в начале 70-х годов прошлого столетия начинается новый период. Ад. Кирхгоф издает исследование о греческом алфавите 1; Ульрих Кёлер — свои «Urkunden und Untersuchungen zur Geschichte des delisch-attischen Bundes» 2, первостепенный труд по истории Делосско-аттического союза, основанный на надписях, подвергнутых образцовому анализу; греческий эпиграфист Куманудис собирает аттические надгробные надписи 3, и, наконец, что главное, Берлинская Академия наук приступает к изданию нового монументального собрания — «Corpus inscriptionum atticarum»,— которое начало выходить с 1873 г. 4 Дело в том, что новый материал по части аттических надписей так разросся, что его невозможно было издавать в виде «добавлений» (Supplementa) к «Corpus inscriptionum graecarum», как некогда предполагалось; достаточно сказать, что у Бёка, в I томе, всех аттических надписей собрано менее 1000; а в новом собрании, т. е. в «Corpus inscriptionum atticarum», их насчитывается около 10 000. Притом желательно было дать более исправный, точный текст уже изданных надписей, по лучшим копиям. И действительно, в этом отношении «Corpus inscriptionum atticarum» стоит гораздо выше собрания Бёка.
Инициатором нового собрания был упомянутый уже раньше проф. Берлинского университета Ад. Кирхгоф (1826— 1908) 5. Он же обработал I том, содержащий в себе надписи до архонтства Евклида, т. е. до 403 г. до P. X., и часть IV тома, содержавшего дополнения (Supplementa)6; кроме того, ему
принадлежат отдельные исследования эпиграфического материала 1. Его сотрудниками по «Corpus inscriptionum atticarum» были У. Кёлер и В. Диттенбергер. Кёлер (1838— 1903) 2, автор упомянутого замечательного исследования о Первом афинском союзе, бывший секретарь прусского посольства в Афинах 3, а затем профессор в Страсбурге, с 1875-го по 1886 г. стоял во главе только что основанного тогда отделения Немецкого Археологического института в Афинах4. Большую часть надписей, входящих в «Corpus inscriptionum atticarum», Кёлер собственноручно скопировал или сличил на месте; кроме того, он взял на себя обработку II тома (1877—1888) этого собрания, т. е. надписей от архонтства Евклида до Августа, и «Supplementa» к нему в IV т., а Диттенбергер (1840—1906) обработал III т. (1878—1882), содержащий аттические надписи времен Римской империи. Диттенбергер известен также своим сборником избранных надписей— «Sylloge inscriptionum graecarum» (с. 74).
В 1882 г. Берлинская же Академия наук издает сборник древнейших греческих надписей в обработке Рёля (с. 74, примеч. 3). Вообще издание «Corpus inscriptionum atticarum» было лишь началом целой серии собраний, о которых я упоминал в начале, на с. 72 след., и которые большею частью принадлежат уже последнему периоду. В настоящее время под редакцией Г. Кирхнера выходит editio minor «Аттических надписей» — издание меньшего формата и более доступное 5.
Эпиграфика в Англии, Франции и Италии. Почти одновременно с берлинским «Corpus inscriptionum atticarum» в Англии появилась своя коллекция надписей: известные знатоки эпиграфики Ч. Т. Ньютон, о котором я уже упоминал, и Дж. Хикс, которому принадлежит «А Manual of Greek Historical Inscriptions» (1882), в 1874 г. начали издавать при участии Г. Гиршфельда собрание надписей, имеющихся в Британском музее (Collection of Ancient Greek Inscriptions in the British Museum) 1.
Из французских ученых в области эпиграфики в рассматриваемый период выдавались А. Дюмон 2 и особенно П. Фукар (с. 371), стоявшие во главе Французской школы в Афинах, о деятельности которой мне еще придется говорить. А из итальянских ученых успехам эпиграфики много содействовал Д. Компаретти: при его посредничестве командирован был на о. Крит Ф. Хальбхер (Halbherr), открывший вместе с немецким ученым Фабрициусом в середине 80-х годов знаменитую Гортинскую надпись (см. выше, с. 63).
Эпиграфика в России. В деле собирания и изучения греческих надписей в рассматриваемый период далеко не последнее место принадлежит русским ученым. Из более ранних известны, напр., труды H. Н. Мурзакевича и В. Н. Юргевича по части надписей юга России. Но занятия эпиграфикой у нас развились преимущественно с конца 70-х и начала 80-х годов прошлого века. В России первый крупный сборник надписей принадлежит проф. И. В. Помяловскому; в 1881 г., к V Археологическому съезду в Тифлисе, он издал «Сборник греческих и латинских надписей Кавказа».
Φ. Ф. Соколов и его ученики. На развитие эпиграфики в России оказал большое влияние профессор Петербургского уни-
верситета Φ. Ф. Соколов (1841—1909), как своими исследованиями 1, так в особенности практическими занятиями со своими слушателями. Почти все современные русские эпиграфисты вышли из его школы. С 1880 г. в течение нескольких лет Министерство народного просвещения посылало в Грецию для занятий эпиграфикой молодых людей, обыкновенно на два года; так, командированы были В.В.Латышев (ныне академик), В. К. Ернштедт (академик и профессор Санкт-Петербургского университета, ум. 1902 г.) 2, затем Д. Н. Корольков, А. В. Никитский (бывший профессором в Юрьеве и затем в Москве), Н. И. Новосадский (профессор сначала в Варшаве, теперь в Москве)3, А. Н. Щукарев (приват-доцент Санкт-Петербургского университета, ум. 1900 г.),— все ученики Ф.Ф.Соколова. Немало надписей было ими открыто, собрано и опубликовано, частью в русских изданиях (например, в ЖМНП), частью в иностранных,— в «Mittheilungen des Deutschen Archäologischen Institutes in Athen», «Bulletin de correspondance hellénique», Έφημερίς αρχαιολογική. Результатом
занятий А. Н. Щукарева, так безвременно скончавшегося 39 лет от роду 1, были между прочим его «Исследования в области каталога афинских архонтов III в. до P. X.» (1889) 2, материалом для которых послужили главным образом надписи; А. В. Никитский занимался преимущественно дельфийскими надписями; результаты свои он обнародовал (если не считать отдельных статей) 3 позже 4, уже в 90-х годах (в «Дельфийских эпиграфических этюдах» [Одесса, 1894—1895]) 5 и даже в 1901 г. (в «Исследованиях в области греческих надписей» [Юрьев, 1901], затрагивающих и методологические вопросы) 6. Ему же принадлежит ряд статей, касающихся и других надписей, в ЖМНП за последние годы.
В. В. Латышев. Но особенно многочисленны и важны для историка, интересующегося судьбою древнегреческих колоний в пределах нынешней России, труды В. В. Латышева (род. в 1855 г.), занимающего одно из первых мест среди современных эпиграфистов 7. Начиная с 1880 г. им опубликован целый ряд работ, перечислять которые мы здесь, конечно, не можем. Отметим
лишь некоторые, например «Эпиграфические этюды» (в ЖМНП за 1880-й и следующие годы), исследование «О некоторых эолических и дорических календарях» (1883); но главный труд В. В. Латышева — собрание всех сохранившихся греческих и латинских надписей Северного побережья Черного моря (Inscriptiones antiquae orae septentrionalis Ponti Euxini graecae et latinae. 1885—1901) 1, исполненное им по поручению Императорского Русского археологического общества. В этом собрании мы имеем свой «Corpus», занимающий место наряду с лучшими изданиями подобного рода на Западе, сделавший имя В. В. Латышева хорошо известным в ученом мире и за пределами России, доставивший ему звание члена нашей Академии наук и члена-корреспондента Берлинской Академии.
К этому главному труду примыкают и многие другие работы В. В. Латышева, более или менее связанные с названным собранием, например, доклады В.В.Латышева на Одесском Археологическом съезде (1884): «Эпиграфические данные о государственном устройстве Херсониса Таврического» 2, «О календарях Тиры, Ольвии и Херсониса Таврического» 3; диссертация «Исследования об истории и государственном строе г. Ольвии» (СПб., 1887) 4; «Краткий очерк Воспорского царства» (Симферополь, 1893) 5; «Греческие и латинские надписи, найденные в Южной России в 1889—1891 гг.» (1892) 6, где
между прочим обработана и комментирована одна из любопытнейших надписей — присяга херсонесцев 1, и вообще многочисленные «Дополнения и поправки» к Собранию надписей Северного побережья Черного моря, опубликованные в «Записках Имп. Русского археологического общества» (т. IV, V, VII) и преимущественно в «Известиях Имп. Археологической комиссии»; сборник надписей, находящихся в музее Суручана в Кишиневе (1894) 2; «Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России» (СПб., 1896), и проч. Многочисленные статьи В. В. Латышева по истории, археологии, географии и эпиграфике Скифии, Кавказа и греческих колоний на побережьях Черного моря имеются теперь в «Изборнике» под заглавием ΠΟΝΤΙΚΑ (СПб., 1909). Отчасти в связи с этими трудами стоит и сборник «Известий древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе» (Scythica et Caucasica), текст и русский перевод, изданный В. В. Латышевым при сотрудничестве других лиц (1893 след.) 3.
Наконец, к области эпиграфики относится и одна из работ акад. П. В. Никитина, автора известного исследования «К истории афинских драматических состязаний» (СПб., 1882); я разумею его «Обзор эпиграфических документов по истории аттической драмы» 4.
Из представленного очерка успехов эпиграфики, я думаю, видно, как развилось собрание, издание и изучение надписей в 70-х и 80-х годах XIX ст. К началу 90-х годов всех известных
надписей насчитывалось уже до 50 000. С каждым годом эпиграфический материал все растет; не проходит, можно сказать, дня, чтобы не открывалась новая надпись...
Раскопки. Еще замечательнее успехи археологии — в широком смысле — в рассматриваемый период 1. Поразительные открытия Г. Шлимана 2 относятся именно к 70-м и 80-м годам истекшего века.
XIX столетие, подобно переходной эпохе, лежащей на рубеже средних и новых веков, по справедливости может быть названо веком великих изобретений и великих открытий. Нов XV и в начале XVI ст. отважные мореплаватели, как Колумб, и смелые авантюристы, так называемые конквистадоры, подобные Кортесу и Писарро, открывали Новый Свет и новые страны; в наше же время действуют больше открыватели другого рода: из недр земли, из-под слоя многовекового мусора они извлекают развалины древних городов, храмов и дворцов, гробницы и мумии знаменитых царей, надписи, свитки папируса и целые библиотеки, утварь, оружие и т. п. остатки далекого прошлого, и таким образом перед нами открывается новый мир, со своими народами, языками, с своеобразной культурой, о существовании которой раньше и не подозревали или лишь смутно догадывались.
Шлиман. Генрих Шлиман принадлежал к числу таких великих открывателей нашего времени. Имя его пользуется особенною известностью и популярностью. И это вполне понятно: имя Шлимана связано с именами Трои, Микен, Тиринфа, городов, окруженных ореолом легендарной славы. Его находки пролили новый свет на гомеровский вопрос и гомеровскую эпоху, на древнейший период греческой истории, на давние культурные связи и взаимодействия стран, прилегающих к восточной половине Средиземного моря; он открыл так называемую «микенскую культуру», или, правильнее, «крито-микенскую», иначе «эгейскую». Самая судьба Шлимана замечательная, почти сказочная, и его биография полна глубокого интереса: тут перед нами новое доказательство того, что значит энтузиазм, вера в свое дело и энергия. Сам Шлиман познакомил нас с своею сказочною судьбою, дав нам свою автобиографию в начале книги «Ilios» 1, и каждое свое открытие он сопровождал изданием подробного отчета, выходившего обыкновенно в виде объемистого тома, со множеством рисунков, с предисловием известных ученых, большею частью одновременно на трех языках — немецком, английском и французском.
Генрих Шлиман — сын бедного протестантского пастора — родился в Мекленбург-Шверине, в 1822 г. В своей автобиографии он указывает на те впечатления детства, под влиянием которых зародилась в нем страсть к археологии и мечта об открытии гомеровской Трои. В местечке, где он провел свое детство, ходило немало рассказов о таинственных кладах, зарытых по соседству. Особенно же любопытство ребенка возбуждал старинный средневековый замок, с крепкими стенами, с таинственными ходами, о владельце которого существовали разные невероятные предания. Однажды отец Шлимана, любивший древнюю историю и часто рассказывавший сыну о Троянской войне, подарил ему на Рождество иллюстрированную «Всемирную историю для детей», где между прочим изображена была и объятая пламенем
Троя с ее стенами и Скейскими воротами, и мальчик пришел к непоколебимому убеждению, что именно в таком виде существовала некогда Троя, что ее колоссальные стены не могли быть окончательно разрушены, а лишь скрыты под мусором столетий, и что он впоследствии откопает Трою. Ему было тогда всего только восемь лет. Но, казалось, этим мечтам не суждено было сбыться: вскоре семью Шлимана постигает ряд несчастий, и он должен был покинуть сначала гимназию, куда он было поступил, потом и реальное училище, и наняться сидельцем в мелочную лавку; ему было тогда 14 лет. Здесь Шлиман занят был с утра до вечера,— продавал масло, кофе, картофель, соль, подметал лавку и т. д. Тут уже было не до образования. Но и среди этой тяжелой обстановки Шлиман не оставлял мечты о Трое. Он рассказывает в своей автобиографии, как памятен остался для него на всю жизнь тот вечер, когда однажды в лавку зашел пьяный мельник, получивший порядочное образование, знавший наизусть сотни стихов Гомера и начавший их декламировать с большим одушевлением. Шлиман не понимал ни слова (он не знал греческого языка), но мелодичный язык произвел на него сильное впечатление; слезы текли по его лицу; он угостил мельника на те немногие пфенниги, которые были у него в кармане и которые составляли почти все его состояние.
Между тем здоровье Шлимана пошатнулось; он стал страдать кровохарканьем; пришлось оставить место в лавке. Тогда он пешком идет в Гамбург. Но здесь не находит места: больного никто не хотел держать. В отчаянии Шлиман решается поступить юнгой на корабль, плывший в Америку, в Венесуэлу. Но у голландских берегов корабль терпит крушение, и Шлиман едва спасается от гибели. Теперь он очутился в чужой стране, без всяких средств к жизни. Но о возвращении на родину Шлиман не думал: так горька была его жизнь там. Он решился искать счастья в Амстердаме, поступить там хотя бы в солдаты. По дороге туда он должен был просить милостыню. В Амстердаме Шлиман долго не мог пристроиться. Чтобы не умереть с голоду, он притворился больным и поступил в госпиталь. Из такого отчаянного положения его вывела помощь одного знакомого, жившего в
Гамбурге и приславшего ему порядочную сумму денег, собранных в его пользу, и рекомендации. Благодаря этому Шлиман получил, наконец, место в одной торговой конторе.
Здесь занятия его состояли в том, чтобы штемпелевать векселя, сдавать и получать письма на почте и т. п. Теперь свободного времени было у него сравнительно достаточно, и вот Шлиман принимается за свое образование, прежде всего за изучение иностранных языков. Половину своего годового жалованья он употреблял на это, жил на чердаке, довольствовался самым скудным завтраком и обедом, работал неутомимо. Начал он с изучения языка английского. Тут он держался особой методы: переводов не делал, а старался побольше громко читать, писал упражнения на разные темы, исправлял их под руководством учителя, заучивал потом их наизусть и т. д. Чтобы усвоить себе хорошее произношение, Шлиман по воскресеньям посещал английскую церковь и, слушая проповедь пастора, повторял про себя каждое ее слово. На посылках он всегда имел при себе книгу, из которой заучивал что-нибудь наизусть; во время долгих ожиданий на почте не терял времени и читал. Благодаря такому неустанному труду, Шлиман по прошествии 6 месяцев уже мог писать и говорить по-английски. Таким же способом он затем изучил языки французский, голландский, испанский, итальянский и португальский. В 1844 г. Шлиман перешел на службу в другую контору. Здесь положение его еще более улучшилось. Теперь он принимается за изучение языка русского. Дело было трудное: учителя нельзя было найти, и приходилось учиться по-русски, имея под рукой лишь грамматику, лексикон и плохой русский перевод «Похождений Телемака». Шлиману казалось, что дело пойдет успешнее, если при нем будет кто-нибудь, кому он может пересказывать похождения Телемака. И вот он нашел одного бедного еврея, который за 4 франка в неделю каждый вечер приходил к нему на квартиру и слушал его декламации, из которых не понимал ни слова. Через 6 недель Шлиман в состоянии был уже написать письмо по-русски.
Еще более счастливый оборот в судьбе Шлимана наступает с переездом его в Петербург (1846), где он поселился сначала в
качестве агента торгового дома, а вскоре стал вести и самостоятельную торговлю, преимущественно индиго. Счастье необыкновенно благоприятствовало Шлиману. Во время Крымской кампании, когда другие капиталисты опасались пускаться в большие предприятия, Шлиман расширил еще более свои операции. В это время он был так занят торговыми делами, что изучение им иностранных языков не могло идти по-прежнему. Но все же он выучился по-шведски и по-польски. А в 1856 г. взялся наконец за греческий язык, изучить который он давно уже страстно желал, но опасался, что это изучение слишком увлечет его и повредит таким образом его торговым делам. И тут он придерживался своей обычной, чисто практической методы. Начал он с языка новогреческого, а потом уже перешел к древнегреческому, причем на грамматику не тратил много времени, а больше читал авторов. В течение двух лет он прочел всех главнейших греческих писателей курсорно, а Одиссею и Илиаду несколько раз. Затем Шлиман взялся за изучение латинского языка, которому он учился еще в детстве, но с тех пор успел позабыть.
Раскопки на Гиссарлыке. В 1858 г. Шлиман предпринимает путешествие по Европе, а затем едет в Египет и Сирию; по дороге учится арабскому языку; летом 1859 г. посещает Циклады и Афины. Но тут процесс, начатый против него одним русским купцом, заставляет его возвратиться в Петербург. Ведя процесс, Шлиман снова принимается за торговые операции в широких размерах, и счастье благоприятствует ему по-прежнему. В 1863 г. он был уже миллионером. Он решается ликвидировать окончательно свои дела (тем более, что к тому времени и процесс уже окончился в его пользу) и приняться за осуществление еще с детства лелеемой мечты — за открытие гомеровской Трои. Но прежде чем всецело предаться археологии, Шлиман, по собственному выражению, хотел еще «повидать свет». В 1864 г. он посетил северный берег Африки, развалины Карфагена, а затем отправился в Индию, к берегам Китая и Японии и в Америку; ехать туда его побуждали личные дела. Дорогой он пишет первую книгу: «Китай и Япония» (на франц. яз.). В 1866 г. Шлиман возвратился в Европу и поселился в Париже.
Тут он принялся за изучение археологии; он готовился наконец осуществить мечту всей своей жизни.
В 1868 г. Шлиман посетил Ионические острова, в том числе Итаку, как родину Одиссея, затем Пелопоннес и Афины, а отсюда уж отправился в Троаду для предварительных раскопок на месте Трои. Дело в том, что прежде всего нужно было решить спорный вопрос: где искать древнюю Трою? Относительно этого существовало несколько мнений: в древности господствовало убеждение, что гомеровская Троя находилась там, где в греко-римскую эпоху был «Новый Илион»,а с конца XVIII столетия стало распространенным мнение, по которому гомеровскую Трою следовало искать несколько южнее и далее от морского берега, у нынешней деревни Бунарбаши. Шлиман, прибыв в Троаду и сделав предварительные исследования, вскоре убедился, что последнее мнение неосновательно, что раз существовала в действительности древняя Троя, то ее следует искать на холме Гиссарлык, т. е. там, где в греко-римскую эпоху находился «Новый Илион». И он решил именно здесь предпринять свои грандиозные раскопки.
За эти раскопки он окончательно принялся по получении разрешения от турецкого правительства — осенью 1871 г. и производил их в течение многих лет, исключительно на свои собственные средства. Энергичною помощницею Шлимана в деле раскопок является его вторая жена, Софья, родом гречанка, такая же почитательница Гомера, как и он сам. Удивительны то увлечение, то терпение и энергия, которые обнаружили Шлиман и его жена в своих поисках за гомеровскою Троей. Имея возможность жить среди полного комфорта и роскоши, они добровольно взяли на себя великий труд, мирились с тяжелыми условиями бивуачной жизни, переносили всевозможные неудобства, терпели зной и стужу. Особенно тяжело было для Шлимана и его жены начало 1873 г., когда работы, на зиму обыкновенно прекращавшиеся, возобновлены были очень рано, в самом начале февраля. Сквозь деревянные стены дома, построенного Шлиманом, дул резкий северный ветер, нельзя было зажечь лампы, холод в комнатах достигал до 4° по Реомюру, вода замерзала. Днем все это было
еще сносно, благодаря тому, что приходилось быть в постоянном движении на воздухе, но вечером, говорит Шлиман в своей автобиографии, «кроме нашего одушевления к великому делу открытия Трои, мы не имели ничего, что согревало бы нас». Но зато именно в 1873 г. раскопки Шлимана шли особенно успешно; тогда открыт был им большой клад, отрытый им собственноручно. Любопытны подробности этого открытия. Рабочие натолкнулись во время раскопок на золотой предмет. Шлиман тотчас догадался, что тут скрывается важная находка; но он опасался, что рабочие могут похитить вещи. И вот, чтобы спасти находку от алчности рабочих, он дает раньше обыкновенного времени сигнал для завтрака; рабочие удаляются, он сам собственноручно принимается за раскопку, можно сказать, с опасностью для жизни — так как стена, под которой приходилось копать, ежеминутно грозила обрушиться; а жена Шлимана прятала отрытые вещи под мантилью и уносила в дом. Так открыт был и спасен для науки «большой клад». Этот клад состоял из нескольких серебряных слитков, многих сосудов (медных, серебряных, золотых) разной формы и величины, причем в одной из серебряных ваз найдено две великолепных диадемы, головная повязка, множество мелких золотых вещиц (до 8700), немало серег, браслетов, два кубка и т. д.; кроме того, в состав клада входило оружие из бронзы.
В 1874 г. Шлиман на время приостановил свои раскопки на Гиссарлыке и обнародовал результаты своих исследований в книге под заглавием «Trojanische Altertümer» (потом вскоре же вышли французский и английский перевод ее). Тут ярче всего сказался энтузиазм Шлимана, его благоговение и преклонение пред Гомером. Для него гомеровские поэмы — подлинный исторический источник, более того — священная книга, свидетельство которой непреложно. По Шлиману, все до мельчайших подробностей должно было быть и в действительности именно так, как говорится у Гомера. Нужно заметить, что впоследствии он сделался осторожнее в своих выводах и гипотезах.
Следующие затем годы Шлиман проводит в исследованиях на месте древних Микен, исследованиях, давших столь порази-
тельные результаты, в раскопках на Итаке, хлопотах о новом фирмане для дальнейших раскопок на Гиссарлыке. Сюда он возвратился лишь осенью 1878 г. В следующем году в Троаду, на раскопки Шлимана, прибыли известные ученые — Рудольф Вирхов и Эмиль Бюрнуф. Оба они оказали немало содействия Шлиману. В 1881 г. Шлиман издал большой труд на английском языке, тотчас же явившийся и в немецком переводе, труд, в котором подробно сообщает о своих открытиях и находках на Гиссарлыке («Ilios»). После того Шлиман произвел исследования в Орхомене (в Беотии), где находилась знаменитая, так называемая «Сокровищница царя Миния».
Но и впоследствии Троя продолжала привлекать к себе Шлимана. В 1882 г. он опять возобновил раскопки на Гиссарлыке, при содействии известного ученого архитектора Вильгельма Дёрпфельда. Результаты новых своих открытий Шлиман обнародовал в книге «Troja». Большую часть своих троянских находок Шлиман, несмотря на выгодные предложения Англии, принес в дар немецкому народу «в вечное владение и не раздельное хранение в столице империи».
Общие результаты и выводы, к которым привели Шлимана его раскопки на Гиссарлыке, таковы. По Шлиману, на Гиссарлыке существовало 7 городов 1, последовательно возникавших один на месте другого; из этих городов — пять доисторических, 6_й — лидийский, а 7-й — греко-римский «Новый Илион». Наиболее интересны два древнейших поселения, первый и второй город, считая от материка.
От первого города сохранились небольшие остатки нескольких параллельных стен, затем жилищ, много каменных орудий (между прочим из нефрита) и глиняных черных сосудов, крайне примитивных. Второй город, по мнению Шлимана, и был гомеровская Троя. От этого города сохранилась довольно хорошо окружная стена, с башнями и воротами, а внутри — остатки большого здания, оказавшегося дворцом, с портиками, с двумя половинами, мужской и женской, с залой (вроде гомеровского
мегарона) и очагом. Из находок, сделанных в слое второго города, особенно замечателен упомянутый уже выше большой клад. Из сосудов обращают на себя внимание особенно те, которые имеют изображение головы (по Шлиману, это голова совы, по Вирхову — неумелое изображение головы человеческой). Оружие — преимущественно бронзовое. Замечательно, что на Гиссарлыке не найдено совсем мечей, а есть только копья и стрелы. Железо составляло величайшую редкость; лишь в 1890 г. Шлиман нашел здесь пару железных предметов.
Но Шлиман ошибся, приняв этот второй город за гомеровскую Трою; он, всю жизнь мечтавший об открытии Трои, не дожил до того момента, когда его сотрудником Дёрпфельдом открыты были на том же Гиссарлыке древности города, который скорее всего можно отождествить с Троей Гомера: это — так называемый шестой город, относящийся к микенской эпохе, тогда как культура второго города древнее не только гомеровской, но и микенской: ее относят к III тысячелетию до P. X. Культуру этого второго города принято называть троянскою (в отличие от микенской и собственно гомеровской).
Что касается ее типа и характера, то наряду с чертами чрезвычайно своеобразными, в ней имеются точки соприкосновения с другими культурами древнего мира, в том числе и с микенскою.
Еще важнее по своим результатам открытия Шлимана в Микенах.
Микены. В легендарной истории Греции Микены играют видную роль. Предание гласит, что их воздвиг Персей, причем их строителями были циклопы. В числе микенских царей легенды называют Еврисфея, на службе которому Геркулес совершил свои знаменитые двенадцать подвигов, и Агамемнона, вождя греков под Троей. Микены были театром трагических событий и сцен — гибели Агамемнона, убитого вместе со своими спутниками вероломною своею женою Клитемнестрою и ее возлюбленным Эгисфом, горя Электры и кровавого мщения Ореста за смерть отца. Вообще поэтические сказания греков говорят нам о былой славе, богатстве и могуществе Микен, а Гомер прямо называет их «златообильными». В преданиях Микены являются
центром сильного и богатого царства, резиденцией могучих владык. Открытия Шлимана блистательно подтвердили это. Давно уже известны были развалины Микен — остатки стен, сложенных из колоссальных камней, с знаменитыми «Львиными воротами», и куполообразная могила, слывшая под именем «Сокровищницы царя Атрея». Об этих развалинах, свидетельствовавших о былом величии Микен, говорит и Павсаний, греческий писатель II в. по P. X. В 1876 г. Шлиман подробнее исследовал эти памятники и, кроме «Сокровищницы царя Атрея», открыл еще несколько подобных же куполообразных могил.
Но главное свое внимание Шлиман сосредоточил на микенском акрополе. Еще в конце 60-х годов он пришел к убеждению, что могилы Агамемнона и его спутников, о которых говорит Павсаний, следует искать не вне, а внутри акрополя. И вот он задался мыслью открыть эти могилы. 7 августа 1876 г. внутри акрополя, недалеко от Львиных ворот, раздались первые удары заступа, а через несколько уже недель перед глазами Шлимана открылся мир новой, дотоле неизвестной нам культуры. Не будем здесь подробно описывать находки Шлимана; скажем только, что Шлиман открыл тут круг, состоящий из двойного ряда или кольца каменных плит, ниже этого круга — алтарь циклопической постройки, затем несколько каменных стел, из которых на некоторых изображены сцены охоты и сражения, например, колесница, запряженная лошадью, вооруженный мечом воин, а внизу и вверху — спирали, обычный орнамент на микенских памятниках, и, наконец, еще ниже открыто 5 могил. В этих могилах оказалось до 17 тел, в том числе несколько женских и детских. Тела, можно сказать, были завалены драгоценностями всякого рода. Тут были золотые маски, диадемы, нагрудники, перевязи, бляхи, украшавшие одежду, перстни с прекрасными изображениями охоты и сражения, браслеты, масса оружия (особенно замечательны бронзовые мечи с изображениями, например, борьбы со львами и т. д.), множество сосудов металлических, нередко очень массивных, глиняных, отличавшихся легкостью, изображения бычачьих голов, разного рода животных,
натуральное страусовое яйцо, несколько золотых идольчиков, изображающих божество вроде Астарты, и т. д., и т. д.
Таковы были открытия Шлимана в Микенах. Успех был поразительный и превзошел самые смелые его ожидания. То, что раньше признавалось лишь поэтическим вымыслом, оказалось действительностью: сказания о богатстве и могуществе Микен нашли себе полное подтверждение. Можно даже сказать, что в данном случае поэтическая фантазия во многих отношениях оказалась ниже действительности. Поэтому нам вполне понятен восторг Шлимана, его увлечение, его уверенность, что им открыты именно могилы Агамемнона и его спутников, так трагически погибших по возвращении из Трои, хотя мы можем и не разделять этой уверенности, так как против мнения Шлимана говорит многое. Но несомненно то, что могилы, открытые Шлиманом в Микенах,— могилы царские.
О своем открытии Шлиман поспешил известить греческого короля телеграммой и в конце ее говорил, между прочим, что открытые им сокровища «сами по себе достаточны для того, чтобы наполнить собою большой музей, который будет самым чудесным в мире и который в течение следующих столетий будет привлекать в Грецию тысячи иностранцев со всех концов света». Дело в том, что драгоценные свои находки, сделанные в Микенах, Шлиман, согласно существующему в Греции закону, предоставил в распоряжение греческого правительства, и они хранятся в настоящее время в Афинах, в Национальном музее.
Тиринф. Очень важным дополнением к микенским находкам служат открытия Шлимана в другом древнем городе Арголиды — Тиринфе. Тиринф по преданию тоже являлся сооружением циклопов; он считался даже древнее Микен, которые, возвысившись, затмили его славу и даже подчинили его себе. Развалины Тиринфа представляли груды камней, еще более колоссальных, нежели те, какие находятся в Микенах. Свои раскопки в Тиринфе Шлиман производил в сотрудничестве с Дёрпфельдом, главным образом в 1884 г. В результате их разысканий оказалось пролитие нового света на систему тиринфских укреплений и открытие остатков громадного дворца, по своему плану
напоминавшего дворцы, описываемые Гомером 1. Оказывается, что в тиринфских стенах была сеть подземных галерей и камер со стрельчатым сводом, своего рода казематов, служивших, по всей вероятности, магазинами или кладовыми, что в этих стенах было два входа, или двое ворот. Тут мы видим целую сложную систему укреплений, устроенных по строго обдуманному плану. Чтобы выполнить подобный план, чтобы, например, возвести стены из огромных каменных глыб, весивших до 200 и даже до 800 пудов каждый, нужны были, конечно, более или менее опытные и искусные архитекторы, целые отряды рабочих и громадные средства! Что касается тиринфского дворца, открытого Шлиманом и Дёрпфельдом, то тут мы видим пропилеи, портики, двор с алтарем, мужскую половину помещения с залой (гомеровский мегарон), посреди которой возвышался домашний очаг, с комнатой, служившей баней, пол которой состоял из одного цельного камня колоссальной величины, весом в 1200 пудов. Стены тиринфского дворца украшены были живописью al fresco. В Тиринфе известно было 5 красок: белая, черная, желтая, красная, голубая. На стенах изображались не только спирали и розетки, но и целые сцены,— например, сохранилась часть картины, представляющей мчащегося быка, а на нем человека, который одной ногой касается спины быка, а другая нога его приподнята.
Таковы главнейшие памятники, которые открыты были Шлиманом.
Последние годы Шлимана. В последние годы своей жизни время, свободное от раскопок и путешествий, Шлиман проводил обыкновенно в Афинах. Там он выстроил себе обширный дом или дворец, в котором все напоминало Гомера. Увлечение Шлимана Гомером и вообще греческими мифами доходило до того, что он прислуге давал имена греческих героев и героинь, а его сын и дочь от второго брака носят имена Агамемнона и Андромахи. Но не подолгу проживал Шлиман в своем афинском
дворце. И последние годы он немало путешествовал и немало совершил раскопок, по своим результатам, конечно, далеко уступающих его открытиям на Гиссарлыке, в Микенах и Тиринфе.
За год до смерти Шлиман опять посещает Трою и принимается за новые разыскания: ему приходилось отстаивать свое дело от нападок ярого противника, выступившего с теорией, которая подрывала все значение сделанных открытий. Этим противником был Эрнст Бёттихер, утверждавший, что открытый Шлиманом на Гиссарлыке «второй город» есть не что иное, как некрополь, и обвинявший Шлимана и Дёрпфельда даже в недобросовестности. Тогда Шлиман предложил Бёттихеру отправиться в Троаду, чтобы на месте убедиться, кто из них прав, причем все расходы по такому путешествию брал на себя. Противники съехались на Гиссарлыке в декабре 1889 г. Тогда же составлен был протокол осмотра Гиссарлыка, а весною 1890 г. международная конференция решила спор в пользу Шлимана. Тем не менее Шлиман решился предпринять новые раскопки на Гиссарлыке. Эти раскопки продолжались до августа 1890 г. Шлиман надеялся возобновить их на следующую весну. Но в декабре того же года он скончался в Неаполе от болезни уха, осложненной мозговыми страданиями. Похоронен Шлиман в Афинах.
В своем предисловии к книге Шлимана «Ilios» Р. Вирхов замечает, что в том увлечении и фантазии, которые составляют слабую сторону Шлимана, кроется вместе с тем и тайна его успеха. И в самом деле, без воодушевленной веры в действительность своих грез, всего того, что описывает Гомер, Шлиман не мог бы совершить того, что он совершил. Мы можем отвергать его выводы и толкования, как не выдерживающие критики, как фантастические; но от этого не умалится значение сделанных им открытий и находок: они останутся неоцененным сокровищем в смысле научного материала. Шлиман, повторяем, приподнял ту завесу, которая скрывала от нас древнейший период греческой истории; он открыл перед нами новый горизонт и поставил ряд проблем, над разрешением которых придется потрудиться, быть может, еще не одному поколению ученых.
Дальнейшие исследования, уже по следам Шлимана, открыли новый материал и пролили новый свет на многие вопросы. Во многих других местностях Эллады были тоже найдены памятники микенской культуры. О результатах раскопок сотрудника Шлимана Дёрпфельда и о других открытиях в этой области, относящихся уже к 90-м годам XIX ст., я упомяну далее.
После открытий Шлимана важнейшие предприятия в этом роде были раскопки немцев в Олимпии и в Пергаме. Они происходили почти в одно время с тем, как Шлиман открывал троянские и микенские древности.
Раскопки в Олимпии. Олимпия, священное в глазах эллинов место, где происходили их национальные игры, представляла собой своего рода музей греков 1: тут были собраны священные дары или приношения с разных концов эллинского мира, от государств и отдельных лиц; тут были алтари и храмы; множество статуй богов, героев и атлетов (в римскую эпоху этих статуй насчитывали более 3000), произведения знаменитых художников и проч. При императоре Феодосии I Олимпийские игры были запрещены и многие памятники искусства из Олимпии перевезены в Константинополь, в том числе знаменитая статуя Зевса работы Фидия, впоследствии там, в Константинополе, и погибшая во время пожара. Затем многое подвергли разрушению и грабежу готы Алариха. Олимпия опустела. Феодосий II приказал сжечь ее здания. Землетрясения и наводнения довершили дело разрушения. Развалины зданий, памятники, место, где
происходили состязания,— все это мало-помалу занесено было илом и толстым слоем песка, на 5 или 6 метров в глубину.
О раскопках в Олимпии едва ли не первый заговорил бенедиктинец Бернар де Монфокон (Montfaucon) в XVIII в. О них мечтал Винкельман; он был уверен, что открытия в Олимпии превзойдут всякие ожидания и прольют новый свет на историю греческого искусства, и горячо пропагандировал мысль о необходимости произвести раскопки в Элиде. В 1766 г. англичанин Р. Чендлер посетил место, где находилась Олимпия, и нашел там развалины храма, признанного вслед за тем (Фовелем) за храм Зевса.
Собственно первые раскопки в Олимпии были произведены уже известною нам (см. выше, с. 318) французскою экспедицией) 1829 г.; найдены были некоторые остатки скульптурных памятников, метопа с изображением Геркулеса, усмиряющего критского быка, и т. п.; но эти раскопки вскоре были прерваны.
Настоящие раскопки в Олимпии, по широкому плану, начались в 70-х годах и были делом прежде всего Эрнста Курциуса. Мы видели, что еще в 1852 г. Курциус обращался с призывом произвести раскопки в Олимпии; но тогда обстоятельства не благоприятствовали; он не встретил надлежащего сочувствия и отклика, и только через 20 с лишком лет после того он увидел осуществление давней мечты своей и своего учителя, К. О. Мюллера.
После кровавой войны 1870—1871 г. у немцев явилось, как говорит сам Курциус, благородное желание совершить мирное дело в интересах науки, и германское правительство решило произвести на свой счет раскопки в Олимпии (1874 г.). Кронпринц Фридрих, воспитанник Курциуса, взял на себя инициативу и посредничество в этом деле. Курциусу поручено было заключить договор с греческим правительством касательно раскопок, и германский рейхстаг единогласно вотировал сотни тысяч на эти раскопки, несмотря на то, что все найденные предметы должны были оставаться в Греции, а на долю Германии доставалась лишь слава.
В октябре 1875 г. приступлено было к раскопкам, а весною 1881 г. они были закончены. Велись они с замечательною осто-
рожностью и систематичностью по образцовому методу, с тщательным сохранением памятников, с обращением внимания на все детали. Во главе дела стояли Э. Курциус, Ф. Адлер и член от министерства иностранных дел. На месте находилась комиссия из археологов (например, О. Гиршфельд, А. Фуртвенглер, Пургольд) и архитекторов (Э. Бёттихер, Р. Дёрпфельд). В их распоряжении было до 300 рабочих. Работы производились в течение 6 лет ежегодно, с октября по март, и раскопки стоили Германии 800 000 марок. Раскопан был не только священный округ (Альтис), но и окрестные здания, служившие помещением для лиц, заведовавших играми, и для гостей. Перед нашим взором теперь открывается весь план Олимпии. О богатстве находок могут дать понятие следующие цифры: в общем открыто было 130 статуй или барельефов мраморных, 13 000 бронзовых предметов, 6000 монет, 400 надписей, 1000 предметов из терракоты, 40 памятников, и в числе находок — такие произведения, как фронтоны храма, статуя Ники Пеония и Гермес Праксителя, найденный как раз на том месте, где он, по словам Павсания, стоял! На месте раскопок воздвигнут был музей на средства грека Сингроса, ив нем помещены найденные древности.
Курциус с особенным интересом наблюдал за ходом раскопок. Он несколько раз посещал Олимпию и принимал деятельное участие в разработке тех вопросов, которые возникали по поводу открытий. При его участии издавались ежегодные отчеты — «Ausgrabungen von Olympia» и «Funden von Olympia»; совместно с Адлером им издано топографическое описание Олимпии и ее окрестностей («Olympia und Umgegend», 1882), а в 90-х годах предпринято огромное роскошное издание — «Olympia», с объяснительным текстом, в котором перу Курциуса принадлежит «История раскопок» и «История Олимпии».— Всеобщее признание заслуг Курциуса в деле раскопок в Олимпии ярко сказалось по случаю празднования его 80-летия. По этому поводу решено было поставить мраморный его бюст на самом месте раскопок, в Олимпии, у входа в воздвигнутый там музей. Торжественное открытие этого бюста последовало в апреле
1895 года, и тут представители различных стран, не только Германии, но и Греции, Англии, Америки, даже Франции в лице директора Французской школы в Афинах Ж.-Т. Омолля, наперерыв воздавали заслуженную хвалу Курциусу.
Раскопки в Пергаме. Раскопки в Пергаме 1, произведенные при содействии и на средства Пруссии, хотя и с гораздо меньшими затратами, дали тоже богатые и в многих отношениях неожиданные результаты. Они открыли дивные и грандиозные произведения искусства и показали, как процветало оно в те времена, которые считались эпохой упадка, и до какой степени реализма доходили греческие художники.
Пергам — древний город в Малой Азии (в Мизии), в долине Каика, расположенный на возвышенности, некогда столица Пергамского царства и центр эллинизма в Азии, теперь — довольно значительный город Бергама (с 18 000 жителей), который находится у подножия древнего акрополя. Самостоятельная политическая жизнь Пергама продолжалась недолго, каких-нибудь 150 лет, но он одно время был важным культурным центром. При дворе его владетелей оказывалось покровительство
литературе, науке и искусству; в Пергаме работали замечательные художники; он славился своею медицинскою школою; в нем основана была знаменитая библиотека, в которой хранилось до 200 000 свитков и которая уступала одной только Александрийской библиотеке; в Пергаме же впервые стал употребляться новый писчий материал взамен папируса — пергамент.
Расцвет Пергама 1 и его культуры относится ко второй половине III и к первой половине II в. до P. X., ко времени Аттала I, которого Моммзен называет Лаврентием Великолепным древности и победы которого над галлами, или галатами, послужили одной из любимых тем для тогдашней скульптуры и его преемника Евмена II. В 129 г. Пергам превращен в римскую провинцию, а со времен византийского господства начинается полный упадок его. Памятники его подверглись разрушению; великолепные мраморы, статуи и горельефы пошли на устройство крепостной стены, что, впрочем, для них было спасением: замуравленные в этой стене, под толстым слоем извести, они лучше сохранились от дальнейшего разрушения.
Как открытие троянских и микенских древностей неразрывно связано с именем Шлимана, так открытие пергамских древностей связано с именем Карла Гумана.
Гуман. В 1864 г. Карл Гуман, в то время еще молодой инженер (он родился в 1839 г.), по поручению Фуада-паши строя мосты и проводя дороги в Малой Азии, посетил Пергам. Со скорбью видел он, как гибнут сокровища древности: пергамский акрополь превращен был в каменоломню; его памятники шли на постройки и на обжигание извести, не говоря уже о мелких расхищениях. Гуман прежде всего употребил все усилия, чтобы положить конец дальнейшему разрушению. Он убедил знакомого ему грека, врача Ралли, тоже любителя древностей, отправить приобретенный им мраморный горельеф, изображавший льва, нападающего на человека, в Константинополь 2. Там на этот
горельеф обратил внимание великий визирь, и турецкое правительство запретило расхищать пергамские древности и употреблять их на постройки.
В 1866 г. Гуман снова посетил Бергаму, а в 1868 г. поселился в ней, занятый по поручению турецкого правительства проведением дороги из Константинополя в Смирну. Время от времени ему удавалось открывать древние горельефы, но он мечтал о раскопках в широких размерах, об открытии древнего Пергама со всеми уцелевшими его памятниками.
В 1871 г. Бергаму посетили Э. Курциус и Ф. Адлер. Гуман обратил их внимание на византийскую стену, в которую вделаны были античные скульптуры, и в доказательство того, как их много и как легко открыть, тут же на глазах извлечено было два прекрасных горельефа, которые и были отправлены в Берлин. Несмотря на сочувствие Курциуса 1,настояния и старания Тумана, убеждавшего прусское правительство предпринять раскопки в Пергаме, долго оставались без результата: внимание и средства в то время отвлечены были раскопками в Олимпии. Только в 1878 г. эти старания наконец увенчались успехом, благодаря поддержке известного археолога А. Конце, недавно перед тем назначенного директором Берлинского музея, и тому интересу, который обнаружил и к этому делу кронпринц (впоследствии император Фридрих III). Конце первый пришел к заключению, что находимые в Пергаме горельефы принадлежат к изображению «гигантомахии», борьбы богов с гигантами, на колоссальном жертвеннике или алтаре, о котором упоминает один из позднейших писателей древности (некий Ампелий) в числе чудес света. По побуждению Конце прусское правительство решило дать средства на пергамские раскопки, которыми должен был руководить Гуман, и выхлопотало необходимое разрешение турецкого султана.
В сентябре 1878 г. Гуман с увлечением и энергией приступил к раскопкам, которые сопровождались блестящим успехом.
Вскоре ему удалось открыть то место, где находился алтарь, о котором мы выше упоминали, его фундамент и большое число плит с изображением сцен из гигантомахии. Уже в начале раскопок Гуман сообщал в Берлин: «Мы открыли целую художественную эпоху, в наших руках величайшее из уцелевших от древности произведений искусства». С каким увлечением Гуман относился к раскопкам, лучше всего показывает следующий эпизод.
Гуман с особенным нетерпением ждал находки тех плит, на которых должно было находиться изображение Зевса как главной фигуры в борьбе с гигантами. И вот однажды — это было в июле 1879 г.— он отправился на акрополь осматривать отрытые, но еще не очищенные плиты, лежавшие на мусоре; очистили первые 4 плиты, и оказалось, что на них изображен бог и три гиганта. Гуман догадался, что это и есть изображение Зевса. «Я чувствую твое приближение, Зевс»,— воскликнул он. И действительно, плиты подходили одна к другой и изображали главную сцену горельефа — Зевса, поражающего трех гигантов. Для полной уверенности в этом недоставало лишь изображения обычных атрибутов царя богов; но когда перевернули еще одну плиту, то Гуман, полный нетерпения и ожидания, наскоро ногтями отцарапал целые слои извести, покрывавшие плиту, и видит эгиду. «Глубоко потрясенный,— рассказывает он в своем дневнике 1,— я приник к Зевсу и залился обильными слезами радости» 2. Мы поймем увлечение Тумана, если вспомним, как восторженно описывал эти горельефы И. С. Тургенев в своем известном письме о пергамских раскопках; он видел их в 1880 г. в Берлинском музее, где они были тогда разложены на полу: «Выходя из музеума,— говорит Тургенев в конце письма,— я подумал: "Как я счастлив, что я не умер, не дожив до последних впечатлений, что я видел все это!.."».
В помощь Гуману прусским министерством командирован был архитектор Р. Бон (Bohn) для реконструкции алтаря; вскоре место раскопок посетил и Конце. Между тем истек срок договора с Турцией и пришлось хлопотать о новом разрешении. Таким образом за первою кампаниею (1878—1879) последовала вторая (1880-1881), а за нею и третья (1883-1886). В общем, кроме упомянутых горельефов гигантомахии и мелких находок, открыты были надписи, статуи, остатки храмов, дворца, театра и проч. Раскопки и исследования на месте древнего Пергама продолжались и впоследствии, в конце 80-х и в 90-х годах (Шуххардтом, Фабрициусом, Конце, Боном) 1,и еще в 1898 г. Конце в своей речи «Pro Pergamo» призывал к продолжению работ, которые должны дать дальнейшие результаты, а в последнее время там производил раскопки Дёрпфельд (см. дальше).
В силу первоначального договора и турецких законов из пергамских древностей Пруссии должна была достаться лишь 1/3, а 2/з — Турции 2; но потом и эти две трети были уступлены Пруссии частью в дар, частью за денежное вознаграждение. Таким образом, все найденные пергамские скульптуры перешли в Берлин. Доставка их из Пергама к морскому берегу и затем на суда сопряжена была с большими трудностями; но Гуман преодолел все. Большая часть древностей из Смирны была отправляема на пароходе в Триест, а оттуда по железной дороге в Берлин. Здесь целая комиссия археологов с помощью итальянских мастеров работала над приведением их в порядок. К счастью, плиты снабжены были буквами или знаками, так что для каждой из них можно было определить место и надлежащим образом сопоставить их. Для пергамских древностей был устроен особый музей 3; в нем горельефы расположили так, как они были некогда в
действительности. Издаются и монументальные «Пергамские древности» («Alterthümer von Pergamon») — результаты раскопок 1. Раскопки эти продолжались и потом.
Успехам эпиграфики и археологии много способствовали те иностранные учреждения — школы или институты,— которые основаны были в Греции.
Французская школа в Афинах. По времени первым таким учреждением является Французская школа в Афинах (École française dAthènes) 2, во главе которой стоит директор и куда посылаются стипендиаты на два или три года. Основана она была еще в 1846 г. «для изучения языка, истории и древностей греческих», но скорее по политическим, нежели научным мотивам,— с целью поддержать влияние и престиж Франции, в противовес Англии. Сначала она преследовала больше литературные и общеобразовательные цели, чем специальные, ученые разыскания, и долгое время, до 70-х годов прошлого века, мало проявляла свою деятельность. За этот период можно отметить лишь открытия Ш. Э. Бёле (Beule) в акрополе (1852—1853), исследовавшего лестницу, ведшую к пропилеям,— открытия, в свое время произведшие большое впечатление и вызвавшие оживленную полемику; затем — разыскания П. Фукара и К. Вешера в Дельфах (1860-1862), путешествия (1861) Озэ (Heuzey) и Доме (Daumet) по северной Греции, Македонии и Фракии и Ж. Перро (Perrot) — по Малой Азии 3.
Новая эра в деятельности Французской школы в Афинах начинается с середины 70-х годов, когда во главе ее стал А. Дюмон
(Dumont) (1875—1878) и она преобразована была в ученое учреждение, в своего рода «Institut de correspondance hellénique», получавший корреспонденции из Смирны, Александрии, Константинополя и т. д., служивший как бы посредником между Востоком и Западом. С 1877 г. школа издает и свой орган — «Bulletin de correspondance hellénique », где сосредоточиваются сообщения о новейших открытиях и где наряду со статьями на французском языке — иногда ученых разных национальностей 1 — отведено было место и статьям на языке новогреческом. Более крупные мемуары и монографии помещаются в «Bibliothèque des écoles d'Athènes et de Rome» (c 1881 г.). Дальнейшего развития и процветания Французская школа достигла при преемниках Дюмона — П. Фукаре 2, известном знатоке надписей, при котором и преобладало эпиграфическое направление, и Ж.-Т. Омолле 3, прославившемся своими раскопками на Делосе и в Дельфах.
Раскопки эти были самым выдающимся делом Французской школы.
Раскопки на Делосе. Древности Делоса 4, священного для греков острова, родины Аполлона и одно время центра Афинского союза, испытали обычную, печальную участь: еще в I в. до P. X., во времена Митридата, остров подвергся разорению, а в средние и новые века служил каменоломней. Госпиталиты и жители соседних островов брали отсюда материал для построек; церковь на Тиносе, например, вся выстроена из античного мрамора. В XV в. из-
вестный любитель археологии, Кириак из Анконы, обратил внимание на Делос. В XIX в. здесь производил исследования еще Л. Росс. В 1873 г. один из членов Французской школы Лебег (Lebègue) начал раскопки на горе Кинфе и между прочим нашел пещеру, служившую древнейшим храмом. Его исследования продолжал, по поручению греческого Археологического общества, И. Стаматакис и открыл святилище иноземных (египетских) богов — Сераписа, Исиды и Анубиса. Но только с 1877 г. Французскою школою начаты на Делосе систематические, в широких размерах, раскопки, давшие богатые результаты. Руководство ими поручено было Омоллю, который повел их по новому плану (1877—1880). В 1885 и 1888 г. Омолль снова возвращался на Делос для продолжения своих раскопок. В промежуток другие члены Французской школы (Б. Оветт (Hauvette), С. Рейнак (Reinach), Г. Фужер (Fougères) и проч.) с своей стороны исследовали разные части острова и дополнили таким образом разыскания Омолля.
В результате открыты были остатки священного города, храма и различных зданий — пропилеев, театра, гимназии, святилищ, помещений, принадлежавших разным коллегиям или корпорациям, и т. п.,— в общем до 60, гавани, любопытные архаические статуи и в особенности надписи, числом более 1500 (теперь их известно более 3000). Таким образом пролит свет на историю храма, его управление, на развитие греческой скульптуры, особенно в более древний период, и т. д. Мы поймем все значение сделанных находок, преимущественно надписей, если вспомним, что храм делосский служил своего рода архивом, казнохранилищем и музеем, что здесь хранились различные акты, копии с договоров и других документов, и что остров Делос был одним из центров не только религиозной жизни, но и торгового движения.
Систематические, сопровождавшиеся замечательными открытиями раскопки в Дельфах относятся уже к 90-м годам истекшего столетия, а потому о них я скажу далее.
Другие раскопки Французской школы. К открытиям на Делосе и отчасти в Дельфах близко стоят по своему характеру открытия на месте святилища Аполлона Птоиского в Беотии.
Раскопки здесь вел Олло (Holleaux) в 1884—1891 гг. Им найдены развалины храма, священные дары, в том числе интересные статуи, бросающие свет на историю греческого архаического искусства, и надписи почти за 1000-летний период, начиная со второй половины VI в. до Р. X.
Членами Французской школы производились раскопки также и в других местностях Греции — в Элатее, Феспиях, в Пелопоннесе; здесь заслуживают быть отмеченными исследования Фужера в Мантинее 1. А на острове Санторине (древней Фере) Gorceix, вслед за геологом Фуке (Fouqué), открыл (1869—1871) следы древнейших поселений и архаической культуры. П. Жирар (Girard) исследовал Самос и приобрел для Луврского музея знаменитую статую Геры Самосской. В Малой Азии в Мирине (близ Смирны) под руководством Поттье (Pottier) и C. Рейнака раскопан некрополь 2 со множеством терракотовых статуэток, подобных танагрским. Член Французской школы Райе (Rayet) на средства Ротшильдов произвелв 1872—73 г. раскопки в Милете и его окрестностях, на месте оракула Аполлона Бранхидского, в Магнесии, Приене и т. д. 3. Во Фригии, Ликии производили исследования Раде (Radet)4,Г.Кузен (Cousin), M. Ш. Диль (Diehl) и др.; найдены были, между прочим, интересные эпиграфические памятники, напр. письмо Дария Гистаспа, рескрипт Антиоха II (относительно культа царицы Лаодикеи) и даже целый философский трактат 5.
Французские ученые второй половины XIX в. Членам Французской школы в Афинах, кроме того, принадлежит ряд бо-
лее или менее крупных монографий и исследований по греческой истории, государственным и частным древностям и искусству. Можно сказать, что большая часть выдающихся специалистов Франции второй половины XIX в. в этих научных областях — Н. Д. Фюстель де Куланж, Ж. Перро, П. Фукар, А. Дюмон, Колиньон, Ж.-Т. Омолль, П.Жирар, Б. Оссулье, Б. Оветт, Поттье, С. Рейнак, Монсо, Э. Ардальон, Ф. Дюррбах и др. 1 — вышли из Французской
школы в Афинах, и многие из их монографий напечатаны в «Bibliothèque des Ecoles françaises d'Athènes et de Rome».
Говоря об участии французских ученых в разработке греческой истории, можно отметить еще, что во Франции в 1867 г. возникло общество для поощрения изучения Греции («Association pour l'encouragement des études grecques»), которое издает и свой орган—«Revue des études grecques».
Немецкий институт в Афинах. В 1874 г. и немцы основали в Афинах учреждение, подобное Французской школе, в виде отделения Немецкого Археологического института.
Институт этот впервые основан был в 1829 г. в Риме, по инициативе Эд. Герхарда (см. с. 312), в целях оживления сношений в области археологии и скорейшего обнародования вновь открываемых памятников К Он являлся первоначально частным обществом и носил международный характер: к нему принадлежали и в его работах принимали участие лица различных национальностей — не только немцы, но и итальянцы, и французы; издания его («Bulletino», «Annali», «Monumenti inediti») выходили большею частью на итальянском языке и проч. Наибольшую поддержку ему оказывало прусское правительство и Берлинская Академия наук. В 1871 г. институт превратился в прусское учреждение, а в 1874 г.— в имперское, под именем «Императорского Немецкого Археологического института». Почти одновременно, в том же 1874 г., по проекту Э. Курциуса в Афинах основано было его отделение. Каждым из двух отделений, Афинским и Римским, заведуют по два секретаря, а центральная дирекция находится в Берлине. На обязанности секретарей лежит редактирование «Известий» («Mittheilungen»), чтение лекций или объяснение памятников, руководство занятиями стипендиатов, которых ежегодно командируется несколько, устройство археологических экскурсий, ведение заседаний и т. п. В числе
секретарей Афинского отделения мы видим таких лиц, как У. Кёлер (до 1886 г.), которому так много обязана эпиграфика (см. с. 373 след.), и ученый архитектор В. Дёрпфельд (Dörpfeld ) 1. Институт располагает значительным бюджетом; он имеет свой орган — «Mittheilungen», из которых один отдел выходит в Афинах 2, а другой — в Риме. Кроме того, в Берлине существует центральный орган — сначала «Archäologische Zeitung», а потом — «Antike Denkmäler» и «Jahrbuch» (с 1886 г.), с приложением («Archäologischer Anzeiger», с 1889 г.). Ежегодные отчеты о деятельности Немецкого Археологического института печатаются в «Sitzungsberichte der Berliner Akademie der Wissenschaft».
Немецкий Археологический институт в Афинах очень много способствовал дальнейшему изучению истории, археологии и топографии Греции. Между прочим, при содействии этого учреждения и при участии Курциуса предпринята была громадная работа — топографическая съемка Аттики немецкими офицерами генерального штаба. Результатом этих исследований явились совместные издания Э. Курциуса и И. А. Кауперта: «Атлас Афин» (1878) и «Карты Аттики» (1881-1894/5), с объяснительным текстом, в котором описание Афин и их окрестностей принадлежит самому Курциусу, а остальное — его ученику А. Мильхёферу (Milchhöfer), известному знатоку топографии Аттики.
Британская школа и общества. В 1886 г. возникла Британская школа в Афинах (British School at Athens)3, по побуждению Р. Дж. Джебба, на частные взносы, без субсидии со стороны правительства, но все-таки выдающая стипендию
(из фонда, основанного в честь эпиграфиста Ч. Т. Ньютона). Она издает журнал («The Annual of the British School at Athens») и ведет раскопки. Она принимала деятельное участие в раскопках на о. Кипре 1 (доставшемся Англии в 1878 г.), где еще в 70-х годах с большим успехом производил разыскания североамериканский консул граф Чеснола 2, не совсем, впрочем, надежный свидетель, а затем немецкий ученый М. Г. Онефальш-Рихтер (Ohnefalsch-Richter) 3, издававший даже специальный орган «The Journal of Cyprian Studies». При поддержке этой школы, Британского музея, некоторых ученых обществ и университетов, образовался особый «Cyprus Exploration Fund» (1887), благодаря которому раскопки продолжались далее, а в Никосии основан музей кипрских древностей.
В таком же направлении действуют ученые английские общества— «Society for the promotion of Hellenic Studies», издающее «Journal of Hellenic Studies», и в особенности «Egypt Exploration Fund» 4 (основан мисс Амелией Эдварде в 1882 г.). Последним, под руководством Фл. Питри, А. Г. Гардинера и Ф. Гриффита, предприняты были раскопки на месте греческой колонии Навкратис (1884—1886) 5,
поведшие к богатым и неожиданным результатам: открыт городской округ со святилищами и немало надписей, по древности не уступающих надписи в Абу-Симбеле. Большая часть найденных древностей перевезена в Англию, и лишь незначительная часть поступила в Булакский музей.
Из отдельных лиц следует назвать еще Ч. Феллоуза (Fellows), который в конце 30-х и в начале 40-х годов изъездил Ликию и открыл многие памятники, в том числе памятники гарпий и нереид; затем — английского архитектора Дж. Вуда (Wood), многолетние раскопки которого в Эфесе увенчались, наконец, открытием в 1874 г. знаменитого храма Артемиды 1, и уже известного нам эпиграфиста Ньютона, сделавшего интересные открытия на месте храма Аполлона Бранхидского (колоссальные статуи — по дороге, ведущей к этому храму) и в Галикарнассе (мавзолей).
Американская школа. В 1881 г., на счет Американского Археологического института, начаты раскопки в Ассосе2, а в 1882 г. учреждена Американская школа в Афинах (American School of Classical Studies) 3; ее журнал с приложением (« Papers of the American School of Classical Studies of Athen») выходил сначала в Бостоне—Балтиморе (1-я серия,— 1885—1897), а потом в Нью-Йорке-Лондоне (2-я серия). Наиболее выдающийся эпиграфист этой школы — С. Дж. Стеррет (Sterrett). Американская школа производила раскопки в Аттике, Сикионе, Платеях и т. д. 4
und Wirtschaftsgeschichte des VII. und VI. Jahrhunderts vor Chr. Geb. Leipzig, 1908; см. также: Шестаков СП.// ЗКУ. 1909. Январь.
Исследования в Малой Азии. В Америке образовалось особое Общество для исследования Малой Азии — «Asia Minor Exploration Fund», поддержку коему оказали и англичане.
По поручению этого общества английский археолог У. И. Рамсей (Ramsay) вместе с упомянутым выше американским эпиграфистом Стерреттом предпринял экспедицию в Карию и во Фригию (1883). На следующий год Рамсей вместе с англичанином А. Г. Смитом снова посетил эти страны и Писидию. Исследования эти имели большое значение в деле изучения топографии и археологии Малой Азии А Стерретт предпринял экспедицию в Малую Азию сначала на свой счет (1884), а потом (1885) — на средства, данные мисс Вулф (Wolfe) 2.
Австрийские экспедиции. Малая Азия служила предметом изучения особенно со стороны австрийских ученых. До последнего времени Австрия не имела учреждения, подобного упомянутым выше школам или Немецкому институту; эпиграфические же и археологические исследования и сообщения австрийских ученых печатались обыкновенно в «Archäologisch-epigraphische Mitteilungen aus Österreich-Ungarn», где встречаем работы таких специалистов, как О. Бенндорф (Benndorf), А. Домашевский (Domaszewski), Т. Гомперц (Gomperz), Б. Гиршфельд (Hirschfeld), Э. Чанто (Szanto), Свобода (Swoboda). Зато обращают на себя внимание австрийские ученые экспедиции.
Таковы экспедиции на о-в Самофракию в 1873-м и 1879 гг. (А. Конце, Хаузер и Ниман), а в особенности на юго-запад Малой Азии в 1881—1882 г. (Бенндорф и др.) 3, в Памфилию и Писидию в середине 80-х годов (гр. Лянкорон-
ский с Ниманом, Е. Петерсеном, Лушаном и многими молодыми сотрудниками) 1, в Гельбаши-Трису 2 и др. Князь Лихтенштейн в 1890 г. открыл Венской Академии наук кредит на несколько лет для дальнейших археологических исследований Малой Азии.
Что касается Италии, то и она пока не имела в Афинах особого учреждения, но, как мы уже знаем, итальянский ученый Федерико Хальбхер (Halbherr, по происхождению собственно тиролец) производил в середине 80-х годов раскопки на Крите, на месте древней Гортины, и открыл там знаменитую надпись.
Греческое Археологическое общество. Я говорил до сих пор об основанных в Афинах иноземных учреждениях, школах и институтах и об экспедициях. Но и местное Греческое Археологическое общество в свою очередь немало сделало по части раскопок и открытий 3. Основанное впервые еще в 1837 г., потом на время прекратившее было свое существование, оно в 1858 г. вновь возникло, но лишь с конца 60-х и особенно с 80-х годов прошлого столетия обнаружило энергичную деятельность. Оно издает ряд публикаций — Αθήναιον (1872—81), Έφημερις αρχαιολογική (с 1883 г.), Πρακτικά (с 1872 г.), Δελτίον άρχαιολογικόν в течение нескольких лет (с 1888 г.), Αρμενία (с 1900 г.); оно ведет удачные раскопки в Афинах, Элевсине, Оропе, Эпидавре, Танагре, Микенах и т. д.
Раскопки в Афинах. Первое место среди этих раскопок занимают открытия на афинском акрополе4. Раньше здесь
(с. 320) производили разыскания Л. Росс, Питтаки, Беле; в 1862 г. в Афины снаряжена была прусская экспедиция при участии Э. Курциуса; тогда же Э. Бёттихер вел раскопки на акрополе. Дальнейшие, большею частью случайные, находки указывали на то, что здесь под мусором и грудой развалин скрываются интересные памятники древности 1. В 1876/77 г. Греческое Археологическое общество очистило южный склон акрополя, а в 1882 г. оно, под руководством эфора Π. Каввадия, предприняло систематические раскопки, которые и привели в 1885— 1889 гг. к замечательным открытиям. Исходя из убеждения, что среди мусора, послужившего для уравнения площади акрополя и заполнившего все неровности его поверхности во время строительной деятельности Периклова века, должно находиться немало памятников, погибших при нашествии персов, Греческое Археологическое общество задалось целью дойти до самой скалы. Ожидания оправдались; из этого насыпного слоя извлечена масса памятников, наполняющих теперь несколько зал Акропольского музея (не говоря уже об отдельных экземплярах и фрагментах в различных других музеях) и, несомненно, относящихся ко времени до Греко-персидских войн. Среди них особенно любопытны статуи; многие
из них раскрашены. В шутку их назвали «тетками». Эти находки осветили многое в истории греческого искусства, особенно начального периода, и в истории самого акрополя, тем более что Археологическим обществом, кроме того, открыты на акрополе остатки «Пеласгической стены» и древнего дворца микенской эпохи.
Элевсин. В Элевсине 1 еще в 1815 г. начаты изыскания одним английским обществом, образовавшимся в Лондоне с целью изучения античных памятников. К1860—1861 гг. относятся раскопки Ф. Ленормана; но систематические раскопки начаты только в
1882 г. Греческим Археологическим обществом. Греческое правительство экспроприировало дома, построенные на месте развалин, что, конечно, стоило немалых сумм, но зато дало возможность надлежащим образом исследовать священный округ. Раскопки (под руководством Д. Филиоса) производились деятельно и дали немаловажные результаты в виде произведений искусства и многочисленных надписей; выяснен и план, и расположение зданий.
Эпидавр. В Эпидавре, где было святилище Асклепия, раскопки велись под наблюдением П. Каввадия (1881—1887) и привели к открытию святилища и разного рода памятников 2.
Микены. Исследования и раскопки Греческого Археологического общества в Микенах в 1887—1888 гг., уже после Шлимана, пролили новый свет на отношение микенской культуры к чисто эллинской. Так, в нижнем городе, т. е. у подножия акрополя, открыто несколько десятков небольших могил, из коих одна куполообразная вроде «сокровищницы царя Атрея», а остальные высечены в скале; при этом найдены бритвы, круглые металлические зеркала в оправе из слоновой кости, фрагмент стеклянной вазы, несколько железных колец и бронзовых фибул,— важные находки, ибо до тех пор именно в отсутствии железа и фибул видели одну из характерных особенностей микенской культуры и одно из главных ее отличий от культуры гомеровской. В Микенах открыты также развалины дворца, подобного тиринфскому.
Танагрские фигуры. Иного рода были находки в Танагре (в Беотии), относящиеся преимущественно к 70-м годам истекшего века 1.
Здесь давно уже местные жители при обработке земли наталкивались на древние могилы, содержавшие множество статуэток. Около 1870 г. начались более деятельные разыскания: некий Георгий Анифантис, родом из Корфу, более известный под именем «старого Георгия», принялся за тайные раскопки некрополя в Феспиях, а потом перенес свою деятельность в Танагру, где его ожидали еще более обильные находки, которые он выгодно сбывал. Так мало-помалу развился целый промысел, и танагрские могилы подверглись массовому расхищению, большая же часть находок перешла за границу. Наконец, греческое правительство и Археологическое общество приняло меры. В 1873 г. послан был агент общества даже с военным отрядом, чтобы ос-
тановить тайные раскопки. В 1873—1876 гг. Общество предприняло раскопки, причем разрыто было несколько тысяч могил. С 1888 г. раскопки возобновились. Находимы были преимущественно мелкие предметы, статуэтки. Но самая богатая коллекция их собрана в Лувре; затем немалое количество их имеется в Британском музее и в собрании Сабурова (одно время бывшего русским посланником в Афинах), приобретенном Берлинским музеем 1.
Танагрские фигуры (названные так по месту нахождения; изготовлялись же они большею частью в Авлиде) открывают нам новую сферу или сторону греческого искусства; они вводят нас в повседневную жизнь греков, знакомят нас с их занятиями, забавами, костюмами. Они изображают нам то женщин, занятых своим туалетом или своим хозяйством, печением хлеба и т. п., то цирюльника, стригущего своего клиента; то повара, готовящего обед; то торговца, выкрикивающего свой товар; то детей, играющих или пишущих и т. д.
Открытие Додоны. Открытием развалин Додоны 2, где был древнейший оракул, очень почитаемый греками, наука обязана не какому-либо обществу, а отдельным лицам. Долгое время в точности не было известно даже местоположение Додоны; следы некогда знаменитого оракула, казалось, исчезли навсегда, и еще Байрон, посетивший эту местность, говорил в «Чайльд-Гарольде»:
Додона! где ж твоя дубрава?
Ручей пророческий был там.
Где твой оракул вещий, слава?
Где громовержца вечный храм?
Их нет кругом... 3
Только в середине 70-х годов прошлого века окончательно определено местоположение Додоны, открыты ее развалины и
остатки святилища, причем найдено много мелких предметов, служивших обетными приношениями, бронзовых треножников, ваз, а также свинцовых табличек, на которых писались обращенные к оракулу вопросы, самые разнообразные и, так сказать,— житейские, даже, например, относительно пропавших вещей. Открытия эти связаны с именем богатого грека — Г. Карапана 1.
Сидонские саркофаги. В самом Константинополе, благодаря стараниям образованного турецкого археолога Османа Хамди-бея (Hamdy-Bey), основан был в 1881 г. музей, главною достопримечательностью которого являются т. наз. «Сидонские саркофаги» 2, случайно открытые в 1887 г., в том числе саркофаг Александра Великого с рельефами, изображающими сцены из сражения македонского царя с персами (при Иссе), а на другой стороне — сцены из охоты.
Нам остается сказать здесь еще об участии русских ученых в археологических изысканиях.
Открытия древностей в южной России. Россия не имела и не имеет какой-либо школы или института в Афинах (Русский Археологический институт существует в Константинополе, да и то недавно), и командированным в Грецию 3 молодым ученым, за неимением русского учреждения, приходилось так или иначе
пользоваться содействием Французской школы или Немецкого института, и их работы нередко помещались в «Bulletin de correspondance Hellénique» и в «Mittheilungen...». На долю России выпало главным образом изучение тех древностей, которые находятся в нынешних ее пределах, на юге, на месте греческих колоний.
Исследование края в археологическом отношении началось вскоре после покорения его Россией, причем в этом исследовании принимали участие не только русские, но и иностранцы. В 20-х годах истекшего века появились работы И. П. Бларамберга 1, Д. Рауль-Рошетта 2, П. И. Кёппена 3. Но основание классической археологии южной России положил петербургский академик Кёлер 4. Появились затем историко-археологические обзоры — Г. И. Спасского (Боспор Киммерийский с его древностями и достопримечательностями. М., 1846), А. Б. Ашика (Боспорское царство. Одесса, 1848—1849), В. В. Григорьева (Цари Боспора Киммерийского. СПб., 1851); но особенно важны были «Исследования о древностях южной России и берегов Черного моря» (СПб., 1851—1856. 2 вып., и на франц. яз.) незабвенного в летописях русской археологической науки гр. А. С. Уварова; следует упомянуть также о работах Ф. К. Вруна (Черноморье. Одесса, 1879—1880) и «Древности Босфора Киммерийского» 5. Общий обзор классических древностей южной России дал I выпуск известного издания гр. И. И. Толстого и акад. Н. П. Кондакова («Русские древности в памятниках
искусства») и новейший труд — англичанина Миннза (Minns Ε. Scythians and Greeks. Cambridge, 1913 1). Нумизматический материал исследован Б. В. Кёне (Köhne), П. О. Бурачковым, A.B. Орешниковым2. О сборниках надписей И. В. Помяловского и В. В. Латышева и об эпиграфических исследованиях последнего я уже говорил раньше (с. 374—378). К новейшим трудам в области изучения классических памятников юга России мы еще вернемся.
По исследованию древностей и истории северного побережья Черного моря много сделано Одесским Обществом истории и древностей (см. его «Записки...» с 1844 г.), Императорским Русским археологическим обществом (его — «Записки», «Мемуары» [на франц. яз.] и «Известия» с 1846 г.) и Императорскою Археологическою комиссиею, основанною в 1859 г. с целью разыскания и охранения предметов древности; в ее «Отчетах» и «Известиях» сообщается о новых находках; в них помещены дневники и журналы раскопок (напр., за 1851—1881), с приложением объяснения памятников, составленного акад. Л. А. Стефани, монографий и исследований; описания археологических раскопок и находок в черноморских степях находятся и в изданных ею «Древностях Геродотовой Скифии» (СПб., 1866—1872. Вып. 1—2)3.
Находимые в южной России классические памятники важны не только с точки зрения русской истории 4, они имеют немалое значение и для истории греческой. Некоторые из эллинских колоний на юге России были крупными культурными и торговыми
пунктами; некогда здесь процветало Боспорское царство. С этими колониями Эллада поддерживала тесные торговые сношения. Из Припонтийских стран получались хлеб (особенно пшеница), соленая рыба, лен, пенька, смола, строевой лес, шкуры, воск, мед, даже рабы, а туда отправлялись глиняная посуда, масло, предметы роскоши, разные изделия и т. д. 1 Интересно также проследить греческое влияние на соседних скифов и вообще варваров, а с другой стороны — смешение греческих элементов с скифо-сарматскими и восточными — иранскими и проч. На все это археологические данные проливают свет...
Пантикапей. Из раскопок на юге России 2 в рассматриваемый период обращают на себя внимание прежде всего керченские, на месте древнего Пантикапея, столицы Боспора.
Первые разыскания тут были сделаны французом А. Дюбрюксом 1 еще в начале XIX ст. В 1826 г. учрежден музей местных древностей 2. В 1831 г. в кургане Куль-Оба в нескольких верстах от Керчи при ломке камня для построек открыта была гробница с саркофагами, скелетами и различными вещами, в числе их — знаменитая ваза из смеси золота и серебра (электрона) с изображениями скифов, поражающими своим реализмом (выдергивание больного зуба, перевязка ноги, царь и лазутчик). С следующего года начаты более или менее постоянные раскопки. Но первое время работы велись без строгой системы; копали, ища больше «золотых вещей»; к самым сооружениям относились без должного внимания, и открытые памятники, их местоположение, забывались, затеривались. Такова была участь одного из замечательнейших склепов, открытого в 1841 г. А. Б. Ашиком; склеп В. В. Стасова, исследованный в 1872 г., был потерян надолго и вновь найден лишь в 1899 г. Памятники страдали от хищничества и невежества обывателей. Напр., владелец усадьбы, где был склеп Анфестерия, из боязни, что из-за склепа может лишиться владения, живопись соскреб железной лопатой, а из склепа сделал погреб; иногда гробницы превращали в помойные ямы и т. п.; случалось, что со стен соскабливали яркую краску и, разбавив ее в воде, красили баркас. Разысканию и охранению древностей содействовала Императорская Археологическая комиссия. Митридатова гора и керченский некрополь подверглись мало-помалу исследованию; открыты катакомбы, многие с интересными фресками; найдено множество предметов, так что коллекция древностей Босфора Киммерийского в Эрмитаже, по одному только разряду золотых вещей, к концу 80-х годов возросла до 10 000 предметов.
По богатству памятниками декоративной живописи гробницы Керчи и ее окрестностей занимают едва ли не первое место среди других центров греческой культуры. Памятники эти идут от IV в. до P. X. по IV в. после P. X., почти непрерывно. Первый из таких склепов был открыт (Д. В. Карейшей) в 1832 г.— «склеп пигмеев», названный так по росписи, изображающей чрезвычайно живо битву пигмеев с журавлями. В 1841 г. Ашиком открыт склеп, «поражающий необычайным богатством росписи, ее пышностью и торжественностью», массовым характером реалистических сцен, с замечательными изображениями, кроме мифологических картин,— погребальной процессии, конного боя, охоты, гладиаторов. В 1872 г. исследована В. В. Стасовым не менее важная катакомба 1 с фресками, изображающими зверей, деревья, битву и сцену, быть может, пожалования власти, чему параллель дают памятники Сассанидской Персии. Открытый в 1877 г. склеп Анфестерия тоже представляет интересную роспись: мы видим здесь палатку, сбоку ее сидящую женщину, детей, подъезжающего всадника, затем другого всадника, держащего лошадь на поводу, за ним бежит еще лошадь 2. Несколько склепов открыл и исследовал профессор Ю. А. Кулаковский (в 1890 и 1891 г.) 3. А в последующие годы расследования производил главным образом В. В. Шкорпил, заведующий Керченским музеем древностей; им раскопан целый ряд
гробниц 1. Живопись, отчасти при его же содействии, исследовал М. И. Ростовцев2.
Группа курганов Юз - Оба близ Керчи исследована с конца 50-х годов, наиболее крупный Змеиный — А. Б. Ашиком, Н. П. Кондаковым (в 80-х годах), гр. А. А. Бобринским. В 17 верстах от Керчи открыты развалины Нимфея.
Тамань и Кубань. По ту сторону пролива, на Тамани и по реке Кубани также сделаны интересные открытия. На Тамани (в 1859 г.) вел раскопки К. К. Герц 3. По дороге из Тамани в Темрюк И. Е. Забелиным (в 1864 г.) и А. Е. Люценко 4 раскопан курган «Большая Близница», с большим количеством предметов; по-видимому, это — гробница жрицы Деметры или, по крайней мере, ее мисты. Раскопки эти продолжал бар.
B. Г. Тизенгаузен. Неподалеку, на Васюринской горе, им открыто (1868—1872) погребение с конем, саркофагом, остатками колесницы. Он же исследовал Артюховский курган, в котором между прочим найдена золотая диадема весом в 36 зол., и в 1875 г.— «Семь братьев» (Темрюкский уезд, Кубанской
области). По реке Кубани, близ станицы Крымской, в 1888 г. Е. Д. Фелициным раскопан курган Карагодеуашх, древности которого исследованы А. С. Лаппо-Данилевским и В. К. Мальмбергом 1; они являются одною из замечательнейших находок на юге России — царское погребение с несколькими сотнями различных предметов золотых, серебряных, бронзовых и т. д., из которых особенного внимания заслуживают золотая пластинка головного убора и серебряный ритон по находящимся на них изображениям 2.
Херсонес. С 1888 г. начались систематические раскопки К. К. Косцюшко-Валюжинича в Херсонесе3 (Корсунь наших летописей, близ Севастополя) по поручению
Археологической комиссии — раскопки, сопровождавшиеся, как известно, большим успехом; но они относятся главным образом к следующему периоду, и мы скажем о них потом.
Ольвия. Среди древних греческих колоний по северному побережью Черного моря видное место занимала также Ольвия. Ее надписи принадлежат к числу наиболее интересных среди эпиграфического материала, собранного в пределах южной России; вспомним например, о знаменитом декрете в честь Протогена (см. выше с. 69). Об исследовании В.В.Латышева, посвященном истории и государственному устройству Ольвии, я уже упоминал. Производились и некоторые разыскания на месте древней Ольвии; делались иногда любопытные находки (например, золотая маска, хранящаяся в Эрмитаже); но правильные, систематические раскопки начались лишь в XX столетии (о них дальше), а тем временем предметы древности нередко расхищались.
Приднепровье. Из курганов в Приднепровье в 1851—1855 гг. А.Терещенко и А. Е. Люценко исследован Александропольский (иначе Луговая могила), огромный курган, имевший в диаметре 150 саж. и 10 саж. в вышину.— В 20 верстах от Никополя (Екатеринослав. губ.) в 1862 г. И. Е. Забелиным раскопан Чертомлыцкий курган, давший между прочим знаменитую серебряную вазу с необыкновенно живыми изображениями скифов и их лошадей, то спутываемых, то с трудом удерживаемых на поводу, то пасущихся. Как и большинство других находок в курганах южной России, ваза эта находится в Эрмитаже.
Так составилась замечательная коллекция золотых и серебряных изделий, античной торевтики коллекция, которая теперь признается в своем роде «единственною в мире как по количеству и разнообразию ее состава, так и по высоким художественным качествам некоторых предметов». Возникает, естественно, вопрос: были ли эти шедевры произведениями греческих мастеров привезенными или же местного производства? В настоящее время специалисты приходят к заключению, что это — произведе-
ния греческих малоазиатских (ионийских) мастеров, работавших по заказу скифских и сарматских владетелей, и большинство относит эти древности к IV—III ст. до P. X.1