Введение............................ 128
Глава I. Категории зависимого населения эллинистической Малой
Азии ........................ 134
Глава II. Рабство и зависимость в городах эллинистической Малой
Азии ........................ 147
Глава III. Формы зависимости сельского населения Малой Азии ... 158
Глава IV. Социальные движения в эллинистической Малой Азии ...186
Вопрос о рабстве и рабовладении в Малой Азии III — I вв. до н. э. разработан далеко не достаточно. Это обстоятельство определяется в какой-то степени малым количеством источников для данного периода: в целом ряде городов и областей Малой Азии систематические раскопки еще не проводились. Особенно плохо обстоит дело по северным и ряду центральных областей — Вифинии, Понту, Фригии, Писидии и др. Имеет значение и то, что материал, полученный в результате раскопок (а это главным образом города Западной и Центральной Малой Азии и их хора), относится лишь к I — IV вв. н. э. Надписей, датируемых III — I вв. до н. э., значительно меньше, в ряде областей они насчитываются единицами. Думается, что данное положение сыграло существенную роль, определив недостаточную разработку вопроса в историографии: рабству в Малой Азии не посвящено ни одной специальной работы.
Вопрос о социальных отношениях в Малой Азии рассматривался в ряде книг как русских, так и зарубежных исследователей. В 1904 г. одним из первых русский ученый К. Хилинский опубликовал статью под заглавием «Λαοί в Малой Азии»1. В этой работе говорится о тех крестьянах Малой Азии, которые обрабатывали царские земли и уплачивали государству налоги. Однако в своей небольшой статье К. Хилинский не выдвигает никаких общих вопросов о том, какой характер имело социальное положение тех λαοί, жизнь которых он описывает.
Несколькими годами позже статьи Хилинского, в 1910 г., вышла работа М. И. Ростовцева, посвященная изучению истории колоната 2. В ней значительное внимание автор уделяет и социальным отношениям в Малой Азии эпохи эллинизма. Точка зрения М. И. Ростовцева не отличается четкостью и определенностью. Она вытекает из его общей концепции о роли феодализма в эллинистических государствах.
С одной стороны, в своей книге о колонате М. И. Ростовцев отмечает, что после смерти Александра феодальный строй сохранился только в самых отсталых районах Малой Азии 3. С другой стороны, в статье о римском колонате, появившейся 15 лет спустя 4, как и в «Studien...», говорится, что «многие феодальные владения (Lehnherrschaften) и храмовые территории сохраняют до римской эпохи свое старое устройство» 5. Что же понимал М. И. Ростовцев под феодализмом и как он его себе представлял? Он считал, что феодальным государством является такое, во главе которого стоит король (ein König), его alter ego — главный судья и генералиссимус — и три привилегированных класса — жрецы, военные и земельные собственники, а сельскохозяйственный базис всего — лаой 6. М. И. Ростовцев полагал также, что Селевкиды, основывая новые города и приписывая к ним царские земли, разрушали феодальную структуру государства и создавали «einen wirklich modernen Staat» 7. Следовательно, в представлении Μ. И. Ростовцева применительно к эллинистической Малой Азии существовали две структуры. Первая структура — феодальная. Характерный признак ее Ростовцев видит в принадлежности царю всей без исключения земли в государстве. Вторая структура, которую он называет «новой» и более точно не определяет, характеризуется преимущественным полисным землевладением. Для того чтобы оправдать наличие первой ступени этого деления, М. И. Ростовцев вынужден преувеличивать значение политики Селевкидов по отношению к городам и приписывать ей ту роль, которой она на самом деле не играла 8. Чутье историка подсказывает ему, что при Селевкидах феодализма не было, поэтому Ростовцев старается показать, что феодализм ликвидировали Селевкиды, до них же он якобы существовал.
Исходя из общего вывода о двух структурах в эллинистической Малой Азии, М. И. Ростовцев видит принципиальную разницу между положением населения, принадлежавшего городу, и населения, сидевшего на царской земле. Он считает, что превращение сельского поселения (χωρίον) в город было принципиальным шагом (prinzipiellen Schritt), влекшим за собой изменение положения сидящего там населения 9. Впоследствии эта мысль, высказанная М. И. Ростовцевым без достаточной аргументации, была принята большинством как советских, так и зарубежных исследователей, занимавшихся историей Малой Азии 10.
Однако М. И. Ростовцев, исходя из предвзятой общей концепции о феодализме в Малой Азии, в ряде конкретных вопросов приходит тем не менее к выводу о наличии здесь эллинистического периода рабовладельческих отношений. В частности, например, при Эвмене были, по его мнению, «nur wirkliche Sklaven und nicht auch die leibeigene Bevölkerung der zu den Burgen gehörenden Dörfer gemeint ist» 11, что противоречит его общей концепции о феодализме в Малой Азии эллинистического периода, но отвечает данным источников.
Далее. В своей обобщающей работе по истории эллинизма М. И. Ростовцев пишет: «В Милете. . . рабским трудом широко пользовался как город, так и частные лица» 12. Несколько ниже: «Количество рабов в Гераклее на Латме было также большим». Ростовцев утверждает, что «на Родосе рабское население было очень многочисленным» 13. В Приене «кроме сельскохозяйственных рабов имелось значительное число городских рабов» 14. Эти примеры можно было бы значительно умножить. Таким образом, получается, что М. И. Ростовцев, с одной стороны, всюду говорит о феодализме в эллинистических странах, но, с другой, — безоговорочно выдвигает тезис о большой роли рабов в экономике тех же эллинистических стран.
Не дается четкого представления о социальных отношениях эллинистической Малой Азии и в работе Е. Бикермана, посвященной империи Селевкидов 15. У него нет ясности в том, кто такие были лаой. С одной стороны, он пишет, что это «paysans d Origine indigene», что они «ne sont pas des esclaves». Давая такое негативное определение, Ε. Бикерман считает, что λαοί правильнее всего было бы определить латинским термином «vici adscripti». «Это крепостные (serfs), прикрепленные к земле» 16. В то же время
E. Бикерман считает, что сельские жители не являлись крепостными их владельца, а были членами общины, которая уплачивала форос. Таким образом, в представлении Е. Бикермана нет четкости в том, в какой степени лаой были зависимы и от кого именно. Категорично он утверждает лишь одно — что лаой не были рабами.
Характерной для западной буржуазной историографии на социальные отношения в Малой Азии является точка зрения, сформулированная четко и определенно А. Джонсом 17. Он говорит: «В некоторых частях страны племенная организация была сломлена и заменена так называемой феодальной системой. Деревни были собственностью господ (lords). Крестьяне были рабами, прикрепленными к земле, обязанными платить ренту и оказывать услуги своим хозяевам. Это положение дел, как известно, существовало в эллинистический период, а также и при персах во внутренней Троаде и Западной Мисии. . . Подобное же положение существовало на территориях некоторых греческих городов». По мнению А. Джонса, «крепостное право на территориях греческих городов возникало определенно в результате завоевания городом соседних варварских общин»18. В данном вопросе А. Джонс высказывает мнение, противоположное взгляду М. И. Ростовцева, который считал, что уже одно прикрепление к городу делало крепостного крестьянина свободным. Наряду с этим А. Джонс допускает полное смешение различных социальных категорий, относившихся к различным эпохам: у него рабы превосходно соседствуют с крепостными.
Касаясь вопроса о социальном составе населения, Д. Меджи отмечает, что как сама Малая Азия была страной больших природных контрастов, так и ее население в эпоху эллинизма представляло резкий контраст между греками с их торговлей, промышленностью, сложным политическим устройством, местными жителями городов, более или менее эллинизованными и урбанизованными, и трудящимися крестьянами сельских районов 19. Относительно этого сельского населения Д. Меджи повторяет точку зрения, высказанную М. И. Ростовцевым в его работе, посвященной истории эллинизма. Он также считает, что владения царей и крупных земельных собственников обрабатывались крепостными, которые платили ренту деньгами или натурой. По мнению Д. Меджи, в отличие от раба личность крепостного не принадлежала владельцу земли, но он сам и его имущество были приписаны к земле и с переменой владельца земли крепостной переходил к новому хозяину. Д. Меджи, как и М. И. Ростовцев, говорит о том, что в течение III в. до н. э. эта система крепостни-
чества (serfdom) постепенно сходила на нет 20. Причины этому он также видит в увеличении числа городов и тем самым в уменьшении царских владений. Однако почему именно обработка принадлежавшей царю земли была связана с крепостничеством, а обработка земли, принадлежавшей городу, — с переходом к свободному труду — оба исследователя не говорят. Таким образом, в представлениях буржуазных ученых о социальном строе Малой Азии нет ни определенности, ни единства 21.
Не ясна точка зрения М. И. Ростовцева и А. Джонса в вопросе о переходе царских земель к городам. Допустим, что Селевкиды владели землей на основе крепостнических отношений. А как же последние изменялись при приписке этих земель к полисам? Какие социальные отношения заменяли «отживший уже» феодальный строй? Что это за «новый» порядок, понятие о котором вынужден ввести М. И. Ростовцев, чтобы свести концы с концами? На все эти вопросы в работах буржуазных историков не дается никакого ответа.
Против этой концепции выступают советские историки, которые в своих работах, посвященных Малой Азии, исходят из того, что социально-экономические отношения в Малой Азии основывались на рабовладении и эксплуатации рабского труда.
В первую очередь это относится к работам А. Б. Рановича, которые носят ярко выраженный полемический характер: автор выступает против точки зрения М. И. Ростовцева и других ученых, считавших, что в эллинистических монархиях господствовал феодальный строй. Критикуя точку зрения М. И. Ростовцева, А. Б. Ранович говорит, что тот не ставит самого коренного вопроса — о характере земельной собственности, «между тем без решения этого вопроса всякие рассуждения о феодализме остаются беспочвенными» 22.
Анализируя эпиграфические памятники эллинистической Малой Азии, А. Б. Ранович приходит к выводу, что «. . . приведенные документы не дают основания говорить об элементах крепостничества или феодализма в эллинистической Малой Азии. Только неправильная презумпция побуждает некоторых исследователей с необычайной легкостью расширять круг феодальных понятий, которые они применяют к эллинистической Малой Азии» 23. Однако А. Б. Ранович, ставя вопрос о характере господствовавшей в эллинистической Малой Азии формации, не касается проб-
лемы рабства и ограничивается в своих работах изучением положения зависимого населения, лаой.
А. Б. Ранович считает, что лаой не были ни рабами, ни крепостными 24, что «λαοί следует переводить „мужики", „люди", „люд", как именуются непосредственные производители на земле у многих народов» 25, что «λαοί или γεωργοί βασιλικοί были лично свободны, что в эллинистической Малой Азии не было феодальной земельной собственности и не существовало самодовлеющих феодальных поместий» 26.
В отличие от А. Б. Рановича И. С. Свенцицкая, посвятившая специальную статью зависимому населению Малой Азии 27, не ставит вопроса о том, кто были лаой — рабы или крепостные, какова была их формационная принадлежность. В этой статье понятие «зависимость» берется как нечто неизменное, не раскрываются различные формы этой зависимости, не определяется, в чем именно она заключалась.
Автор не затрагивает целого ряда моментов, имеющих важное значение для изучаемой им темы. В частности, очень мало говорится о том, откуда взялось сельское население, сидевшее на землях городов, — о педиеях Приены и о фригийцах — жителях хоры Зелеи. А между тем, чтобы избежать такого абстрактного термина, как «зависимое население», можно было бы сказать о них более конкретно, если привлечь имеющиеся в нашем распоряжении данные эпиграфики и античных авторов (в первую очередь Страбона). Свенцицкая считает также, что положение зависимого населения изменялось при приписке его к городу, однако не прослеживает, в чем именно заключались эти перемены.
И. С. Свенцицкая, как и А. Б. Ранович, не делает различия между положением сельского населения на частных землях, приписанных к полису, и населения, искони сидевшего на землях, принадлежавших городу.
Таким образом, знакомство с литературой по эллинистической Малой Азии позволяет наметить круг проблем, еще недостаточно разработанных в историографии.
Во-первых, вопрос о рабстве и рабовладении в эллинистической Малой Азии лишь попутно ставился в общих трудах, ему не посвящено ни одной специальной работы. Нет ни одной статьи, в которой бы специально говорилось о характере рабовладельческих отношений в городах Малой Азии эпохи эллинизма. Не разработан вопрос о том, как именно применялся в экономике города труд рабов, было ли основано на рабском труде ремесленное производство, владел ли город общественными рабами, так
называемыми δημόσιοι, и каковы были их функции. Сколько имелось частных рабов, чем определялись их обязанности? К этой же группе вопросов примыкает и вопрос о наличии помимо рабской и различных форм зависимости неполноправного городского населения, обозначавшихся уже не δουλοι, а πάροικοι, μέτοικοι, ξένοι и др. Не изучена роль δουλοι в сельском хозяйстве и рабов на царских землях, на той χώρα βασιλική, которая принадлежала непосредственно царю. Неясно, каково было количество рабов в сельской местности, как они использовались, имели ли рабы право на свое хозяйство и т. д. Неясно, можно ли ставить знак равенства между положением λαοί и γεωργοί, было ли различие в положении лаой, принадлежавших полису, и лаой частных владельцев, каковы были формы зависимости городского и сельского населения Малой Азии. Не на все эти вопросы можно дать однозначный ответ, не все они в одинаковой степени обеспечены источниками.
Важнейшим и труднейшим из них является вопрос о рабстве и соотношении его с различными формами зависимости. Как справедливо замечает А. Б. Ранович, «древность — не только восточная, но и античная — знает различные формы зависимости земледельца» 28. Нельзя поэтому весь вопрос о сложных и запутанных социальных отношениях в Малой Азии сводить лишь к тому, были лаой рабами или крепостными.
Несомненно также, что зависимое население не было чем-то единым. Нужно поэтому, привлекая различные источники, в первую очередь эпиграфические, поставить вопрос о различных формах и категориях зависимости, дифференцировать положение тех непосредственных производителей, которые были заняты в сельском хозяйстве, ремесле, торговле и других отраслях хозяйственной жизни. На данном этапе изучения вопроса важно не столько констатировать рабство и зависимость, сколько проследить наличие различных форм рабства и зависимости, их многообразие и специфику.