Влияние открытий на обработку греческой истории. Со времени открытий начала 90-х годов, в особенности «Афинской политии», разработка греческой истории, в частности афинской, вступила в новый фазис; для нее началась новая эра. Историю
Греции, преимущественно Афин, пришлось во многом переделывать, и 1891 г. составляет в деле ее разработки резкую грань: все труды, вышедшие в свет до этого года, сразу оказались устарелыми в отделе об Афинах. То же надо сказать и о древнейшей истории Греции, в которой открылся для нас громадный период — крито-микенский, и о позднейшей — эллинистической эпохе, для которой папирусы дали новый, богатый материал.
Какие понадобились переработки прежних трудов для того, чтобы поставить их в уровень с современным научным движением и быстро следовавшими одно за другим открытиями, лучше всего показывает сравнение первого издания «Греческих древностей» и «Греческой истории» Георга Бузольта со вторым.
Второе издание «Древностей» и «Греческой истории» Бузольта. Второе издание «Die griechischen Staats- und Rechtsalterthümer» Г. Бузольта вышло, как мы видели (с. 441), в 1892 г. Оно с полным правом названо на заглавном листе — «Zweite umgearbeitete und sehr vermehrte Auflage». Вместо прежних 222 страниц это издание имеет 384. Не только приняты в соображение вновь найденные надписи и результаты новых работ, пополнены библиографические указания 1, но прибавлены или переделаны целые отделы. Особенно важной и коренной переработке подвергся здесь «Очерк истории афинского государственного строя», на основании открытого перед тем трактата Аристотеля. Второе издание «Древностей» Бузольта явилось первым по времени крупным общим трудом, в котором вполне приняты во внимание данные нового для нас источника и на основании их представлена история постепенного развития государственного строя Афин, хотя автор не мог воспользоваться непомерно разраставшеюся литературою об «Афинской политии» 2.
Бузольт отнесся к новооткрытому источнику с большим, чтобы не сказать с излишним, доверием. Он большею частью следует в своем изложении «Афинской политии», хотя иногда и с оговорками в примечаниях, указывая на некоторые неточности или преувеличения. Принимает он здесь и все сообщения «Политии» о Драконовой конституции 1. Некоторым увлечением Бузольта новооткрытым памятником объясняется, вероятно, и то, что он в своем столь вообще сжатом руководстве подробно излагает олигархические проекты 411 г., придерживаясь почти дословно «Афинской политии», чем нарушает равномерность частей, тем более что проекты эти остались, так сказать, лишь на бумаге. Само собой разумеется, что Бузольт воспользовался новыми данными и для «систематической части» своих «Древностей» 2.
Значительно переделал, как мы уже говорили (с. 443), свое руководство по древностям и Г. Гильберт для второго издания (1т.)3.
Еще крупнее дополнения и изменения, сделанные Бузольтом в новом издании его «Griechische Geschichte».
Над нею Бузольт работает уже более 30 лет: начал он ее в конце 1879 г.; в 1885 г. появился I том ее, в котором изложение было доведено до Греко-персидских войн, а в 1888 г.— II том, обнимавший период борьбы с персами и «Пятидесятилетие», до начала Пелопоннесской войны; в III томе автор предполагал довести изложение до Херонейской битвы и этим закончить. Но прежде чем труд был закончен, понадобилось новое издание уже вышедших томов, и Бузольт принялся за коренную переработку
их. Во втором «дополненном и совершенно переработанном издании», вышедшем в свет в течение 1893—1897 гг. уже не в двух, а в трех томах, эта часть «Греческой истории» Бузольта является, по справедливому выражению самого автора, как бы новым трудом: так велики перемены и добавления. Самый объем труда чрезвычайно разросся. На изложение истории Греции до Пелопоннесской войны вместо прежних двух книг понадобилось три. В I томе в начале прибавлена, например, целая обширная глава о микенской эпохе; зато из этого тома пришлось выделить всю историю Аттики и отнести ее к тому II; в то время как в первом издании II том обнимал историю Греции от ионийского восстания до начала Пелопоннесской войны, в новой переработке во II томе изложение заканчивается отражением персов; история «Пятидесятилетия», блестящего промежутка между отражением персов и началом Пелопоннесской войны, занимавшая раньше лишь половину II тома, всего около 300 стр., теперь составила целую обширную книгу почти в 600 стр., как I часть III тома, вторая часть которого, по плану Бузольта, должна была заключать в себе окончание всего труда, что заранее, однако, казалось неисполнимым. Примечания, на которые и прежде падал, можно сказать, центр тяжести, в новом издании занимают еще более видное место и нередко разрастаются в целые экскурсы.
Таким образом, «Griechische Geschichte» Г. Бузольта, это незаменимое пособие и настольная книга для всех занимающихся греческою историею, в новом издании представляется по своему содержанию и громадному материалу еще более богатою, чем в первом. А в 1904 г. Бузольт выпустил и 2-ю половину III т., огромную книгу, более 1000 страниц, посвященную истории Пелопоннесской войны, с подробным обзором источников в начале (S. 591—756).
Наряду с открытиями на новейшую обработку греческой истории должно было сильно повлиять еще и другое обстоятельство.
Новейшее направление в исторической науке. Известно, что воззрения на историю, ее предмет, задачи и основные факторы исторического процесса меняются, и мне уже в начале настоящего очерка (с. 292—293) приходилось указывать на ту тесную связь, которая существует между состоянием общества, его стро-
ем и настроением, идеалами и умственными течениями, с одной стороны, и взглядами историков — с другой 1.
Было время, когда в истории искали главным образом «деяний»; интересовались по преимуществу «великими людьми», в них видели главные, основные факторы исторического процесса. В наш демократический век и историческая наука обнаруживает тенденцию к некоторой, так сказать, нивелировке; она умаляет значение отдельной личности, роль «великих людей», и на первый план выдвигает массу, общество. Одним из самых ярких выразителей такого направления в настоящее время можно считать известного немецкого историка Карла Лампрехта, взгляды которого возбуждают в Германии горячий и даже страстный спор и вызвали целую литературу 2. Сам Лампрехт свое направление называет «коллективистическим» и противополагает его прежнему, «индивидуалистическому». По его воззрениям, личное начало совершенно стушевывается; генеричными, лишенными всякой свободы признаются поступки только массы, и поэтому принцип причинности оказывается применимым лишь в истории быта, состояния масс: тут именно сфера эволюции, здесь особый метод сравнительно с историей выдающихся личностей.
Вообще идея эволюции, имеющая столь важное значение в естественных науках, переносится и в область наук общественных и исторических. Статистический метод, с таким успехом применяемый при изучении явлений социальной жизни, начинает применяться и историками к явлениям более или менее далекого прошлого 3.
Если прежде ограничивались историей внешней, военной и дипломатической, если затем интерес сосредоточивался преимущественно на истории государства, государственных учреждений, политических партий и их борьбы и отчасти на истории культуры, то в наше время, в век капитализма и рабочего пролетариата, могущества денег, развития торговли и промышленности, когда вопросы и отношения социально-экономические стоят на первом плане, интересуют и волнуют каждого мыслящего человека, и историческая наука, при изучении прошлого, обращает особенное внимание на них, на состояние общества и общественных классов, на борьбу этих классов, на отношение к ней государства. Это введение общества в круг исторических исследований, этот «социально-исторический метод» и анализ, который различает государство и общество и выясняет взаимные отношения между первым и общественными элементами, в глазах одного из представителей новейшего направления в изучении греческой истории, Роберта Пёльмана,— самый важный и богатый последствиями успех, достигнутый историческою наукою в новейшее время 1.
Социально-экономическое направление можно считать теперь преобладающим в исторической науке. Оно впадало иногда даже в такую крайность и односторонность, как т. наз. «экономический», или «исторический материализм». Он явился протестом против идеалистического понимания истории; он попытался свести весь сложный исторический процесс к одному началу — к экономическому фактору. Фундаментом истории он признал производственные отношения: по словам Карла Маркса, способ производства материальных средств жизни обусловливает социальный, политический и духовный жизненный процесс вообще: не сознанием людей определяется быт, а наоборот, их общественным бытом определяется сознание. Говоря словами его последователей, направляющим и определяющим моментом в последней инстанции является производство; экономическое со-
стояние — базис; все остальное — надстройка; среди условий, при которых совершается история, экономические в конце концов являются решающими и ими обусловливается исторический процесс; политическое, юридическое, философское, религиозное, художественное и всякое иное развитие покоится на экономическом и т. д. Но это есть грубое искажение истории, и в последнее время замечается в свою очередь реакция против материалистического понимания истории, как бы возрождение идеалистического направления. Сами последователи исторического материализма уже делают оговорки и уступки. Они признают значение политических и иных условий; они допускают, что эти условия развиваются по свойственным им законам; они отстаивают лишь положение, что в историческом процессе экономические факторы наиболее важные, что их влияние на прочие отношения сильнее, чем влияние последних на экономию.
Не буду, наконец, говорить о том критицизме, который свойствен новейшей науке.
Отражение его в области изучения греческой истории. Естественно, что общее движение исторической науки, перемены во взглядах на нее, на ее предмет и задачи, на факторы исторического процесса, в связи с переменой общественного настроения, идеалов и интересов,— все это не могло не отразиться и на обработке греческой истории. По верному замечанию Р. Ю. Виппера, например, «типичный немецкий историк эпохи, предшествующей войнам 1866—1870 годов, считал кульминационным пунктом греческой истории Греко-персидские войны; он сравнивал их с освободительным движением своей родины против Наполеона в 1808—1814 гг.; в демократии середины V в. до P. X. он видел главный плод греческой национальной борьбы, потому что он признавал первою целью своего времени достижение равенства политических прав, потому что он или сам бился в 1848 г. за политическую вольность, или сочувствовал борьбе за принципы народного верховенства» 1. В эпоху реакции первой половины XIX ст., под
впечатлением воспоминаний о французской революции, историки часто склонны были выступать с нападками против демократии. Победа либерализма привела к противоположному воззрению. В греческой демократии стали видеть образец и осуществление идеалов, которыми увлекались. Это настроение, как известно, нашло себе выражение в труде Дж. Грота.
В настоящее время историки подходят к греческой древности с иной точки зрения, с иными запросами и интересами. То новейшее направление в исторической науке, о котором я говорил, нашло себе отражение, в большей или меньшей степени, и в области обработки греческой истории. Главными представителями его являются Белох, Эд. Мейер и Пёльман. Все трое — почти сверстники (Ю. Белох родился в 1854 г., Эд. Мейер — в 1855, Р. Пёльман — в 1852 г.). Самый типичный из них вообще — Белох; более умеренный, чуждый односторонности и в то же время самый крупный ученый — Эд. Мейер, а самый яркий представитель изучения социально-экономических вопросов античного мира — Пёльман.
Белох. Юлиус Белох, немец по национальности, долгое время бывший профессором древней истории в Римском университете, а теперь — в Лейпциге, приобрел известность прежде всего своею монографией) об аттической политике со времени Перикла (Die attische Politik seit Perikles. Lpz., 1884), в которой он чрезвычайно сурово отнесся к вождям афинской демократии, и затем своим исследованием о численности населения греко-римского мира (Historische Beiträge zur Bevölkerungslehre. I. Th. Die Bevölkerung der griechisch-römischen Welt. 1886) 1, где применил в широких размерах статистический метод к древней истории 2 и между прочим доказывал положение, которое потом было развито и Эд. Мейером, именно, что рабы в древности
вовсе не были так многочисленны, как принято думать, и рабство не играло той видной роли, какую ему обыкновенно приписывают. В предисловии к своему исследованию Белох заявляет, что до тех пор не было предпринято попытки изучить движение населения на обширном пространстве и в течение длинного периода, на основании систематически собранного и критически разобранного имеющегося налицо материала; а между тем это — единственный путь для реального понимания истории и для выработки прочной теории населения. К современным историкам, по его мнению, применимы слова Полибия относительно Филарха: «каждый прежде всего поражается непониманием и незнанием расходов и богатства эллинских государств; а историкам это должно быть известно прежде всего». Приемы и выводы Белоха вызвали сильные возражения 1; действительно, приемы его иногда слишком смелы, а выводы шатки и гипотетичны; но им впервые собран обширный материал, все, что может пролить свет на статистику населения древнего мира, и впервые этот материал подвергнут критике 2. К той же теме Белох возвращается в своей вступительной лекции в Лейпцигском университете (1912) 3, которую он посвятил «численности населения, как фактору и показателю исторического развития». Даже умственные течения, по его мнению, в гораздо большей мере доступны статистической обработке, чем думают те, кто видит в истории не что иное, как собрание биографий героев. Конечно, замечает Белох, для достижения этой цели еще далекий путь. Но только тогда, когда такой путь будет пройден, история может стать тем, что она теперь еще не есть, но чем должна быть,— наукой.
Радикальный критицизм Белоха, крайне скептическое отношение его к традиции, ясно выразились уже в его статье «Die Dorische Wanderung» (Rheinisches Museum. 1890), в которой он смело отрицал такой общепризнанный факт, как вторжение дорян в Пелопоннес.
Но самый крупный труд Белоха — «Греческая история», в которой отражаются все наиболее характерные черты его направления. В 1891 г. вышло начало ее, на итальянском языке 1, касающееся лишь древнейшей Греции и заканчивающееся главою о гомеровской эпохе (насколько мне известно, продолжение ее на итальянском языке не выходило). Но в 1893 г. Белох начал издавать «Греческую историю» по-немецки2 и сперва (1893—1897) довел в 2 томах изложение до завоевания Персии Александром Македонским включительно 3, но потом продолжил: в 1904 вышел III том «Die griechische Weltherrschaft» 4, в двух отделениях; он заканчивается битвой при Селласии и появлением римлян в Иллирии, причем второе отделение касается источников, хронологии и отдельных специальных вопросов.
«Griechische Geschichte» Белоха предназначалась первоначально не столько для специалистов, сколько для образованных читателей, интересующихся историей. Этим обусловливался объем, характер и изложение первых двух томов. По своим размерам труды даже Курциуса и Гольма слишком обширны для
широкого круга читателей. «Греческая история» Белоха сначала уступала им по своему объему. История самостоятельной Греции в 1-м издании состояла всего из двух томов, из коих I т. доводил изложение до Сицилийской экспедиции времен Пелопоннесской войны и до победы «просвещения» (Aufklärung) и нового направления в области философии, а II т. обнимал историю Греции, кончая Аристотелем и завоеванием Азии Александром. В ней нет многочисленных и обширных примечаний, подробных библиографических указаний; Белох ограничивается лишь самым необходимым. Его «Греческая история» отличается прекрасным изложением, читается легко и с интересом. Даже самая внешность ее в немецком подлиннике производит благоприятное впечатление своим изяществом.
«Греческая история» Белоха представляется характерною по воззрениям, по плану и по тому, какие стороны исторической жизни греков в ней преимущественно затронуты или выдвинуты на первое место.
Главными деятелями в истории Белох теоретически признает народные массы. «Кто видит движущую силу исторического развития в отдельных личностях, в "великих людях", а не в народных массах, стремления которых воплощаются в этих героях, тот пусть лучше не прикасается к древней истории»,— замечает он. Но нельзя сказать, чтобы Белох последовательно проводил эту точку зрения. На практике он отступает от своей теории и впадает в противоречие с собой, приписывая отдельным личностям слишком большое значение, возлагая на них ответственность за такие явления, которые были результатом целого сложного процесса, многих условий и причин. Так, например, Пелопоннесская война, по мнению Белоха, вспыхнула по вине Перикла, который стремился к ней по соображениям внутренней политики и по эгоистическим мотивам.
У Белоха история Греции не сводится, как это часто бывает, преимущественно к истории Спарты и Афин: Афины и Спарта не стоят у него на первом плане, заслоняя собою всю остальную Грецию. Напротив, их история введена, так сказать, в общую рамку, излагается не отдельно, не как особые отделы, под
особыми рубриками, а в неразрывной и органической связи с историей всего греческого мира, с ее постепенным развитием и с точки зрения общегреческой.
Белох не отводит первого места политической истории; отделы, посвященные ей, отличаются сравнительною краткостью. Это — «не histoire bataille», как справедливо заметил его издатель. Уже из поставленных в заголовке I и II тома (1-го изд.) частных заглавий («Bis auf die sophistische Bewegung und Peloponnesische Krieg» — I т., и «Bis auf Aristoteles und die Eroberunge Asiens» — II т.) видно, какое значение Белох придает истории умственного движения и факты какой категории выдвигает он на первый план: как конечный предел для I т. ставится прежде всего «софистическое движение», для II — «Аристотель», а потом уже «завоевание Азии ».
Впрочем, на умственную жизнь и вообще культуру Греции обращали большое внимание и другие историки, например, Э. Курциус. Но что составляет особенность «Греческой истории» Белоха, отличающую ее от всех предшествующих и общую ей с трудом Эд. Мейера и «Очерком» Пёльмана, о котором мы еще скажем, так это то, что в ней выдвинута социально-экономическая сторона жизни древней Греции. Белох отнесся к фактам из этой области с полным вниманием, и у него мы найдем целые отделы, посвященные описанию перемен в хозяйственном быту греков,— очерки торговли, промышленности, сельского хозяйства, сведения о положении разных классов населения, особенно рабов, и т. д., т. е. найдем то, чего до тех пор не было в других общих трудах по истории Греции или что затрагивалось в них мимоходом. Белох же первый воспользовался, например, и материалом, который содержат для хозяйственной истории списки дани афинских союзников; он же указал на ту большую революцию в ценах, которая произошла в IV в. Какое внимание он обращал на численность населения и какое значение он придавал этому фактору в историческом развитии, мы говорили. Уже ввиду этого «Griechische Geschichte» Белоха представляет особый интерес и для специалистов.
Другая характерная черта Белоха — это его крайний, можно сказать разрушительный, критицизм, слишком скептическое отношение к преданию, к источникам. Белох враг авторитетов. По его мнению, легенда оказала слишком большое влияние на греческую историографию, которая охотно черпала из этого источника, чтобы пополнять пробелы действительного исторического предания, не боясь в то же время недостающее возмещать собственными комбинациями, пока не получалось, наконец, подобие прагматических рассказов, и потому своею ближайшею задачею Белох считает «разрушение этих произвольных построений». И действительно, его критика радикальная. Самым ярким примером служит то, что он и в своей «Греческой истории» повторяет гипотезу, развитую им в одной из предшествовавших статей (см. выше, с. 548) и отвергающую факт дорянского вторжения в Пелопоннес, признавая предание об этом вторжении лишенным всякой достоверности и сложившимся сравнительно поздно. Сообразно с этим — в 1-м издании своей «Греческой истории» — он относил господство микенской культуры в Греции к сравнительно позднему времени; эта культура, по убеждению Белоха, господствовала в Греции до VIII ст. Он отвергал влияние в древности финикиян и существование их поселений на островах и континенте Греции; торговые сношения их с греками тоже относил к сравнительно позднему времени, к VIII—VII в. Белох невысокого мнения об авторитете Фукидида и Аристотеля (в «Афинской политии»); он не только отрицает существование Драконовой конституции, как о ней говорит 4-я глава «Афинской политии», и не только признает за анекдот, не имеющий никакой цены, рассказ об участии Фемистокла в проведении реформы ареопага — с чем нельзя не согласиться,— но он, следуя за Б. Низе, отрицает существование совета 400 при Солоне; отрицает даже возможность, чтобы жребий введен был Солоном хотя бы в смешанном виде; вопреки свидетельству Геродота и Аристотеля, признает лишь однократное изгнание и возвращение Писистрата; сомневается в достоверности свидетельства «Афинской политии» относительно избрания стратегов с 501 или 502 г.; отвергает, чтобы ареопаг
усилился после Саламинского сражения, и проч. Этот крайний скептицизм и гиперкритика составляют один из самых крупных недостатков интересного труда Белоха.
И в оценке лиц и явлений Белох нередко отступает от общепринятой точки зрения. Одновременно с Ю. Пфлуг-Гартунгом (Pflugk-Harttung) и М. Дункером, но независимо от них и вполне самостоятельно, еще в своей монографии «Die attische Politik seit Perikles» он пришел к отрицательному взгляду на Перикла, как полководца и государственного деятеля. И в своей «Греческой истории» он повторяет его, хотя в более умеренной форме: Белох сомневается, был ли Перикл великим государственным человеком, ибо ему не удалось удержать Афинскую державу на той высоте, на какую возвели ее Фемистокл и Кимон; но «он был, как мы сказали бы теперь, великим парламентским деятелем» («ein grosser Parlamentarier»). Еврипида Белох ставит выше Софокла; софистов он, подобно Гроту, берет под свою защиту; он выставляет их заслуги и вовсе не считает их «учителями безнравственности». Для Белоха софистическое движение — синоним научного просвещения; а просвещение и науку он ставит чрезвычайно высоко, выше всяких иных идеальных благ. Преклоняясь перед наукой и просвещением, Белох готов набросить тень на Сократа и Платона, как на «реакционеров». Вообще Белох ценит греков главным образом как искателей пути современной науки; он судит о лицах и эпохах преимущественно с точки зрения отношения их к прогрессу и просвещению. Почти всюду чувствуется, что автор имеет в виду аналогию с современными явлениями, что он, так сказать, модернизует греческую историю. Местами проглядывает некоторая поверхностность. Но в отсутствии оригинальности и смелости Белоха никоим образом нельзя упрекнуть: это — ученый с самостоятельными взглядами, с новыми приемами исследования античной древности, и его «Греческая история» вовсе не простая компиляция популярного характера. Специалист найдет в ней немало интересных точек зрения, хотя и не со всем можно согласиться; а то, что Белох обратил такое внимание на явления социально-
экономической жизни Греции, составляет положительную его заслугу.
По своему сравнительно небольшому объему, интересному живому содержанию и прекрасному изложению, первые два тома «Греческой истории» Белоха в 1-м издании являлись как нельзя более подходящим пособием для всякого образованного читателя; нужно только иметь в виду, что Белох не свободен от крайностей и увлечений. Эти томы имеются и в русском — и притом прекрасном — переводе М. О. Гершензона 1.
Белох, как было упомянуто, продолжил свою «Греческую историю», издав III том, посвященный «Греческому мировому господству» (Die griechische Weltherrschaft),— эпохе эллинизма. Но этот том отличается несколько иным характером, нежели первые два: изложение в нем гораздо подробнее — столетию с небольшим от образования монархии Александра Великого до утверждения римлян в Иллирии отведено более 750 стр.,— и вообще этот том специальнее предыдущих: вопросам источниковедения, хронологии и другим, чисто специальным, уделена целая вторая часть, составляющая особую книгу.
С 1912 г. начало выходить новое, совершенно переработанное, видоизмененное издание «Греческой истории» Белоха 2.
По плану и характеру оно подходит к III тому: и тут каждый том делится на две части, из которых одна дает изложение истории, а другая — ряд специальных экскурсов. За 20 лет, протекших между 1-м и 2-м изданиями, чрезвычайно увеличился материал, совершено много открытий, научное исследование сделало большие успехи, и естественно, что труд Белоха разросся, многое в нем прибавлено и многое пришлось изменить. На историю Греции до «софистического движения и Пелопоннесской войны» (включительно) теперь понадобилось два тома — и притом каждый в двух отделениях — вместо прежнего одного 1; времени до Персидских войн отведен весь I том. В начале прибавлено особое «введение» — «Личность в истории». Взгляд Белоха на ничтожность роли личности в истории развит здесь подробнее; но он по-прежнему не чужд противоречий, причем Белох делает характерное для современного немецкого историка признание: «только тот,— говорит он,— будет иметь успех в борьбе за могущество, кто в состоянии, если это нужно, отбросить нравственные сомнения... 2 Успех есть последний и единственный судья в исторических вещах» (с. 11—12). В новом издании есть глава о «прибрежных странах Эгейского моря»,— географический очерк, которого не было в первом издании, и проч. К вопросам, затронутым во «введении» в начале 1-го отделения, Белох возвращается и в начале 2-го отделения, в главе «Zur historischen Methode», в конце которой признает, что история, хотя и покоится на научных основаниях, есть, однако, искусство и, как таковое, следует художественным законам (с. 8—9). Затем идет краткий обзор новейших исследований и источников древнейшей греческой истории, а далее — ряд экскурсов по самым разнообразным вопросам.
От некоторых из прежних взглядов Белоху пришлось отказаться, например, на микенскую культуру и ее время; но в общем
у него и в новом издании та же оригинальность, та же смелость и подчас резкость суждения, то же ультракритическое направление. Так, Дракон у него не историческая личность, а бог-змей; деление Аттики на 10 фил — дело не Клисфена, а Писистрата (I2, 2 Abt., 327 ff.; в соответствующем месте 1-го отделения Белох, следуя традиции, приписывал это еще Клисфену); Килонову смуту, вслед за итальянским ученым Г. Де-Санктисом, своим учеником, Белох относит тоже ко времени Писистрата, к средине VI в., что, впрочем, имеет некоторые основания, и т. д.1
Эд. Мейер. С «Греческою историею» Белоха имеет сходные черты «Geschichte des Alterthums» Эд. Мейера (одно время бывшего профессором в Бреславле, потом — в Галле, а теперь занимающего кафедру в Берлине), II—V томы которой в 1-м издании касаются главным образом греческой истории (II том ее вышел почти одновременно с I т. Белоха). Сходство это обнаруживается в приемах, в том внимании, какое уделяет Эд. Мейер социально-экономическим явлениям, в некоторых положениях или выводах и даже в частностях; например, и Эд. Мейер склонен модернизовать древность; и он доказывает, что число рабов в древности не было особенно велико и рабство не имело того значения, какое ему приписывают; и он отвергает рассказ о двукратном изгнании и возвращении Писистрата и т. п. Но, при всем сходстве, в научном отношении труд Эд. Мейера стоит выше труда Белоха — по строгости метода, по основательности, по свободе от крайностей и односторонности, по обширности и разносторонности знаний автора, по широте универсально-исторического взгляда. «Geschichte des Alterthums» Эд. Мейера — труд во всех отношениях более крупный и капитальный, нежели «Греческая история» Белоха.
«Geschichte des Alterthums» Эд. Мейера начала выходить 30 лет тому назад: I т. ее (в 1-м издании) появился в 1884 г. и всецело посвящен истории Древнего Востока. Он занял одно из первых мест в литературе по этому отделу. На первых страницах этого тома Эд. Мейер высказывает общий взгляд свой на историю и исторический процесс. По его мнению, историческая жизнь состоит в борьбе «индивидуализирования» против силы предания и господствующих воззрений, против всеобщности и единообразия. Поэтому история, хотя она и подчинена всеобщим законам, однако никогда не может быть всецело сведена к ним или просто превращена в формулы. Она по необходимости многообразна, и ни один отдел или период ее не тождествен с другим. Рядом с закономерным и всеобщим в ней господствует случай и свободная воля (в обыденном смысле) отдельного лица. Историческая наука не принадлежит к философским или естественным, и всякая попытка измерять ее их масштабом недопустима. Она соприкасается с обеими, ибо она имеет задачу исследовать всеобщие законы и формы исторической жизни и указывать сцепление причины и действия в отдельных событиях. Но настоящее ее призвание — нисходить к деталям, сделить за развитием в отдельных случаях; правда, она занимается и типичными формами, но преимущественно и на первом месте — разнообразием (1,13—15).
Почти через 10 лет после I тома в 1893 г. вышел том II («Geschichte des Abendlandes bis auf die Perserkriege»); затем опять после долгого промежутка, в 1901 г.,— том III («Bis zu den Friedensschlüssen von 448 und 446 v. Chr.»), за которым быстро последовали томы IV, в том же 1901 г. («Athen vom Frieden von 446 bis zur Kapitulation Athens im Jahre 404 v. Chr.»), и V, в 1902 г. («Der Ausgang der griechischen Geschichte»), заканчивающийся битвою при Мантинее 1. Эд. Мейер думает продолжать свой труд и далее.
Во всех вышедших томах, начиная с тома II, история Греции занимает главное место; история Востока, а тем более Рима и
Карфагена, стоит на заднем плане. Тем не менее у Мейера — универсально-историческая точка зрения. Эд. Мейер решительно восстает против той крайней специализации, которая вообще свойственна XIX в. Специализация эта и «разделение труда», говорит он, являются, конечно, необходимым следствием развития науки, непомерно увеличившегося материала и роста литературы, и в значительной мере обусловливают это развитие; но они имеют и свою вредную сторону. Благодаря специализации почти совершенно рушилось единство исторической науки: исследователю в области средних веков и нового времени обыкновенно недостает универсально-исторического интереса и действительного знания древности. При такой изолированности сильно пострадало и изучение древней истории: вместо того, чтобы решать задачи в большей связи и искать поучения в параллельных явлениях, оно по принципу не считает нужным заглядывать далее своих узких границ. По мнению Эд. Мейера, настоятельно необходимо, чтобы историческое исследование — здесь, как и везде — снова возвысилось до более универсальной точки зрения (II, 32). Специализация должна служить только средством: для великих задач исторического исследования вся надежда в том, чтобы оно снова сознало свой универсальный характер как в современной, так и в античной области (II, Vorwort. С. VI).
Мысль эту Эд. Мейер высказывает и в своей речи при вступлении в Берлинскую Академию наук в 1904 г. 1, — речи, в которой он упоминает о ходе своего научного развития в молодости и о том, как рано история древности в ее целом стала задачей его деятельности. «Что занятие историей должно быть призванием моей жизни, это,— говорит Эд. Мейер,— для меня было твердо решено, как только подобные вопросы стали вообще возникать у меня. И всегда моим стремлением было охватить историю как целое, как историю универсальную. Ограничение оказалось, конечно, тотчас необходимым. Что я обратился к истории древности, это было довольно понятно для сына филолога, у которого тут с самого начала были в распоряжении источники в широком объеме.
Искушение, которому поддались многие другие,— перейти к новой истории — ко мне никогда не являлось: сильное очарование, которое производил на меня самый предмет, было подкреплено живым интересом к изучению языков и прежде всего — к проблемам религиозной истории. Мысль разработать историю древности во всем ее объеме и представить ее в цельном виде стала жить во мне очень рано. Во время моих занятий я мог всецело посвятить себя необходимой предварительной подготовке — изучению восточных языков. Таким образом я мог потом тотчас же приступить к исполнению моего плана. И этот труд ("История древности") будет и в будущем давать направление моей научной деятельности».
«Geschichte des Alterthums» Эд. Мейера по теме напоминает аналогичный труд Макса Дункера. Но разница между ними большая, показывающая, какой шаг сделала наука за последние десятилетия. Притом Эд. Мейер обладает всеми данными для такого широкого построения и всестороннего изучения: он — ориенталист и эллинист, историк и лингвист; он прекрасно знает и политическую экономию. Немногие из современных ученых имеют такие всесторонние знания, как Эд. Мейер; А. Бауэр 1 справедливо о нем выразился, что Мейер может рассуждать как самостоятельный исследователь, с Ю. Оппертом о тексте сузских клинообразных надписей, с ассириологами — о вавилонских контрактах на табличках, с Ю. Велльгаузеном и другими критиками Ветхого Завета — об Эзре, Неэмии, книге Эсфири и проч., с филологами-классиками — о возникновении Фукидидова труда.
Метод Эд. Мейера может быть назван сравнительным. Мейер нередко прибегает к аналогии, приводит примеры из новой истории. Вообще он сближает древность и новое время, находит много сходства и аналогии в их историческом развитии. По его мнению, и в древней Греции были свои «средние века» 2, имею-
щие много общего с германским средневековьем. Это — период, начинающийся переселениями племен, вторжением дорян, эпоха Гомера и Гесиода,— «эпоха могущества знати, рыцарских подвигов и героической песни». Состояние Греции во времена, например, Гомера и Гесиода — это состояние христианско-германского средневековья: резкое разграничение наследственных сословий, господствующее положение землевладельческой военной знати, все усиливающаяся зависимость крестьянства, начиная от смягченных форм крепостничества или подданичества до полнейшей закабаленности, наконец, презираемое и мало развитое ремесло 1. Словом, по Мейеру, гомеровская эпоха стоит на одном уровне с первой эпохой в истории христианско-германских народов и, подобно этой последней, может быть названа «средневековьем» («das griechische Mittelalter»). Цветущая пора древности соответствует новому времени: VII и VI в.— XIV и XV ст., V—XVI, а культура эллинизма может быть сравниваема с современною.
Тут в сущности заключается целая новая концепция всемирно-исторического процесса, совершенно отличная от обычной, с ее делением всемирной истории на древнюю, среднюю и новую (а иногда и новейшую), причем каждый из этих периодов представляется продолжением развития предыдущего. По мнению Эд. Мейера, единого, непрерывного прогрессивного развития нет, а есть два параллельных процесса, два параллельных периода в истории развития народов, живущих у Средиземного моря 2: с падением древнего мира развитие начинается сызнова; оно опять возвращается к тем первым ступеням, которые уже были пройдены,— воззрение, кстати сказать, несколько напоминающее идеи Дж. Вико, автора «Новой науки». Древний мир, говорит Эд. Мейер, погиб не вследствие какого-нибудь разрушительного внешнего переворота, а благодаря действию
внутренних сил,— «вследствие разложения совершенно выработанной и по своему существу вполне современной культуры, умершей естественной смертию». «Средневековой мировой порядок во второй раз стал господствовать». Таким образом, человечество, по этому воззрению, как бы обречено на своего рода Сизифову работу... Эд. Мейер забывает то, что он сам говорил на первых страницах своего труда, а именно, что в истории ни один период не может быть тождествен с другим; он упускает из виду или не считает нужным отметить два важных обстоятельства: во-первых, при всем параллелизме и аналогии в историческом развитии древности, с одной стороны, средних и новых веков, с другой, нет полного тождества и повторения; в христианском, западноевропейском средневековье наблюдаются новые черты и элементы, которых нет в античной древности, которые последней совершенно чужды; и, во-вторых, предшествующий период развития не прошел бесследно: в наследие от него осталось много, что пережило века и влияло на последующее развитие,— некоторые идеи, учреждения, культура. Эд. Мейер как бы отрицает здесь могущество и преемственность исторической традиции 1.
Он признает сходство и в хозяйственном развитии древности и нового времени: по Мейеру, Греция в этом отношении прошла в сущности через те же стадии и уже в ней существовали высшие формы экономических отношений; например, Афины в V и IV в. стоят так же под знамением капитализма, как и Англия с XVIII столетия или Германия с XIX (III, 550).
Естественно после этого, что Эд. Мейер не мог сочувствовать господствовавшей еще недавно теории примитивности хозяйственных форм древности, по которой древнее хозяйство было будто бы хозяйством οικος'а, т. е. автономным хозяйством
«дома», собственными силами удовлетворяющим все свои потребности. Теория эта еще в 60-х годах была высказана И. К. Родбертусом, а затем уже в 90-х годах истекшего столетия развита и несколько видоизменена известным ученым Карлом Бюхером (в его «Происхождении народного хозяйства») 1, по которому народное хозяйство не древнее современного государства и вся древность, равно как и первая половина средних веков (приблизительно до начала текущего тысячелетия), относится к первому периоду в истории экономического развития — периоду «замкнутого домашнего хозяйства», «чистого производства на себя», «хозяйства без обмена», где «продукты потребляются в том же хозяйстве, которое их производит», так что «весь хозяйственный оборот, от производства до потребления, совершается в замкнутом кругу дома (семьи, рода)». Далее зачатков высшей формы и меновых сделок, как единичных явлений и лишь в пределах одного города, древность, по мнению Бюхера, не пошла, так что о народном хозяйстве, о постоянной торговле и торговом классе, об экономическом расчленении общества не может быть и речи. Против этой теории и выступил Эд. Мейер в своем докладе, читанном на съезде немецких историков в 1895 г.,— «Об экономическом развитии древнего мира» 2. Рядом фактов он опровергает положение Родбертуса и его последователей и показывает, что уже в древности существовали высшие формы экономических отношений, что уже тогда промышленность, торговля, деньги, капитал играли чрезвычайно важную роль, существовал класс промышленников и купцов, были даже и товарищеские предприятия, торговые общества и т. д.
С этим тесно связан вопрос о рабстве, о числе рабов и роли рабского труда в древности. В лекциях, посвященных этому вопросу 1, Эд. Мейер приходит к выводу, что в древности число рабов не было особенно велико, что рабство в экономическом отношении играло лишь весьма подчиненную роль, не представляло господствующего фактора экономической жизни античного мира и что, кроме рабов, существовал многочисленный класс свободных рабочих. По Эд. Мейеру, свободный труд — не преемник рабства, а, напротив, «возникает в тот самый момент, когда и рабство начинает выступать в качестве экономически значительного фактора: оба они одного возраста и представляют лишь две различные конкурирующие между собою формы, в которых пытается найти удовлетворение одна и та же экономическая потребность,— формы, в которых выражается один и тот же экономический переворот. Капитал нуждается в дешевых и подвижных, освобожденных от естественно выросших отношений патриархального средневекового общества рабочих силах, которые старается использовать в возможно полном объеме; а правовая форма, в которой они ему предлагаются, стоит экономически на втором плане» 2. Эд. Мейер и тут усматривает некоторую аналогию между развитием древности и нового времени. Эпохой развития рабства, по его словам, была эпоха расцвета демократии, и рабство этого периода вызвано теми же причинами, что и свободный труд нового времени: они стоят на одной линии.
Вообще, по Эд. Мейеру, «в древности преобладали, хотя на гораздо меньшем пространстве и в иных формах, те же влияния и противоположности, которые управляют и современным развитием» 3.
Воззрения эти, хотя и в иной, более краткой форме, высказывает Эд. Мейер и в своей «Geschichte des Alterthums».
Уже из предыдущего видно, что Мейер обращает большое внимание на социально-экономические вопросы 1. Ему, наравне с Белохом и Пёльманом, мы более всего обязаны выяснением этой стороны в истории Греции. В своей «Geschichte des Alterthums» он отводит надлежащее место социально-экономическим факторам, но без крайностей и односторонности. Он далек от «экономического материализма», от того, чтобы все объяснять экономическими мотивами, и с таким же вниманием и глубиной изучает политическую, религиозную и вообще культурную жизнь греков, как и их общественную и хозяйственную. Очерки религиозных воззрений греков, наряду с очерками хозяйственного быта, принадлежат к лучшим местам в труде Мейера. Политическая история излагается тоже подробно. Словом, не забыта ни одни сторона; каждой уделено подобающее место, и явления в различных сферах приводятся в тесную, органическую связь между собою, взаимно обусловливают друг друга, а не представляются изолированными или лишь механически сопоставленными.
Эд. Мейер своим трудом показал, как на практике примиряется старое направление школы Л. фон Ранке и то новое, представителем которого является Лампрехт. Он придает большое значение материальным и иным общим условиям и интересам. Но, говорит он (III, 400), как бы сильно ни действовали хозяйственные факторы, политические интересы, общее настроение,— решающее значение повсюду имели руководящие государственные деятели, которые реформировали государственный строй и определяли политическое направление государства. Правда, предание
почти только в одних Афинах дает возможность представить себе их индивидуальность и деятельность, по крайней мере в самые решающие моменты; однако не подлежит никакому сомнению, что пути и таким государствам, как Коринф, Аргос, Спарта, города Ионии и Запада, указаны были руководящими личностями, хотя часто они совершенно забыты. Какое значение придает Эд. Мейер личности в истории, видно из его отношения к Фемистоклу, которого он считает истинным основателем афинской демократии и величайшим человеком, какого когда-либо видели Афины. Но само собою понятно, он не считал личность всемогущею. По поводу Эпаминонда он замечает, что как раз в ту эпоху, которая выше всего ценила личность, и в ней одной признавала настоящую движущую силу, в судьбе Эпаминонда для глубже смотрящих только яснее выступила зависимость личности от исторических условий ее деятельности (V, 475).
«Geschichte des Alterthums» Мейера, равно как и тесно связанные с нею его «Forschungen zur alten Geschichte», интересны и в методологическом отношении. У Мейера мы находим тщательный, мастерский анализ исторических конструкций и свидетельств традиции; в пример можно привести разбор известий о Ликурге и о пеласгах (в I т. «Forschungen»). В его трудах рассеяно множество трезвых, метких замечаний; укажу, например, на его сличение сообщений Аристотеля и Фукидида об олигархическом перевороте 411 г. и на замечание о том, можно ли безусловно полагаться на показания официальных актов и, основываясь на них, отвергать, без дальнейших рассуждений, свидетельство надежного историка (во II т. «Forschungen»). Замечательны также характеристики и оценка историков у Мейера, в особенности Фукидида. Критика Мейера вообще осторожнее, умереннее и в то же время глубже критики Белоха. Его скептицизм не простирается так далеко. Например, относительно вторжения дорян в Пелопоннес и Мейер считает традиционную историю не имеющей никакой цены; но завоевание, по его мнению, есть факт, один из несомненно установленных в древнейшей греческой истории, хотя о самом ходе его мы ничего не знаем. Мейер верит рассказу о судьбе, постигшей в Спарте и в Афинах
персидских послов, явившихся требовать «земли и воды»; при описании Марафонского сражения он, за некоторыми исключениями, близко держится Геродотовой традиции. Он не отвергает рассказа о хитрости Фемистокла при постройке афинских стен; признает, что в 448 г. заключен был мир между Афинами и Персией и т. д. Немало у Мейера оригинальных взглядов на лица и события. Например, победе над персами, событиям 480 и 479 гг. Греция, по его мнению, обязана тем, что в ней не развилось господство жречества и теологии (III, 448). Он думает, что уже Фемистокл стоял во главе государства, как впоследствии Перикл. Последнего он готов сравнить с каким-либо великим английским парламентским деятелем (IV, 5), что напоминает нам отзыв Белоха; но Мейер более высокого мнения о Перикле и судит о нем справедливее, чем Белох. Мейер показал, что новые идеи, проникавшие в афинское общество второй половины V в., идеи «просвещения», находили себе сочувствие преимущественно в аристократии, а демос в сущности был их противником и проч.
Необходимо отметить еще одну черту Мейера: широта взгляда у него соединяется с редкою основательностью знания; наряду с широкими построениями он обнаруживает интерес к самым кропотливым, детальным исследованиям, казалось бы, самых мелких вопросов, например, в области хронологии. Он пользуется и филологией и полагает, что если дело идет о реконструкции и правильной интерпретации какого-либо документа, то Sprachphilologie более надежная руководительница, нежели Sachphilologie.
Таким детальным исследованиям по более специальным вопросам Мейер отводит место преимущественно в своих «Forschungen zur alten Geschichte» (1892—1899. 2 Bde.). Эти «Forschungen» служат как бы дополнением или приложением к его «Geschichte des Alterthums»: в них вошли экскурсы и исследования по таким вопросам, на которых Мейер считал неудобным подробно останавливаться в своей «Истории», не желая уклоняться в сторону, прерывать нить изложения или нарушать пропорциональность и историческую перспективу. Статьи
же, касающиеся теории истории и истории хозяйственной или политической, не столь специальные, которые могут представлять интерес для более широкого круга, Эд. Мейер собрал под заглавием «Kleine Schriften» (Halle, 1910) 1.
Доведя греческую историю до падения самостоятельности Эллады, Эд. Мейер принялся за коренную переработку первых томов своего труда для нового издания, сообразно новому богатому материалу и научному исследованию за почти 25-летний промежуток. В 1907 г. вышла 1-я половина I тома, а в 1909 г.— 2-я во 2-м издании 2. Здесь начало труда Эд. Мейера получило совершенно новый вид.
Вся первая половина представляет собою — в отдельной книге — «Введение. Элементы антропологии». Она касается первых начал человеческой культуры и общежития — государственного, социального и духовного развития, истории и исторической науки. По многим вопросам тут Эд. Мейер оказывается против новейших современных конструкций и систем. Он ожидает упрека, что недостаточно современен (modern), что он отсталый и не может следовать за полетом ушедшего вперед познания нашего времени; но, замечает он, в течение десятилетий, которые он мог окинуть взором как учащийся и участвовавший сам в работе, он столько видел теорий и систем появляющихся и исчезающих,
которые думали перевернуть все доселе бывшее знание и на его месте насадить новую твердо установленную истину, что подобные замечания его не могут смутить (I2, 1, Vorwort, S. VI).
Вторая половина I тома почти на 900 страницах доводит историю всех известных народов вокруг Средиземного моря только до половины II тысячелетия до P. X. Конечно, она касается преимущественно древнего Востока; но последняя ее треть посвящена «народам севера и запада» — миру эгейской культуры, начаткам культуры в Европе и первоначальному быту индоевропейцев или, как выражается Эд. Мейер по обыкновению немецких ученых, «индогерманцев». Крито-микенскую культуру он не находит возможным рассматривать отдельно от Востока, и этот отдел в изложении Эд. Мейера в новом издании чрезвычайно важен.
«Geschichte des Alterthums» Эд. Мейера принадлежит к тем трудам, которые не только подводят итог предыдущим исследованиям, но и пролагают новые пути. Это — общий лучший труд по истории Греции, вполне удовлетворяющий требованиям современной науки. Я бы сказал, что мы в нем имеем «последнее слово науки», если бы это выражение не было таким тривиальным. Написан он простым, ясным языком, но местами несколько сухо и вообще в художественном отношении, как «Kunstwerk», он уступает, например, произведению Э. Курциуса.
В заключение этой характеристики Эд. Мейера нельзя не остановиться на том, что в своей «Истории древности» он явился представителем новейшего направления в исторической науке, но по своим теоретическим воззрениям на историю, ее предмет, задачи и действующие в ней силы он примыкает скорее к прежним направлениям. Так он высказывается и в своем «историко-философском исследовании» «Zur Theorie und Methodik der Geschichte» (Halle, 1902) l. Здесь Эд. Мейер отчасти отказывается от того, что прежде утверждал в начале своей «Geschichte des Alterthums» (в 1-м изд.); по его мнению, исторических законов нет и быть не может, и это коренится в самой сущности истории:
все, что в природе и в человеческой жизни совершается закономерно, в истории просто предполагается как данное; предметом истории всегда является исследование и изображение частных единичных фактов, того, что обозначается термином «индивидуальное». Господствующее место Эд. Мейер отводит здесь истории политической, которая, по его словам, остается центром истории, пока человеческая жизнь не изменит совершенно своей сущности, и в конце резюмирует свой взгляд так: «сколько стараний ни было приложено к тому, чтобы навязать истории совершенно новое содержание и новые задачи, как бы с течением времени ни меняли объект исторического интереса,— несмотря на все это, есть и всегда будет только один тип истории и один метод исследования исторических проблем — тот, совершенный и до сих пор не превзойденный образец которого представил афинянин Фукидид». А какое громадное значение придает Эд. Мейер личности, это он показал в своем реферате об императоре Августе, прочитанном на съезде немецких историков в Гейдельберге в 1903 г. 1: он останавливается на этом деятеле именно как на примере того, какое выдающееся значение может приобретать отдельная личность, в руки коей попадает решение мировой важности.
Пёльман. Третий крупный представитель новейшего направления в обработке греческой истории, самый ревностный поборник исследования ее социально-экономической стороны — Роберт Пёльман, прежде профессор в Эрлангене, теперь — в Мюнхене.
В 1884 г. Пёльман выпустил в свет монографию, несколько соприкасающуюся по теме с одной из монографий Белоха,— «Die Uebervölkerung der antiken Großstädte mit der Gesamtentwicklung städtischer Civilisation»; а затем для коллекции Ив. Мюллера дал очерк греческой истории («Grundzüge der politischen Geschichte Griechenlands»; 1-е изд.— 1888) 2. В 1-м издании этого очерка он ставил себе целью представить обзор исключительно внешней, политической истории Греции. Это был обзор чрезвычайно
сжатый, краткий и сухой, но систематический и дельный, строго фактический и объективный, с очень обстоятельными литературными указаниями. Он мог служить хорошим конспектом внешней истории греков. В 1896 г. «Очерк» Пёльмана вышел в совершенно переделанном виде. Сохраняя за ним по-прежнему назначение дать критический обзор важнейших событий, который бы помогал ориентироваться и служил путеводною нитью среди лабиринта фактов и мнений, давая вместе с тем необходимые литературные указания, Пёльман значительно распространил свой очерк, который в новом издании утратил свою прежнюю сухость и конспективность; он довел изложение до времен Римской империи (точнее — до Веспасиана), прибавил обстоятельные обзоры источников в начале каждой главы и наряду с политической стороной выдвинул социальную, уделив большое внимание борьбе общественных классов в древней Греции. Сообразно с этим и самое заглавие было несколько изменено: «Grundriss der griechischen Geschichte nebst Quellenkunde» — так называется очерк Пёльмана во 2-м издании. Последующие издания этого «Очерка», быстро следовавшие одно за другим, все более и более расширялись. Автор особенно старался выдвинуть то, что он называет «духовным содержанием греческой истории», ее внутренний смысл, чтобы его «Очерк» мог служить «политической книгой для чтения» («als
politisches Lesebuch») — «для познания форм, в которых совершается политическое и социальное развитие, для поднятия политического образования, которое для настоящего времени, с прогрессирующей демократизацией общественной жизни, стало потребностью первой степени». Последнее издание (5-е, 1914) озаглавлено уже не как «Очерк» (Grundriss), а прямо: «Griechische Geschichte», и представляет собою книгу более чем в 370 страниц. В таком виде труд Пёльмана служит одним из лучших новейших пособий по греческой истории, особенно для начинающих заниматься ею 1.
Но Пёльман преимущественно занимается историей социального вопроса в древности. Ему принадлежит «История античного коммунизма и социализма» 1 или, как она озаглавлена во 2-м издании, «История социального вопроса и социализма в античном мире» (Geschichte der sozialen Frage und des Sozialismus in der antiken Welt. München, 1912) 2 и целая серия статей на сродные темы, большая часть которых собрана в отдельной книге под заглавием «Aus Altertum und Gegenwart» 3. Пёльман требует от исторического труда, имеющего своим предметом развитие античных республик, чтобы он вместе с тем содержал историю общества и социального движения. С его точки зрения главная задача даже политической историографии указать, в каком отношении находится государство к общественным элементам и эти последние к государству. В особенности необходимо, по мнению Пёльмана, различать «общество» и «государство» в греческой истории, потому что нигде антагонизм между ними не проявляется так резко, нигде индивидуалистические тенденции отдельных общественных слоев не выражаются так ясно, нигде могущество общества в государстве и над государством не обнаруживается так решительно, как в древних республиках, не исключая и демократических, в которых в идее существовал суверенитет народа, а на деле — суверенитет общества, т. е. господствующих общественных классов: эти классы заставляли государственные учреждения служить их выгодам, их интересам; даже радикаль-
ная демократия в Афинах IV в. не могла сломить господства капитализма и смягчить экономические контрасты.
Основная идея Пёльмана та, что те великие жизненные вопросы, перед которыми стоит современное общество, волновали уже древних. Пёльман указывает на существование уже в Греции капитализма и его спутников — пауперизма, пролетариата, борьбы имущественных классов, социального вопроса, и сближает эти явления с соответствующими современными явлениями. Везде он проводит аналогию между древностью и нашим временем 1; он более, чем кто-либо, показал, насколько древность, в сущности, нам близка и сколько поучительного для нас в ее истории. Пёльман доказывает, что социально-экономический элемент был могущественным фактором и в истории Греции, что им в значительной мере обусловливался ход этой истории, борьба партий, перевороты, самое падение греческой независимости и торжество Македонии. В наших литературных источниках, у древних авторов, оказался богатый и почти непочатый материал, освещающий общественные и экономические отношения и воззрения греков. Этим материалом прежде всего воспользовался Пёльман. Он, между прочим, отметил и вполне оценил значение воззрений Платона и Аристотеля, раскрывающих язвы тогдашнего политического и общественного строя, и выяснил связь этих воззрений с современною им действительностью 2.
Изучение экономической и социальной истории Греции. Вообще в течение последнего 25-летия обнаруживается особый интерес к изучению экономической и социальной истории Греции 3. Так, французский ученый П. Гиро, ученик Фюстель де
Куланжа, написал обширный труд о поземельной собственности а затем — монографию о промышленности в древней Греции 2. На последнюю тему имеется еще более обстоятельный труд известного бельгийского ученого А. Франкотта 3, вышедший почти одновременно с книгой П. Гиро. О рабочем классе и о рабах в древности, кроме упомянутых раньше лекций Мейера, есть книга Дж. Чикотти (на итальянском языке) 4 и немало статей 5. Есть труды по истории вообще экономической жизни в древнем мире 6. У. Каннингем дал обзор западной цивилизации с экономической точки зрения7. Итальянский ученый Дж. Сальвиоли рассматривает капитализм в античном
мире 1. Э. Шпек написал «Историю торговли в древности» 2. Ряд статей и брошюр касается социального вопроса в Элладе 3. П. Kayэр в своей книжке «Parteien und Politiker in Megara und Athen» (Stuttgart, 1890) отмечает преимущественно социально-экономические причины борьбы партий в Греции в эпоху тирании и т. д. Русские ученые тоже начинают обнаруживать интерес к экономической истории древнегреческого мира. В особенности здесь обращают на себя внимание труды М. И. Ростовцева и M. М. Хвостова. М. И. Ростовцев в своем замечательном труде, изданном на немецком языке,—«Studien zur Geschichte des Römischen Kolonats» (I. Beiheft zur Archiv für Papyrusforschung. 1910) — исследовал происхождение римского колоната и нашел его корни еще на эллинистическом Востоке 4; а M. М. Хвостов исследует историю торговли и промышленности
в греко-римском Египте В иностранной литературе также имеется теперь ряд работ по истории хозяйства и финансов Египта эпохи эллинизма (об этом — несколько ниже).
Исследователям хозяйственной и социальной жизни древности пришлось так или иначе коснуться спора Мейера и Бюхера, высказаться по вопросу о хозяйственных формах античного мира. Одни ближе держатся точки зрения Бюхера, другие — и таких теперь большинство — становятся на сторону Эд. Мейера. Вновь открываемый обильный материал, в виде папирусов и ос-трака, дает новые данные для решения вопроса и подтверждает скорее мнение Эд. Мейера 2.
Благодаря открытым папирусам чрезвычайно подвинулась и разработка истории эллинистической эпохи, особенно греко-римского Египта.
Труды по истории эллинизма. Долгое время единственным крупным общим трудом по истории эллинизма, как известно, являлось произведение И.-Г. Дройзена (с. 323 след.), да и оно
касалось только истории внешней, политической и военной. Господствовавшее направление в классической филологии и древней истории, распространенный взгляд на эпоху эллинизма, как период упадка и разложения чисто эллинских начал, скудость и отрывочность источников, все это отталкивало от занятий этою эпохою и мешало более интенсивной разработке ее истории. Но в течение последнего 25-летия отношение к эпохе эллинизма изменилось; значение ее, как важного момента в развитии мировой истории и мировой культуры, сознано и признано, и появилось несколько новых крупных трудов в этой области, тем более что открыт новый материал в папирусах и надписях.
Эллинистического периода подробно коснулся Адольф Гольм (с. 432 след.), в своей общей «Истории Греции» отведя ему конец III и весь IV т. Ему посвящен, как мы видели (с. 553), III т. «Истории Греции» Ю. Белоха 1, Есть и отдельные труды по истории этого периода. Таковы уже известные нам монографии английского ученого Магаффи (с. 446); затем — «Geschichte der griechischen und makedonischen Staaten seit der Schlacht bei Chaeronea» (Gotha, 1893—1903, 3 Bde.) Б. Низе (профессора сначала в Марбурге, потом в Галле, род. в 1849 г., ум. в 1910), входящая в состав той же коллекции, к которой принадлежит и «Греческая история» Г. Бузольта, и отличающаяся подобным же характером, т. е. сжатым, сухим текстом, многочисленными примечаниями, большим фактическим материалом и массой библиографических указаний 2; но выполнение у Низе значительно слабее, чем у Бузольта. Дает он только внешнюю, политическую историю. Наоборот, в еще не законченном превосходном труде Ю. Керста «Geschichte des hellenistischen Zeitalters», первый том (Leipzig; Berlin, 1901) которого носит подзаголовок: «Die Grundlegung des Hellenismus», атом II — в своей первой половине (1909) — «Das
Wesen des Hellenismus», освещается преимущественно внутренняя сторона, смысл и связь явлений эллинизма, его возникновение и его сущность 1. Автор не имеет намерения дать детальное описание исторических событий, в особенности с их военной стороны. Центр тяжести изложения у него лежит не в этом, а в раскрытии общей эллинистической культуры, к которой относится и эллинистическое государство, как одно из ее своеобразнейших проявлений. Керст поставил задачу — проследить превращение государства-города в обширные политические организации эллинистического времени, эллинской культуры — в эллинистическую мировую и изобразить сущность этих новых универсальных образований, действующие силы, важнейшие тенденции развития. А П. Вендланд в своем выдающемся труде 2 рассматривает эллинистическо-римскую культуру в ее отношении к иудейству и христианству.
Нейман, проводящий мысль о зависимости античных государственных форм от хозяйства, о взаимодействии государства и хозяйства, дал краткую историю эллинистических государств (и римской республики) в коллекции «Ullsteins Weltgeschichte», изд. под ред. Ю. фон Пфлуг-Гарттунга. Популярные обзоры эллинистической культуры найдем у Ф. Баумгартена, Ф. Поланда и Р. Вагнера (Baumgarten F., Poland F., Wagner R. Die Hellenistisch-Römische Kultur. Leipzig; Berlin, 1913, с хорошими иллюстрациями), а также в небольших очерках Э. Цибарта (Ziebarth Ε. Kulturbilder aus griechischen Städten. Leipzig, 1912. 2. Aufl.).
Во французской литературе есть прекрасная монография об отношениях между Грецией и Римом и о греческом влиянии на
последний с 200 до 146 г. до P. X.— Ж. Колена (Colin J. Rome et la Grèce de 200 a 146 avant J. Chr. Paris, 1905 [Bibliothèque de l'Ecole français d'Athènes]), a О. Буше-Леклерк дал обширную четырехтомную «Историю Лагидов» (Bouche-Leclercq Aug. Histoire des Lagides. Paris, 1903—1904) 1 и затем «Историю Селевкидов» (Histoire des Seleucides. Paris, 1913) 2. В английской литературе имеется также история дома Селевка Э. Р. Б и вена (Bevan Ε. R. The House of Seleucus. London, 1902, 2 Vol.) — хорошая монография, вступительная глава которой говорит вообще об эллинизме, о сущности, влиянии и значении эллинистической культуры для Востока. Целая большая книга, более 500 страниц, на английском языке, посвящена Антигону Гонату Тарном (Tarn W. W. Antigonos Gonatas. Cambridge, 1913). Афинскою историею эллинистического периода много занимается американский ученый У. Фергюсон (W. S. Ferguson, профессор сначала в Сан-Франциско, теперь в Гарвардском университете): в этой области ему принадлежит ряд работ, из которых самые крупные — «The Priests of Asclepios» (University of California Publications // Classical Philology. V. I. № 5. 1906), исследование, дающее «новый метод датирования афинских архонтов» 5,ив особенности «Hellenistic Athens» (London, 1911), в виде отдельной монографии значительного объема (ок. 500 стр.) излагающая афинскую историю с 323 г. по 86 г. до P. X. 4. С точки зрения истории культуры, в частности — высшего образования того времени и более позднего,
интересна книга Дж. У. Уолдена (Waiden J.W. The Universities of Ancient Greece. New-York, 1909) 1.— Из монографий на итальянском языке можно назвать Касси (Cassi. Vita et arte ellenistica. Catania, 1910).
У нас, в России, на македонский период обращал большое внимание Ф.Ф.Соколов. Кроме речи, характеризующей «Третье столетие до P. X.», и исследования об афинском постановлении в честь Аристомаха Аргосского, значительная часть его статей под общим заглавием «В области древней истории» касается этого периода2. Ученик Φ. Ф. Соколова, А. Н. Щукарев, как упомянуто уже (с. 376), написал «Исследования в области каталога афинских архонтов III в. до P. X.» (1889); другой его ученик, С. А. Жебелев из того же времени брал темы для своих диссертаций «Из истории Афин 229—31 до P. X.» (СПб., 1898), «Άχαικά. В области древностей провинции Ахайи» (СПб., 1903) и тоже касался вопроса об афинских архонтах III, II и I вв. до P. X. (ЖМНП. 1909. Июль), а К. В. Хилинскому принадлежит статья о хронографии и хронологии македонских царей после Александра Великого (ЖМНП. 1905. Январь). Некоторые статьи А. В. Никитского тоже имеют отношение к истории эллинистического периода. Из других русских ученых А. Н. Деревицкий в своей диссертации «О начале историко-литературных занятий в древней Греции» (Харьков, 1891) касается александрийской образованности и Александрийского музея. Характеристику эллинистической эпохи можно найти и у Н. И. Кареева в его книге «Монархии древнего Востока и греко-римского мира» (СПб., 1904; 3-е изд.— 1912). О трудах М. И. Ростовцева и Μ. М. Хвостова мы уже упоминали (с. 573). К некоторым из только что названных трудов мы еще вернемся.
Гельсингфорскому ученому И. Зундваллю (Sundwall) принадлежит работа «De institut is reipublicae Atheniensium post Aristotelis
aetatem commutatis» (Helsingfors, 1906 // Acta societ. Scientiarum Fennicae. XXXIV. № 4).— Кроме статей1, в иностранной литературе на немецком языке имеются монографии о Малой Азии под властью Александра Великого (Baumbach Α. Kleinasien unter Alexander dem Grossen. Jena, 1911), о союзе «островитян» в эпоху эллинизма (König. Der Bund der Nesioten. Ein Beitrag zur Geschichte der Kykladen und benachbarten Inseien im Zeitalter des Hellenismus. Halle, 1910), об эллинизме в Малой Африке (Thieling W. Der Hellenismus in Kleinafrica. Leipzig, 1911) и т. д. Источники по истории времени диадохов исследовал Р. Шуберт в особой монографии (с. 231, примеч), а об языке эллинистического периода есть исследования К. Дитериха (Dieterich К. Untersuchungen zur Geschichte der griechischen Sprache von der hellenistischen Zeit bis zum X. Jahrhundert nach Chr. 1898) и Тумба (Thumb Α. Die griechische Sprache im Zeitalter des Hellenismus. Strassburg, 1901).
Не говорю уже о статьях и исследованиях, вызванных открытием новых для нас памятников или надписей, например Пергама и других малоазиатских городов. Но особенное оживление обнаружилось в разработке истории греко-римского Египта. Открытие многочисленных папирусов дало могучий толчок и богатый материал для работ в этой области. Стоит вспомнить о трудах Вилькена, Миттейса, Венгера 2, Прейсигке 3, М.И.Ростовцева, Μ. М. Хвостова 4.
Исследовались администрация и военное дело1 в греко-римском Египте, финансы 2, хозяйство и поземельные отношения 3, торговля и промышленность 4, суд и право 5, религия и
культ 1, отношения между различными элементами населения 2, местная история 3 и т. д.
Буркхардт. Совершенно в стороне от господствующего теперь направления стоит «Grieschische Kulturgeschichte» Якоба Буркхардта (Burckhardt). Это — лекции, много раз читанные Буркгардтом в 70-х и первой половине 80-х годов прошлого века и изданные после его смерти Я. Эри (Oeri) в течение 1898—1902 гг. в 4 томах 4. I т. состоит, кроме общего введения, из небольшого отдела о греческом мифе и гораздо более крупного — о государстве и нации, где говорится о полисе, развитии государственных форм и национальном единстве у греков. Далее, во II т., говорится о религии и культе, об узнавании будущего и (употребляя выражение самого Буркхардта) подводится «общий баланс греческой жизни», причем речь идет главным образом об этике греков и их пессимизме. Следующие отделы,
составляющие содержание III т., посвящены искусству, поэзии и музыке, философии, науке и красноречию, а последний том весь состоит из одного обширного отдела, дающего характеристику грека в разные эпохи его исторического существования («Der hellenische Mensch in seiner zeitlichen Entwicklung»).
Появление подобной «Культурной истории Греции», вышедшей из-под пера Буркхардта, должно было вызвать особый интерес. Якоб Буркхардт (1818—1897), долгое время бывший профессором в Базеле,— едва ли не главный представитель культурного направления в историографии второй половины XIX в. 1, автор таких произведений, как монография о времени Константина Великого, «Cicerone» и в особенности замечательные очерки по «Культуре Ренессанса в Италии», в которых он путем скорее дивинации устанавливает ту точку зрения на сущность гуманизма, какую потом развил и обосновал русский ученый, проф. М. С. Корелин (в своем «Раннем итальянском гуманизме и его историографии»).
Свой взгляд на значение культурной истории Буркхардт высказывает и во введении к «Griechische Kulturgeschichte». Касаясь отличия своего курса от курса обычных «греческих древностей», он говорит, что рассказ о событиях и критическое исследование отняло бы слишком много времени. Притом «события» легко изучить и по книгам. Он же желает установить точки зрения на события; его задача — дать историю греческого мировоззрения, стремиться к познанию тех живых сил, созидающих и разрушающих, которые действовали в греческой истории. Он имеет в виду преимущественно историю греческого духа. Единичное, отдельное должно быть приводимо лишь в свидетельство об общем, а не ради самого себя. Говоря о преимуществах культурно-исторической точки зрения, Буркхардт указывает прежде всего на большую достоверность
важнейших культурно-исторических фактов по сравнению с историческими в обычном значении,— с «событиями», которые составляют предмет рассказа, ибо культурная история существует тем, что сообщают источники непреднамеренно, бескорыстно, невольно и бессознательно, и даже вымыслы для нее важны. Она имеет в виду постоянное, типичное; это постоянное величественнее и важнее моментального, важнее отдельного деяния: мы познаем «вечного» грека, тип его, вместо отдельного, единичного фактора. Индивидуумы, «великие люди», являются здесь лишь как иллюстрация. Дальнейшее преимущество культурной истории Буркхардт видит в том, что она группирует и выдвигает факты по их пропорциональной важности и не топчет ногами всякое чувство пропорциональности: она выдвигает те факты, которые способны войти во внутреннюю связь с нашим духом, возбудить действительное участие в нас, вследствие ли своего сродства или контраста. Впрочем, Буркхардт не скрывает и многих трудностей культурно-исторической обработки.
Цель Буркхардта, как он сам говорит, побудить других к наблюдению над культурно-историческими фактами, причем он имеет в виду и не филологов, а всякого гуманистически образованного человека. Он желает ввести не в специальные исследования в обычном смысле слова, а вызвать интерес к целому, к пониманию греческого мира вообще. Об учености заботится нынешняя историко-антикварная литература, говорит Буркхардт; он же стремится поддержать интерес к древнему греческому миру.
Но несмотря на это, несмотря на признание оригинальности и гениальности греческого народа и его заслуг в деле культуры, Буркхардт далек от прославления греков, от какого-либо преклонения перед ними; в сущности в своих воззрениях на них он является скорее пессимистом. В числе основных положений его мы встречаем и слова Бёка, что «греки были несчастнее, нежели большинство думает» ; Олимпию и Дельфы он называет «музеями национальной ненависти», выставляет на вид политическую рознь греков, их нравственные недостатки, особенно лживость и проч.
«Griechische Kulturgeschichte» Буркхардта вызвала противоположные отзывы. Одни встретили ее с большими похвалами 1, другие — ив том числе такие ученые, как Эд. Мейер и У. фон Виламовиц - Мёллендорф,— с неодобрением, чуть не с негодованием 2. Во всяком случае, мне кажется, она не оправдала тех ожиданий, которые вызывало имя Буркхардта. Задумана она, конечно, прекрасно; многие замечания и наблюдения и оригинальны, и метки, хотя бы, например, о пессимизме греков; такие отделы, как подведение «общего баланса греческой жизни», как характеристика грека в разные эпохи его исторического существования, дающая вместе с тем характеристику нравов и быта и даже обзор всей греческой жизни, начиная с героической эпохи и кончая временем диадохов,— такие отделы должны представлять большой интерес. И тем не менее все это иногда тонет в массе более или менее общеизвестного. Отдел, например, о греческом полисе представляет несомненный интерес для историка и по теме несколько совпадаете «La cité antique» Фюстель де Куланжа; но вместе с тем какая разница! как он бледен по сравнению с этим последним произведением! А главное, Буркхардт сознательно, с умыслом, игнорирует новейшую литературу, и понятно, это не могло не отразиться невыгодно на его труде. Наконец, лекции Буркхардта изданы почти в том виде, в каком они остались в его бумагах, без существенной переработки или добавлений со стороны редактора; а составлены они, как мы видели, в 70-х и в первой половине 80-х годов прошлого столетия. Поэтому во многом они оказываются уже устарелыми; например, не привлечены даже такие данные, как сообщения «Афинской политии» Аристотеля. Редактор заявляет, что он преднамеренно не воспользовался ими, полагая, что читателю доставит удовольствие самому это сделать и сообразно с этим углубить или видоизменить находящиеся в издаваемом труде воззрения!
Другие труды по культурной истории. Не блещет оригинальностью, но оказывается очень хорошим, полезным пособием, стоящим на уровне современной науки, прекрасно изданное с многочисленными иллюстрациями «Die hellenische Kultur» трех авторов — Φ. Баумгартена, Φ. Поланда и Р. Вагнера 1 (есть в русском переводе). Поланд обработал отделы, касающиеся государства и религии, Баумгартен — главы, посвященные искусству, а Вагнер дал характеристику умственной жизни и литературы. Своею целью авторы поставили представить в цельном изложении выводы современных исследований в доступной для каждого образованного читателя и удобочитаемой форме. Это пособие в Германии имеет большой успех 2. По тому же образцу и теми же авторами составлено как бы его продолжение — «Die Hellenistisch-Römische Kultur» (Leipzig; Berlin, 1913).
Культурной истории посвящен коллективный труд — «Die Kultur der Gegenwart, ihre Entwickelung und ihre Ziele», издаваемый с 1905 г. под редакцией П. Гиннеберга по чрезвычайно широкому масштабу, охватывающий религию и философию, литературу и язык, искусство и науку, государство и общество, право и хозяйство в их прошлом, настоящем и отчасти даже в будущем. В составлении этого громадного труда принимают участие более 150 ученых. Соответствующие отделы принадлежат перу выдающихся специалистов; например, отделы о государственном строе европейской древности (Die Verfassung und Verwaltung des Europäischen Altertums, 1911) и о праве греков и римлян (Das Recht der Griechen und Römer, 1914) принадлежат Венгеру, а краткий, но блестящий очерк греческой литературы и очерк греческого государства и общества написаны Виламовицем-Мёллендорфом.
Виламовиц. Говоря о разработке греческой истории в наше время, нельзя не остановиться на этом выдающемся современном немецком филологе-классике. У. фон Виламовиц-Мёллендорф 1 (род. в 1848 г.), профессор в Грейфсвальде, затем в Гёттингене, а с 1898 г.— преемник Э. Курциуса в Берлине, председатель комиссии по изданию греческих надписей,— один из самых талантливых, оригинальных и плодовитых ученых, замечательный, глубокий знаток греческой древности и литературы, оказавший сильное влияние на их изучение. В Виламовице прежде всего поражает разносторонность его сведений в области греческой филологии в обширном смысле этого слова и разнообразие тем его работ, начиная с изданий и критики текста и кончая поэтическими переводами греческих трагиков и задачами чисто историческими. Не касаясь его многочисленных статей и небольших исследований по отдельным вопросам истории, древностей
и литературы, я здесь назову более крупные его труды, важные в том или другом отношении для историка. Таково его издание «Геракла» Еврипида (2-е изд.— 1895 г., в 2 т.), в котором мы находим введение (где Виламовиц между прочим касается пеласгов, переселений и вторжения дорян), греческий текст и перевод, а во 2-м томе — обширный комментарий; таковы его «Reden und Vorträge» 1, в том числе речь «Von des attischen Reiches Herrlichkeit» (1880), первоначально вместе с экскурсами и приложениями занимавшая почти весь первый выпуск2 издававшихся Кисслингом и Виламовицем «Philologische Untersuchungen», и затрагивающая многие — и притом самые разнообразные — вопросы из истории Афинской державы V в.; его обширная монография об Антигоне из Кариста и «Гомеровские исследования» (в тех же «Philologische Untersuchungen»); его статья «Die Thukydideslegende» (Hermes. XII); упомянутые блестящие очерки как истории греческой литературы, так и греческого государства и общества в коллекции «Die Kultur der Gegenwart» (1910).
Но самым крупным трудом Виламовица, касающимся греческой истории, является, конечно, его монография «Aristoteles und Athen» (1893), в 2 томах (см. выше, с. 204). Посвящена она главным образом трактату Аристотеля об афинском государственном строе, но содержание ее чрезвычайно богато и разнообразно. I том представляет ряд «анализов» Аристотелева трактата, преимущественно с целью определить его ценность и, следовательно, его источники. Свое исследование тут Виламовиц распределяет по тем писателям, которыми пользовался Аристотель. Но этому он предпосылает главу о хронологии у Аристотеля, так как хронология служит связью для всей исторической части трактата; затем уже идут главы, посвященные преимущественно анализу различных отделов «Политии», соответственно ее
источникам. К этому присоединены еще две главы — о судьбе и влиянии трактата в последующее время и о его цели и значении в связи с жизнью и философскою деятельностью Аристотеля. Последняя глава I т. заканчивается определением современных задач греческой истории. II том состоит из исследований в области афинской истории на основании Аристотелевой «Политии» и из целой серии «Приложений», из которых только немногие имеют хотя некоторое отношение к трактату Аристотеля. Вообще в монографии этой затрагивается множество вопросов из области греческих древностей, истории и литературы. Можно согласиться с тем, что «Aristoteles und Athen» Виламовица — самое важное исследование о трактате Аристотеля и вообще в области собственно аттической истории за последние десятилетия 1.
Виламовиц отличается удивительною начитанностью в памятниках, знанием и пониманием самого духа греческой древности. Он необыкновенно живо представляет себе эту древность. Он обладает замечательным даром комбинации, богатством идей; в его произведениях рассеяно много интересных, блещущих смелостью и оригинальностью мысли гипотез, замечаний и тонких наблюдений.
Но в то же время на читателя неприятно действует отсутствие простоты, какая-то манерность и претенциозность изложения, явное стремление к оригинальности, тон оракула, намеки, часто неясные, на других ученых, мнения которых Виламовиц не разделяет, и на явления современной политической жизни. Кроме того, Виламовиц игнорирует новейшую литературу и открыто сознается в этом, как бы гордясь и выставляя напоказ свое пренебрежительное отношение к ней; а такое игнорирование не всегда проходит безнаказанно: иногда это ведет к тому, что Виламовиц приписывает себе то, что принадлежит другим,— открытия и выводы, уже сделанные другими,— и таким образом, хотя и невольно, нарушает правило suum cuique 2.
Обращает на себя внимание также отсутствие системы и последовательности в изложении у Виламовица, и этот видимый беспорядок, несоответствие заглавия статьи или главы с ее содержанием, вовсе не случайны и не результат спешности работы: здесь скрывается та же манерность и стремление к оригинальности. Этим отличается и его «Aristoteles und Athen». Распределение материала и изложение страдает здесь повторениями и отсутствием строгой связи, что до некоторой степени сознает и сам автор 1. Например, о Драконовой конституции говорится, по меньшей мере, в трех местах: в 3-й главе I т., посвященной Солону; в 4-й, озаглавленной «Drakons Verfassung» (которая не предшествует, а следует за главой о Солоне), и во II т. на стр. 55 след. В главе 5 (I т.): «Thukydides», анализ начинается с истории Четырехсот, потом Виламовиц переходит к Писистратидам. Глава 6-я (I т.) озаглавлена «Die Demagogen des fünften Jahrhunderts»; на самом же деле это есть исследование преимущественно о том тенденциозном сочинении, которым пользовался Аристотель. Анализ и тут идет с конца — с истории Тридцати — и заканчивается Фемистоклом и Аристидом, после чего Виламовиц, говоря об олигархическом источнике Аристотеля, останавливается на Ферамене, как предполагаемом им авторе этого источника, и вообще на политической литературе греков. Во II т. одна из глав носит заглавие «3000 Hopliten von Acharnai», но о 3000 ахарнян говорится тут всего лишь на одной странице, в самом конце, а раньше, на нескольких страницах, речь идет по поводу сообщения трактата о разных категориях граждан, получавших содержание от государства.
Виламовиц проникнут идеализмом; он полон воодушевления; это — натура поэтическая. По его собственным словам, еще в юности избрал он Motto: «хранить верность музам», и это стало обетом всей его жизни. Виламовиц владеет стихом и прекрасный переводчик; он глубоко симпатизирует Гомеру и Пиндару, великим трагикам и Платону, таким историкам, как Геродот. К более трезвым реалистам, к Фукидиду и Аристотелю, он не чувствует такой симпатии. Фукидида он называет «великим софистом», Геродота — его «более великим предшественником». Признавая, что античная культура есть нечто цельное и единое, Виламовиц, в противоположность Эд. Мейеру и Пёльману, энергично стоит за то, что изучение древней истории есть дело филологов, а не историков; что отделять здесь язык и литературу от истории отнюдь нельзя. Он глумится над известным кратким обзором источников «Abriss der Quellenkunde» Арн. Шефера и считает его в значительной мере виною того, что студенты думают, будто греческой истории мы можем научиться преимущественно из историков: по Виламовицу, главные источники древнего времени — поэты 1.
Тем характернее, что Виламовиц выступил с требованием создать наконец историю государственного права Афин. Он считает это главною задачею, стоящею на очереди и ждущею разрешения. В конце I т. своей монографии «Aristoteles und Athen» Виламовиц говорит о «путях и целях греческой истории» и при этом указывает на ее отсталость по сравнению с римскою: живо чувствуется потребность в новом изложении греческой истории и греческих «древностей». То, что Моммзен сделал для римского государственного права, должно быть сделано теперь для Греции.
Э. Роде. Другой выдающийся эллинист, главные труды которого принадлежат к лучшим произведениям в области культур-
ной истории Греции и интересны не для одних специалистов-филологов,— Эрвин Роде 1, родившийся в 1845 и умерший профессором в Гейдельберге в начале 1898 г. В молодости на него оказала сильное влияние философия Шопенгауэра, дружба с Ницше, вместе с которым он слушал лекции в Лейпциге, и с композитором Вагнером. Ницше, столь прославленный впоследствии философ, как известно, по специальности сначала был филологом, и когда в 1872 г. он издал свое произведение «Geburt der Tragödie aus dem Geiste der Musik» 2, из-за которого поднялся горячий спор, то Роде выступил на защиту своего друга, между прочим и против Виламовица 3; но впоследствии между ними стало обнаруживаться отчуждение и пути их постепенно разошлись в разные стороны.
Роде принадлежат два замечательных труда: один появился в середине 70-х годов прошлого столетия и посвящен греческому роману (Der griechische Roman und seine Vorläufer. 1876) 4, другой вышел двумя выпусками в 1890—1894 гг. и под заглавием «Psyche» дает историю верований греков в бессмертие
души 1. Первый важен для решения вопроса о происхождении романа вообще, и едва ли нужно распространяться об интересе этой темы; второй интересен не только для историка или филолога-классика, но и для этнолога и психолога; недаром уже в 1898 г. понадобилось второе издание этой книги, а затем вышло и третье 2. Оба труда написаны прекрасным языком, и им обоим предшествовали продолжительные подготовительные работы Роде 3. «Psyche» Роде, по мнению К. Ф. Неймана4, это — гармония формы и содержания, в художественном отношении совершеннейшее научное произведение филологии XIX в.
Узенер. Культурной истории, преимущественно мифологии, касаются труды и Германа Узенер а, бывшего профессором в Бонне в течение почти 40 лет и скончавшегося в 1905 г. после полувековой ученой деятельности 5. Его крупный труд, «Die Gotternamen» (Bonn, 1896), представляет новую попытку основать науку о религии на изучении языка: чтобы изучить религиозные понятия в их генезисе, Узенер обращается к языку, исходя из того, что «имена богов» едва ли не самое древнее, что мы знаем о богах, а потому, исследуя эти имена, мы исследуем и образование религиозных понятий 6. Вообще это был много-
сторонний филолог, занимавший видное место среди немецких ученых
Ученику Узенера Альберту Дитериху (Dieterich), скончавшемуся в расцвете лет, тоже принадлежит ряд выдающихся исследований в области истории религии, например «Nekyia» (Leipzig, 1893), «Mutter Erde» (1-е изд. 1905, 2-е — 1913). Дитерих редактировал «Archiv für Religionswissenschaft».— О трудах Рейтценштейна мы уже упоминали (с. 581, примеч. 1).
Эд. Целлер. Среди крупных ученых XIX в. в области изучения греческой древности следует назвать и Эдуарда Целлер а (1814—1908), автора известной «Philosophie der Griechen», в которой представлено развитие греческой философской мысли в различных ее системах и направлениях, собран и критически разработан громадный материал. «Philosophie der Griechen» Целлера впервые появилась в 1844—1852 гг. и с тех пор несколько раз переиздавалась, сохраняя за собою в течение всего этого долгого времени значение первостепенного, капитального труда по истории греческой философии 2.
Другие немецкие филологи и историки. Из других немецких филологов и историков позднейшего времени назовем преемника Роде по кафедре в Тюбингене, а затем и в Гейдельберге О. Крузиуса, Ф. Дюммлера (†) 3, Ф. Бласса (автора «Die attische Beredsamkeit», уже умершего), К. Ваксмута († 1905), которому, как
было уже упомянуто, принадлежит монография «Die Stadt Athen im Alterthum» и обширное «Введение», «Einleitung in das Studium der alten Geschichte» (1895), где собран богатый материал, хотя и без надлежащей системы и неодинаково обработанный; Ю. Липсиуса, знатока преимущественно правовых древностей 1; Г. Дильса; Иво Брунса, скончавшегося далеко не старым, автора прекрасных сочинений «Das literarische Porträt der Griechen» (1896) и «Die Persönlichkeit in der Geschichtschreibungen der Alten» (1898) 2; Бруно Кейля, которому, кроме монографии «Die Solonische Verfassung in Aristoteles Verfassungsgeschichte», уже упомянутой (с. 204), и других, принадлежит превосходный очерк греческих государственных древностей в III т. «Einleitung in die Altertumswissenschaft», изд. А. Герке и Э. Норденом;Ф. Леман-Гаупта, профессора в Ливерпуле, одного из редакторов немецкого журнала по древней истории «Klio», знатока Армении 3, автора краткого обзора греческой истории в упомянутом коллективном издании «Einleitung...»; Р. Гирцеля (Themis, Dike und Verwandtes. Leipzig, 1907), Φ. Поланда, которому принадлежит очень обстоятельная «Geschichte des griechischen Vereinswesens» (Leipzig, 1909); военного историка Ганса Дельбрюка (Die Perserkriege und die Burgunderkriege, 1887; Geschichte der Kriegskunst in Rahmen der politischen Geschichte. Bd. 1.1908 [2-е изд.]) и австрийских ученых — филолога и историка греческой философии Т. Гомперца (1832—1912; см. главным образом его «Griechische Denker» [Wien, 1896 ff. 3 Bde.]) 4; В. А. Гартеля (Härtel) (Studien
über attisches Staatsrecht und Urkundenwesen. 1878) 1 Э. Чанто (Szanto) (Das griechische Bürgerrecht. 1892); Ад. Бауэра, которому принадлежат критические исследования о Геродоте (см. выше, с. 111, прим.; 120, прим.), Фемистокле (Themistokles. Studien und Beiträge zur griechischen Historiographie und Quellenkunde. 1881), об Аристотелевой «Политии» (с. 201), обширный обзор работ по греческой истории за 10 лет, с 1888 по 1898 (Die Forschungen zur griechischen Geschichte. 1899) и «Греческие военные древности» в коллекции Ив. Мюллера, не говоря уже о многочисленных его рецензиях и бюллетенях; Г. Свободу, которому, кроме уже упомянутой книги «Die griechische Volksbeschlüsse» (1890), принадлежит между прочим миниатюрная «Griechische Geschichte» (1896) 2: здесь в книжке маленького формата, на 200 с небольшим страничках, вкратце излагается вся греческая история, с обзором источников и (в приложении) с очерком судьбы Греции в средние и новые века вплоть до 1881 г. Г. Свобода, кроме того, написал для новейшего издания учебника греческих древностей Германна, как было уже упомянуто (с. 322), 3-й отдел «Государственных древностей», представляющий собою большой том, состоящий из трех главных частей: 1 ) очерка общего развития греческих государств; 2) обзора колоний и 3) важнейших греческих государств.
Богатый материал по части воззрений на эллинов и эллинство собрал цюрихский ученый Г. Биллетер (Billeter) в своей книге «Die Anschauungen von Wesen des Griechentums» (Leipzig, 1900). Он обнаружил замечательную начитанность; ему знакома и русская литература.
Коллективные и справочные пособия. Из коллективных трудов по классической древности (на немецком языке) важны не раз упомянутая огромная коллекция «Handbuch der klassischen Altertumswissenschaft», которая издавалась под редакцией Ив. Мюллера, а теперь редактируется Р. Пёльманом, и в состав которой входят такие крупные произведения, как, например, «Греческие государственные и правовые древности» Бузольта,
«Греческая история» Пёльмана, «История греческой литературы» В. Криста (Christ) и т. п., и небольшая трехтомная «Einleitung in die Altertumswissenschaft» (2-е изд.), под редакцией Герке и Нордена, имеющая в виду дать студентам и преподавателям путеводную нить в обширной области науки о древности. В ней особенно обращает на себя внимание отмеченный уже очерк греческих государственных древностей, написанный Бр. Кейлем: в сущности это очерк государственного права Греции.
Из справочных пособий главное место занимает «Real-Encyclopädie der classischen Altertumswissenschaft» Φ. А. Паули, вышедшая в 1839—1852 гг. в 6 т. и издаваемая теперь (с 1893 г.) в совершенно новой переработке, сначала под редакцией Г. Виссова, а затем В. Кролля при участии многих специалистов: она представляет, так сказать, кодификацию современных сведений по классической древности. Очень полезен словарь Фр. Любкера 1 в новейшей редакции (Lübkers Reallexikon des klassischen Altertums. 8. Aufl. / Hrsg. J. Geffcken und E. Ziebarth. Leipzig; Berlin, 1914).
Французская литература. Во французской литературе за последние годы, как и за предыдущие, нельзя указать какого-либо особенно крупного общего труда по истории Греции, если не считать «Histoire de l'antiquité» Кавеньяка.
Кавеньяк. Эжен Кавеньяк (Cavaignac) известен, кроме статей 2, своими этюдами по финансовой истории Афин V в. (Etudes sur l'histoire financière d'Athènes au V siècle. Paris, 1908),
в которых он расходится с Эд. Мейером по некоторым вопросам об афинской казне с 480 по 404 г. Что касается его «Истории древности», то пока вышел только II т. ее, с подзаголовком — «Athènes (480—330)». (Paris, 1913), так как в нем на первом плане история Афин. Автор предполагает выпустить потом I т. (до 480 г.) и III (330-110 гг. до P. X.). Если он начал со II т., то это он мотивирует двумя соображениями: 1) это период наиболее известный, следовательно, представляющий наиболее непосредственный педагогический интерес, и 2) открытия, которые теперь происходят, по-видимому, не изменят существенно того, что мы знаем об этой эпохе: здесь работа синтеза не столь преждевременна.
Цель автора — дать учащимся, студентам Франции, а также Бельгии и Романской Швейцарии «эквивалент, скромный, быть может, но французский, того, что представляют собой на немецком языке руководства Эд. Мейера и Белоха, а на английском — Бьюри (Bury)». Вышедший том составляет объемистую книгу более 500 стр. убористой печати. Начинается он «прелиминарной главой», характеризующей положение древнего мира около 480 г. и заканчивается 330 г.— завоеванием Персии Александром Великим, главами о Македонии, о Карфагене и народах Италии, о Риме и Капуе; последняя глава — о греческой цивилизации в век Аристотеля. Так как это «История древности», а не только Греции, то Кавеньяк касается и Востока, и Карфагена, и Италии и даже кельтов. В истории Греции значительное место он отводит Спарте и Сиракузам. Есть главы о греческом искусстве (V гл. I кн.), науке (Хгл.), аттическом воспитании (XI гл.). Существует обыкновение, говорит Кавеньяк, предоставлять эти предметы специальным пособиям, и такое обыкновение имеет свои основания. Не следуя ему, он, однако, систематически ограничивается лишь указанием связи, которая соединяет общую социальную историю с производством художественным или научным. Большое место уделяется материалу статистическому,— величине поверхности, численности населения, количеству денежных и военных ресурсов и т. п., особенно в «прелиминарной главе» —
о положении древнего мира в 480 г.,— хотя в этой статистике у Кавеньяка есть неточности 1.
К афинянам и вообще к демократии Кавеньяк относится с явной антипатией. События, которые обеспечили положение, завоеванное греческой расой в области Средиземного моря, выдвинули, говорит он, на первый план «народ, у которого достоинства и недостатки, добродетели и пороки доходили до пароксизма, временами карикатурного,— Афины» (с. 39). Демагогов Кавеньяк называет «les aboyeurs» (с. 126, 131), народ в его глазах «1а canaille» (с. 177, 206, 493); демократия — это анархия (с. 134); господствующее чувство правящей массы — недоверие по отношению к тем, кто выше, и период 403—322 гг.— «смягченный террор» («cette Terreur adoucie», с. 197)...
Особенными достоинствами труд Кавеньяка не отличается и труда Эд. Мейера, конечно, заменить не может.
А. Круазе. Во французской литературе об античных демократиях есть особая, правда, небольшая книга, которая тем более способна возбудить внимание, что ее автор Альфред Круазе, член Института, профессор и декан Faculté des lettres в Парижском университете,— известный ученый: ему принадлежит превосходное издание первых двух книг Фукидида и он же, вместе с своим братом Морисом Круазе, написал «Историю греческой литературы» 2. Новое произведение А. Круазе, «Les Démocraties antiques» (Paris, 1909), входит в состав коллекции «Bibliothèque de Philosophie scientifique», редактируемой Густавом Ле-Боном, и имеет в виду широкий круг читателей: оно носит популярный характер. Из 335 стр. этой книжки — небольшого формата — 18 стр. уделено «Введению», 240 стр., составляющих 4 главы,— афинской демократии, около 30 — остальным греческим демократиям, 3 стр.— Карфагену, 30 — Риму, и
последние 12 стр. посвящены общему заключению. Таким образом, афинская демократия — центр изложения. А. Круазе говорит, что не ставит себе целью входить во все подробности организации и истории афинской демократии: он хочет осветить главным образом самый дух ее и существенный характер ее деятельности. Он желает показать, как она возникла, каковы главные фазисы ее эволюции до того момента, когда эта эволюция закончилась и когда демократический организм всецело сформировался. Затем А. Круазе ставит себе задачей анализировать «главные органы и их характерные черты». Он желает изучить в особенности то, как функционировала эта демократия, ибо политическая конституция сама по себе — только «абстрактная рамка», а то, как она действует, и есть самая важная вещь и истинная реальность (с. 2—3).
Альфред Круазе, как было упомянуто,— известный ученый; но тем сильнее может быть разочарование читателя его книжки; в общем она не оправдывает ожиданий: она поверхностна, написана, по-видимому, наскоро и даже несвободна от фактических, чисто элементарных ошибок, не говоря уже об опечатках 1. Чрезвычайно важной Эфиальтовой реформе ареопага Круазе уделяет буквально лишь несколько строк, не касаясь ни ее значения, ни тех перемен, которые связаны с нею. И что удивительно — он допускает участие Фемистокла в этой реформе: по его словам, Эфиальт провел ее «по подстрекательству Фемистокла». Очевидно, Круазе принимает за достоверное анекдот, рассказываемый в 25-й главе дошедшего до нас текста «Афинской политии» Аристотеля. Казалось бы, относительно недостоверности этого анекдота не может быть уже никаких сомнений... Самый год реформы у Круазе показан неверно — 463 (надо 462/461 — «архонтство Конона»). О Перикле и его нововведениях мы находим в книжке Круазе тоже всего несколько строк. О дальнейшем развитии демократий до самой потери независимости Греции говорится на двух приблизительно страничках. По Круазе, гелиасты выбирались из граждан, имевших от роду более 40 лет
(вместо 30). Кимон назван победителем при Микале (вместо при Евримедоне). Преемственными вождями демократии названы Фемистокл и Перикл; Эфиальт пропущен. По словам Круазе, Алкивиад, как предводитель Сицилийской экспедиции, был замещен Никием (с. 240), что по меньшей мере неточно. Автор говорит об умеренности и сдержанности, проявленной в борьбе в период от Персидских войн до Пелопоннесской войны (с. 210); он забывает об убийстве Эфиальта. По Круазе, Лукулл был первым по времени из «потентатов», созданных войною; Марий и Сулла идут после него (с. 320). По мнению Круазе, социализм если и не остался совершенно чуждым афинскому духу, то, во всяком случае, играл очень незаметную роль во внутренней истории Афин и никогда не представлял истинной опасности (с. 220). После трудов Пёльмана и Эд. Мейера такое утверждение не может не показаться неожиданным. Зато вполне можно согласиться с Круазе, когда он не раз отмечает индивидуализм грека и в особенности афинянина. Действительно, пора уже оставить ходячую, общую формулу о всемогуществе государства в античной Греции, о подавлении им личности, об отсутствии всякой гарантии для последней и т. п.; надо и в Греции различать разные государства и разные эпохи.
Можно еще отметить собрание статей «Études sur l'antiquité grecque» (Paris, 1900) широко образованного и разностороннего французского эллиниста Анри Вейля (Weil), немца по рождению, переселившегося еще в молодости во Францию, этого «старца трех поколений» (он умер в 1909 г. 91 года) а также лекции по греческой истории (Leçons d'histoire grecque. Paris, 1900, 2-е изд.—1913) — на различные темы — Буше-Леклерка, автора известной и в русском переводе «Histoire de la divination dans l'antiquité» и упомянутых уже монографий о Лагидах и Селевкидах (с. 577); «Conférences» поэта Ж. Ришпена (Richepin) под заглавием «L'Ame athénienne», и «Conférences faites sous les auspices de la Ligue française pour la défense des droits de l'hellénisme» нескольких ученых, в том
числе Омолля, Фужера, Т. Рейнака, под общим заглавием «La Grèce» (Paris, 1908) 1. Что касается книги Г. Лефевра «La Grèce antique» (Paris, 1900), то она посвящена верованиям греков, а «Introduction à l'histoire ancienne» Виктора Фурнье (Paris, 1901) касается преимущественно доисторического периода.
Центр тяжести во французской литературе в рассматриваемый период, как и в предыдущий, падал на отдельные монографии и исследования, большею частью уже названные (с. 406, 577, 600). К ним надо присоединить монографии Г. Глоца, (L'ordalie dans la Grèce primitive. Paris, 1904; La solidarité de la famille dans le droit criminelle en Grèce. Paris, 1904); его же «Études sociales et juridiques sur l'antiquité grecque» (Paris, 1906); Ж. Колена (Rome et la Grèce de 200 à 146 avant J.-Ch. Paris, 1905 2; Le culte d' Apollon Pythien à Athènes. Paris, 1905), и труды бельгийских ученых, отчасти уже названные,— А. Франкотта (L'industrie dans la Grèce ancienne» (Bruxelles, 1900-1901, 2 vol.; La Polis grecque. Paderborn, 1907; Les finances des Cités grecques. Paris, 1909), и Φ. Кюмона, которому принадлежат замечательные исследования в области истории религии — «Les Mystères de Mithra» (Paris, 1900, 2-е изд.
1902) и «Les religions orientales dans le paganisme Romain» (Paris, 1907) 1.
Английская литература. Эббот. В Англии первою более или менее значительною «Историею Греции» после Грота явилась «А History of Greece» Ивлина Эббота (Abbot). Из трех томов ее первый (1888), по обыкновению, доводит изложение до Ионийского восстания, второй (1892) обнимает период от 500 г. до Тридцатилетнего мира 445 г., а третий (1900) — 445-403 гг.
Приступая к своему труду еще в 80-х годах, автор сам сознавал, что трудно после таких предшественников, как Грот, Дункер, Бузольт и Гольм, прибавить что-нибудь новое к существующим изложениям греческой истории. По его скромному заявлению, его труд написан с мыслью дать в небольших размерах исторический очерк греческой цивилизации, а не в надежде пролить новый свет на старые неясности или процитировать новое свидетельство там, где все свидетельства давно уже собраны. Но после того, как слова эти были написаны и I том издан, произошло неожиданное открытие нового для нас источника — «Афинской политии» Аристотеля, и Эббот воспользовался ею во II томе, который представляет для нас более интереса, нежели первый, уже потому, что тут Эбботу приходилось высказать свои воззрения и на афинскую демократию, и на ее вождей, т. е. по вопросам, которые с такою горячностью обсуждались в 80-х годах.
Здесь интересно сравнить взгляды Эббота со взглядами его знаменитого предшественника, Грота. Между ними обнаруживается значительная разница. Эббот не является «адвокатом» афинской демократии, как Грот, но и не нападает на нее так резко и страстно, как, например, Ю. Шварц или даже Белох. Впрочем, нельзя сказать, чтобы его взгляды были вполне ясны и определен-
ны: он не чужд колебаний и противоречий. В особенности это сказывается в оценке реформы ареопага и платы судьям. Усилия Кимона спасти ареопаг и поддержать конституцию Клисфена Эббот называет дальновидными и мудрыми; но и ограничение власти ареопага он считает неизбежным и полезным (sic); с другой стороны, говорит он, дальнейший ход афинской истории показывает, что падение ареопага жестоко чувствовалось, и Эфиальт сделал ошибку, какую склонны делать все реформаторы: он разрушил учреждение вместо того, чтобы приспособить его к потребностям времени. Плату судьям Эббот называет совершенною новостью, последствия которой были огромны и пагубны: эта плата знаменует начало крайней демократии в Афинах. Но тут же сам Эббот указывает, что при этом имелось в виду дать суду более крепкое и широкое основание, приобрести ему поддержку народа и предохранить его от пагубных влияний.
Изложение фактов у Эббота подробное. Автор — особенно когда дело идет о вопросе спорном — приводит вкратце свидетельства источников и мнения новейших ученых и взвешивает их. При этом он обнаруживает тоже осторожность и даже нерешительность. В отношении к греческой традиции Эббот склонен к консерватизму и нередко предпочитает держаться этой традиции. По поводу, например, описания Марафонской битвы и возникающих тут недоумений он говорит, что лучше оставить эти рассказы так, как мы их находим. Нужно еще сказать, что Эббот большое внимание обращает и на другие области, кроме Лаконии и Аттики, и история последних занимает сравнительно небольшую часть его труда.
Бьюри. Новейшая лучшая общая история Греции в английской литературе принадлежит известному ученому Джону Бьюри 1, автору выдающихся трудов по византийской истории и прекрасной монографии о древнегреческих историках (с. 97, прим.). По всесторонности, знанию литературы и источников, по сравнительно небольшому объему (в 1-м изд. в одном томе — вся
история Греции до смерти Александра Македонского), наконец, по изложению — это одно из лучших и наиболее удобных общих пособий. История литературы и искусства, хозяйства, религии, философии, все это излагается в связи с политической историей. Отметим еще между прочим, что у Бьюри история греческой колонизации предшествует истории Спарты и Афин; борьба греков с персами и карфагенянами, история греческого востока и запада излагаются параллельно; микенскую культуру Бьюри считает скорее догреческою, нежели негреческою; сношения эллинов с финикиянами относит к сравнительно позднему времени, подобно Белоху; Ликурга признает мифическою личностью; сравнительно подробно останавливается на истории Востока и т. п.
О Д. Дж. Магаффи я уже говорил.
В английской литературе имеется сочинение, затрагивающее ту же тему, что и «La cite antique» Фюстель де Куланжа; это — Fowler W. Ward. The City-State of the Greeks and Romans. A survey introductory to the study of ancient history, 1893; по оригинальности и научным достоинствам эту книгу, популярного характера, однако нельзя и сравнивать с произведением Фюстель де Куланжа
В американской литературе довольно видное место занимает исторический очерк развития афинской конституции до начала Пело-
поннесской войны Дж. У. Ботсфорда (Botsford) — «The Development of the Athenian Constitution» (Cornell Studies in Classical Philology. 1893) ; автор особенно подробно останавливается на вопросе о родовом устройстве; этому посвящено около половины книги. Ему же принадлежит краткая популярная общая история древнего мира (А History of the Ancient World, 1911). Обстоятельная «Древняя история Ближнего Востока» написана Холлом (Hall H. R. The Ancient History of the Near East from the Earliest Times to the Battle of Salamis. London; New-York, 1913).
Циммерн. Но и в английской литературе конца XIX и начала XX в., подобно тому, как во французской, центр тяжести падал на монографии, а не на общее изложение греческой истории. Из них наиболее общий интерес представляет книга Циммерна «The Greek Commonwealth. Politics and Economics in V century Athens» (Oxford, 1911). Автор — не классик; он — «лектор политико-экономической науки»; но он хорошо знает греческую древность, источники и литературу. Его задача — уяснить себе, чем были в действительности Афины V ст., и он изучает природу, влияние и взаимодействие политических и экономических факторов в Афинах. Теперь, говорит Циммерн, общепризнано, что ни отдельная личность, ни нация не могут быть поняты без знания окружающих их условий и средств существования, другими словами — их географических и экономических условий. Традиции классической науки и недостаточность относящихся сюда свидетельств удерживали эллинистов от соприкосновения с новыми методами социальных исследований. Но в течение последних двух поколений, благодаря преимущественно археологам, этот недостаток восполнен; большая и все умножающаяся масса известий дает возможность делать заключения относительно экономической стороны греческой жизни. Это накопление новых свидетельств более, чем что-либо другое, отличает Грецию современной науки от Греции Грота и наших дедов. Но тут возникают свои опасности. Это, во-первых,— чрезмерная специализация и односторонность, склонность из-за деревьев не видеть леса,— искушение, которое овладевает каждой наукой в стадии очень быстрого накопления
материала. Во-вторых, заблуждение, от которого труднее предохранить себя; это — применение современных методов и идей к античному времени без достаточной оценки разницы между древнею Грецией и современными условиями. Например, экономические причины играли большую роль в деле возникновения Пелопоннесской войны, но мы не имеем права объяснять эту борьбу современными экономическими терминами. Здесь иной основной фон, и правильный путь к разрешению проблемы — идти назад, к первым началам, тщательный анализ обычных древних терминов и процессов.
Циммерн не думает излагать часть греческой истории. Его цель — сгруппировать факты и наметить ход известных идей, которые делают более понятными нам историю и людей, в ней действовавших. Он рассматривает прежде всего географическую обстановку (часть I, с. 11—51), потом политические учреждения, эволюцию от семьи к государству-городу (ч. II, с. 53—204), далее — экономические условия, хозяйственные формы, причем отмечает отличие греческой древности в экономическом отношении от современности,— бедность и ограниченность тогдашней жизни, малое развитие финансового хозяйства (ч. III, с. 205— 413) — самый большой отдел, составляющий почти половину книги — и наконец, в виде «заключения», говорит о Пелопоннесской войне (с. 414—437),— о том конфликте, который возник, подобно тому как он возник и в некоторых современных цивилизованных общинах, между настоятельною необходимостью экономического развития и полученными от прошлого учреждениями и идеалами. Циммерн рассматривает греческую цивилизацию по направлению, противоположному тому, которое часто избирается современными авторами, именно рассматривает с той стороны, с которой она наиболее явно отличается от нашей.
Итак, Циммерн — в известном смысле — против сближения античного мира с современным; он против господствующего модернизующего античную историю направления. Не точки соприкосновения между античною Грециею и современностью подчеркивает он, а отличие. С автором не всегда можно согласиться, но
книга его богата интересными замечаниями и сопоставлениями, живо, наглядно изображает природу, политическую и экономическую жизнь преимущественно Афин.
Многие английские монографии — например, Гранди (Grundy) о Фукидиде и его веке, труды по гомеровской эпохе, по истории эллинизма, и проч.— были уже названы. Из английских эллинистов можно назвать еще Хэдлэма, которому принадлежит очень хорошее исследование о жребии (Headlam J. Election by Lot at Athens. Cambridge, 1891), Л. Уибли (Whibley L. Political parties in Athens during the Peloponnesian war. Cambridge, 1889; Greek Oligarchies, their Character and Organisation. Cambridge, 1896 [1-е изд.], 1913 [2-е]) 1, К. Фримана (Freeman K. J. Schools of Hellas. London, 1907), А. Верролла (Verrall A. W. Collected Literary Essays; Collected Studies in Greek and Latin Scholarship. Cambridge, 1913), Колмана Филлипсона (Coleman Phillipson. The International Law and Custom of Ancient Greeks and Romans. London, 1911, 2 Vol.). Но особенно многочисленны и замечательны английские исследования по истории первобытных религий, в том числе и греческой, с преобладанием социологической и этнологической точки зрения,— Э. Лэнга 2, Дж. Фрэзера, автора огромного труда под оригинальным заглавием «The Golden Bough» («Золотая ветвь»), первоначально (в 1-м изд.) в 2 т., а теперь в VII ч. и в 10 томах 3, Л. Фарнелла (Famell L. R. The Cults of the Greek States. Oxford, 1896-1909, 5 Vol.), А. Фэрбэнкса (Fairbanks A. A Handbook of
Greek Religion. New-York, 1911), Дж. Мэррея (Murray J. Four Stages of Greek Religion. London, 1912) и г-жи Дж. Гаррисон (Harrison J. Ε. Mythology and Monuments of Ancient Athens. London, 1890; Prolegomena to the Study of Greek Religion. Cambridge, 1903; Religion of Ancient Greek. London, 1905; Themis. A Study of the Social Origin of Greek Religion, 1912).
Итальянская литература (Де-Санктис). Из сочинений на итальянском языке самыми крупными за рассматриваемый период являются труды Э. Пайса (Pais Ε. Storia della Sicilia e della Magna Grecia. Torino, 1894. I) и в особенности Г. Де-Санктис (De Sanctis G. Άτθίς. Storia della republica Ateniese... Torino, 1898, недавно вышедшая вторым изданием, 1912) Де Санктис, профессор Туринского университета,— один из наиболее выдающихся современных итальянских специалистов по древней истории 2. Историк, он в то же время и эпиграфист и археолог (известно его участие в критских раскопках). Он ученик Белоха и находится под сильным влиянием его: тот же, подчас крайний, скептицизм по отношению к традиции, то же ультракритическое направление, тот же синтез наряду с критическим анализом, то же признание важности социально-экономических факторов в истории 3, та же резкость в суждениях и отзывах. В первом издании «История афинской республики» Де-Санктиса заканчивалась реформой Клисфена; во втором издании, помимо других изменений, прибавлено две новых главы и изложение заканчивается временем Перикла, победой демократов. Автор останавливается перед Пелопоннесской войной; эволюция афинской конституции, по его мнению, к тому времени завершилась. Из отдельных мест книги отметим, что Де-Санк-
тис попытку Килона относит к середине VI в., ко времени Писистрата (с. 280 сл.), и готов приписать Клисфену «эпихиротонию» законов и «номофесию» (с. 3562).
Русская литература. Э. Р. фон Штерн. Переходя к русской литературе за последнее 25-летие в области изучения греческой истории, мы прежде всего должны упомянуть о проф. Э. Р. фон Штерне, выдающийся труд которого по истории спартанской и фиванской гегемонии появился еще в 1884 г. (см. с. 450) и который пишет частью на немецком языке, частью на русском. Проф. Штерн является как бы посредником между немецкою и русскою наукой, как бы связующим звеном между ними. Из его многочисленных работ 1 за рассматриваемый период следует отметить исследование (на нем. яз.) об эфорате в Спарте («Zur Entstehung und ursprünglichen Bedeutung des Ephorats in Sparta. Berlin, 1894) 2,— исследование, в котором Э. Р. фон Штерн возникновение этого учреждения выводит из договора между народом и царскою властью; небольшую по объему, но интересную по высказанным в ней взглядам статью — на русском языке — о Солоне и делении аттического гражданского населения на имущественные классы 3, в которой автор старается доказать, что учреждение этих классов не есть результат законодательной деятельности Солона; обстоятельный критический разбор III—IV тт. «Geschichte des Alterthums» Эд. Мейера 4 и в особенности исследования по археологии южной России. Э. Р. фон Штерн один из первых признал и доказал подделку пресловутой тиары Сайтафарна, приобретенной Луврским музеем; открыл виновников этой и других фальсификаций предметов классической древности на юге
России 1; издал и исследовал многие памятники античной керамики 2; он производил известные (с. 531 и 536—537) раскопки на о. Березани и в Петренах (в Бессарабии) и вообще пролил новый свет на историю греческой колонизации Черноморского побережья 3.
В. А. Шеффер. Частью по-русски, частью по-немецки (и по-латыни) писал и В. А. Шеффер, профессор Московского университета 4. В его студенческой работе — «Очерки греческой историографии» (Киевские университетские известия. 1883— 1884) мы находим перевод фрагментов пяти логографов, с критическим разбором и оценкой их. Его магистерская диссертация — «De Deli insulae rebus» (Berlin, 1889) являлась основною монографиею по данному вопросу, одною из лучших в ряду, теперь довольно длинном, работ по местной истории Греции. А докторская диссертация «Афинское гражданство и народное собрание» (М., 1891) имела целью заменить известную в свое время, но уже устаревшую книгу Шёмана «De comitiis Atheniensium» «достойным ее преемником»; план труда задуман был широко, все исследование рассчитано было на три части, но из этого обширного плана была выполнена только первая часть. Автору пришлось касаться многих темных и спорных вопросов относительно родового строя, выходить из пределов собственно классической филологии и даже истории. Для нас наибольший интерес представляет II глава, в которой подробно излагается
история родового строя в Афинах и борьба территориального принципа с родовым; особенно же обстоятельно рассматривается реформа Клисфена. Едва ли не главное значение этого труда В. А. Шеффера заключается в том, что автор один из первых воспользовался только что открытым тогда трактатом Аристотеля и притом воспользовался критически и в широких размерах. В. А. Шеффер и потом много занимался этим трактатом; ему принадлежат, например, «Афоризмы и заметки к "Афинской политии" Аристотеля» (Филологическое обозрение. VII. 1894) и систематичные, отличающиеся полнотою, обзоры (на нем. яз.) обширной литературы о «Политии» в «Jahresbericht über die Fortschritte der klassischen Altertumswissenschaft» (по 1895 г.) 1. Посмертным трудом В. А. Шеффера, безвременно скончавшегося в 1900 г., была его большая статья о демократии в «Real-Encyclopädie» А. Ф. Паули и Г. Виссова (Supplem. 1903).
Φ. Φ. Зелинский. Разнообразных тем из области греческой литературы, религии, нравственности, мысли и культурной истории вообще касается проф. Φ. Ф. Зелинский в своих блестящих статьях, собранных им под общим заглавием «Из жизни идей» (СПб., 1905—1907) 2, в 3 т., причем второй том носит еще и особое заглавие «Древний мир и мы», а третий — «Соперники христианства»: разумеются здесь «те течения античной религиозной и миросозерцательной мысли, которые в большей или меньшей степени удовлетворяли тем же потребностям человеческой души, как и христианство, и поэтому должны были вступить с ними в борьбу». Φ. Ф. Зелинский — широко образованный, глубокий знаток античности, блестящий стилист, и его статьи, написанные к тому же мастерски, представляют особый интерес. Несмотря на разнообразие тем, почти все они задуманы как составные части единого здания. Для автора античный мир «не тихий и отвлекающий от современной жизни музей, а живая
часть новейшей культуры»; он видит «преимущественное значение античности в том, что она была родоначальницей тех идей, которыми мы и ныне живем. Изучая, таким образом, античность, если можно так выразиться, с наклоном к современности, «я,— говорит Φ. Ф. Зелинский,— наметил план гигантского научного здания, которое бы обнимало и биографию, и биологию тех идей, совокупность которых составляет современную умственную культуру».
Φ. Ф. Зелинскому принадлежат и другие многочисленные работы, частью специальные, чисто научные 1, частью популярные — в лучшем значении этого слова: ими он пробуждает в нашем обществе интерес и любовь к античности. Ему мы обязаны и русским переводом Софокла (в «Памятниках мировой литературы». М., 1914. 3 т.), с введениями и вступительной статьей. Он же составил и учебник по истории античной культуры (М., 1915).
М. И. Ростовцев. О замечательных трудах ученика Φ. Ф. Зелинского, проф. М. И. Ростовцева, трудах, которыми по праву может гордиться русская наука, мы уже упоминали (с. 422, 529, 573) 2. Его исследование — на немецком языке 3 — по истории римского колоната, «Studien zur Geschichte des römischen Kolonates» (Leipzig, 1910), где он, основываясь на новом обширном материале, папирусах, раскрывает генезис крепостных отношений, поскольку они были подготовлены эволюцией эллинистически-римского мира, сами немцы называют «grundlegend», и такой специалист по папирологии, как
Вилькен, в своих известных «Grundzüge» (см. выше, с. 472), касаясь земельного хозяйства в греко-римском Египте, тех, «кто желает глубже вникнуть в эти трудные вопросы», отсылает «прежде всего к книге М. И. Ростовцева» (с. 272).
M. М. Хвостов. Упоминали мы уже и о выдающихся исследованиях профессора Казанского университета М.М. Хвостова, посвященных торговле и промышленности греко-римского Египта (с. 573). Здесь добавим лишь, что M. М. Хвостову, кроме статей по истории Греции, принадлежит и общий краткий очерк греческой истории в «Энциклопедическом словаре» братьев А. и И. Гранат (7-е изд.).
С. А. Жебелев. Среди современных русских специалистов по греческой истории видное место занимает также С. А. Жебелев. В своем лице он соединяет археолога, эпиграфиста, историка и филолога-классика. Наиболее крупные его труды 1 посвящены детальному исследованию темных, еще не разработанных вопросов времени упадка Греции и носят очень специальный характер. Такова его магистерская диссертация «Из истории Афин. 229—31 годы до P. X.» (СПб., 1898), написанная на основании преимущественно документальных источников, надписей; в главной части книги С. А. Жебелев касается лишь политической истории — следит за историей падения Афин; но «приложения» представляют экскурсы в область истории афинских художников II в. до P. X.
В связи с названною диссертациею стоит другой еще более крупный труд С. А. Жебелева, являющийся как бы ее продолжением; это — его «ΑΧΑΪΚΑ. В области древностей провинции Ахайи» (СПб., 1903) 2, ряд этюдов, посвященных вопросам опять-таки мало исследованным,— о времени организации провинции Ахайи, о ее территории, переменах в административном положении, общинах, союзах; о государственном устройстве
Спарты в эпоху Римской империи, о жречествах и празднествах императорского культа провинции Ахайи и о государственном строе последней. Материал и здесь, главным образом, эпиграфический. Все вопросы исследованы с обычною у С. А. Жебелева осторожностью и обстоятельностью 1.
Н. И. Кареев. Совершенно иным характером отличаются новые работы Н. И. Кареева — «Государство-город античного мира» (СПб., 1903, 3-е изд.— 1910), «опыт исторического построения политической и социальной эволюции античных гражданских общин», и «Монархии древнего Востока и греко-римского мира» (СПб., 1904, 3-е изд.— 1912), «очерк политической, экономической и культурной эволюции древнего мира под господством универсальных монархий». Это — курсы, которые читаны были автором на экономическом отделении Петербургского политехникума и, следовательно, имеют в виду не ученых специалистов, а учащуюся молодежь и вообще широкий круг читателей; это — книги популярного характера. В том и другом курсе Н. И. Кареев рассматривает известный исторический тип: в одном — государство-город у греков и римлян, в другом — монархии древности. Тема первой книжки — та же, что и у Фюстель де Куланжа; но, помимо уже всего остального, схема, точка зрения и выводы иные: Н. И. Кареев не разделяет основных воззрений Фюстель де Куланжа на значение религии; затем, Фюстель де Куланж, как известно (см. выше, с. 356), исходил из мысли о несходстве античного мира с новым европейским, а Н. И. Кареев, напротив, старается показать, как близок нам античный мир. Если тема первой книжки не нова 2, то совершенно новы и оригинальны тема и план второй: она показывает, что от монархий древнего Востока воспринято было эллини-
стическими царствами, а от последних — Римскою империей. Н. И. Кареев — специалист по новой истории, а не по древней; но это имеет и свою хорошую сторону: он мог взглянуть на историю древности с свежей, с иной и более широкой точки зрения; он мог пользоваться сравнительным методом, приводить много аналогий и делать сравнения. Н. И. Кареев пользуется преимущественно пособиями (из источников он чаще всего, конечно, цитирует Аристотеля); но лучшие из новейших сочинений ему хорошо известны, в особенности труды Белоха и Эд. Мейера. Словом, обе его книжки, вовсе не претендующие на самостоятельность научных исследований, являются полезными популярными пособиями и достигают той цели, о которой заявляет сам автор,— «возбудить в читателе интерес к античности, к которой, к сожалению, всем хорошо известные обстоятельства внушают большею частью только чувства, противоположные всякому желанию подойти к предмету ближе».
«Лекции» Р. Ю. Виппера. Новейший общий курс греческой истории в русской литературе принадлежит московскому профессору Р. Ю. Випперу 1 (Лекции по истории Греции. М., 1905; 3-е изд.— 1909). Пока вышла только 1-я часть, заканчивающаяся кризисом демократии в конце V в. Цель курса Р. Ю. Виппера — «дать основу для университетских занятий по истории Греции, т. е. наметить главные вопросы в изучении социального и политического развития греческих общин и указать важнейшие места в источниках, на основании которых можно выяснить существенные черты этого развития». На первом плане ставится «воссоздание социальных отношений».
В «Лекциях» Р. Ю. Виппера есть некоторые пробелы; оставлена в стороне, напр., крито-микенская эпоха, так как, по мнению автора, многочисленный материал, открытый благодаря раскопкам, относится главным образом к истории искусств, технической и внешней культуре и мало дает для «воссоздания социальных отношений», между тем как в действительности этот материал дает картину пышно расцветшей цивилизации,
проливает свет на политические, торговые и вообще культурные связи, и на основании его можно даже сделать вывод об общем типе государств той эпохи; Спарта стоит слишком уж далеко на заднем плане; о сицилийских городах почти ни слова не сказано; почти ничего нет и о греческой религии, искусстве. Зато прекрасно освещена другая сторона — политико-социальная. Современная историческая наука отличается большим натурализмом, и Р. Ю. Виппер стремится изобразить жизнь греков как можно реальнее и прозаичнее. В этом и достоинство, и недостаток его «Лекций». В его курсе много оригинального, но вместе с тем и спорного. Курс этот отличается слишком уж скептическим отношением к нашим источникам, к исторической традиции. Автор нередко впадает в гиперкритику. В свидетельстве Аристотеля и Плутарха о бедственном положении земледельческого населения Аттики перед реформою Солона Р. Ю. Виппер, например, видит «формулу и программу, слишком явно напоминающие характер общественных отношений и настроений во многих греческих общинах в эпоху социального кризиса Пелопоннесской войны». Раздел земель (γης αναδασμός) и кассирование долгов (χρεών αποκοπή) составляли, по его словам, формулу, лозунг радикально-социалистических партий конца V в. Но Аристотель и Плутарх в своем свидетельстве цитируют отрывки самого Солона, говорят его словами, и картина, изображаемая ими, в общем, если исключить некоторые не совсем верные подробности, соответствует тому, что говорит и Солон, современник и участник-очевидец.
Но «Лекции» Р. Ю. Виппера отличаются и большими достоинствами. Это — труд талантливый, во многом оригинальный и во всяком случае интересный. Положение и отношение классов населения, общественная организация и т. п. изображаются здесь мастерски. Удачно выбранными цитатами и отрывками из литературных произведений греков автор ярко и метко характеризует настроение, явление. Очень хороши главы об Афинах и их демократии, и нельзя не согласиться с тем, что говорит Р. Ю. Виппер о сдерживающих началах в этой демократии, о
реформе ареопага и т. д. Он справедливо отмечает, в какой степени элемент контроля был развит в афинской политической жизни. «Это был,— по его выражению,— очень сложный, тонкий, осмотрительно выработанный порядок... Афинский многоголовый государь не был капризным деспотом, он был весьма добросовестным и точным в исполнении обязанностей конституционным правителем». Подобно Н. И. Карееву, Р. Ю. Виппер — специалист преимущественно по новой истории, и он внес в изучение греческой истории свежесть, широту и непредубежденность взгляда, чуждого рутины, хотя, нужно сказать, он нередко впадает в излишний модернизм. Р. Ю. Виппер широко пользуется аналогией, делая частые сопоставления между явлениями греческой истории и истории других эпох и народов.
В другом курсе Р. Ю. Виппера — «Древний Восток и эгейская культура» — Греции касается лишь одна глава — пятая («Малая Азия и Эгейское побережье во 2-м тысячелетии до Р. X.») 1.
«История афинской демократии». Истории афинской демократии посвящена моя книга, вышедшая в 1909 г. (СПб.). При изложении этой истории я имел в виду не только самый строй и учреждения, но и среду, воззрения, настроения. Свою книгу я предназначал не столько для специалистов, сколько для более широкого круга — для университетских слушателей, для ищущих самообразования, для интересующихся историей, в особенности историей политических форм. Поэтому я избегал вдаваться в мелкие подробности, пускаться в сколько-нибудь рискованные гипотезы. А в своей книжке «Античность и современность. Современные темы в античной Греции» (2-е изд.— СПб., 1914) я хотел рядом примеров, хотя бы отрывочных,
осветить ту сторону эллинского мира, которая делает этот мир для нас живым, особенно близким и родным.
Греческой истории более или менее касаются и труды А.Н. Шварца, Ю. А. Кулаковского 1, Н. И. Новосадского, А. М. Придика, А. Н. Деревицкого, С.П. и Д. П. Шестаковых, Б. В. Варнеке, Г.Ф.Церетели, М. И. Мандеса 2, А.И. Покровского, P. X. Лепера и других ученых, упоминаемых выше, в соответствующих местах. К ним надо присоединить Ε. Е. Кагарова 3, В. П. Клингера 4, Б. Л. Богаевского 5, С. Я. Лурье 6.
В чешской литературе имеются крупные труды Гроха о греческом театре и о топографии Афин 7, не говоря уже о его статьях. Перютка (Peroutka) начал «Историю Греции»; но появилась в свет только 1-я часть ее (1908), содержащая в себе «Доисторическую эпоху»: смерть помешала автору продолжить свой труд. Известны также работы Прашека (Prâsek), специалиста и по истории древнего Востока.
В Болгарии историей Греции занимается профессор Софийского университета Г. И. Кацаров, который печатает свои работы в различных журналах на русском, болгарском и других европейских языках.
Всемирные истории. Для полноты очерка надо хотя вкратце упомянуть о всемирно-исторических обзорах, «Всеобщих» или
«Всемирных историях», куда как часть, разумеется, входит и история Греции. Подробно говорить о них я, однако, здесь не имею возможности.
Знаменитый некогда труд Шлоссера теперь совершенно устарел 1; «Всеобщая история» Вебера, в которой о Греции говорится во втором томе,— сухая компиляция, тоже не соответствующая современному состоянию науки 2. Даже во многих отношениях замечательная «Weltgeschichte» «старого мастера немецкой исторической науки» («Altmeister der deutschen Geschichtswissenschaft») Л. Ранке, первая часть которой появилась в 1880 г. 3, при всей своей оригинальности 4, имеет крупные пробелы и недостатки и притом написана до открытия «Афинской политии» Аристотеля. Более новыми, хотя и более заурядными пособиями являются: «Всеобщая история» Оскара Иегера 5, в последних ее изданиях 6; «Всемирная история» Шпамера (Spamer's Illustrierte Weltgeschichte), в 3-м издании (1896) коей греческая история обработана Рёзигером, причем особенное внимание обращено на культурную сторону, и «Weltgeschichte» Германа Шиллера (I. Bd.: Berlin, 1900). В «Weltgeschichte» Г. Гельмольта7, представляющей коллективный труд и составленной по особому, своеобразному плану, краткий очерк истории Греции находится в IV т. и принадлежит Р. фон Скале (Scala), известному своим исследованием о Полибий и изданием «Die Staatsverträge des Altertums». А в иллюстрированной «Weltgeschichte», изданной фирмой Ульштейна под ред. Ю. фон Пфлуг-Гарттунга,
греческая история написана Ю. Белохом, история эллинистической эпохи — Нейманом (см. выше, с. 576). Сжатым конспектом или «репетиторием» может служить работа В. Штреля (Strehl W. Kurzgefasstes Handbuch der Geschichte) l, особенно в новейшей ее переработке (Strehl Willy; Soltau Wilh. Grundriss der alten Geschichte und Quellenkunde. 2-te Aufl. I. Bd. Orienrtalische und griechische Geschichte. Breslau, 1913).
Во французской литературе имеется «Histoire universelle» Мариуса Фонтана 2; но хотя столь авторитетный журнал, как «Revue historique» и дал о ней как-то сочувственный отзыв, тем не менее на самом деле это — крайне поверхностное произведение, изобилующее общими местами и фразами, а в блестящей книжке Э. Лависса (Lavisse), «Vue générale de l'histoire politique de l'Europe» (Paris, 1890; есть русский перевод), Греции посвящено только три странички.
В русской литературе, если оставить в стороне учебники и пособия, имеющие в виду главным образом потребности средней школы 3, можно отметить «Лекции по всемирной истории» проф. M. Н. Петрова (T. I. «История древнего мира», обработанная А. Н. Деревицким. 2-е изд. СПб., 1907). Лекции эти представляют общий
курс, читанный покойным профессором в Харьковском университете в течение 70-х и первой половины 80-х годов истекшего столетия и оставшийся после его смерти в виде литографированных записок слушателей. А. Н. Деревицкий, где нужно, исправил и внес добавления, что требовало большого труда ввиду значительной отсталости курса, и в особенности пополнил библиографические указания, поместив их в начале каждой главы и в виде подстрочных примечаний в соответствующих местах. M. Н. Петров преимущественно следил за связью фактов, стараясь представить самый «механизм исторического движения». Но отсюда же сжатость изложения и отсутствие фактических подробностей, и в этом проф. Петров заходил, к сожалению, слишком уж далеко, давая иногда меньше фактического материала, нежели даже гимназические учебники. Не будучи самостоятельным исследователем в области древней истории, основываясь на трудах иностранных ученых, M. Н. Петров умел, однако, отлично сгруппировать, осветить и осмыслить факты; тут обнаруживался тонкий ум и талантливость профессора. Прибавим к этому образцовый по сжатости, выразительности и изяществу язык, что вполне гармонирует с даваемым M. Н. Петровым определением истории как научного и вместе художественного воспроизведения прошлого.
Истории Греции касаются и авторы двух весьма интересных и оригинальных по проводимым в них взглядам трудов, возбудивших немалое внимание,— К. Брейзиг (Breysig) в 1-й половине второго тома своей «Kulturgeschichte der Neuzeit» (Berlin, 1901), представляющей «сравнительную историю развития главных народов Европы и их социальной и духовной жизни», и X. С. Чемберлен 1 в своих «Die Grundlagen des neunzehnten Jahrhunderts», в течение четырех лет потребовавших 4 изданий 2. Брейзиг доказывает параллелизм развития греко-римского и германо-романо-славянского мира, а Чемберлен во многом сходится с Юлиусом Шварцем (см. с. 429 след.), но очень высоко ценит греков как художников, обладавших творческою фантазиею.
Журналы. Много статей, касающихся греческой истории, можно встретить в таких журналах, как «Historische Zeitschrift» и «Revue historique», в особенности же — в «Rheinisches Museum», «Philologue», «Neue Jahrbücher für die klassischen Philologie und Pädagogik», преобразованных в «Neue Jahrbücher für das klassische Altertum, Geschichte und deutsche Litteratur»; «Hermes», «Klio», «Revue de philologie», «Revue des études grecques», «Revue des études anciennes», «Revuearchéologique», «Classical Review», «Rivistadifilologia», «Listy Filologické», «Ceske Museum Filologické», «Журнале Министерства народного просвещения» (преимущественное «Отделе классической филологии»), «Филологическом обозрении», «Гермесе» и т. п., не говоря уже о «Mittheilungen», «Bulletin de correspondance hellénique» и некоторых других, о которых речь шла раньше. Обзоры литературы помещаются в большинстве из упомянутых журналов 1, преимущественно же в «Jahresberichte der Geschichtswissenschaft », «Jahresbericht über die Fortschritte der klassischen Altertumswissenschaft» (основан К. Бурзианом, изд. потом Ив. Мюллером, а теперь — Гурлиттом и Кроллем), «Berliner Philologische Wochenschrift», «Wochenschrift für die klassische Philologie» и проч.
Хронология. Историку постоянно приходится иметь дело с хронологией. Помимо специальных исследований по тому или другому вопросу касательно греческой хронологии, мы располагаем и общими справочными трудами, каковы «Fasti Hellenici ab Ol. LV ad CXXIV conversi» Клинтона в обработке К. Крюгера (Lipsiae, 1830) и «Хронологические таблицы» К. Петера (пер. с нем. В. В. Смирнова. М., 1893). Важны руководства К. Иделера (Ideler К. Handbuch der mathematischen und technischen Chronologie. Berlin, 1825-1826. 2 Bde.), и новейшее под таким же заглавием —
Гинцеля (Ginzel) (Leipzig, 1906-1911. 2 Bde.). См. также: Schmidt Ad. Griechische Chronologie. Jena, 1888. К хронологии имеют отношение и труды Авг. Моммзена1.
География и топография. По географии древней Греции известны труды Г. Киперта 2, К. Бурзиана 3, Г. Лоллинга 4, в особенности — К. Неймана и Й. Партча 5, А. Филиппсона 6,путево-дители Бедекера, географический словарь М.Бенье 7 и атласы того же Киперта, К. Шпрунера и Менке (Atlas antiquus. 3. Aufl. 1862—1864) в новой обработке В. Зиглина и Кисслинга (1893-1835), «Карта Греции» Г. Блюмнера 8, «Карты Аттики» Э. Курциуса и И. Кауперта; по топографии — А. Мильхёфера 9,
К. Ваксмута, Юдейха, Гроха 1, Фужера 2, P. X. Лепера 3 и др. 4 Более общее значение имеют выдающиеся труды по исторической географииФ. Ратцеля5.
Истории литературы, философии, искусства и проч. Историку приходится часто обращаться к трудам по истории греческой литературы, философии, греческого искусства.
Лучшим, капитальным новейшим пособием по истории греческой литературы служит «Geschichte der griechischen Litteratur» В. Криста, входящая в состав коллекции Ив. Мюллера: она имеет уже 6 изданий; 5-е и 6-е (первая половина — 1912) — в обработке Вильг. Шмида. Об очерке У. фон Виламовица-Мёллендорфа мы уже упоминали (с. 586—587). В немецкой литературе можно назвать еще работы Т. Бергка (Bergk Th. Griechische Litteraturgeschichte. 1872 ff., 4 Bde.). Зиттля (Sittl. Geschichte der griechischen Litteratur bis auf Alexander den Grossen. 1887. 3 Bde.) 6 и старинные труды, впоследствии не раз переиздававшиеся, Г. Бернгарди 7 и К. О. Мюллера 8; кроме того, имеется специальная история
греческой литературы в александрийский период —Ф. Зуземиля 1. В «Geschichte der Weltliteratur» Баумгартнера, в третьем томе (1900; нов. изд.— 1902), найдем обзор классической литературы. На французском языке есть обширная «Histoire de la littérature grecque» братьев Круазе (5 т. 1887—1899) и их же более краткое «Руководство» в одном томе, переведенное на рус. яз. (СПб., 1912); кроме того — Нажотт (Nageotte E. Histoire de la littérature grecque, 2-е изд.), a в английской литературе отметим труды Д. Магаффи и Р. Джебба 2.
Важнейшие пособия по истории греческой философии названы в примеч. 2 на с. 90. Из них на первое место, конечно, следует поставить известный капитальный труд Эд. Целлера «Die Philosophie der Griechen in ihrer geschichtlichen Entwicklung» 3. «Griechische Denker» (1896 ff.; 2-е изд.— 1903) Т. Гомперца — талантливая и общедоступная история античной философии, в связи с научными теориями и вообще умственною жизнью того времени 4. Оригинальная, можно сказать, художественно написанная «The Philosophy of Greece» (1898) A. У. Бенна (Benn) рассматривает философию в ее отношении к характеру и истории народа. Чрезвычайно полезным пособием является «История древней философии» В. Виндельбанда 5. Отмечу еще «Первые шаги греческой науки»
Таннери 1 (рус. пер.: СПб., 1902), «Введение в философию» В. Вундта 2, «Die Ethik der alten Griechen» Л. Шмидта и более новейший интересный труд Макса Вундта о том же, «Geschichte der griechischen Ethik» (1908—1911. 2 т.) 1, В русской литературе 4, кроме выдающегося для своего времени, но теперь устарелого труда О. Новицкого (Постепенное развитие древних философских учении в связи с развитием языческих веровании. Киев, 1860-1861. 4 т.), следует отметить монографии А. Н. Гилярова (Греческие софисты [см. выше, с. 432]; Платон как исторический свидетель. Киев, 1891) и в особенности труды кн. С. Н. Трубецкого (Метафизика в древней Греции. М., 1890; История древней философии. Ч. I-II. М., 1906-1908) 5.
По истории искусства есть руководство Ф. Куглера 6, «Die Kunst des Altertums» В. Любке 7, известное сочинение М. Карриера: «Искусство в связи с общим развитием культуры» (т. II, рус. пер.: 1871), все уже устарелые, «История искусств» Ш. Байэ (Киев, 1902; пер. с добавлениями проф. Г. Г. Павлуцкого); важнее
(не говоря уже о Винкельмане) труды Г. фон Брунна 1, этого «Нестора классической археологии»2, И. А. Овербека 3, Л. М. Коллиньона4, Ад. Фуртвенглера 5, Р. Кекуле фон Страдоница 6, А. Конце 7, имя которого связано с раскопками в Пергаме (см. выше, с. 398), и обширная общая история искусства в древности Ж. Перро и Ш. Шипье (вышлo yжe 10 т.). B «Handbuch der klassischen Altertumswissenschaft» выходит «Handbuch der Archäologie», составленный Г. Булле 8 при участии многих специалистов. Прекрасная книжка С. Рейнака под заглавием «Apollo» (лекции, читанные в École du Louvre в 1902/1903 г.; несколько изданий; есть русский перевод: М., 1913) дает краткое руководство по всеобщей истории пластических искусств. Полезным пособием по-прежнему служит А. Шпрингер (Handbuch der Kunstgeschichte. I. DasAltertum)b
новейшей обработке А. Михаэлиса (9-е изд. 1911). Полезен и словарь Авг. Баумейстера, (Denkmäler des classischen Altertums. 1885—88. 3 Bde.), нуждающийся, однако, уже в новой обработке, и проч. 1. Врусской литературе в настоящее время имеется немало монографий и исследований из области истории греческого искусства, например, А. В. Прахова 2, В. К. Мальмберга 3, А. А. Павловского 4, Д. В. Айналова 5, Б. В. Фармаковского 6, известного своими раскопками в Ольвии, и т. д., не говоря уже об упомянутых раньше трудах H. П. Кондакова, Э. Р. фон Штерна, М. И. Ростовцева, Ю. А. Кулаковского и др. касательно древностей Южной России.
По нумизматике важны труды Ф. Имгоф-Блумера (ImhoofBlumer), Э. Баблона, Дж. Хилла, И. Н. Свороноса 7.