322

ГЛАВА XII

Экономический расцвет после Персидских войн

Кто-то сказал, что все культурное развитие приняло бы иное направление, если бы персы одержали победу при Саламине, так что благами современной цивилизации мы в последнем итоге обязаны Фемистоклу и его закону о флоте. Это суждение слишком поверхностно. Судьбы народов не зависят от таких случайностей; иначе Эллада своим спасением от персидского ига была бы обязана заслугам Феми-стокла ничуть не более, чем последний — той буре, которая разбила такую большую часть флота Ксеркса на берегу Маг-несии. Напротив, греки вышли победителями из борьбы с Персией именно потому, что они стояли выше своих врагов по нравственному и интеллектуальному развитию. Но даже если бы Ксерксу удалось покорить греческий полуостров, эллинская культура ни в каком случае не погибла бы от этого удара, так как главным средоточием ее была тогда еще Иония, которая ведь уже более полувека находилась под персидским владычеством. Кроме того, не может быть никакого сомнения, что Греция очень скоро вернула бы себе независимость.
Но нельзя отрицать, что победы над варварами значительно ускорили развитие греческой культуры. Не то чтобы сама война привела к этому расцвету: война не создает, — она только разрушает культурные блага, и добыча, отнятая у неприятеля, не могла идти в сравнение с потерями, которые понесло благосостояние Эллады вследствие персидского нашествия. Но война освободила одну половину греческого мира от гнета иноземного господства, а другой половине обеспечила внешнюю независимость; она внушила грекам гордое сознание, что они первый народ в мире. Дни Салами-на и Гимеры нанесли также решительный удар финикийской торговле; с этих пор Греция в течение двух столетий играла такую же роль, какую в настоящее время играет Англия. Не последнее место между причинами материального подъема занимает также освобождение всех духовных сил народа,

323

вызванное демократическим движением, которое после побед над персами охватило почти все греческие государства.
Конечно, не все области Греции принимали равное участие в этом подъеме. Если до сих пор первое место по образованности и богатству, по промышленному и торговому значению занимали азиатские колонии, то теперь, вместе с руководящей ролью в политическом отношении, к греческой метрополии перешло и экономическое господство. Уже первое персидское завоевание нанесло Ионии глубокие раны; некогда цветущая Фокея сохраняла с тех пор еще только тень своего прежнего значения. Еще более пагубные последствия имело восстание при Дарий; Милет, который до того времени был первым торговым и промышленным городом греческого мира, никогда уже не оправился после разгрома в 494 г., да и остальные города тяжело пострадали под рукою победителя. Сражение при Микале и следовавшие за ним битвы, хотя и имели последствием освобождение от иноземного господства, но в то же время политически разъединили побережье от внутренней страны. Пока продолжалась Персидская война, до так называемого "Кимонова мира", сообщение между ионийскими гаванями и внутренней частью Малой Азии было, вероятно, чрезвычайно затруднено; да и позже, при натянутых отношениях, какие существовали между Афинами и сардскими сатрапами, прежняя связь не могла быть восстановлена. Это парализовало жизненный нерв ионийских городов; и, очевидно, именно эти материальные интересы привели к тому, что азиатские греки, в конце концов, без большого сопротивления вернулись под персидское владычество.
Между тем как персидский восток отчасти закрылся для греческой торговли, западные колонии достигли цветущего состояния благодаря неисчерпаемым богатствам их девственной почвы. Поэтому торговые сношения с ними приобретали все возраставшее значение, тем более что в то же время и италийские народы развивались в культурном отношении и представляли вследствие этого важный рынок для сбыта греческих промышленных и сельскохозяйственных продуктов. А для сношений с западом гавани греческой метрополии

324

имели, благодаря своему положению, громадное преимущество перед Ионией. Особенно Коринф являлся естественным посредником в этой торговле, не только как единственный порт восточной Греции, из которого можно было попасть в Сицилию, не объезжая опасного мыса Малеи, но и потому, что первый город Сицилии был коринфской колонией и что коринфяне находились в близком племенном родстве с большинством западных греков. Но даже портовые города Саронического залива были все еще на два или три дня пути ближе к Сицилии, чем Милет или Митилена, между тем как для езды в Египет или к Понту они занимали не менее удобное положение, чем ионийские гавани.
Благодаря этим преимуществам Коринф и Эгина ко времени Персидских войн сделались первыми торговыми городами греческого мира. Но скоро у них самих явился опасный конкурент в заложенной Фемистоклом новой морской гавани Афин, Пирее. Верфи и доки для первого флота Греции, построенные здесь, постепенно привлекли массу народа; скоро и торговля перешла из старого незащищенного рейда Фалера в превосходную гавань Пирея, а могущественное положение Афин во главе морского союза довершило остальное. Конкуренция Эгины была в значительной степени сломлена покорением острова около 457 г. и окончательно уничтожена изгнанием эгинских граждан в 431 г. Таким образом, Пирей уже к началу Пелопоннесской войны был тем, чем он с тех пор оставался до македонского периода, — первым торговым пунктом греческого мира, где выгружали свои товары корабли с Понта, из Финикии, Египта, Кирены, Сицилии и Италии и где можно было найти все, что производил Восток и Запад. Еще в начале IV века, когда Афинское государство уже распалось и Афины страдали от тысячи ран, нанесенных им продолжительной войной и революцией, сумма годового ввоза и вывоза превышала 2000 талантов1;
Пошлина в 2%, взимавшаяся с ввозимых и вывозимых товаров в Пирее, вскоре после 400 г. давала чистого дохода 30—36 тал. что соответствует стоимости оплаченных товаров в 1500—1800 тал. Если мы прибавим к этому расходы по взиманию пошлин, контрабанду, предметы,

325

до войны она была, без сомнения, значительно выше. Что значила такая сумма по условиям того времени, мы можем видеть из того, что торговый оборот всех остальных портов Афинского государства около 414 г. равнялся приблизительно 30—40 тыс. талантов1 План нового города был составлен первым архитектором того времени, Гипподамом Милетским; трудно представить себе больший контраст, чем широкие, пересекавшиеся под прямыми углами улицы Пирея в сравнении с узкими и запутанными улицами старых Афин.
Вместе с торговлей из Ионии перешла в метрополию и промышленность. Правда, здесь и прежде не было недостатка в промышленной деятельности, и продукты ее отчасти уже в VII, еще больше в VI столетии находили себе сбыт за границей; но настоящая вывозная промышленность развилась на западной стороне Эгейского моря только со времени Персидских войн. Вследствие этого теперь начали ввозить в города при Сароническом заливе большие партии невольников. Около середины V века в Эгине насчитывалось, по преданию, 70 тыс., в Коринфе 60 тыс. рабов, а в Аттике при начале Пелопоннесской войны было до 100 тыс. невольников, так что во всем промышленном округе европейской Греции работало тогда свыше 250 тыс. рабов, и несвободное население было по числу почти равно свободному, а в отдельных городах, как, например, в Коринфе и Эгине, значительно превосходило его. Напротив, в остальных частях греческого полуострова, население которых продолжало заниматься земледелием, скотоводством и мелкой промышленностью, в это время еще почти совсем не было рабов, разве только для личного услужения богатых людей; здесь по-прежнему преобладал свободный или, как в Лаконии и Фессалии, полусвободный труд.
ввозимые беспошлинно и т.п., то получим, по меньшей мере, вышеприведенную сумму.

1 Афиняне постановили тогда заменить подать 5 % пошлиной с ввоза и вывоза и ждали от этой реформы увеличения своих доходов. Подати в это время составляли приблизительно 1000 тал., причем нужно принять во внимание, что Хиос, Лесбос, Самос и большинство клерухий вообще не платили никаких податей.

326

Также и свободное население из окрестных мест, отчасти даже из областей, лежащих по ту сторону моря, стекалось в центры промышленности и торговли, где новых пришельцев принимали с распростертыми объятиями. Особенно Афины, верные традициям клисфенова времени, были в первые десятилетия после Персидских войн чрезвычайно либеральны в отношении предоставления прав гражданства, пока Перикл в 451—450 гг. не уступил настояниям толпы, которая хотела одна пользоваться соединенными с аттическим правом гражданства материальными выгодами, и не установил более строгих условий для приема чужестранцев в подданство. Но даже и не принятый в число граждан мог, тем не менее, совершенно так же свободно заниматься своим делом, как и сами граждане, и наравне с ними пользовался защитою законов; выражение Гомера о "бесправном чужестранце" потеряло в это время свое значение. Только права приобретать недвижимую собственность неграждане были лишены, если и это право не предоставлялось им в виде специальной привилегии; но так как они в громадном большинстве принадлежали к сословию ремесленников, то практически это ограничение имело ничтожное значение. Таким образом, в больших городах рядом с гражданами появился многочисленный класс оседлых иностранцев, так называемых метеков, число которых, например в Афинах, при начале Пелопоннесской войны доходило, по меньшей мере, до 30 тыс. душ, при количестве граждан, приблизительно, в 100 тыс. человек. В значительной степени это было, конечно, следствием положения Афин во главе морского союза; в Коринфе и Хиосе относительное число метеков было, без сомнения, гораздо меньше, а в консервативной Спарте правительство даже старалось путем периодических изгнаний ограничить по возможности прилив иностранцев. Однако, весьма характерно, что и здесь была надобность в подобных мероприятиях.
Таким образом, теперь образовались городские центры, оставлявшие далеко позади себя все, что видел в этой области VI век. Во время падения тирании Афины едва ли насчитывали свыше 20 тыс. жителей (выше, с. 198); восемьдесят

327

лет спустя, при начале Пелопоннесской войны, население города и его гаваней возросло почти до 100 тыс. С Афинами соперничали Сиракузы, главный город Сицилии. Небольшой остров Ортигия, на котором некогда поселились коринфяне, уже под конец VI века оказался слишком тесным для населения, и оно основало на противолежащем берегу сицилийского материка предместье, которое посредством плотины, возбуждавшей в свое время всеобщее удивление, было тесно соединено с островом. Впоследствии, при Гелоне, это предместье, названное Ахрадиной, сделалось центральной частью Сиракуз, к которой затем примкнули с севера и с запада новые предместья Тиха и Теменит. В это время Сиракузы, бесспорно, были величайшим городом всего греческого мира. Правда, этот рост был достигнут отчасти искусственными средствами, как, например, переселением целых общин и водворением тысяч выслуживших свой срок наемников; но и после падения Дейноменидов и распадения их царства Сиракузы все-таки оставались метрополией запада и в эпоху Пелопоннесской войны едва ли уступали Афинам по количеству населения. Кроме Сиракуз, в Сицилии было еще несколько крупных городов, как Гела и особенно Акрагант. В Италии богатый и цветущий Сибарис был под конец VI века разрушен Кротоном (выше, с.320); с этих пор последний занимал там первое место, хотя никогда не достиг того значения, которое имел Сибарис. На греческом полуострове первые места после Афин принадлежали Коринфу и Эгине; около 450 г. они имели приблизительно по 60 тыс. жителей. Затем следовали Спарта, Аргос, Фивы, Сикион, Мегара, Кер-кира — города с 20—30-тысячным населением. Знаменитые в старину торговые пункты на Эврипе, Эретрия и Халкида, пришли теперь в упадок, отчасти вследствие политических условий, отчасти благодаря расцвету Афин. Наоборот, в западной части Пелопоннеса, где до того времени почти вовсе не было городских центров, вскоре после Персидских войн был основан город Элида.
О сравнительном значении городов Аттического государства мы можем судить по величине податей, которые они уплачивали Афинам. При нормировке этих налогов решаю-

328

щее значение имела, конечно, финансовая сила города, хотя во многих случаях принимались в расчет и другие условия1 Во всяком случае податные списки представляют чрезвычайно важный источник для ознакомления с экономическим положением Греции в V веке; поэтому мы считаем нужным привести здесь следующую таблицу.
Самос, Хиос и Лесбос были свободны от податей, иначе они были бы помещены в начале списка или тотчас после Эгины и Фасоса. Что касается Эретрии, то цифра ее взноса

1 Первая разверстка податей была произведена Аристидом, который ей именно и обязан своей славой справедливого. Притом, члены союза вступили в него добровольно; очевидно поэтому, что вначале размер взносов определялся исключительно финансовым состоянием каждого союзника. Впоследствии первоначальная оценка была в отдельных случаях несколько изменена, но до 425—424 гг. все-таки удержалось в общем старое аристидовское распределение податей.

329

за 425—424 гг. случайно не сохранилась. Все остальные города платили по 1 таланту или менее.
При первом взгляде на эту таблицу бросается в глаза значение городов, лежавших на водном пути Геллеспонта и Пропонтиды, а также колоний южного берега Фракии. Один из Кикладских островов, Парос, был в V веке, по всей вероятности, таким же важным торговым центром, как Делос в эллинистический период и Сира в наше время. Напротив, ионийские города заметным образом отходят на задний план; особенно характерны невысокие податные суммы Милета и Фокеи, двух наиболее выдающихся торговых городов Ионии в VI веке.
Быстрый рост городов, по крайней мере в европейской Греции, заставляет предполагать, что и общая сумма народонаселения значительно увеличилась в этом периоде. Правда, распространение греческой расы по берегам Средиземного моря приостановилось с конца VI века, встретив преграду на востоке в Персидском царстве, на западе в могуществе карфагенян. Но недостатка в поселенцах никогда не было. Где только в пределах греческого мира представлялась возможность приобрести собственный земельный участок, они устремлялись туда тысячами; так было при основании Фурий и Гераклеи у Тарентского залива, Этны и Ка-лакты в Сицилии, Амфиполя во Фракии, Гераклеи Трахин-ской в самой Греции. Замечательно, что еще в IV столетии политическая наука, касаясь вопроса о народонаселении, останавливается только на опасности перенаселения; и когда, наконец, рушилось персидское господство, западная Азия покрылась густой сетью греческих колоний.
Особенно густо был населен, разумеется, промышленный округ у Истма и Саронического залива. Здесь, на протяжении 2500 кв. км, которые занимала Аттика, в начале Пелопоннесской войны жило около 250 тыс. человек1, т.е. почти 100 на одном квадратном километре. Так же густо была

1 По указаниям Фукидида относительно боевых сил Аттики в 431 г., количество граждан должно было составлять тогда около 30 тыс. следовательно, все гражданское население — около 100 тыс. человек; сюда нужно прибавить 30 тыс. метеков и, круглым числом, 100 тыс. рабов.

330

населена, вероятно, и соседняя Мегарида (470 кв. км), — ив Арголиде (4200 кв. км) с ее многочисленными торговыми и промышленными городами, как Коринф, Сикион, Эгина и сам Аргос, относительное количество населения едва ли было значительно меньше. Такую же, а отчасти, может быть, еще большую густоту населения представляли некоторые большие острова, как Керкира, Хиос и Самос. Зато в областях преимущественно земледельческих относительное количество жителей было, разумеется, гораздо меньше. Так, Беотия, занимавшая приблизительно такую же площадь, как Аттика, вряд ли имела более 150 тыс. жителей (около 60 на 1 кв. км), а население всего Пелопоннеса (22 тыс. 300 кв. км) около 430 г. можно принять, круглым числом, в 1 млн. Фессалия со смежными областями, при своем большом протяжении (около 16 тыс. кв. км), должна была иметь очень большое абсолютное народонаселение, хотя благодаря отсутствию значительных городских центров и печальным социальным условиям густота населения была здесь, без сомнения, значительно меньше, чем в Беотии. Очень мало были населены горные области северо-западной части Греции, от озольской Локриды вверх до северной Македонии; население было здесь разбросано по открытым поселкам, отделенным друг от друга большими пространствами леса. Таким образом, народонаселение всего греческого полуострова вместе со смежными островами составляло во второй половине V века около трех, самое большее — 4 млн человек.
Из колониальных областей Сицилия занимала почти такую же площадь (25 тыс. 600 кв. км), как Пелопоннес; но вследствие более юной культуры острова и преобладания земледелия и скотоводства население было здесь, конечно, менее густо, так что для конца V века его можно определить приблизительно в 800 тыс. человек. Таково же было приблизительно число жителей в италийских колониях. Очень густо были населены области при Геллеспонте, Иония и острова, лежащие у западного побережья Малой Азии, но по недостатку материала мы не в состоянии определить в цифрах количество народонаселения этих колоний; то же самое отно-

331

сится к колониям у Понта, на Кипре и в Ливии. Во всяком случае, можно предположить, что народонаселение колоний, включая сюда и туземных подданных, было в V веке почти равно по количеству народонаселению метрополии, так что все вообще народонаселение всех греческих государств должно было равняться в это время приблизительно 7— 8 млн человек.
Уже во время Персидских войн Греция должна была часть потребных для нее съестных припасов ввозить из-за границы. При постоянном росте населения этот импорт в течение V столетия принимал все большие размеры. В особенности промышленные города всячески старались способствовать ввозу хлеба и поддерживать низкие цены. Больше всего ввозилось из плодоносных равнин на севере Понта, теперешней южной России, затем из Сицилии и Египта. О количестве ввезенного хлеба мы имеем сведения, впрочем, лишь из IV столетия. Тогда ежегодный ввоз в Пирей равнялся приблизительно 800 тыс. медимнов (около 400 тыс. гектолитров или 300 тыс. метрических центнеров), из которых половина доставлялась с Понта; а так как Афины перед Пелопоннесской войной имели не меньшее число жителей, чем во времена Демосфена, то и импорт в V веке не мог быть меньше. Правда, ни один другой греческий город не нуждался в таком большом количестве привозного хлеба; однако общий ввоз в гавани Эгейского моря все-таки должен был равняться нескольким миллионам медимнов.
Местному земледелию было тем труднее бороться с этой конкуренцией, что оно пользовалось еще довольно примитивными средствами. Плуг в общем сохранял еще ту же форму, какую он имел в гомеровские времена, с той разницей, что теперь он всегда был снабжен металлическим сошником. Точно так же зерно по-прежнему молотили на току посредством скота. Старая переложная система, по которой поля засевались хлебом лишь год через год, еще в начале IV века применялась повсеместно даже в Аттике. Если какой-нибудь интеллигентный сельский хозяин делал попытку ввести у себя более рациональное хозяйство, люди только качали головами. Впрочем, громадные расходы по

332

перевозке действовали как род покровительственной пошлины, так что хлебопашество, несмотря на все эти невыгодные условия, оставалось прибыльным занятием. Во времена Александра ежегодное производство Аттики равнялось 400 тыс. медимнов (около 200 тыс. гл), почти исключительно ячменя, между тем как плодородный остров Лемнос производил ежегодно 300 тыс. медимнов.
Лучший доход приносила культура более нежных растений — виноделие и приготовление оливкового масла. В этом отношении побережья Эгейского моря еще не боялись конкуренции; напротив, масло Аттики, вино Ионии и южного побережья Фракии служили даже предметом значительного вывоза. Ввоз живого скота морем на далекие расстояния был при тогдашнем состоянии мореплавания почти совершенно невозможен; зато соленое мясо, сыр, сало и другие животные продукты ввозились из колоний в большом количестве и играли важную роль в народном пропитании.
Старое натуральное хозяйство теперь исчезло или удержалось еще только в наиболее отдаленных частях греческого мира. Так, например, Сиракузы до самого падения своей самостоятельности взимали со своих сицилийских подданных десятую часть урожая натурой; между тем в Афинах солоновские цензы были, как кажется, около времени Персидских войн переведены на деньги. Пентакосиоме-димном теперь считался уже не тот, кто ежегодно получал со своих полей 500 мер хлеба, а тот, чье имущество равнялось одному таланту. Очень характерно для переворота, происшедшего в экономических условиях, то, что при этом принималось во внимание уже не исключительно поземельное владение, но и движимое имущество. Сообразно с этим налоги, которые еще при Писистратидах взимались натурою, теперь уплачивались деньгами; точно так же податная организация Афинского морского союза, созданная Аристидом, всецело основывалась на денежной системе и исключала всякие натуральные повинности1

1 Остатки натурального хозяйства сохранились, впрочем, и в Аттике до поздних времен, особенно в эксплуатации храмовых имуществ. Так, оратор Гиперид заплатил Элевсинскому храму за аренду Рарийской равнины натурой 619 медимнов хлеба.

333

При этих условиях центры монетной чеканки в Греции должны были обнаруживать в V веке очень оживленную деятельность. Области, которые до тех пор не имели собственной монеты, как Фессалия, Элида, Крит, Сицилия, теперь также начали чеканить серебряную монету. Только консервативная Спарта упорно держалась своей старой железной монеты; странным образом, отказывались чеканить монету также промышленный город Мегара и ее колонии Византия и Калхедон. С другой стороны, политическое и экономическое превосходство Афин заставило Киклады, а с 446 г. также и города Эвбеи прекратить чеканку. Эгина со времени потери своей независимости в 457 г. лишь немного чеканила, пока, наконец, после изгнания эгинских граждан и замены их аттическими клерухами в 431 г., этот некогда важнейший монетный центр европейской Греции совершенно прекратил свою деятельность. Таким образом, начиная с середины V века, аттические тетрадрахмы сделались господствующею монетой в области Эгейского моря, и Афины были достаточно благоразумны, чтобы чеканить только полновесную монету из чистого серебра. Даже при самой крайней финансовой нужде во время Пелопоннесской войны Афины ни разу не прибегли к ухудшению своей серебряной монеты. Напротив, из золота в европейской Греции даже в V веке почти вовсе не чеканили, хотя персидские дарейки и кизикские статеры из электра были в обращении в большом количестве.
Необходимый для чеканки благородный металл доставлялся отчасти восточной торговлей, отчасти рудниками самой Греции. Серебряные рудники близ Лавриона, на южной оконечности Аттики, приносили в эпоху Персидских войн очень большие доходы; еще более доходны были рудники, находившиеся на Фасосе и на противолежащем материке, на границе между Фракией и Македонией. Впрочем, большая часть запасов металла не попадала в обращение, а скоплялась в сокровищницах. Почти каждый храм имел свою каз-

334

ну; и если она состояла обыкновенно только из серебряной утвари весом в несколько мин, то все-таки, при большом количестве храмов, общая сумма сокровищ была очень велика. Так, при начале Пелопоннесской войны в храмах Аттики было жертвенных приношений на сумму 500 талантов. Сверх того, они владели еще очень значительными наличными суммами, из которых государство в первые 10 лет войны заняло около 800 талантов, не говоря уже о тех деньгах, которые были взяты из сокровищницы Афины Паллады — самого богатого из> всех этих храмовых казнохранилищ. Делос и Олимпия также владели крупными богатствами. Дельфийский храм около 360 г. имел, по преданию, 10 тыс. талантов, большая часть которых находилась здесь, вероятно, уже в V веке; эта цифра едва ли очень преувеличена, так как впоследствии фокейцы из этих денег покрыли издержки десятилетней войны, для которой они пользовались большими наемными армиями. Затем сюда же нужно отнести и афинскую союзную казну, которая, включая храмовые сокровища страны, располагала по временам 10 тыс. талантов и еще в начале Пелопоннесской войны заключала в себе 6 тыс. талантов.
Тем не менее количество поступавшего в обращение благородного металла было достаточно велико, чтобы вызывать значительное повышение цен. Мера ячменя, стоившая в Афинах во время Солона одну драхму, обходилась в конце V и начале IV столетия вдвое дороже; мера пшеницы стоила 3 драхмы. Еще более повысились цены на скот, так как в этой отрасли торговли не было заморской конкуренции, а в самой Греции, вследствие роста народонаселения, скотоводство все более уступало место земледелию. Между тем как около 600 г. можно было в Афинах купить овцу за драхму, спустя два столетия цена ее поднялась до 10—20 драхм; бык в это время стоил около 50—100 драхм. Напротив, в богатой скотом Сицилии "хороший теленок" даже после Персидских войн стоил только 10 литров, или 2 аттических драхмы.
Увеличение количества находившегося в обращении благородного металла должно было иметь последствием то, что в V веке гораздо легче было, например, достать взаймы

335

талант серебра, чем в VI веке. То же самое касается большинства остальных товаров, которые доставлялись теперь на рынок в гораздо большем количестве,' чем прежде, отчасти местной промышленностью, отчасти ввозной торговлей. Правда, около 400 г. мера пшеницы, в переводе на серебро, стоила гораздо дороже, чем во время Солона, но только потому, что запасы серебра возросли еще быстрее, чем производство сельскохозяйственных продуктов. Зато теперь можно было в неурожайные годы привозить иностранный хлеб почти в неограниченном количестве, и крестьянин, нуждавшийся в хлебе для посева и для пропитания своей семьи до ближайшего урожая, мог теперь гораздо легче достать нужное ему количество хлеба, чем раньше, когда ему приходилось в таких случаях обращаться к богатому соседу. Вследствие этого ссуды — как натурою, так и деньгами — можно было теперь получать на более выгодных условиях, чем прежде, — другими словами, такса процентов должна была понижаться. Впрочем, этому процессу противодействовал сильный подъем промышленности и торговли, вызвавший большой спрос на капиталы. Поэтому процент и теперь еще остается сравнительно очень высоким. Если в эпоху Солона при хорошем обеспечении платили средним числом 18% (выше, с.206), то в IV столетии в Афинах платили около 12%; за ссуды, соединенные с риском, и во времена, когда чувствовался недостаток в деньгах, взимались, конечно, гораздо более высокие проценты. Какого-нибудь определенного закона относительно максимального процента, по крайней мере в Афинах, не было, хотя и здесь, как повсюду, общественное мнение осуждало ростовщиков, которые пользовались нуждою ближних для наживы, и этим все же производило некоторое моральное давление.
Такой размер процента указывает на значительную прибыльность промышленности, т.е. на высокий уровень цен и низкий уровень заработной платы. Действительно, цены промышленных продуктов, дошедшие до нас от V и IV веков, например, платья и оружия, очень высоки по сравнению с ценами на хлеб. Но, что важнее всего, существование рабства давало возможность капиталу безжалостно экс-

336

плуатировать рабочую силу. Сильный раб, какой нужен был на рудниках, мог быть куплен за 100—150 драхм и давал ежедневно чистой прибыли один обол; следовательно, считая в году только 300 рабочих дней, деньги, уплаченные за него, приносили от 33 % до 50%, куда входит, впрочем, и погашение затраченного капитала. Опытные фабричные мастера (χφοΓέχαι) приносили, разумеется, гораздо больший доход — ежедневно два обола и более, зато и покупная цена их была соответственно выше, до 5 — 6 мин. 32 — 33 кузнеца, которых отец оратора Демосфена имел на своей фабрике, приносили в год 30 мин чистого дохода, т.е. около 100 драхм на человека; 20 столяров, работавших у того же фабриканта, приносили только 12 мин, т.е. по 60 драхм, что составляет несколько более одного обола в день, — однако и этот доход равнялся 30% на затраченный капитал, так как они стоили по 2 мины каждый.
В морской торговле капиталы также могли приносить очень высокие проценты; но здесь размер прибыли стоял в прямом отношении к величине риска. Действительно, мореплавание все еще находилось в первобытном состоянии, хотя и сделало значительные успехи с гомеровских времен. Самые большие военные корабли V столетия, триеры, представляли собою только большие лодки с неглубокой осадкой, которые при малейшем волнении на море теряли способность маневрировать и по прибытии в гавань вытаскивались на берег. Из торговых кораблей самые большие могли поднять, по-видимому, около 10 тыс. талантов (360 тонн). Если теперь и решались чаще, чем прежде, на путешествия по открытому морю, то все же обыкновенно держались по возможности близко к берегу, так что, например, корабль, направлявшийся из Греции в Сицилию, сначала поднимался к Керкире и Таренту, а затем вдоль берега нынешней Калабрии снова спускался на юг. Да и теперь еще более или менее продолжительные морские путешествия предпринимались только в благоприятное время года. Сюда присоединялось отсутствие всяких вспомогательных средств, без которых мы теперь едва можем представить себе сообщение по морю, — морских карт, компаса, маяков, знаков, указывающих фарва-

337

тер, и т.п.; и особенно опасность со стороны пиратов, от которых даже морское господство Аттики не было в состоянии совершенно очистить Эгейское море. Следовательно, шансы на прибыль должны были быть очень велики, если морская торговля все-таки существовала. При поездках в дальние моря, как, например, в Понт или пользовавшуюся дурной славой Адриатику, эта прибыль доходила часто до 100% и более; но и при поездках по Эгейскому морю можно было заработать 20—30%. Величине этой прибыли соответствовал и размер вознаграждения за капиталы, которые отдавались в ссуду под так называемый "морской процент", причем кредитор делил риск с судохозяином.
Землевладение, было, конечно, менее прибыльно: не говоря уже о связанных с ним социальных выгодах, оно представляло в это время почти единственное вполне верное вложение капитала. Тем не менее, земельная рента была все-таки очень высока по нашим понятиям. Так, в первой половине IV столетия аренда поместий в Аттике составляла около 8%) дохода, и приблизительно так же высока была, по-видимому, доходность домов.
Если земельная рента и проценты за капитал поглощали такую значительную часть дохода, приносимого национальным трудом, то доля рабочих в этом доходе должна была быть соответственно очень невелика. Раб получал лишь то, что было безусловно необходимо для его существования, а конкуренция массы рабов, в свою очередь, понижала заработную плату свободных работников. Не было, может быть, более тяжелой и неприятной работы, чем служба гребца на галере, даже помимо опасности в случае морского сражения или кораблекрушения; и однако во время Пелопоннесской войны нашлись десятки тысяч людей, которые были готовы взять на себя эту работу за ежедневную плату в 3 обола1 За ежемесячное жалованье в один дарейк персидские сатрапы могли найти сколько угодно наемников, притом людей, которые были в состоянии вооружиться на собственный счет.

1 При экспедициях в далекие моря плата была, конечно, выше; так, в 415 г. афиняне платили каждому гребцу снаряженного в Сицилию флота драхму в день.

338

При вознаграждении в 2—3 обола за каждое заседание афинские ремесленники и рабочие стремились к исполнению должности присяжных. Это вознаграждение соответствовало, приблизительно, поденной плате за черную работу, тогда как труд ученых ремесленников оплачивался, разумеется, лучше. Так, например, пильщики камней и каменщики при постройке Эрехтейона в Афинах в последние годы Пелопоннесской войны получали по драхме в день. Греческий рабочий вел, конечно, очень умеренный образ жизни, да иначе и невозможно было прожить на три обола. При таких условиях нельзя было особенно осуждать рабочее сословие, если оно всякий раз, когда власть попадала в его руки, стремилось улучшить свое положение при помощи государства. Однако эти попытки всегда начинались не с того конца, с которого следовало начинать. Вместо того, чтобы приняться за корень социальных бед, за рабство, рабочие добивались пособий из государственных средств, в форме ли вознаграждения за отправление функций верховной власти, или в виде подачек деньгами и хлебом, или, наконец, в виде даровых развлечений; последствием этих мер была только все большая и большая деморализация рабочего класса. Еще пагубнее влияли насильственные перевороты в области собственности, которые иногда производились после революции, — всеобщая отмена долгов и новый раздел поземельной собственности; впрочем, в V столетии к таким крайним мероприятиям прибегали лишь изредка.
Умственный труд, не требовавший больших знаний, оплачивался не выше, чем труд технически образованного ремесленника. Так, архитектор при постройке Эрехтейона получал только драхму в день, т.е. столько же, сколько пильщик камней; жители Эпидавра также платили архитектору при постройке храма Асклепия только одну эгинскую драхму (около l'/2 аттических драхм). Жалованье субалтерн-офицера было обыкновенно лишь вдвое больше жалованья простого солдата; жалованье низших правительственных чиновников также было невелико, — например, в Афинах члены Совета получали по драхме в день. Высшие должности всегда отправлялись за честь, и только сопряженные с

339

ними расходы возмещались государством. Зато выдающиеся заслуги на поприще умственной деятельности оплачивались очень щедро. Так, по Геродоту, врач Дамокад из Кротона во второй половине VI столетия получал на о. Эгине годовой оклад в один талант, позже в Афинах — 100 мин и впоследствии у самосского тирана Поликрата — два таланта. Если даже эти данные преувеличены, они все-таки доказывают, что врачи, пользовавшиеся известностью, получали во время Геродота очень высокие оклады, из которых они, впрочем, должны были содержать свою клинику, платить своим помощникам и выдавать лекарства. Знаменитые поэты, как Симонид и Пиндар, получали за свои песни крупные гонорары, поэты, произведения которых ставились на сцене, также получали вознаграждение от государства. Точно так же и музыканты, и выдающиеся актеры зарабатывали большие деньги. Когда, затем, в середине V века, начал пробуждаться в обществе интерес к философии и риторике, учителя этих наук тоже получали сравнительно очень высокую плату. Однако известие, будто Протагор и Горгий брали по 100 мин за курс учения, крайне преувеличено; напротив, после смерти Горгия осталось лишь очень умеренное состояние, а Исократ, самый знаменитый оратор своего времени, хотя и был довольно состоятельным человеком, вовсе не был очень богат. Плата за полный курс риторики, продолжавшийся, однако, несколько лет, равнялась в IV столетии трем, четырем и, в исключительных случаях, десяти минам.
Относительно величины народного богатства мы имеем точные данные только для Афин, да и здесь лишь из начала IV столетия. В 378—377 гг. произведена была перепись всей движимой и недвижимой собственности в Аттике, и общая сумма была определена в 5750 талантов. Сюда не вошло государственное имущество, равно как и имущество беднейшего класса граждан, которое было освобождено от прямых налогов. Ни то, ни другое не могло представлять крупной ценности; зато нужно принять во внимание, что всякая податная оценка далеко ниже действительной стоимости имущества. Полстолетия назад, до начала Пелопоннесской войны, экономическое положение Афин было гораздо лучше;

340

однако сомнительно, чтобы народное имущество, выраженное в деньгах, было тогда значительнее, так как покупная сила драгоценных металлов в этот промежуток времени, вероятно, упала. Впрочем, в 431 г. многие афинские граждане владели поместьями вне Аттики, которых они лишились вследствие войны. Так как Афины, начиная с середины V столетия, были самым богатым городом европейской Греции и остались им также в следующем веке, несмотря на удар, нанесенный им Пелопоннесской войной, то мы с полной уверенностью можем сказать, что народное богатство не достигло даже приблизительно такой высоты ни в одной другой греческой области равного протяжения, исключая разве малоазиатские колонии.
В отношении распределения собственности отдельные части греческого мира представляли большие различия. В Лаконии и Фессалии, с их крепостным сельским населением, преобладало крупное землевладение. Долина Эврота и почти вся Мессения, площадью почти в 5000 кв. км, принадлежали, за исключением государственных имений, лишь 1500 собственникам, так называемым спартанским "равным" (гомеи): но и между ними, наряду с немногими владельцами латифундий, огромное большинство было таких, которые владели только небольшим "ликурговым" участком. Громадные богатства фессалийских аристократических фамилий вошли в пословицу; некоторые из фессалийских помещиков были в состоянии на собственные средства снарядить целый отряд войска. В этой области, занимающей около 10 тыс. кв. км, было, по преданию, 6000 человек, которые могли на собственные средства служить в коннице, — больше, чем во всей Греции к югу от Фермопил, взятой вместе. Вследствие этого среднего сословия не существовало, и Фессалия могла выставить лишь небольшое, сравнительно с ее величиной, число гоплитов. В Беотии крупное землевладение также было, по-видимому, очень распространено, если эта область могла выставить 1000 всадников; но так как беотийские крестьяне остались свободными, то рядом с крупными собственниками здесь существовал также многочисленный класс средних землевладельцев, которые были в состоянии вооружаться на

341

собственный счет. Такие же условия господствовали в Македонии и Сицилии; Сиракузы, например, выставили в Пелопоннесской войне такое же количество всадников, как Беотия, а Филипп и Александр своими победами были обязаны не столько фаланге, сколько македонской коннице. Напротив, в Аттике земельная собственность была очень раздроблена. Уже по конституции Солона к первому классу принадлежал каждый гражданин, получавший со своих земель 500 мер хлеба, и законодательство старалось предупредить скопление в одних руках больших земельных участков. Поэтому во время Пелопоннесской войны участок земли ценою в один талант считался уже большим, и даже поместья старинных аристократических фамилий редко превышали 300 плефров (30 га), тогда как меньшие участки ценою до нескольких сот драхм упоминаются очень часто. В конце V столетия из общего числа граждан, доходившего в то время приблизительно до 20 тыс. человек, безземельных было, по преданию, только 5000. Когда после Персидских войн приступили к увеличению конницы, это оказалось возможным только под тем условием, что государство давало большие субсидии отдельным рекрутам; зато почти половина граждан была в состоянии отправляться на войну в собственном вооружении. И как в Аттике, так и в большей части остальных областей греческого полуострова, граждане, обязанные по своему имущественному положению нести службу в тяжелом вооружении, т.е. главным образом средний класс, составляли очень значительную часть населения.
О размерах богатства отдельных граждан в это время мы имеем сведения только для Афин. Состояние в 8—10 талантов считалось здесь во время Пелопоннесской войны очень большим; более богатых людей было немного. Конон, который происходил из старинного аристократического рода и в продолжение своей долгой службы в звании полководца неоднократно имел случай обогатиться, оставил, умирая (392—391 гг.), около 40 талантов; его сын Тимофей, унаследовавший из них 17 талантов, с этим состоянием считался одним из богатейших людей Афин. Сын Никия Никерат, "почти первый афинянин по знатности и богатству", будучи

342

казнен по приговору Тридцати, оставил после себя не более 14 талантов. Его фамилия понесла, вероятно, крупные потери во время войны; но если в Афинах говорили, что Никий имел 100 талантов, то это лишь новое доказательство того, что толпа во все времена склонна преувеличивать большие состояния. То же самое относится и к известию, будто Кал-лий, сын Гиппоника, имел состояние в 200 талантов. Правда, он был богатейшим человеком в Афинах времен Перикла; но для этого достаточно было иметь 50 талантов. Его внук, того же имени, впрочем, известный мот, под конец жизни имел не более двух талантов.
Как ни малы, по нашим понятиям, эти состояния, даже сравнительно с ценами на хлеб в V столетии, — не следует забывать, с другой стороны, что капиталы приносили в то время почти втрое больший доход, чем теперь, и что грек, не исключая афинянина, был гораздо менее требователен в смысле комфорта, чем мы. Частные дома были еще очень невзрачны, строились обыкновенно из дерева, прутьев и глины, самое большее — с одним верхним этажом. Если, тем не менее, на 585 гектарах, заключенных между укреплениями Афин и Пирея, помещалось до 100 тыс. жителей1, т.е. около 170 на одном гектаре, — густота почти такая же, какую представляет в настоящее время Берлин с его многоэтажными домами, — то это показывает, как скученно жило население греческих городов в эту эпоху. Жить в собственном доме было еще правилом, особенно у состоятельных семейств; но в больших городах этого времени, как Афины и Керкира. мы находим уже многочисленные наемные дома. Известный банкир Пасион имел такой дом ценою в 100 мин, — высшая стоимость дома, дошедшая до нас из IV столетия. Даже такой богатый человек, как Демосфен, отец оратора, довольствовался домом стоимостью в 30 мин, и это здание заключало в себе, кроме квартиры, еще обширные фабричные помещения. Семьи, принадлежавшие к среднему сословию, довольствовались, конечно, еще гораздо меньшими

1 Афины имели предместья за стенами города, как, например, внешний Керамейк, но зато очень значительная часть окруженной стенами площади, особенно в Пирее, оставалась незастроенной.

343

жилищами, и источники показывают, что в Афинах существовали дома стоимостью до 5 и даже до 3 мин. В других греческих городах цена недвижимой собственности была, вероятно, еще ниже. Напротив, сельские дома богатых афинян перед Пелопоннесской войной были лучше построены и роскошнее отделаны, чем городские жилища. Внутреннее убранство дома было, большею частью, весьма скудно; только очень богатые люди имели меблировку стоимостью больше 1000 драхм.
В одежде, под влиянием демократического движения, обнаруживается стремление к простоте. Ниспадавший до земли льняной хитон, пурпурные плащи, золотые "цикады" в волосах, бывшие в употреблении у богатых граждан Афин и Ионии еще во время Персидских войн, теперь выходят из моды, и во всей Греции получает распространение короткая шерстяная рубашка пелопоннесцев. Затем следовало верхнее платье, без которого не показывался публично ни один мужчина из хорошего общества; оно представляло четырехугольный кусок шерстяной материи, который, как показывают дошедшие до нас статуи, перекидывался через левое плечо и затем протягивался под правой рукою, так что последняя оставалась свободной. Такая верхняя одежда стоила во время Пелопоннесской войны около 16—20 драхм; блуза, какую носили рабочие, стоила около 10 драхм. Женский костюм обходился, вероятно, дороже; в особенности украшения женщин представляли часто значительную ценность, — в знатных домах, может быть, до. 5000 драхм. Много тратили также на благовонные мази, которые привозились с Востока, но приготовлялись и в самой Греции и стоили, сравнительно, очень дорого.
Как и все южане, греки вели очень умеренный образ жизни. Главною пищей служили зерновые продукты, которые мололись обыкновенно дома и употреблялись или в виде каши, или в форме плоских лепешек; затем стручковые плоды и всякого рода овощи. Приправой служили оливки, сыр, винные ягоды и особенно соленая рыба, привозимая в больших количествах из Понта, а в прибрежных областях, конечно, и свежая рыба. Для однодневного пропитания

344

взрослого человека считался достаточным один хойникс (около 1 литра) ячменной муки, который в Афинах стоил приблизительно У4 обола. Таким образом, при дневном заработке в 3 обола рабочая семья могла во всяком случае прожить; но когда цены на хлеб поднимались, нужда была, конечно, очень велика. Впрочем, на такую жизнь была осуждена лишь небольшая часть гражданского населения Афин, так как большинство семейств, как мы видели, владело земельными участками и ремесленный труд лучше оплачивался.
Высшие слои общества тратили, разумеется, гораздо больше. Солидный, но довольно простой стол гомеровских времен с его чудовищными жаркими из говядины и свинины давно уступил место более тонкому столу; приготовление яств сделалось даже настоящим искусством, которое находилось в руках специальных поваров и уже в V столетии трактовалось в особых учебниках. Но даже в богатых семьях мясо, за исключением дичи, лишь редко употреблялось в пищу; первое место занимали морские рыбы, любимое кушанье аттических гастрономов, в приготовлении которого на пиршествах обнаруживали большую роскошь. Такой обед стоил тогда, вероятно, до 100 драхм; во столько же обходились и тонкие вина, которые пили при этом. Впрочем, это были исключения; вообще же даже знатный афинянин тратил на пищу не более 3—4 оболов в день. Еще более простой образ жизни вели в Спарте, где древний стол был искусственно сохранен в сисситиях, естественным последствием чего было то, что, попадая за пределы своего государства, спартанцы тем охотнее поддавались соблазнам чужеземной роскоши. Напротив, дома фессалийской аристократии, а также богатых граждан в западных колониях славились своей изысканной кухней; правда, и жизнь там была несравненно дешевле, чем в Афинах.
Для ознакомления с экономическим состоянием страны особенно поучительно бросить взгляд на ее финансовую систему. В древности, при несложных условиях тогдашней жизни, расход на общественные нужды ограничивался содержанием царя и жертвоприношениями бессмертным бо-

345

гам. Эти издержки покрывались доходами с государственных имуществ. Для ведения войн и сооружения общественных построек привлекался весь народ, причем отдельный гражданин не получал за эту службу особенного вознаграждения. Все это должно было измениться, когда, начиная с VII века, функции государства расширились, когда натуральное хозяйство стало все более вытесняться денежным и вследствие усложнения социальных условий сделалось невозможным привлекать граждан к обязательным работам. Таким образом, уже в период тирании, в VI столетии, государственные нужды значительно возросли, и обнаружилась необходимость приступить к взиманию правильных податей, которые вскоре сделались главным источником государственных доходов (выше, с.269).
Демократия пошла дальше по этому пути. Правда, расход на содержание царского двора был устранен; но чтобы сделать возможным активное участие в управлении государством для тех классов, которые должны были личным трудом добывать себе дневное пропитание, необходимо было отказаться от старого принципа, что каждый гражданин обязан безвозмездно служить государству в качестве чиновника. Поэтому уже Клисфен постановил, чтобы постоянная секция Совета, пританы, содержалась в Пританее на общественный счет; позднее, вероятно, только после Персидских войн, каждому из 500 членов Совета было положено ежедневное жалованье в одну драхму, что составляло ежегодный расход почти в 30 талантов. Еще больше денег поглощало жалованье судей, с тех пор как Эфиальт расширил компетенцию народных судов и Перикл заставил союзников обращаться за разрешением своих тяжб к афинским судам. Каждый присяжный получал по два обола за заседание, пока Клеон во время Пелопоннесской войны не повысил жалованье до полудрахмы. А так как, при массе накоплявшихся процессов и многочисленности судей, ежедневно было занято несколько тысяч присяжных, то расход на них едва ли мог быть меньше 60-ти, а со времени повышения жалованья — 90 талантов в год; впрочем, большая часть этой суммы покрывалась судебными издержками. В остальных демократических госу-

346

дарствах расход на Совет и особенно на суды был, конечно, гораздо ниже, а в олигархиях оба эти расхода или совершенно отсутствовали, или были ничтожны.
Расходы на культ и на все связанные с ним потребности также постоянно возрастали, не потому, что люди становились религиознее, а потому, что народ требовал все более роскошных жертвенных пиров и все более блестящих зрелищ. Кроме того, с повышением цен на скот поднялась и стоимость жертв. Впрочем, часть этих расходов храмовые кассы покрывали из собственных средств; так, например, Делосский храм в течение трех лет (376—374 гг.) издержал около шести талантов на устройство празднеств в честь Аполлона. Но и государства давали значительные пособия — Афины уже со времени Солона. Даже при стесненных финансах во время Декелейской войны, в 410 г., ассигновано было 6 талантов на устройство Больших Панафиней, правда, главного праздника Афин, который справлялся только раз в четыре года. Сюда присоединялись еще издержки отдельных граждан, которые занимали на празднестве почетные должности и особенно должны были заботиться о подготовке хоров, участвовавших в драматических и музыкальных представлениях. Даже небольшие деревни тратили крупные суммы на свои празднества; например, Плофея в Аттике, которая едва ли насчитывала более ста граждан, под конец V столетия расходовала на игры от 2 до 3 тыс. драхм ежегодно.
Но как ни велики были издержки на культ, они были ничтожны в сравнении с расходами на постройку храмов. В этой области главная работа, как мы видели, была сделана уже в VI веке, но и в V веке было воздвигнуто немалое количество храмов. Особенным оживлением отличалась эта строительная деятельность в Афинах, где приходилось восстановить храмы, разрушенные персами, и где в то же время располагали большими финансовыми средствами, чем в каком бы то ни было другом месте. Одни только постройки Перикла на Акрополе обошлись в 2012 талантов.
Тем менее тратили на другие общественные работы, за исключением сооружений для войска и флота. Ни афинянам,

347

ни какой-либо другой из греческих общин этого времени ни разу не пришла мысль воздвигнуть хотя бы монументальное здание Совета. Для народного просвещения государство еще ничего не делало, если не считать гимнастических заведений (палестры, гимнасии), которые основывались и содержались на общественный счет, или государственных призов, которые выдавались победителям на гимнастических состязаниях. Расходы по ведомству иностранных дел ограничивались очень умеренным содержанием (около 2—3 драхм в день), которое получали посланники, отправляемые в чрезвычайных случаях за границу. Государственный кредит был еще очень мало развит, и поэтому расходы на общественный долг в эту эпоху еще не составляли особой статьи в нормальных бюджетах греческих государств. Наконец, взимание косвенных налогов всюду сдавалось на откуп частным предпринимателям, между тем как прямые подати, как земельная и имущественная, собирались органами самоуправления, так что государственный бюджет заключал в себе только чистые доходы.
Военное дело первоначально требовало лишь очень небольших издержек, так как каждый воин обязан был вооружаться и содержать себя на собственный счет. Даже регулярная армия Спарты ничего не стоила государству как таковому; издержки по ее содержанию всецело покрывались взносами отдельных граждан. Но с VIII или VII века вошло в обыкновение в случае войны принимать на службу наемников, которым, конечно, приходилось платить из государственной казны; уже в "Илиаде" отношения троянцев к их союзникам представляются иногда в таком виде. Затем, тираны отчасти даже в мирное время содержали наемные войска, правда, в незначительном количестве; так, например, постоянное войско Поликрата состояло, по преданию, только из 1000 стрелков из лука. Этот обычай удержался, по крайней мере в более крупных государствах, и после падения тирании. Так, Афины в V веке имели полицейский отряд из 1 000 скифских стрелков, купленных государством на невольничьих рынках у Понта. Около этого же времени Афины организовали отряд конницы, который постепенно был

348

доведен до 1200 лошадей; расходы на его содержание составляли в первой половине IV столетия 40 талантов, и в V веке, вероятно, не менее. Позже Афинам пришлось, для пополнения флота, снабдить на государственный счет тяжелым вооружением большое число граждан из класса фетов. Другие государства, как Аргос, Элида, Сиракузы, содержали отборные корпуса гоплитов, которые были особенно тщательно вооружены и обучены и всегда готовы к походу. Наконец, с тех пор, как войны сделались более продолжительными и велись нередко в отдаленных областях, оказалось необходимым принять содержание действующей армии на счет государства. В конце V века платили пехотинцу приблизительно 3 эгинских (=около 4 аттических) обола в день, всаднику — вдвое или даже вчетверо больше. Крупных расходов требовали также укрепления, особенно такие громадные сооружения, как стена, возведенная Фемистоклом вокруг Пирея, или Длинные стены, которыми Перикл соединил Афины с их гаванями; впрочем, в мирное время об укреплениях часто заботились меньше, чем следовало, так что они приходили в полный упадок.
На содержание флота приходилось тратить гораздо больше, чем на сухопутное войско; поэтому в течение V века, с тех пор как все военные флоты состояли из триер, большинство греческих государств вовсе не держало собственных флотилий. Сооружение триеры в V столетии обходилось, по-видимому, в один аттический талант, экипаж состоял приблизительно из 200 матросов и солдат, из которых каждый получал в день по 3 обола (выше, с.337), так что расход на отправляющий свою службу военный корабль доходил почти до половины таланта в месяц. Впрочем, в мирное время одни только Афины держали на море летучие эскадры. Постройка арсеналов в Пирее, по преувеличенному, впрочем, указанию, обошлась в 1000 талантов. По числу кораблей Афины со времени Персидских войн занимали первое место между всеми греческими государствами; в начале Пелопоннесской войны они имели свыше 300 годных к плаванию триер, не считая флота союзных островов Лесбос и Хиос, из которых последний один владел 60 триерами. Си-

349

ракузский флот, который при Гелоне состоял, по преданию, из 200 триер, после падения тирании пришел в упадок, но ко времени Афинской экспедиции 415 г. все еще состоял из 80 боевых судов. Флот Эгины, заключавший в себе более 70 триер, был уведен афинянами после покорения острова (457 г.); та же участь постигла в 439 г. самосский флот, который по числу кораблей, вероятно, не уступал эгинскому. Таким образом, в начале Пелопоннесской войны Керкира со своими 120 триерами занимала второе место в ряду греческих морских держав; за нею следовал Коринф, снарядивший в 432 г., с напряжением всех своих сил, 90 триер, к которым присоединилось еще 38 триер от его колоний на западном побережье Греции. Мегара имела 40 триер; флоты всех остальных греческих государств были незначительны.
При таких условиях войны, особенно морские, должны были обходиться сравнительно очень дорого. Правда, сухопутные войска, благодаря дороговизне вооружения гоплитов, были немногочисленны, даже первая сухопутная держава Греции, Пелопоннесский союз, была в состоянии выставить на войну не более 25 тыс. человек, да и это войско она могла содержать лишь несколько недель. Беотия располагала приблизительно 8 тыс. гоплитов и 1 тыс. всадников; Аргос, который в V веке еще не держал конницы, — 7 тыс. гоплитов, Афины в начале Пелопоннесской войны имели 13 тыс. годных для военной службы граждан-гоплитов, кроме того, 1200 всадников и 1600 пеших стрелков; однако, при чрезвычайной обширности Аттического государства эту армию невозможно было сосредоточить в одном пункте, и еще менее — держать под оружием в течение продолжительного времени. Напротив, экипажи на флотах были очень значительны. Так, например, Афинская эскадра, отправленная в Сицилию, заключала в себе 40 тыс. человек; не менее велики были, вероятно, и экипажи обоих флотов, стоявших в Геллеспонте летом 405 г. Величине эскадр соответствовали и расходы на их содержание. Так, двухлетняя осада Потидеи афинянами (с 432 г. до 430 г.) потребовала 2400 талантов, осада Самоса, продолжавшаяся несколько более 9 месяцев (440— 439 гг.), — свыше 1200 талантов, оборона Сиракуз в течение

350

415—413 гг. —далеко больше 2 тыс. талантов. Первые 10 лет Пелопоннесской войны (431—421 гг.) стоили афинской казне, по приблизительному расчету, около 1200 талантов.
Эти расходы должны были покрываться почти исключительно налогами, так как из прежних государственных имуществ к V веку уцелело лишь немногое. Царские домены при уничтожении монархии обыкновенно оставались в руках царских фамилий или распадались на мелкие участки; а в более крупных государствах, образовавшихся путем синой-кизма, как Аттика и Элида, каждая из самостоятельных прежде общин сохранила свое земельное владение. И впоследствии в Афинах земельные участки, переходившие к государству вследствие конфискации или другим путем, продавались с публичных торгов, и вырученные деньги употреблялись на текущие потребности. Напротив, критские города владели обширными имениями, доходы с которых шли на покрытие издержек по устройству общих обедов для граждан; очень значительно также было еще в ГУ столетии государственное имущество Македонии. Большее значение имели рудники. Серебряные рудники Лавриона на южной оконечности Аттики Эсхил называет "сокровищницей страны"; и действительно, они дали Фемистоклу средства для сооружения флота. Однако доход с них сильно уменьшился уже в V столетии. Финансы Фасоса и македонских царей также опирались главным образом на доходы с горных промыслов. Но это и были единственные греческие государства, располагавшие такими естественными вспомогательными средствами.
Прямые налоги взимались с граждан еще в гомеровские времена в форме натуральных повинностей при исключительных обстоятельствах, и Солон своим подразделением граждан на классы имел в виду столько же урегулировать податную систему, сколько установить градацию политических прав. Во время тирании эти налоги сделались регулярными; так, например, Писистрат и его сыновья взимали в Аттике ежегодно 5 % с дохода земельной собственности. Демократия снова вернулась к старой системе и взимала такие подати только в случаях особенной нужды, преимущест-

351

венно в военное время, так как греки во всяком прямом обложении видели ограничение личной свободы, — характерный контраст с нашей новейшей демократией, которая в этом отношении еще не отрешилась от воззрений физиократов. Членские взносы, взимаемые Афинами с союзных городов, вовсе не были прямой податью в точном смысле этого слова, потому что отдельным государствам предоставлялось добывать потребные на это суммы посредством косвенных налогов или из дохода со своих доменов.
Таким образом, все хозяйство греческих государств держалось в это время, собственно говоря, на косвенных налогах. Они еще в значительной степени носили характер уплат, которые, впрочем, иногда достигали уже таких размеров, которым совершенно не соответствовали взаимные услуги государства. Первое место между ними занимали пошлины, т.е. плата за пользование гаванями. Они развились из подарков, которые иноземные купцы подносили царям за право заниматься торговлей. По преданию, жители Крисы, гавани Дельф, еще в 600 г. притесняли пошлинами паломников, которые шли к этой святыне; о Периандре также рассказывают, что он покрывал государственные расходы не прямыми налогами, а исключительно доходами с портовых и рыночных пошлин. Какова бы ни была достоверность этих показаний, во всяком случае греческая торговля была в этом периоде достаточно развита, чтобы взимание пошлин представлялось выгодным. Трудно также понять, на чем ином могло основываться регулярное государственное хозяйство Афин во время Солона, как не на подобных повинностях. В V веке они должны были существовать повсюду; пошлина была, впрочем, очень умеренная, от 2% до 5% стоимости, притом безразлично для всех товаров, для ввоза и вывоза. А в Пирее, до занятия Декелей лакедемонянами, пошлина составляла даже только 1%. При таких условиях было мало соблазна для контрабанды, и греческие государства не имели надобности окружать себя замкнутыми таможенными линиями. На сухопутных границах, по-видимому, вообще не взимали никаких пошлин. Настоящую финансовую пошлину представляла десятина, которую во время Пелопоннесской

352

войны афиняне взимали во фракийском Босфоре с судов, входивших в Понт и приходивших из него. Несмотря на низкие ставки, таможенные доходы были сравнительно велики. Так, 2-процентная пошлина в Пирее в первые годы после Пелопоннесской войны, когда экономическое значение Афин низко пало, все-таки давала чистого дохода 30 с лишком талантов; а когда афиняне после взятия Декелей заменили подати 5-процентной пошлиной с ввоза и вывоза в портах союзных государств, они ожидали от этой меры увеличения своих доходов, хотя еще за несколько лет сумма податей была повышена почти до 1000 талантов.
Рыночная торговля также была обложена пошлиной; в Афинах во время Пелопоннесской войны дошли даже до того, что стали взимать эту пошлину у городских ворот и, таким образом, придали ей характер потребительного налога. Далее, пошлине подлежали все запродажные сделки, которые заключались в присутствии должностных лиц, следовательно, главным образом продажа недвижимостей. Налогов на промыслы обыкновенно не было, так как с граждан вообще не взимали никаких прямых податей; но некоторые профессии, требовавшие особого полицейского надзора, как занятия фокусников, предсказателей и публичных женщин, были привлечены к уплате налогов. Сюда же относилась и подать, которую должны были платить оседлые иностранцы за защиту, оказываемую им государством. С тяжущихся взимались очень высокие судебные издержки. Наконец, довольно постоянное место в бюджете греческих государств занимал доход с продажи конфискованных имений несостоятельных государственных должников или политических преступников: самый слабый пункт во всем финансовом строе, открывавший полный простор бесчисленным злоупотреблениям.
При небольших размерах большинства греческих государств в ту эпоху общая сумма всех этих доходов не могла быть велика. Геродот рассказывает, что Фасос в V столетии получал в год 300 талантов дохода, и считает это, очевидно, большой суммой, да и это указание, вероятно, преувеличено. Общая сумма всех доходов, которые получали Афины со

353

своего обширного государства, перед началом Пелопоннесской войны не превышала 600 талантов; а в Греции не было другого государства, которое располагало бы хотя приблизительно такими же финансовыми средствами. Например, Пелопоннесский союз, как целое, не получал никаких доходов, а финансовое положение отдельных государств, входивших в его состав, также было очень незавидно, исключая разве Коринф и Сикион. Сиракузы, в правление Дейномени-дов, когда они стояли во главе большей части Сицилии, должны были получать сравнительно большие доходы; после падения тирании их главным финансовым источником являлась, наряду с косвенными налогами, десятина от сельских произведений подданных им сикелов, и хотя величина этого дохода и вошла в пословицу, но в данную эпоху он едва ли мог превышать 200 тыс. медимнов (около 100 тыс. гл), что по аттическим рыночным ценам составляло около 100 талантов, а по сицилийским, конечно, гораздо меньше. Фессалийский союз также некогда взимал дань с подчиненных ему областей; но со времени Персидских войн центральная власть пришла в упадок, и зависимость соседних областей существовала еще лишь номинально.
Не следует, однако, забывать, что еще и теперь греческие государства в самых широких размерах привлекали своих граждан к бесплатным почетным должностям. Даже в демократических государствах никто из высших чиновников не получал жалованья, а многие из этих почетных должностей были сопряжены с значительными расходами. Такова была, например, хорегия, или обязанность снабдить хор всем необходимым для театральных представлений, позаботиться об его обучении, платить ему жалованье и кормить его в продолжение всего времени, какое понадобится для этого; или гимнасиархия, возлагавшая подобные же обязанности по отношению к участвующим в гимнастических состязаниях. Издержки колебались между несколькими сотнями и несколькими тысячами драхм, смотря по роду игр и по доброй воле лица, бравшего на себя эту обязанность. Гораздо дороже обходилась триерархия, т.е. обязанность снарядить построенный государством военный корабль и в продолжение

354

всей кампании содержать его в боевой готовности, за что исполнявшему эту обязанность предоставлялась честь командовать кораблем. Триерархия во время Пелопоннесской войны стоила около 50 мин, — сумма достаточная, чтобы расстроить, а при частом повторении — совершенно истощить даже крупное состояние. Поэтому уже рано начали прибегать к раскладке издержек по содержанию одного корабля на двух граждан, за исключением тех случаев, когда дело шло об очень богатых людях; но и теперь распределение этой повинности оказывалось чрезвычайно неравномерным. Триерархия и была одной из главных причин, обусловивших разорение стольких знатных афинских фамилий во время Пелопоннесской войны.
Таким образом, податная система греческих государств оставляла, конечно, желать многого, да и вообще в их экономическом устройстве было немало недостатков. И все-таки V век в отношении народного хозяйства, как и во многих других отношениях, представляет собой период расцвета в истории греческого народа. Это объясняется в значительной степени тем, что пятидесятилетие после Платеи и Мика-ле было для греческой нации в общем эпохой мира, какая уже не повторилась впоследствии до времен римского владычества.

Подготовлено по изданию:

Белох Ю.
Греческая история: в 2 т. / Юлиус Белох; пер с нем. М.О.Гершензона; Гос. публ. ист. б-ка России.
- 3-е изд. /под ред. и со вступ. ст. Ю.И.Семенова. -М., 2009.

ISBN 978-5-85209-214-4 (т.l)
ISBN 978-5-85209-213-7

© Государственная публичная историческая библиотека России, 2009
© Семенов Ю.И., вступительная статья, редакция, 2009