Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter

Юлиус Белох
ГРЕЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ

Москва, Государственная публичная историческая
библиотека России, 2009.
Оглавление

КАРЛ ЮЛИУС БЕЛОХ И ЕГО "ГРЕЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ". Вступительная статья Ю.Н.Семенова ... 3
О третьем русском издании "Греческой истории" К.Ю.Белоха ... 43

Предисловия переводчика
К первому изданию ... 48
Ко второму изданию ... 49

ТОМ I
КОНЧАЯ СОФИСТИЧЕСКИМ ДВИЖЕНИЕМ И ПЕЛОПОННЕССКОЙ ВОЙНОЙ

ВВЕДЕНИЕ. ПРЕДАНИЕ ... 51

ГЛАВА I
Заселение побережья Эгейского моря ... 76
ГЛАВА II
Культура древнейшей Греции ... 99
ГЛАВА III
Миф и религия ... 118
ГЛАВА IV
Народный эпос ... 145
ГЛАВА V
Традиционная история греческой древности ... 158
ГЛАВА VI
Распространение греков вдоль берегов Средиземного моря ... 174
ГЛАВА VII
Переворот в экономической жизни ... 191
ГЛАВА VIII
Умственное развитие от Гомера до Персидских войн ... 210
ГЛАВА IХ
Начало объединительного движения ... 241
ГЛАВА Х
Господство аристократии и его падение ... 258
ГЛАВА ХI
Освободительные войны ... 288
ГЛАВА ХII
Экономический расцвет после Персидских войн ... 322
ГЛАВА ХIII
Демократия ... 355
ГЛАВА ХIV
Период политического равновесия ... 380
ГЛАВА ХV
Пелопоннесская война ... 411
ГЛАВА ХVI
Расцвет поэзии и искусства ... 447
ГЛАВА ХVII
Основание науки ... 467

ТОМ II
КОНЧАЯ АРИСТОТЕЛЕМ И ЗАВОЕВАНИЕМ АЗИИ

ГЛАВА I
Реакция ... 3
ГЛАВА II
Падение демократии ... 29
ГЛАВА III
Олигархия на греческом Востоке ... 81
ГЛАВА IV
Военная монархия в Сицилии и на Понте ... 107
ГЛАВА V
Коринфская война и Анталкидов мир ... 133
ГЛАВА VI
Возрождеиие демократии ... 159
ГЛАВА VII
Распадение великих держав Эллады ... 198
ГЛАВА VIII
Экономическое развитие со времени Пелопоннесской войны ... 226
ГЛАВА IХ
Литература и искусство ... 247
ГЛАВА Х
Расцвет греческой науки ... 278
ГЛАВА ХI
Общество и его организация ... 304
ГЛАВАXII
Новая северная держава ... 334
ГЛАВА ХIII
Объединение Греции ... 363
ГЛАВА ХIV
Борьба западных эллинов за свободу ... 401
ГЛАВА ХV
Завоевание Азии ... 413

Скачать

411

ГЛАВА XV

Пелопоннесская война

Итак, война была решена; в Пелопоннесе приготовления приближались к концу, и летом 431 г. союзное войско должно было вторгнуться в Аттику. В Греции господствовало то томительное затишье, которое обыкновенно предшествует большим катастрофам. Суеверная толпа повсюду теснилась вокруг прорицателей; землетрясение на Делосе, священном острове Аполлона, — первое на памяти людей — считали многозначащим предзнаменованием, и даже просвещенный историк этой эпохи счел нужным сообщить потомству об этом событии.
Военные действия начались в Беотии. Здесь, как мы уже знаем (выше, с.287), Платея еще до Персидских войн отделилась от остальных городов этой области и вступила в тесный союз с Афинами, которому она впоследствии оставалась верна при всех превратностях судьбы. Эта аттическая крепость внутри Беотии, на расстоянии не более двух часов пути от Фив, постоянно угрожала последним; тем опаснее было это соседство теперь, накануне войны. Поэтому решено было завладеть городом еще до начала войны. Олигархическая партия в самой Платее предложила свое содействие для осуществления этого предприятия; с ее помощью в дождливую ночь, приблизительно в начале марта 431 г., проник в город отряд из 300 фиванских гоплитов. Но громадное большинство граждан не хотело и слышать о присоединении к Беотийскому союзу. Подкрепление из Фив опоздало, и на рассвете фиванские гоплиты были побеждены и принуждены сдаться. Пленники, числом 180, и между ними люди, принадлежавшие к лучшим фамилиям Фив, были тотчас умерщвлены; отмена казни пришла из Афин слишком поздно. Виновники этого кровавого дела впоследствии страшно поплатились за него.
На нарушение мира Афины ответили заключением под стражу всех находившихся в Аттике беотийцев; аттическое войско перешло через Киферон, поставило Платею в оборо-

412

нительное положение и перевело неспособную к войне часть населения в Афины, где она была в полной безопасности. Однако от наступательных действий против Беотии афиняне воздержались; сознавая, что он вызвал войну, Перикл именно поэтому всеми силами старался свалить формальную ответственность за начало военных действий на противников.
Спустя два месяца после нападения на Платею, в мае, царь Архидам II собрал на Коринфском перешейке пелопоннесские союзные войска, две трети способного к войне населения, — приблизительно 20—25 тыс. гоплитов. Прежде, чем выступить в поход, он сделал еще последнюю попытку предотвратить войну; он надеялся, что в Афинах ввиду неприятельской армии еще в последнюю минуту одержит верх партия мира. По-видимому, Перикл опасался чего-то в этом роде; он даже не впустил в город лакедемонского посла и тотчас отослал его под военным конвоем к границе.
Теперь Архидам двинулся со своей армией и, подкрепленный приблизительно 5000 беотийских гоплитов, вступил в Аттику. Верный своему решению строго держаться оборонительного образа действий, Перикл еще за несколько недель до нашествия пелопоннесцев послал отряд из 1600 гоплитов в Потидею (выше, с.402). Он не хотел даже двинуться в Мегариду, чтобы завладеть теснинами Герании и, таким образом, отрезать пелопоннесцам путь в Аттику; правда, в военном отношении эта операция была бы опасна, так как в тылу находились беотийцы. Но и в самой Аттике он не оказал неприятелю ни малейшего сопротивления, несмотря на то, что высоты, отделявшие Афинскую равнину от Элевсин-ской, представляли превосходную оборонительную линию. Он знал, как многого оставляла желать дисциплина его гражданского ополчения, и боялся быть против воли вовлеченным в открытое сражение, которое, при вдвое большей численности неприятеля, непременно повело бы к поражению афинян.
Таким образом, Архидам мог беспрепятственно подвигаться вперед и опустошать поля, на которых только что созрел хлеб. Между тем сельское население устремилось в главный город; возы с домашним скарбом, стада быков и

413

овец теснились на улицах. Немногие нашли пристанище у родных и друзей; громадное же большинство расположилось в храмах или в бараках, которые были построены на всех свободных площадях Города. Нетрудно представить себе, какое настроение господствовало между беглецами. Когда затем пелопоннесцы подошли к Ахарнам, находящимся приблизительно на расстоянии 10 км от города, и начали на глазах граждан опустошать поля и сжигать деревни, в Афинах едва не дошло до открытого мятежа. Годная к войне часть населения бурно требовала, чтобы ее повели против врага. Но Перикл твердой рукою правил государством. С тех пор как неприятель находился в Аттике, он пользовался диктаторскими полномочиями; деятельность Народного собрания и суда была временно приостановлена, и народ был, следовательно, лишен возможности принять какое-нибудь необдуманное решение. Видя, что противник уклоняется от битвы, Архидам покинул свою позицию при Ахарнах и, перейдя через Парнет, двинулся мимо Оропа, через Беотию, к Коринфскому перешейку, где и распустил свою армию. Весь поход продолжался меньше месяца.
Между тем Перикл отправил против Пелопоннеса флот в 300 триер с 1000 гоплитов. С такими ничтожными силами, конечно, нельзя было достигнуть серьезных успехов. Некоторые прибрежные области были опустошены, но ввиду подкреплений, которые подходили из глубины страны, афинянам каждый раз приходилось поспешно удаляться на свои корабли. Впрочем, афинянам удалось присоединить к своему союзу важный остров Кефаллению и овладеть небольшой коринфской колонией Соллион в Акарнании.
Таким образом, результаты военных действий были очень скудны; зато Перикл постарался удовлетворить самолюбие народа иным путем. Беззащитные жители Эгины были изгнаны из своего города по обвинению в том, что они вступили в изменнический союз со Спартой; их землю поделили между собой аттические клерухи. Лакедемоняне дали изгнанникам убежище в Фирее, на аргосской границе. Осенью Перикл со всем афинским ополчением предпринял поход в Мегариду, чтобы отомстить врагу; афиняне сильно

414

опустошили открытую страну, но не сделали даже попытки завладеть укрепленным городом.
В общем, Перикл все же мог быть доволен результатами этого первого похода. Если военные успехи и не были велики, то по крайней мере дело обошлось без сколько-нибудь серьезных неудач. Неприятельское нашествие ограничилось северными округами Аттики; подойти к стенам столицы или, оставив Афины в стороне, пройти в Паралию — для этого у неприятеля не хватило смелости. Но, что было важнее всего, ввиду внешней опасности затихли всякие раздоры внутри государства; теснее, чем когда-либо, граждане сплотились вокруг того, кто в данную минуту стоял во главе государства. Но Периклу скоро пришлось убедиться, как опасна была игра, которую он затеял.
Следующей весной (430 г.) царь Архидам во главе союзной пелопоннесской армии снова перешел через границу Аттики. Если он в предшествовавшем году щадил неприятеля, чтобы с самого начала не сделать разрыв непоправимым, то теперь он решился действовать энергично. Целых 40 дней оставалось его войско в Аттике, которую оно совершенно разорило до крайней южной границы. Но Перикл и теперь твердо держался своего плана — избегать сражения, и предоставил южную часть Аттики на произвол судьбы, как в предыдущем году — северную.
Как ни силен был удар, нанесенный Афинам этим опустошением, он был ничтожен сравнительно с тем бедствием, которое произвела в городе чума. Эпидемия уже давно опустошала Египет и области Передней Азии; затем она была занесена в Лемнос, и к тому времени, когда пелопоннесцы вторглись в Аттику, появилась в Пирее, откуда вскоре перешла в верхнюю часть города. Большой греческий город той эпохи уже сам по себе представлял очень благоприятную почву для распространения заразы благодаря тесным, немощеным улицам и отсутствию простейших гигиенических приспособлений1 Но вдвойне благоприятную почву пред-

1 Улица служила отхожим местом; в Фивах, изобиловавших садами, по преданию, подле каждого дома лежала навозная куча.
415

ставляли теперь Афины, где в тесных и нездоровых жилищах скучилось все сельское население Аттики — вместе с населением самого города почти 200 тыс. человек. При таких условиях чума должна была производить страшные опустошения; за три года (430, 429, 426), в которые эпидемия появлялась в Афинах, она унесла почти четверть всего населения Аттики. Под потрясающим впечатлением этого несчастья общественный порядок минутами, казалось, готов был рухнуть. На улицах и даже в храмах лежали непогребенные трупы; народом овладело тупое отчаяние; надежда на богов, которые не посылали никакого спасения, начала исчезать. Как всегда бывает в таких случаях, наряду с великодушным самопожертвованием и любовью к ближнему обнаруживался, с другой стороны, самый бессердечный эгоизм.
Узнав о появлении чумы в Афинах, неприятель удалился, и действительно, болезнь пощадила Пелопоннес. Господствовавшее военное положение оказалось самым действительным карантином, так как пелопоннесцы беспощадно убивали каждого афинянина или афинского союзника, который попадал в их руки. Между тем Перикл, чтобы дать исход возбуждению народа, предпринял большую экспедицию против Пелопоннеса. Но чума, принесенная войском, парализовала всякий успех. В конце концов афинские военачальники сделали почти невероятную ошибку, передвинув войско от Пелопоннеса к Потидее, благодаря чему зараза была, конечно, занесена и в осадный отряд. Впрочем, они и здесь ничего не успели и принуждены были вернуться в Афины, напрасно потеряв более 1000 гоплитов.
Негодование против Перикла, грозившее разразиться два года назад, вспыхнуло теперь с удвоенной силой. В самом деле, его политика привела Афины к войне и, значит, косвенно была ответственна также за появление чумы. Все классы населения, зажиточные и чернь, соединились, чтобы низвергнуть правителя. При выборах в стратеги на 430— 429 гг., произведенных тотчас после отступления пелопон-несцев, Перикл не был избран, после того как в течение пятнадцати лет беспрерывно занимал эту должность. Фактиче-

416

ски неизбрание было равносильно отставке. Личный режим был устранен. Предъявленное вслед затем против Перикла обвинение в растрате общественных денег имело целью обеспечить победу оппозиции и навсегда закрыть Периклу доступ к политической деятельности. При господствовавшем настроении нельзя было сомневаться в исходе процесса; присяжные признали Перикла виновным и присудили его к большому штрафу. Немногого недоставало, чтобы произнесен был смертный приговор над человеком, который еще вчера почти единовластно управлял половиной Греции.
Итак, ближайшая цель оппозиции была достигнута; но скоро обнаружилось, что настоящие затруднения начинались лишь теперь. Попытка прийти к соглашению со Спартой не удалась; ход событий превзошел самые смелые ожидания пелопоннесской военной партии, и было вполне естественно, что она соответственно этому повысила свои требования. А между тем Афины и теперь еще отнюдь не были склонны принять мир на каких бы то ни было условиях, поэтому ничего другого не оставалось, как продолжать политику Перикла, за которую еще недавно на него роптали. Но результаты были очень неутешительны. Правда, Потидея после двухлетней геройской обороны сдалась в течение зимы 430—429 гг., доведенная до крайности голодом; начальники афинского отряда разрешили гражданам свободное отступление. Земля была роздана аттическим клерухам, и Потидея сделалась с этих пор главным оплотом Афин на фракийском побережье. Но радость по поводу этого успеха была омрачена тяжким поражением, которое ближайшею весной (429 г.) потерпело под Спартолом только что освободившееся осадное войско в сражении с халкидцами. Эта битва интересна в военно-историческом отношении тем, что аттические гоплиты, одержав верх над неприятельскими гоплитами, были разбиты халкидскими всадниками и легковооруженными; это был один из первых признаков того, что древняя тактика гоплитов, которой афиняне были обязаны победами при Марафоне и Платее, пережила себя.
В это время афиняне получили неожиданную помощь. С тех пор как Фракия освободилась от персидского владычест-

417

ва, одрисы, жившие в плодородной долине Гебра, стали распространять свою власть над соседними племенами; при царе Ситалке, около начала Пелопоннесской войны, их владения простирались от Абдеры и верхнего Стримона до Истра и Черного моря, на протяжении почти 130 тыс. кв. км. Греческие города вдоль побережья Понта также должны были признать их владычество и согласиться на уплату дани; годовой доход царя при преемнике Ситалка, Севте I, равнялся, по преданию, 800 талантам серебра, кроме значительных натуральных повинностей1 В 431 г. Ситалк вступил в союз с афинянами, и отчасти его влиянию нужно приписать переход македонского царя Пердикки II с пелопоннесской стороны на афинскую. С тех пор фракийский царь ничего больше не сделал для афинян; теперь падение Потидеи пробудило его наконец от бездействия. Но осень настала раньше, чем он выступил в поход со своим войском. Это была огромная армия, а молва еще безмерно преувеличила ее численность; в Греции говорили, что Ситалк ведет с собой 100 тыс. пехотинцев и 50 тыс. всадников. Перейдя через горы у верхнего течения Стримона, он вступил с севера в Македонию, царь которой, Пердикка, хотя находился в мире с Афинами, поссорился с Ситалком. Последний завладел Идоменой при реке Аксий и разорил всю низменность до Пеллы, в Фессалии начали уже опасаться вторжения фракийцев и делали приготовления к их встрече. Однако для осады укрепленных мест варвары были совершенно непригодны, и Ситалк двинулся в Халкидику, куда афиняне обещали прислать ему в помощь флот. Но варвар-союзник стал, по-видимому, возбуждать опасения и в Афинах; во всяком случае флот не был послан. Недостаток в съестных припасах и наступление зимы принудили Ситалка вернуться, спустя 30 дней после вступления в Македонию. Вся эта экспедиция не имела никакого успеха, и владения афинян на Халкидике по-прежнему ограничивались полуостровами Палленой, Сифо-нией и Актой и городами Энеей, Аканфом и Стагирой.

1 Это государство обнимало приблизительно нынешнюю Болгарию с Восточной Румелией и турецкий вилайет Адрианополь.
418

Деятельность врагов Перикла за то короткое время, которое прошло со времени его падения, как нельзя лучше доказала, что без него невозможно было обойтись. Как бы плоха ни была система Перикла, она все же была наименьшим из зол, между которыми приходилось выбирать. И вот весной 429 г. в общественном мнении произошла реакция. Противоестественная коалиция, которая год назад свергла Перикла, теперь распалась. Демос снова соединился вокруг своего старого вождя, и Перикл вновь был избран в стратеги на 429-428 гг.
Но силы его были надломлены ударами последних лет. К этому присоединилось семейное горе; оба его законных сына, Ксантипп и Парал, один за другим в короткое время пали жертвами чумы. Едва он в середине лета 429 г. вступил в отправление должности стратега, как болезнь сразила и его, и он умер в августе или сентябре этого года. Кто мог занять освободившееся место? В Афинах, как и везде, единовластие дало возможность возвыситься только посредственностям; помощники Перикла были в умственном отношении ничтожествами, совершенно неспособными к личной инициативе. Таков был, например, Лисикл, "скотопромышленник", как его называет комедия, — человек, который в последние годы стоял, может быть, ближе всех к Периклу и заботам которого он, умирая, поручил свою Аспасию. К тому же он уже осенью 428—427 гг. погиб в походе против Карий. Руководство демосом перешло теперь к Клеону, который, как мы знаем, оказывал когда-то сильную оппозицию политике Перикла и был одним из главных виновников его падения, а теперь держался того мнения, что раз война начата, нужно употребить все усилия, чтобы довести ее до конца. Но общественное положение кожевника было таково, что он не мог рассчитывать на избрание в стратеги; да он и сам был еще пока очень далек от таких честолюбивых мыслей. Таким образом, он мог иметь лишь косвенное влияние на управление государством и особенно на ход войны. Вообще же смерть Перикла должна была способствовать усилению мирной партии. Во главе ее стоял теперь Никий, сын Никерата из Кидантидского округа. Человек во всех отношениях

419

достойный уважения и, подобно большинству членов высокой аттической знати, искренно преданный существующему порядку, притом очень дельный офицер, он был, однако, лишен выдающихся военных и государственных способностей. Его влияние основывалось главным образом на его огромном богатстве, в котором с ним могли сравниться лишь немногие афиняне. Ничто, может быть, не свидетельствует лучше о том недостатке в талантах, который ощущался в это время в Афинах, чем то обстоятельство, что такой человек мог занять руководящее положение в государстве и с небольшими перерывами удержать его до смерти. Нечего и говорить, что при таких условиях нельзя было и думать о твердой и целесообразной политике как вне, так и внутри государства.
В 429 г. пелопоннесцы не повторили своего вторжения в Аттику; там уже больше нечего было разорять, а все еще свирепствовавшая чума заставляла их быть осторожными. Вместо этого царь Архидам предпринял поход в область Платеи, и так как попытки убедить город добровольно перейти на сторону Спарты не увенчались успехом, то началась осада. Хотя платейцы и отбили все приступы, однако рано или поздно голод должен был бросить город в руки бе-отийцев и пелопоннесцев. Такой результат похода далеко нельзя было назвать блестящим. Лучших успехов ожидали от другого предприятия, которое было осуществлено во второй половине лета. Предшествовавшей зимой (430—429 гг.) афиняне, наконец, сделали то, что им следовало бы сделать уже в самом начале войны, именно послали в Навпакт эскадру, которая заперла вход в Крисейский залив и тем парализовала всю морскую торговлю Коринфа. Поэтому снаряжен был сильный пелопоннесский флот для прекращения этой блокады, и в то же время послан отряд из 1 000 гоплитов в Амбракию, чтобы, в соединении с войсками союзников из той области, заставить Акарнанию отложиться от Афин. Но при Стратосе акарнанцы принудили пелопоннесско-эпирскую союзную армию к отступлению, между тем как в то же самое время аттический стратег Формион в двух сра-

420

жениях при Навпакте разбил наголову далеко более многочисленный пелопоннесский флот.
Война продолжалась уже три года, не приводя ни к какому окончательному результату. Но Афины сумели сохранить свое положение лишь при помощи очень тяжелых жертв, тогда как силы противника оставались почти нетронутыми. Военная казна, на которую главным образом опиралось морское превосходство Афин, была уже в значительной степени исчерпана. Чума похитила гораздо больше способных к военной службе людей, чем самые кровавые поражения. Еще несравненно опаснее был тот ущерб, который благодаря всем этим событиям потерпел несравненный авторитет Афин в глазах союзных государств. Поэтому, хотя пелопоннесцы и не могли похвастать ни одним решительным военным успехом и не были даже в состоянии предотвратить потерю Потидеи, — хотя их попытки одолеть Афины на море окончились полной неудачей, — тем не менее отношение сил воюющих сторон значительно изменилось в их пользу. Аттическое государство колебалось в своих основах; приближался кризис.
Весной 428 г. пелопоннесцы снова вторглись в Аттику. Непосредственно вслед за этим против Афин восстал Лесбос, — кроме Хиоса, единственный остров на Эгейском мори, сохранивший свою автономию и самостоятельный флот. Опасность была страшная, во-первых, потому, что Лесбос располагал значительными морскими силами и богатыми финансовыми средствами; во-вторых, кто мог сказать, какие размеры примет восстание? Но Афины оказались на высоте своего положения. Сильный флот с сухопутным войском, отправленный под командой стратега Пахеса к Лесбосу, разбил неприятеля в морском сражении и запер главный город острова, Митилену, с суши и с моря. Таким образом удалось локализировать восстание. В то же самое время предприняли с сотней триер демонстрацию против Пелопоннеса, которая, действительно, произвела впечатление на лакедемонян; после потерь, причиненных чумой, они уже не считали Афины способными на такие предприятия. Вследствие грозившего истощения государственной казны теперь — впервые в те-

421

чение этой войны — наложена была на население самой Аттики прямая имущественная подать в 200 талантов, которой хватило, впрочем, лишь на удовлетворение самых неотложных потребностей.
Между тем лакедемоняне продолжали действовать со своей обычной медлительностью. В продолжение всего лета 428 г. и следующей зимы Митилена была предоставлена собственным силам; наконец, весной 427 г. туда был отправлен вспомогательный флот из 42 триер, тогда как сухопутное войско одновременно предприняло обычное вторжение в Аттику. Но было уже слишком поздно. Когда съестные припасы в Митилене стали истощаться, в городе вспыхнул мятеж, результатом которого была сдача города афинянам на полную их волю. После этого мелкие города на Лесбосе и митиленские владения в Троаде подчинились без сопротивления. Пелопоннесский флот уже пришел в Ионию, где он распространил всеобщий страх; возможно, что быстрым движением к Митилене удалось бы отнять этот город у афинян. Но спартанский наварх Алкид не хотел и слышать о таком рискованном предприятии и поспешно отплыл домой.
Таким образом, кризис, вызванный восстанием Лесбоса, благополучно миновал, правда, не столько благодаря заслугам самих афинян, сколько благодаря вялому и неумелому образу действий их противников. Авторитет Афин снова был упрочен, и теперь можно было спокойнее смотреть в глаза будущему. Чтобы на будущее время отбить у союзных государств охоту к подобным попыткам, Клеон предложил примерно наказать покоренную Митилену: все взрослое мужское население казнить, женщин и детей продать в рабство, а землю разделить между аттическими клерухами. И так велико было в Афинах озлобление против вероломного города, что Клеону удалось провести свое предложение. Но как только был отослан соответствующий приказ генералу, командовавшему митиленским отрядом, афиняне сами устрашились своего поступка. Очень многие из тех, которые в Народном собрании дали себя увлечь красноречию Клеона, пришли теперь к сознанию, что они собирались совершить жестокость, беспримерную в греческой истории, — что по-

422

головное избиение граждан одного из величайших и знаменитейших городов Эллады вызовет во всей нации взрыв негодования и лишит Афины последних симпатий, которыми они еще пользовались. И разве лесбосцы заслужили такую страшную участь? В продолжение пятидесяти лет они бок о бок с афинянами сражались против варваров и эллинов, и если они теперь отложились, то ведь вина падала на правящие классы, а не на народную массу, которая никогда не переставала быть преданной Афинам и в конце концов принудила знатных к сдаче города. Правительство воспользовалось этой переменой в настроении общества, чтобы на следующий день еще раз поднять в Народном собрании вопрос о Митилене; но и теперь лишь с большим трудом удалось добиться отмены принятого накануне решения. Участь, постигшая Лесбос, была и без того достаточно тяжела: автономия была отнята, стены городов разрушены, флот уведен в Афины, земля конфискована и разделена между 2700 аттическими клерухами; все те, кто во время восстания чем-либо скомпрометировал себя и не спасся бегством, числом свыше 1000 — были казнены. Только Метимна, которая одна из всех городов острова осталась верной Афинам, сохранила свою прежнюю независимость.
Весьма понятно, что во время лесбосского восстания, которое потребовало напряжения всех сил, Афины в самой Греции строго придерживались оборонительного образа действий. Даже для спасения Платеи, которую с лета 429 г. осаждали пелопоннесцы и беотийцы (выше, с.419), они не сделали ни малейшего усилия, несмотря на то, что нужда достигла там крайней степени. Летом 427 г,, вскоре после падения Митилены, город должен был сдаться. Половина гарнизона уже в течение зимы пробилась через неприятельские линии. Остальных, 200 платейцев и 25 афинян, победители казнили в отместку за избиение фиванских пленников, совершенное платейцами в начале войны. Город был разрушен, а область его перешла к Фивам.
В это самое время афиняне едва не лишились своего важнейшего союзника на западе, Керкиры. Против воли и только под давлением тяжелой необходимости остров в

423

433 г. присоединился к Афинам; теперь, когда опасность миновала и в то же время могущество Афин было сломлено войной с Лесбосом, состоятельные классы решили воспользоваться удобным моментом, чтобы порвать заключенный тогда союз и снова занять нейтральное положение по отношению ко всем эллинским делам, составлявшее традиционную политику Керкиры. Из-за этого вопроса вспыхнула междоусобная война между зажиточными классами и демосом. Несколько дней продолжался ожесточенный уличный бой, во время которого часть города сделалась жертвой пламени; победа клонилась уже на сторону толпы, когда прибытие из Навпакта аттической эскадры в 12 триер положило конец междоусобице. Четыреста олигархов было заключено в тюрьму, прежний оборонительный союз с Афинами заменен наступательно-оборонительным. Но все эти успехи едва не были уничтожены благодаря появлению пелопоннесского флота, который только что вернулся из экспедиции к Лесбосу и был увеличен подкреплениями до 55 триер. В виду города произошло морское сражение, в котором пелопоннесцы без большого труда одержали победу над совершенно расстроенным керкирским флотом; аттическая эскадра была слишком слаба, чтобы предотвратить поражение. Лакеде-монский адмирал имел возможность высадить свое войско на берег и завладеть Керкирой; но у неспособного Алкида и теперь не хватило силы для решительного шага. Между тем на высоте Левкады показался аттический флот в 60 триер, и пелопоннесцам ничего другого не оставалось, как поспешно удалиться. Керкира была спасена для Афин. Под защитой аттических кораблей керкирские демократы произвели жестокую расправу над своими противниками; все олигархи, взятые в плен, были казнены или сами лишили себя жизни; 500 граждан из побежденной партии бежали на материк и отсюда продолжали борьбу с демократией.
Для Афин было тем важнее упрочить свою власть в Керкире, что как раз теперь наступили события, делавшие необходимым их вмешательство в Сицилии. Дело в том, что как только демократическое устройство пустило глубокие корни в Сиракузах, последние начали возвращаться к поли-

424

тике Дейноменидов и стремиться к восстановлению своей гегемонии над островом. Тотчас после свержения Дукетия вспыхнула из-за этого война с Акрагантом (около 446 г.), в которой принял участие весь остров, одни за Сиракузы, другие против них; при реке Гимере акрагантинцы были разбиты, понеся большой урон, и принуждены просить мира. Сиракузы опять сделались самой могущественной державой греческого запада; поэтому халкидским городам, если они хотели сохранить свою независимость, не оставалось ничего другого, как броситься в объятия афинян (выше, с.398). Теперь настало время, когда афиняне должны были исполнить те обязательства, которые они взяли на себя. В Сицилии вспыхнула всеобщая война. На одной стороне стояли хал-кидские города Наксос, Катана, Леонтины, Регий, дорийская Камарина и значительная часть туземных сикелов; на другой стороне — Сиракузы, Тела, Селинунт, Мессена, Гимера, Ли-пара и Эпизефирские Локры; Акрагант, по-видимому, сохранял нейтралитет. Сиракузцы имели большой перевес над своими противниками, и Афины принуждены были осенью 427 г. отправить на помощь своим западным союзникам эскадру в 20 триер под начальством стратега Лахеса из дема Айксоны. Несмотря на незначительность своих сил, афиняне достигли крупных успехов и, что самое главное, заставили Мессену перейти на свою сторону. Если в начале войны пелопоннесцы рассчитывали на содействие своих западных колоний, то осуществление этих надежд было теперь надолго отсрочено.
Неудачи, которые постигли пелопоннесское оружие, не могли остаться без влияния на внутренние дела Спарты. Надежда принудить Афины к миру посредством опустошения их территории не оправдалась. Рассчитывали на восстание афинских союзников, — но Потидея пала, а лесбосское восстание осталось изолированным и скоро было подавлено. Все попытки одолеть афинян на море вели только к позорным поражениям. Надежда на внутренний переворот в Афинах тоже обманула спартанцев. Перикл был свергнут, а его противники продолжали его политику; даже его смерть не изменила положения дел. При таких условиях и в Спарте

425

стали подумывать о прекращении войны. Внешним выражением этого настроения было возвращение царя Плистоанак-та (426 г.), который 19 лет назад был лишен своего сана и изгнан за то, что он увел обратно свое войско от границы Аттики, не разорив страну, и тем побудил афинян купить мир со Спартой ценой самых тяжких жертв. События последних лет блестяще оправдали тогдашнюю политику. Плистоанакт старался теперь восстановить старые отношения с Афинами. Весной 426 г. пелопоннесцы не произвели обычного вторжения в Аттику и переговоры были возобновлены. Главное требование Спарты состояло в возвращении эгинцев на их остров.
Никий и его друзья были готовы принять эти условия; но, к сожалению, они сами все более и более теряли почву под ногами. Как ни велики были их заслуги перед Афинами во время митиленского кризиса, они оказались совершенно неспособными одержать какие-нибудь решительные победы над пелопоннесцами. Как раз те самые обстоятельства, которые обескураживали военную партию в Спарте, должны были способствовать усилению военной партии в Афинах. Сознание, что государство нуждается в энергичном руководителе, проникало все в более широкие круги населения, и благодаря этому влияние оппозиции должно было усиливаться. Уже при обсуждении участи Митилены правительство лишь с большим трудом воспрепятствовало принятию предложений Клеона. Последний, будучи в это время членом Совета, обнаруживал неутомимую деятельность в добывании необходимых для войны средств, нисколько не смущаясь тем озлоблением, которое вызывала в состоятельных классах его неумолимая строгость при взыскании податных недоимок. На следующий год (427—426) он был избран союзническим казначеем и благодаря этому приобрел руководящее влияние на управление союзными финансами. Оппозиция с успехом выступила против правительства и в суде. Даже такой человек, как Пахес, завоеватель Митилены, был привлечен к суду и только посредством самоубийства избег обвинительного приговора. Точно так же и отправку вспомогательного флота в Сицилию, без сомнения, нужно при-

426

писать инициативе Клеона; завоевание Запада и впоследствии всегда было излюбленным планом афинских радикалов. При выборах на 426—425 гг. перемена в общественном мнении обнаружилась с полной силою. Почти ни один из бывших тогда на службе стратегов не был вновь избран; их место заняли представители военной партии, и между ними племянник Перикла, Гиппократ из Холарга.
Новое правительство вступило в должность в середине лета 426 г.; было уже слишком поздно, чтобы оно могло еще в этом году предпринять какой-либо серьезный шаг. Поэтому сколько-нибудь значительные военные действия произошли только в северо-западной части Греции. Афинский стратег Демосфен из Афидны потерпел здесь полное поражение при попытке вторгнуться в Этолию из Навпакта; но не лучшая участь постигла и пелопоннесцев, когда они осенью этого года, опираясь на Амбракию, попытались отвлечь Акарнанию от союза с Афинами. Демосфен блистательно расплатился здесь за поражение, которое он понес в Этолии; потери Амбракии были так велики, что только поспешным заключением мира с Акарнанией она могла спастись от гибели. В следующем году (425) акарнанцы и афиняне завладели также коринфской колонией Анакторием; прежние жители принуждены были покинуть город и были заменены акарнанскими поселенцами. Впрочем, благодаря основанию Гераклеи Трахинской у северного выхода Фермопил спартанцам удалось приобрести точку опоры в Средней Греции, — слишком ничтожный, правда, результат целого года войны.
Между тем в Сицилии сиракузцы постепенно снова взяли верх; оказалось, что оперировавшая там афинская эскадра была слишком слаба для возложенной на нее задачи. Поэтому решено было весной 425 г. отправить на запад подкрепление еще из 40 триер. В то же время афиняне втайне готовили удар по Пелопоннесу. Демосфен, только что вернувшийся в Афины во всем блеске своих недавних акарнанских побед, был прикомандирован к экспедиции с полномочием пользоваться по своему усмотрению эскадрой во время ее плавания мимо пелопоннесских берегов. Он верно угадал

427

самое уязвимое место враждебной державы. На мессенском берегу открывается к западу Пилосская бухта (Наварино), защищенная от волн Ионического моря узким и длинным островом Сфактерией, — лучшая естественная гавань на всем полуострове. Спартанцы, которым принадлежала эта отдаленная область, мало заботились о ней; берег был покрыт обширными лесами; кругом на большом пространстве не было ни одного поселения. Таким образом, Демосфен мог беспрепятственно осуществить свой план. У северного входа в гавань сооружено было небольшое укрепление, для защиты которого здесь оставили пять триер под начальством Демосфена; к ним присоединился еще мессенский разбойничий корабль из Навпакта с 40 гоплитами. Из этого пункта надеялись поднять восстание илотов в древней Мессении. Остальная часть флота отплыла дальше, в Сицилию.
Как раз в это время союзное пелопоннесское войско опять вторглось в Аттику под предводительством сына Архидама, Агиса, который в 427 г. унаследовал от своего отца престол Эврипонтидов; известие о событиях в Пилосе заставило армию поспешно вернуться на родину. В то же время был отозван и послан в Пилос флот в 60 триер, который отплыл было к Керкире. Афиняне были окружены с моря и с суши; чтобы отрезать им выход со стороны моря, отряд из 400 лакедемонских гоплитов занял остров Сфактерия. Положение Демосфена было очень опасно, так как наскоро сооруженное укрепление едва удовлетворяло самым элементарным требованиям. Тем не менее Аттическому и Мессен-скому гарнизонам удалось удержать позицию, пока подоспел отправленный в Сицилию флот, который между тем благодаря подкреплениям увеличился до 56 триер. Афиняне проникли в гавань, воспользовавшись тем, что неприятель оставил вход в нее незапертым; несмотря на свой численный перевес, пелопоннесский флот был разбит, а остров Сфактерия с находившимся на нем гарнизоном отрезан от материка.
Как ни незначителен был этот успех с чисто военной точки зрения, его было достаточно, чтобы радикально изменить все положение дел. Те 400 человек, которые находились на Сфактерии, составляли почти десятую часть всех

428

гоплитов Спарты, и лакедемоняне были готовы для их спасения принести всякую жертву, совместимую с достоинством государства. Если до сих пор все попытки к восстановлению мира исходили от Афин, то теперь переговоры были начаты лакедемонянами. По их настоянию заключено было пока перемирие, на время которого афинянам был передан весь пелопоннесский флот, собранный перед Пилосом; афиняне взамен разрешили снабдить съестными припасами сфактерийский гарнизон.
Афиняне имели теперь возможность заключить выгодный мир; лакедемоняне готовы были вести переговоры даже на условиях возвращения к тому положению, которое существовало до тридцатилетнего мира. Но Клеон не хотел и слышать о мире, пока гарнизон Сфактерии не будет в руках афинян; и несмотря на все сопротивление состоятельных классов, его предложения были приняты большинством Народного собрания. После этого переговоры были прерваны.
Афиняне, конечно, не были так наивны, чтобы возвратить пелопоннесский флот, раз он уже находился в их руках; скоро нашли и благовидный предлог, чтобы оправдать нарушение договора. Но надежда голодом принудить гарнизон Сфактерии к сдаче совершенно не оправдалась; неприятель нашел средства доставлять на остров съестные припасы через блокирующий флот. Конец хорошего времени года все более приближался, а с наступлением зимы невозможно было бы продолжать блокаду, и гарнизон мог бы беспрепятственно уйти на континент. Было ясно, что при том плане действий, которого держались до сих пор, нельзя было ничего добиться и что единственную надежду на успех обещала высадка на остров. И Демосфен ни минуты не сомневался в этом; он готов был сделать этот рискованный шаг, как только получил бы из Афин необходимые подкрепления. Но высшая военная администрация не хотела и слышать о таком смелом плане. Выборы, происшедшие весной 425 г. под впечатлением неудач, которые до сих пор постигали все предприятия военной партии, имели неблагоприятный результат для последней; Гиппократ и большинство его политических друзей были побеждены, и Никий снова приобрел руководя-

429

щее влияние на военные дела. Вскоре после прекращения мирных переговоров Никий вступил в отправление своей новой должности, а он был слишком твердо убежден в непобедимости спартанцев, чтобы решиться высадкой на Сфактерию подвергнуть риску свою славу полководца. Напротив, Клеон изо всех сил настаивал на решительных мероприятиях, утверждая, что если бы стратеги действовали энергично, Сфактерию можно было бы взять в 20 дней. В увлечении спора Никий поспешил предложить своему противнику лично принять начальство над пилосским флотом, в полной уверенности, что предприятие окончится неудачей и что благодаря этому Клеон навсегда лишится влияния на политические дела. Клеон ни разу в жизни не командовал войском, и неудивительно, что он боялся принять это опасное поручение; но у него не оставалось выбора. Ведь на нем лежала ответственность за то, что в Афинах отвергли мирные предложения лакедемонян. Не медля долго, он во главе потребованных Демосфеном подкреплений отправился в Пилос и по прибытии туда тотчас открыл атаку, ведение которой он благоразумно предоставил Демосфену. На второй день после прибытия Клеона, приблизительно в начале августа, рано утром афиняне высадились на берег. Демосфен и Клеон имели под своим начальством около 10 тыс. человек, и хотя большая часть войска состояла из гребцов, почти негодных для военного дела, однако 1000 гоплитов и 1000 пелтастов и стрелков из лука уже сами по себе представляли подавляющий перевес над 400 лакедемон. Но дело не дошло до рукопашной. Демосфен оставил своих гоплитов в резерве и ограничился тем, что приказал стрелкам из лука и пельтастам обстреливать врага. Против этого оружия спартанцы в своем тяжелом вооружении были совершенно беспомощны; после тяжелых потерь им ничего другого не оставалось, как отступить в свой укрепленный лагерь, где они, запертые со всех сторон, принуждены были наконец сдаться; оставалось в живых еще 292 гоплита. Клеон блестяще исполнил свое обещание; в течение 20 дней он завладел Сфактерией и привел ее гарнизон в Афины пленным.
Теперь он пожал плоды своего успеха. Правда, заслуга военного руководства при нападении на Сфактерию принад-

430

лежала Демосфену, но подкрепления, сделавшие возможной эту атаку, были приведены Клеоном, и общественное мнение справедливо чествовало его как победителя. Он был награжден высшими почестями, какие государство могло оказать гражданину: пожизненным правом обедать в Пританее и почетным местом в театре. В Совете и в Народном собрании его слово имело теперь решающее значение; его противник Никий своим вялым образом действий в пилосском деле сам лишил себя всякого влияния, и ему мало помогло, что он теперь вдруг воспрянул от своей прежней бездеятельности. Высадка на Истме, предпринятая им непосредственно вслед за взятием Сфактерии, повела лишь к бесплодной победе над коринфским ополчением, и если следующей весной (424) Никий отнял у лакедемонян остров Кифера, то это был, правда, блестящий успех, но сам собой напрашивался вопрос, почему Никий не сделал этого уже давным-давно.
Клеон предоставил своему противнику эти дешевые лавры, а сам всецело посвятил себя административным делам. Главное затруднение, с которым приходилось бороться Афинам в последние годы, заключалось в недостатке денежных средств: с тех пор как казна почти истощилась, регулярных доходов государства оказывалось далеко недостаточно для энергичного ведения войны. Под свежим впечатлением победы при Сфактерии, которая снова упрочила авторитет Афин на протяжении всей державы, Клеон увеличил теперь налоги больше чем вдвое против прежнего и довел этим доходы почти до 1000 талантов. Небольшую часть добытых таким путем средств он употребил на упрочение своей популярности в Афинах, повысив вознаграждение судьям с двух оболов в день до трех — мера, которая, впрочем, может быть оправдана вздорожанием всех съестных припасов в Афинах, вызванным войной.
При таких условиях избрание Клеона на должность стратега весной 424 г. было обеспечено, несмотря на усилия противной партии. Даже солнечное затмение, случившееся перед выборами, не произвело впечатления на толпу. Конечно, и второй победитель при Пилосе, Демосфен, попал в число новых стратегов; точно так же и Гиппократ из Холар-

431

га, побежденный на выборах предыдущего года, был теперь снова избран. Таким образом, афиняне могли возлагать большие надежды на военные действия ближайшего лета. И действительно, правительство обнаружило замечательную энергию. Тотчас по вступлении в должность Гиппократ и Демосфен с ядром аттической армии, 4600 гоплитов и 600 всадников, двинулись против Мегары, где они вступили в переговоры с вождями демократической партии о выдаче города афинянам. В длинных стенах, соединявших город с морем, были отперты ворота для афинян, пелопоннесский гарнизон был отброшен в Нисейскую гавань и здесь заперт со всех сторон; на следующий день он капитулировал на условии свободного отступления. Сама Мегара, раздираемая партийной борьбой, была неспособна к какому-либо серьезному сопротивлению и, казалось, без труда должна была достаться афинянам.
Между тем и у пелопоннесцев на этот раз нашелся подходящий человек. Потеря Пилоса и Киферы разбудила, наконец, лакедемонян от бездействия. Опыт семи лет показал, что постоянно повторявшиеся вторжения в Аттику не приводили ни к какому результату; кроме того, мысль об участи сфактерийских пленников удерживала спартанцев от нового похода против Афин, так как там было решено казнить пленных, как только пелопоннесская армия перешагнет через границу Аттики. Афины можно было обессилить только ударами, направленными против их союзников, и нетрудно было понять, кого из последних следовало выбрать для этой цели. При безусловном господстве афинян на море острова и Иония были недоступны для нападения пелопоннесцев; в пределах Афинского союза была только одна область, куда могла попасть сухопутная пелопоннесская армия, — побережье Фракии. И вот пелопоннесцы, наконец, решились на тот шаг, который им следовало предпринять еще до сдачи Потидеи, — именно на поход во Фракию. Но и теперь для этого предприятия было командировано не более 700 вольноотпущенных илотов и 1000 аркадских наемников. Впрочем, малочисленность войска вознаграждалась достоинствами полководца: во главе отряда стал Брасид, сын Теллиса,

432

самый способный из спартанских офицеров, человек, который уже в подчиненных должностях оказал государству очень важные услуги.
Брасид как раз находился на Коринфском перешейке, занятый сбором и организацией своей небольшой армии, когда пришло известие о нападении афинян на Мегару. Он тотчас собрал в соседних городах, Коринфе, Сикионе и Фли-унте, 3700 гоплитов и повел это войско вместе со своим собственным отрядом через Геранию. В то же время с севера спустились через Киферон 2200 беотийских гоплитов с 600 всадников и под Мегарой соединились с Брасидом, который теперь имел под своим начальством около 8 тыс. человек и, следовательно, по численности войска значительно превосходил афинян. Последние действительно не решились вступить в сражение, на которое вызывал их Брасид, и, таким образом, Мегара была спасена для пелопоннесцев. Вожди демократии спаслись бегством в Афины, изгнанники вернулись, и в городе было введено олигархическое устройство. Однако Нисея осталась в руках афинян.
Брасид окончил свои приготовления и в конце лета двинулся во Фракию. Форсированным маршем он прошел Фессалию, жители которой хотя большею частью держали сторону афинян, однако не оказали пелопоннесскому войску никакого серьезного сопротивления. Как только Брасид перешел через македонскую границу, царь Пердикка открыто примкнул к пелопоннесцам; его примеру тотчас последовали города Афинского союза, Аканф и Стагира. Затем, уже в начале зимы, Брасид направился против Амфиполя, главного города афинской Фракии. Жители последнего, среди которых афиняне составляли только незначительное меньшинство, были отчасти склонны к отпадению, отчасти мало расположены сражаться из-за аттических интересов. Нападения в это время года так мало ожидали, что афинский стратег Фукидид из Галимунта, начальник этой области, отправился со своей эскадрой из семи триер в Фасос. Хотя при известии о появлении Брасида под Амфиполем он поспешно вернулся, но было уже поздно: Амфиполь уже сдался пелопоннесцам. Только крепость Эйон при устье Стримона, некогда отнятую

433

у персов Кимоном, Фукидиду удалось спасти для Афин, которые, таким образом, сохранили по крайней мере точку опоры для будущих предприятий против Амфиполя.
В то время, как Брасид наносил эти удары афинскому могуществу во Фракии, афинское оружие потерпело тяжелое поражение также в Беотии. Исходя из верной мысли, что на успешное окончание войны можно надеяться только в том случае, если бы удалось отвлечь беотийцев от союза с Пелопоннесом, Гиппократ завязал сношения с демократической партией в Беотии. Предполагалось напасть на страну одновременно с трех сторон: беотийские изгнанники должны были овладеть Херонеей; Демосфен, который после взятия Ни-сеи отправился с 40 триерами в Навпакт, должен был высадиться с акарнанским отрядом около Сиф, в области Феспий, а сам Гиппократ в то же самое время должен был во главе всего аттического ополчения вторгнуться в Беотию с востока. Этот план, вероятно, казался его творцам образцом стратегического искусства и, действительно, был очень хорош в теории, но, к сожалению, он был слишком сложен, чтобы даже только с некоторою вероятностью можно было рассчитывать на успех. Прежде всего, при большом количестве участников, невозможно было сохранить тайну; беотийское правительство узнало о неприятельских замыслах и приказало занять намеченные заговорщиками пункты, Херонею и Сифы. Благодаря этому предполагавшееся восстание демократии расстроилось. Да и афинские стратеги действовали недостаточно аккуратно; Демосфен слишком рано пришел в Сифы и вследствие этого без большого труда был отбит бео-тийцами. Таким образом, когда Гиппократ через несколько дней перешел границу у Оропа, его встретило все войско Беотийского союза: 7000 гоплитов, 1000 всадников и около 11 тыс. легковооруженных. По количеству гоплитов и всадников афинское войско было почти равно, а по количеству легковооруженных даже значительно превосходило неприятеля. Тем не менее Гиппократ хотел избежать решительного сражения; он ограничился тем, что окружил укреплением храм Делийского Аполлона, на берегу Эвбейского пролива, в области Танагры, и оставил там гарнизон, главную же

434

часть своего войска повел обратно к границе. При этом он подвергся нападению беотийцев и после непродолжительного сражения был совершенно разбит, потеряв 1000 человек. Сам Гиппократ пал, и только ночь спасла войско от полной гибели. Через несколько дней сдалось и укрепление при Де-лии. Это было самое страшное поражение из всех, которые до сих пор потерпели Афины в течение этой войны.
Сицилийский поход также не принес тех плодов, каких ожидали от него в Афинах. Осенью 426 г. Лахес был отозван и замещен Пифодором; по возвращении в Афины Клеон возбудил против отрешенного от должности полководца процесс, который, однако, окончился оправданием последнего. Его преемник уже весной 425 г. принужден был уступить Мессену сиракузцам, которые теперь стали оспаривать у афинян господство над проливом. 40 триер, отправленных под начальством Софокла и Эвримедонта в подкрепление флоту, который действовал в сицилийских водах, были задержаны пилосскими событиями на большую часть лета и только осенью пришли в Регий. Теперь здесь был собран внушительный флот. Но именно это обстоятельство возбудило в сицилийцах основательное подозрение, что намерения афинян не ограничиваются защитой их халкидских союзников. Ввиду опасности, которая угрожала независимости всего острова со стороны Афин, внутренние раздоры прекратились; весной 424 г. в Геле заключен был между воюющими сторонами мир на условии сохранения каждою из них своих наличных владений. Афинянам ничего другого не оставалось, как покориться обстоятельствам и вернуться домой.
Таким образом, все предприятия военной партии потерпели крушение, и единственным успехом, которого она достигла со времени падения Никия, было взятие Нисеи. Мало пользы было от того, что несчастных стратегов одного за другим привлекали к суду и присуждали к тяжелым наказаниям, — прежде всего начальников посланного в Сицилию флота, Эвримедонта, Софокла и Пифодора, — затем Фуки-дида, благодаря оплошности которого афиняне потеряли Амфиполь. Такие процессы могли способствовать только

435

тому, чтобы поколебать доверие войска к его начальникам, и за это очень скоро пришлось поплатиться.
Под впечатлением делийского поражения и потерь во Фракии общественное мнение начало отворачиваться от военной партии. Легко представить себе, в каком привлекательном свете должен был являться теперь в сравнении с этими людьми Никий, который не проиграл ни одного сражения, которому, казалось, удавалось все, за что он ни брался, и который тем не менее не переставал в течение многих лет хлопотать о мире. В обществе все более распространялось убеждение, что вся эта война принесла очень мало пользы и что Перикл был прав, когда уже в самом начале считал высшею целью, к которой нужно стремиться, сохранение прежних владений. И действительно, восьмилетний опыт доказал каждому, кто только не закрывал глаз перед действительностью, что с теми средствами, которыми располагали Афины, невозможно было подорвать в корне могущество Спарты.
Итак, переговоры между воюющими державами были возобновлены. Правда, до мира дело еще не дошло; но друг Никия, Лахес, весной 423 г. добился, по крайней мере, перемирия на год, и заключение окончательного мира казалось теперь еще только вопросом времени.
Что мир теперь не был заключен, это была вина Браси-да. Взятие Амфиполя нанесло смертельный удар влиянию Афин во Фракии; всюду города спешили отложиться от них. Прежде всего перешли на пелопоннесскую сторону эдоний-ский город Миркин и фасосские колонии Галепс и Эсима; вскоре за ними последовали небольшие афонские города, кроме Саны и Диона, и важный пункт Торона на полуострове Сифония. Наконец, восстание распространилось даже на полуостров Паллена, несмотря на то, что он был совершенно отрезан от остального материка укреплениями аттической колонии Потидеи и был доступен только с моря. В то самое время, когда в Афинах и Спарте заключалось перемирие, здесь Скиона перешла на сторону Брасида.
Теперь афиняне потребовали, чтобы этот город был им возвращен, но Брасид, разумеется, не хотел выдавать своих

436

новых союзников. Таким образом, только что заключенное перемирие уже было нарушено, и Клеон приложил все усилия, чтобы увеличить разрыв. По его предложению афиняне отказались от третейского суда, предложенного лакедемонянами. Он требовал, чтобы Скиона была покорена с помощью оружия и чтобы все ее население, в наказание за измену, было казнено. Во Фракию немедленно была отправлена под начальством Никия эскадра в 50 триер с 1000 гоплитов и большим количеством легковооруженных.
Никий обратился прежде всего против Менды — города, расположенного по соседству со Скионой, который между тем также успел отложиться от Афин. С помощью демократов этого города он без труда завладел им; затем он явился под Скионой, пелопоннесский гарнизон которой оказал энергичное сопротивление, так что Никий должен был решиться на правильную осаду. Эти успехи побудили македонского царя Пердикку, который незадолго перед тем поссорился с Брасидом, снова перейти на сторону афинян; это было важное приобретение для Афин, так как македонский царь преградил путь лакедемонским подкреплениям, которые уже находились на пути к Брасиду. Таким образом, последний должен был довольствоваться собственным не-болыпиим войском да вспомогательными отрядами своих халкидских союзников.
Между тем в самой Греции, несмотря на военные действия во Фракии, покой оставался ненарушенным. Но переговоры о мире были при этих обстоятельствах, конечно, безуспешны, и даже перемирие, срок которого окончился весной 422 г., не было продолжено. Каково было настроение в Афинах, показывает избрание Клеона в стратеги на ближайший служебный год 422—421; а план Клеона состоял в том, чтобы силою оружия вырвать у Брасида его завоевания. На этот раз он лично принял начальство; в конце лета 422 г. он во главе 1200 афинских гоплитов, 300 всадников и многочисленных союзников на 30 кораблях отправился во Фракию. Начало, казалось, оправдывало самые смелые ожидания: То-рона и Галепс были взяты штурмом и подготовлено нападение на Амфиполь. Но во время рекогносцировки города, ко-

437

торую Клеон предпринял со всем своим войском, на него неожиданно напал Брасид; афинское войско было разбито и обращено в беспорядочное бегство; 600 афинян и сам полководец легли на поле битвы. Пелопоннесцам эта победа стоила только семи человек; но между этими семью был Брасид. Благодарные жители Амфиполя поставили ему памятник на рынке своего города и воздавали ему, как освободителю, геройские почести.
Битва при Амфиполе нанесла тяжелый удар военной партии в Афинах. Мало того, что она лишилась своего вождя Клеона, единственного действительно способного человека, который был в ее рядах; гораздо важнее было то, что на памяти Клеона тяготела вся ответственность за неудавшийся фракийский поход. Таким образом, управление государством естественно должно было перейти к Никию, и он мог теперь беспрепятственно стремиться к той цели, к которой он был так близок уже два года назад. Ведь сам его противник доказал, что при теперешних условиях силою оружия ничего нельзя сделать во Фракии и что возвращение Амфиполя может быть достигнуто только путем примирения со Спартой.
В Спарте также имели полное основание желать мира. В среде пелопоннесских союзников начали обнаруживаться опасные симптомы. Мантинея распространила свое господство на южные области Аркадии до лаконской границы и при этом вступила в войну с Тегеей; кровопролитное сражение, происшедшее между ними зимой 423 г., не привело ни к какому результату. Необходимо было водворить здесь порядок и вернуть Мантинею в ее прежние границы. Кроме того, Спарта находилась в натянутых отношениях с элейцами из-за того, что спартанцы во время одного спора между Элидой и подвластным ей городом Лепреем приняли сторону последнего и послали для его защиты Лакедемонский гарнизон. Все это было бы не очень важно, если бы тридцатилетнее перемирие с Аргосом не приближалось теперь к концу; а Аргос требовал, в награду за возобновление договора, возвращения Кинурии, которая сто лет назад была отнята у него Спартой. Последняя, конечно, не могла согласиться на это

438

требование; поэтому было чрезвычайно важно прийти к соглашению с Афинами раньше, чем начнется война с Аргосом. К этому присоединялось еще желание освободить сфак-терийских пленников.
Правда, теперь, после побед при Делие и Амфиполе, спартанцы отнюдь не были склонны купить мир ценой значительных уступок. Возвращение к тому положению, в котором обе стороны находились до войны, было крайним условием, на которое они готовы были согласиться, и так как именно теперь решительный успех был на стороне пелопоннесского оружия, то это была во всяком случае уже крупная уступка. Ведь заключить мир на таких условиях значило для Спарты отказаться от той смелой программы, с которой она десять лет назад начала войну,— освобождения эллинов от афинского господства. Более того: Спарта обязывалась этим выдать Афинам те эллинские города, которые, доверяя спартанской клятве, решились отпасть и примкнуть к Пелопоннесскому союзу.
Таким образом, враждебные действия были приостановлены и переговоры снова начались. Но, несмотря на доброе желание обоих правительств, к концу зимы мир еще не был заключен. Наконец, весной лакедемоняне поставили ультиматум и, чтобы придать ему больше силы, приказали в то же время союзникам готовиться к походу в Аттику. Эта мера подействовала: Никий принял условия лакедемонян, Совет и народ дали свою ратификацию. 25 или 26 элафебо-лия (в апреле) 421 г. заключен был мир или, как говорили греки, перемирие на 50 лет между афинянами и лакедемонянами и их обоюдными союзниками.
В основу мира положено было возвращение к тому территориальному положению, которое обе воюющие стороны занимали до начала войны. В силу этого соглашения афиняне должны были возвратить Пилос и Киферу, а лакедемоняне — Амфиполь. Скиона, которая все еще держалась, была предоставлена мести афинян, и только для Пелопоннесского гарнизона было выговорено свободное отступление. В вознаграждение за Платею, которую беотийцы отказались вернуть, афиняне должны были удержать Нисею. Халкидские

439

города, которые отпали от Афин до заключения перемирия — во время потидейского восстания или позднее, во время похода Брасида, и еще не были опять покорены: Олинф, Аканф, Стагира, Аргил, Стол, Спартол, Сана и Синг, — сохраняли свою независимость, но обязывались платить Афинам дань, установленную некогда Аристидом. Наконец, обе стороны должны были обменяться пленниками.
Состоятельные классы Афин и их вождь, Никий, добились того, к чему они так давно стремились: программа Перикла была блестяще осуществлена; Афинская держава вышла из борьбы в общем невредимой. Уничтожить Спарту, опору консервативного элемента в Греции, эта партия не могла желать в собственных интересах, даже если бы это было возможно. Совсем другого мнения была, конечно, радикальная партия. С ее точки зрения, заключение мира должно было казаться большой ошибкой именно теперь, когда срок перемирия между Аргосом и Спартой истекал через несколько месяцев и когда в обоих демократических государствах, Мантинее и Элиде, возбуждение против Спарты достигло такой степени, что с уверенностью можно было ожидать кризиса в самом Пелопоннесском союзе.
Способ, которым были осуществлены условия мира, дал этой оппозиции новую пищу. Спартанское правительство действительно было готово исполнить обязательства, которые оно приняло на себя по договору, так как для него самого было очень важно получить обратно Пилос, Киферу и сфакте-рийских пленников. Поэтому в Спарте немедленно освободили афинских пленников и послали Клеариду, который по смерти Брасида заменил его во Фракии, приказ передать афинянам Амфиполь. Но Клеарид вовсе не хотел сыграть роль предателя по отношению к союзникам, освобождению которых от афинского ига он сам содействовал. Оправдываясь невозможностью сделать что-либо со своими слабыми силами против воли халкидцев, он ограничился тем, что ушел со своим войском из Фракии и вернулся в Пелопоннес. Таким образом, самое важное для афинян условие мира осталось мертвою буквой, и вследствие этого они, в свою очередь отказа-

440

лись очистить Пилос и Киферу или хотя бы только отпустить на волю сфактерийских пленников.
Немало затруднений причинили Спарте также ее собственные союзники. Ни одному государству эта война не стоила больших жертв, чем Коринфу, морская торговля которого в течение стольких лет была парализована афинской блокадой. А теперь мир не принес ему ни одной из тех выгод, ради которых он взялся за оружие: Потидея и Керкира оставались во власти Афин, и даже колонии Анакторий и Соллий не возвращались Коринфу акарнанцами. Поэтому коринфяне отказались принять мир и нашли поддержку у халкидцев во Фракии, которые решили ни в каком случае не давать согласия на уступку Амфиполя, ни снова платить дань афинянам. Беотийцы также не хотели слышать о мире и согласились только на перемирие с Афинами под условием заявлять о разрыве договора за 10 дней вперед.
Ввиду этого кризиса в недрах собственного союза Спарта не находила другого исхода, кроме еще большего сближения с Афинами. Здесь она встретила со стороны Никия полное сочувствие. Казалось, идеал Кимона был осуществлен; между обеими первенствующими державами заключен был оборонительный союз. Афины не могли дольше отказывать в выдаче сфактерийских пленников, и, таким образом, по крайней мере главное требование спартанцев было удовлетворено.
Эта перемена в лакедемонской политике только ускорила катастрофу в Пелопоннесе. Союз распался. Элида, Мантинея, Коринф, фракийские халкидцы отпали от Спарты и вступили в союз с Аргосом. Попытка привлечь и Тегею к этому союзу окончилась, правда, неудачей, и спартанцам удалось даже отнять у Мантинеи господство над Паррасией в южной части Аркадии; но в общем Спарта была теперь изолирована в Пелопоннесе. С Афинами также не удалось установить искренних отношений, несмотря на только что заключенный союз. Там отказывались — и с полным правом — очистить Пилос и Киферу, пока спартанцы не вернут Амфиполь и пока Коринф, Беотия и халкидцы не признают мира; между тем Спарте, при том опасном положении, в кото-

441

ром она находилась теперь, было не до того, чтобы силой оружия принудить эти государства к принятию афинских требований. Таким образом, переговоры с Афинами не повели ни к чему или, вернее, единственным результатом их было еще большее отчуждение между обеими союзными державами.
При таких условиях ближайшие выборы эфоров в Спарте поставили у кормила правления отчасти людей, принадлежавших к военной партии. Следствием этого было возобновление старого союза между Спартой и Беотией. Теперь и в Афинах снова усилилась оппозиция. Во главе ее стоял теперь Гипербол из Периоэд, подобно Клеону принадлежавший к торговому классу и игравший уже в течение нескольких лет видную роль в Народном собрании и суде. После Клеона это был самый ненавистный человек для состоятельных и образованных классов, и позже он пал жертвою этой ненависти во время олигархической реакции 411 г. Рядом с ним стоял человек совсем иного рода, Алкивиад, сын Кли-ния из дема Скамбонид, близкий родственник Перикла, в доме которого он воспитывался, рано лишившись отца. Его знатное происхождение, большое богатство, красивая наружность и замечательные умственные способности скоро сделали его "львом" афинского общества, в котором он задавал тон и которое всегда было готово подчиняться его прихотям. Перед ним открывался путь к блестящей политической карьере, какая выпадает на долю немногих; но при всех своих выдающихся военных и дипломатических талантах он был слишком своенравен и легкомыслен для роли государственного человека, и его политическая деятельность не имела прочного успеха и не принесла счастья его родному городу. Как раз теперь ему исполнилось тридцать лет, и он, следовательно, вступил в тот возраст, когда имел право добиваться высшей государственной должности — стратегии. Следуя традициям своей семьи, он примкнул к крайней демократии, и при недостатке военных талантов в рядах последней его приняли здесь, разумеется, с распростертыми объятиями, как мало он ни был похож на народного вождя.
И действительно, на выборах стратегов весной 420 г.

442

мирная партия потерпела поражение. Никий не был вновь избран, и его место занял Алкивиад. Это дало новое направление политике Афин. Непосредственно после выборов был заключен оборонительный союз с Аргосом и его союзниками Мантинеей и Элидой, что, конечно, имело последствием новое сближение между Коринфом и Спартой. Чтобы укрепить союз между Аргосом и Афинами, оба государства в следующем году напали на Эпидавр, которому, в свою очередь, оказала поддержку Спарта. Таким образом, военные действия между Афинами и Спартой возобновились; в Афинах по предложению Алкивиада было объявлено, что лакедемоняне нарушили мир (зимой 419—418 г.).
Такое решение было почти равносильно объявлению войны. Ввиду этого состоятельные классы напрягли все свои силы, и им действительно удалось на ближайших выборах стратегов (весной 418 г.) снова отдать власть в руки Никия и его друзей. Алкивиад не был вновь избран — доказательство, что большинство населения и теперь было настроено против политики приключений.
Теперь Спарта считала своевременным выйти из того выжидательного положения, которое она занимала до сих пор. Как только власть в Афинах перешла к новому правительству, в середине лета 418 г., царь Агис II двинулся во главе всего лакедемонского ополчения в Аркадию, увеличил здесь свое войско союзными отрядами, посредством искусного маневра обошел позицию аргосцев и их пелопоннесских союзников при Мефидрии и в Флиунте соединился с беотийцами и войсками союзных городов Коринфского перешейка. Он имел теперь под своим начальством около 20 тыс. гоплитов и далеко превосходил неприятеля как численностью, так и качеством своего войска. Но укрепленную позицию аргосцев на вершине прохода, через который ведет дорога из Немей в Аргос, невозможно было взять нападением с фронта; поэтому Агис, поручив беотийцам следить за врагом, сам с лакедемонянами и аркадцами двинулся из Флиунта, перешел по неприступным тропинкам через гору и долиной Инаха спустился на Аргосскую равнину. Он находился теперь в тылу неприятеля, и это заставило аргосцев

443

покинуть Немейский проход; но так как беотийцы не преследовали противника, то Агис оказался между стенами Аргоса и аргосским войском в такой опасности, что счел нужным заключить с аргосским стратегом Фрасиллом перемирие на четыре месяца и под его защитой удалиться из Аргос-ской области. Оба войска были очень недовольны этим исходом дела, так как на обеих сторонах были уверены в победе; аргосцы едва не забросали Фрасилла камнями и приговорили его к лишению имущества, а в Спарте Агис лишь с трудом избег тяжелого наказания.
Только теперь, когда все было кончено, высадились у Аргоса 1000 афинских гоплитов и 300 всадников под начальством стратегов Лахеса и Никострата. Но чтобы по возможности ослабить дурное впечатление, которое должна была произвести в Аргосе эта медлительность, к войску прикомандировали в качестве посла Алкивиада, как человека, который до сих пор вел все переговоры с Аргосом и пользовался там большими симпатиями. Это был опасный выбор; Алкивиад превысил данные ему полномочия и начал действовать на собственный риск. Под его влиянием союзники, не обращая внимания на только что заключенное перемирие, перешли к энергичным наступательным действиям против лакедемонских союзников в Аркадии, и афинские стратеги тем менее могли уклониться от участия в их предриятии, что в план действия не входило нападение непосредственно на спартанскую территорию. И действительно, Орхомен после непродолжительной осады вынужден был присоединиться к Аргосу. Между тем элейцы потребовали, чтобы войска были двинуты к Лепрею, и когда их предложение не было принято, 3000 выставленных ими гоплитов покинули союзное войско и вернулись домой. Этот раскол имел роковое значение для дела союзников. Лакедемоняне, при известии о взятии Орхомена, выступили в поход со всем своим войском, соединились с отрядами Тегеи и остальных южно-аркадских округов и двинулись к Мантинее. На равнине, под стенами этого города, дано было сражение, величайшее из всех, какие происходили между греками в течение долгого времени. Оба войска были, вероятно, по количеству приблизительно

444

равны; но аргосцы и афиняне не выдержали натиска спартанских гоплитов, после чего и мантинейцы на правом крыле, сражавшиеся вначале с успехом, были увлечены общим бегством. Союзники потеряли 1100 человек, и между ними обоих афинских стратегов, Лахеса и Никострата; потери победителей доходили, по преданию, приблизительно до 300 человек. Пятно поражения при Сфактерии было смыто, и военный авторитет Спарты в Греции снова упрочен.
Аргос заключил теперь мир и союз со Спартой и порвал свой союз с Афинами; вскоре после этого здесь произведена была реформа государственного устройства в олигархическом духе. Мантинея принуждена была согласиться на тридцатилетний мир со Спартой, отказавшись от всех притязаний на гегемонию в Аркадии. Ахея, в которой до сих пор одна только Пеллена была в союзе со Спартой, теперь вся вступила в Пелопоннесский союз. Элида также заключила мир и отказалась от притязаний на Лепрей, не возобновляя, однако, своего прежнего союза со Спартой. Никогда до сих пор гегемония Спарты в Пелопоннесе не достигала таких размеров.
Таким образом, теперь Афины были изолированы в Греции больше, чем когда-либо; все, чего достигла политика Алкивиада в последние годы, было потеряно. Правда, значительная доля ответственности за это падала на самого Алкивиада; но настоящим виновником всех бед являлся Никий, отказавший союзному Аргосу во всякой деятельной поддержке. Его противники поспешили воспользоваться этим положением дел для своих целей. По предложению Гипербола народ решил весной 417 г. прибегнуть к остракизму. Вождь демоса рассчитывал на то, что эта кара падет на Никия и что последний будет изгнан из Афин на десять лет; но даже если бы эта надежда не оправдалась, самому Гиперболу, по-видимому, нечего было бояться. Ведь ясно было, что приверженцы Никия подадут голоса не против Гипербола, а против Алкивиада — единственного человека, который был действительно опасен для мира и, как думали многие, также для свободы Афин. Действительно, при той нужде в покое, какую чувствовали состоятельные классы, и при все еще

445

безграничном влиянии Никия, можно было с большим вероятием ожидать неблагоприятного решения для Алкивиада. Но последний не имел никакой охоты подвергать себя опасности. Он порвал свою связь с крайней демократией и перешел в лагерь Никия; оба они соединили голоса своих приверженцев против Гипербола. Таким образом, случилось то, чего никто не ожидал; народ признал Гипербола виновным в стремлении к тирании в Афинах и присудил его к изгнанию. Он отправился в Самос, и больше ему уже не суждено было видеть свою родину. Этот случай обратил институт остракизма в посмешище, и хотя формально он не был отменен, но оставался с тех пор лишь мертвой буквой.
Теперь господами положения были Никий и Алкивиад. Непосредственно после остракизма оба были избраны в стратеги и утверждены в должности также на следующий год (416—415). Однако Алкивиад после своего разрыва с крайней демократией занимал по отношению к Никию положение зависимого союзника. Как и следовало ожидать, Афины стали теперь обнаруживать желание остаться с Пелопоннесом в возможно лучших отношениях, к чему побуждало их и общее состояние дел. Впрочем, Спарта не сумела удержать то положение, которое доставила ей победа при Мантинее. Уже в середине лета следующего года (417) демос в Аргосе восстал против олигархического правительства, и так как лакедемоняне медлили с подачей помощи, то была восстановлена демократия, которая тотчас отказалась от союза со Спартой и снова примкнула к Афинам. Правда, лакедемоняне зимним походом помешали попытке соединить Аргос с морем посредством параллельных стен и даже завладели небольшим аргосским городом Гисиями; но это не произвело никакой существенной перемены в политическом положении.
Между тем Никий задумал снова подчинить Халкидику. Взятие Скионы было там единственным успехом, которым могли похвалиться афиняне со времени заключения мира. После ухода Пелопоннесского гарнизона город принужден был сдаться летом 421 г. граждане были казнены как мятежники, а земля роздана платейцам. В свою очередь, хал-

446

кидцы завладели несколькими мелкими пунктами, которые еще держали сторону Афин. Теперь, летом 417 г., Никий во главе афинского флота предпринял поход против Амфиполя; но так как Пердикка Македонский успел уже снова переменить фронт и перейти на сторону халкидцев, то это предприятие не имело успеха, и Афины должны были ограничиться блокадой македонских гаваней.
Зато удалось теперь завоевать Мелос, единственный остров на Эгейском море, который до сих пор не принимал афинской гегемонии. Осада началась летом 416 г., а следующей зимой голод принудил город к сдаче. Хотя Мелос никогда не принадлежал к Афинскому союзу, однако афиняне поступили с его населением по варварскому военному праву, которое они в последние годы начали применять к отпавшим союзникам: взрослые мужчины были казнены, остальное население продано в рабство. Место прежних обитателей заняла аттическая клерухия в 500 человек.
Таково было положение дел в Элладе, когда Афины предприняли тот роковой поход против Сицилии, которому суждено было в самой Греции произвести перетасовку всех политических сил и который, наконец, дал возможность пе-лопоннесцам осуществить давно намеченную ими цель — уничтожить Афинскую державу и вместе с ней демократию. Но прежде, чем перейти к этим событиям, мы должны рассмотреть работу тех духовных сил, которые подготовили почву для этого переворота.

Подготовлено по изданию:

Белох Ю.
Греческая история: в 2 т. / Юлиус Белох; пер с нем. М.О.Гершензона; Гос. публ. ист. б-ка России.
- 3-е изд. /под ред. и со вступ. ст. Ю.И.Семенова. -М., 2009.

ISBN 978-5-85209-214-4 (т.l)
ISBN 978-5-85209-213-7

© Государственная публичная историческая библиотека России, 2009
© Семенов Ю.И., вступительная статья, редакция, 2009



Rambler's Top100