198

ГЛАВА VII

Распадение великих держав Эллады

Из двух держав, которые по Анталкидову миру разделили между собою владычество над греческим Востоком, одна — Спарта — пала, сокрушенная могуществом демократической идеи и магической формулой "автономия отдельных государств", которую она сама произнесла в надежде, раздробив нацию, тем легче властвовать над нею. Одну минуту казалось, что и другой из тех двух держав — персидской монархии — грозит такая же участь. Правда, Кипр был возвращен к покорности, и восстание, которое пытались вызвать в Ионии Глос и Тахос, прекратилось само собой. Но Египет — самая богатая и самая важная из береговых провинций — все еще сохранял свою независимость, и Артаксеркс II справедливо считал покорение этой страны самой важной своей задачей. Оно казалось тем более легким, что в последние годы Кипрской войны Египет был ослаблен смутами из-за престолонаследия, тогда как Персия после подчинения Эвагора могла употребить все свои силы на экспедицию в Нильскую долину.
Ввиду этого царь добился в Афинах отзыва Хабрия, который после Анталкидова мира вступил в службу египетского царя и преобразовал его войско, а главное — посредством обширной системы укреплений оградил страну против неприятельских нашествий. Близ Аки в Финикии было собрано огромное персидское войско под командою Фарнабаза, начальство над греческими наемными войсками, состоявшими, по преданию, из 12 тыс. человек, было вверено самому знаменитому полководцу того времени, Ификрату, которого Фарнабаз выпросил себе у царя в товарищи. Наконец, после многолетних приготовлений, в начале 373 г. армия выступила в поход. Персы благополучно достигли Пелусия у восточного устья Нила, однако не решились атаковать сильные неприятельские окопы. Поэтому часть персидского флота передвинулась вдоль берега к мендесийскому устью и здесь высадила на берег отряд в 3000 человек; подоспевшие на

199

помощь египетские войска были отбиты, и крепость, прикрывавшая устье реки, взята штурмом. Затем Ификрат предложил немедленно подняться вверх по Нилу до Мемфиса и посредством внезапного нападения взять слабозащищенную столицу, что, вероятно, имело бы решающее значение. Но Фарнабаз не хотел и слышать о столь смелом предприятии; напротив, он велел привести главную армию и тем дал египтянам время со своей стороны занять войсками опасные пункты. Таким образом, дальнейшее наступление было отрезано персам, и так как вскоре наступило разлитие Нила, то им не оставалось ничего другого, как вернуться в Сирию. Ификрат, опасаясь сделаться козлом отпущения за неудачу похода, бежал в Афины, где тотчас был избран в стратеги.
Эта новая неудача в борьбе против Египта, естественно, должна была отразиться и на самой Персии. Спустя немного лет в нижних провинциях государства один за другим восстал целый ряд сатрапов. Первым возмутился Датам, наместник Каппадокии, знаменитый полководец, подчинивший своей власти и Пафлагонию, и греческий город Синоп (выше, с. 130), за ним — Ариобарзан, сатрап Фригии на Геллеспонте. Тщетно сатрап Лидии Автофрадат во главе большого войска пытался вернуть Датама к покорности; не одолев его, он обратился против Ариобарзана, но и последнему удалось с помощью афинян и спартанцев дать отпор царскому военачальнику (выше, с. 185). После этого мятеж стал быстро распространяться в Передней Азии. К восстанию примкнули Оронт, сатрап Эолиды и Ионии, Мавсол, владыка Карий, под конец даже сам Автофрадат, равно как горные племена в южной части полуострова от Ликии до Киликии и финикийские города. Почти вся часть Азии, лежащая по сю сторону Евфрата, была потеряна для персидского царя.
Мятежники тотчас завязали сношения с царем Тахосом, который около этого времени сменил Нектанеба I на египетском престоле, и фараон с радостью ухватился за представившийся ему здесь случай нанести решительный удар Персии и тем упрочить независимость своего государства. Спарта также примкнула к коалиции, и старый царь Агесилай с тысячью человек отправился в Египет (361 г.). Афины хотя и

200

не стали открыто на сторону Египта, однако не запретили Хабрию снова принять службу в Египте, где Тахос назначил его начальником флота.
Тахос и Агесилай двинулись в Сирию, чтобы поддержать восставших сатрапов. Но едва они пришли в Финикию, как в египетском войске вспыхнул мятеж, и Нектанеб, двоюродный брат Тахоса, был провозглашен фараоном. Агесилай, от чьего поведения теперь все зависело, не имел никакой надобности навязывать царя египтянам против их воли; притом, он был раздражен против Тахоса, так как последний не вверил ему начальства над всей армией. Поэтому он стал на сторону Нектанеба, и всеми покинутому Тахосу не оставалось ничего другого, как бежать к царю Артаксерксу П. Он встретил там хороший прием: такой претендент мог оказать большие услуги в борьбе с Египтом.
Но тем временем в Мендесе, в египетской Дельте, был провозглашен новый фараон, приобретший вскоре большое число приверженцев; ввиду этого Нектанеб II принужден был прервать свой поход и вернуться в Египет. Вследствие громадного численного перевеса неприятеля он вскоре попал здесь в очень затруднительное положение и только благодаря искусной тактике Агесилая и храбрости своих греческих войск сохранил трон. При этих условиях, конечно, нельзя было и думать о возобновлении наступательных действий против Персии; поэтому Агесилай не пожелал долее оставаться в Египте и, получив от Нектанеба щедрое вознаграждение, отплыл домой. Но ему более не было суждено увидеть родину. На пути в Кирену, близ гавани Менелая у северного берега Ливии, престарелый царь был застигнут смертью, на 84-м году своей жизни. По древнему обычаю труп его был набальзамирован и привезен в Спарту, где погребен в семейной усыпальнице Эврипонтидов.
Между тем коалиция сатрапов распалась так же быстро, как и образовалась, потому что все эти наместники были в сущности верноподданными персидского царя, которым мысль о приобретении самостоятельной власти была совершенно чужда и которые взялись за оружие только для защиты своих действительных или мнимых прав, или для собст-

201

венного спасения. Та же лояльность господствовала, конечно, — и еще в большей степени — среди знатных персов, которые окружали сатрапов; поэтому царь легко мог привлечь на свою сторону часть мятежников или восстановить против них их собственных товарищей. Вспыхнувшая в Египте междоусобная война должна была ускорить катастрофу, так как лишила мятежников их главной опоры. И вот Реомифр дал царским полководцам случай захватить военные корабли и деньги, которые он получил от Тахоса для поддержки мятежных сатрапов. Оронт, избранный сатрапами в главнокомандующие, со всем своим войском передался царю. Даже собственный сын Ариобарзана, Митридат, изменил делу своего отца; он убил Датама, лучшего полководца восставших, сумевшего до сих пор отразить все нападения, а затем выдал и Ариобарзана царю, который велел распять его. После этого остальные сатрапы поспешили изъявить покорность и за то были утверждены в своих званиях; Арта-баз, командовавший царским войском в войне с Датамом, получил сатрапию Ариобарзана, Малую Фригию, на которую и без того имел право как сын Фарнабаза. Власть персидского царя была снова утверждена во всей Азии (360 г.).
Афины не вмешивались в эту борьбу. Они были дружны с Ариобарзаном и Египтом, но находились в довольно хороших отношениях и с персидским царем, с тех пор как он признал права Афин на Амфиполь; а главное, внимание Афин все еще было всецело занято греческими делами. Правда, смерть Эпаминонда при Мантинее избавила Афины от их опаснейшего врага, и с тех пор ни одна фиванская эскадра более не показывалась на море; но союзник Фив Александр Ферский один продолжал морскую войну с Афинами, и если он и был слишком слаб, чтобы причинять много вреда, то все-таки его смелые грабительские походы стали сильно докучать афинянам. Так, вскоре после битвы при Мантинее его флот напал на остров Тенос и увел часть его жителей в плен (август 362 г.); в следующем году он высадил отряд своих наемников на остров Пепарефос, лежащий напротив берега Магнесии, и приступил к осаде главного города. Афиняне послали эскадру на помощь союзному острову, но

202

Александр неожиданно напал на нее, нанес ей полное поражение и захватил шесть триер с шестьюстами пленников. Затем он направился к Пирею, где никто не ждал нападения; он беспрепятственно проник в гавань, разграбил банкирские конторы на базаре и прежде, чем подоспела помощь из города, удалился со своей добычей. После этого афиняне заключили союз с фессалийцами, которые также вели войну с Александром (361/360 г.). Однако и теперь не удалось одолеть Александра, и он сохранил свою власть, пока в 358 г. по наущению своей жены Фебы, дочери Ясона, не был убит ее братьями Тисифоном, Ликофроном и Пифолаем, которые и захватили господство над Ферами.
Во Фракии афинское оружие в эти годы также терпело неудачу за неудачей. Там громадное царство одрисов со времени Пелопоннесской войны постепенно пришло в упадок. Царь Ситалк (см. выше, т. I, с.417) в 424 г. пал в битве с трибаллами на нижнем Дунае; его наследник Севт I вначале сохранял державу в прежнем объеме, но уже при нем или по крайней мере тотчас после его смерти вспыхнули внутренние смуты, следствием которых было распадение монархии на ряд мелких государств. Дикие трибаллы, пользуясь слабостью своих южных соседей, предпринимали опустошительные набеги до берегов Эгейского моря; во время одного из таких нашествий большая часть граждан Абдер, выступивших в поле для защиты своей области, была перебита варварами, и только появление афинского флота под начальством Хабрия спасло город от гибели (375 г.). Наконец, царю Котию I (384—360 гг.) удалось снова объединить страну, главным образом благодаря поддержке афинянина Ификра-та, которому он отдал в жены свою дочь. Впрочем, и Котию в продолжение всего его царствования приходилось бороться с мятежами.
Дружеские отношения с Афинами, существовавшие уже при Ситалке, продолжались и при его преемниках до тех пор, пока Тимофей занял Сеет, на который заявлял притязания и Котий. Дело дошло до войны, и вначале Ификрат командовал флотом своего тестя; но затем он покинул Фракию, не желая сражаться против своих сограждан. Несмотря на

203

это, Котию удалось овладеть важным Сестом (в начале 360 г.); афиняне удержали на Херсонесе только Элей и Крифоту.
Не большим успехом увенчались военные действия афинян против Амфиполя. Македонский царь Пердикка уже достаточно окреп, чтобы более не нуждаться в поддержке афинян; поэтому он взял Амфиполь под свою защиту и послал туда гарнизон. При этих условиях преемнику Тимофея в командовании на этом побережье, афинскому стратегу Каллисфену, не оставалось ничего другого, как заключить мир с Пердиккою на условиях сохранения каждою из сторон ее наличных владений. Но Афинское народное собрание отвергло этот договор, и Тимофей снова двинулся в Македонию, но попал перед Амфиполем в такое затруднительное положение, что принужден был снять осаду и сжечь свой флот на Стримоне (360 г.).
Эти неудачи были вполне естественны, так как афиняне вели войну с крайне недостаточными средствами; но ответственность пала, конечно, на полководцев, и последовал ряд процессов. Несчастные стратеги один за другим были преданы суду, и большинство из них присуждено либо к большим денежным штрафам, либо даже к смерти; только Тимофея обвинители не решились тронуть, а Ификрат в эти годы благоразумно держался вдали от Афин. Зато Каллистрат попал в число подсудимых. Правда, он не принадлежал к числу военачальников, но он был одним из руководящих политических деятелей, и, как раньше потеря Оропа, так теперь были поставлены ему в вину военные неудачи. Он был самым замечательным оратором тогдашних Афин; но ввиду господствующего раздражения он не решился защищаться и изгнанником удалился в Македонию (361 г.). Оттуда он уже ближайшей зимою сделал попытку вернуться в Афины, с помощью своего шурина Тимомаха, командовавшего в это время афинской эскадрой во фракийских водах; однако эта попытка не удалась и привела лишь к тому, что и Тимомах подвергся изгнанию. Но спустя несколько лет Каллистрат действительно осуществил свой план: один, как просящий защиты, пришел он в Афины и сел у алтаря двенадцати бо-

204

гов. Но ни одна рука не поднялась для его спасения; судебный приговор вступил в силу, и великий государственный деятель был казнен.
Обвинителями во всех этих процессах выступали, разумеется, преимущественно молодые адвокаты, как Гиперид из Коллита, блестящий оратор, добывший при этом случае свои первые лавры. Но почин, по крайней мере в процессе против Каллистрата, исходил, без сомнения, от Тимофея, мстившего Каллистрату за то обвинение, благодаря которому он 12 лет назад лишился своего руководящего положения. Во всяком случае руководителем афинской политики в ближайшие годы был Тимофей. Ему главным образом были обязаны Афины возвращением Эвбеи, которая после сражения при Левктрах примкнула к Фивам, а теперь снова прибегла под защиту Афин (357 г.). По предложению Тимофея на остров тотчас было послано войско, беотийские отряды изгнаны, и Эвбея снова принята в Афинский морской союз.
Столь же важные успехи были достигнуты вскоре после этого и во Фракии. Здесь царь Котий в 360 г. был убит, и в стране одрисов вспыхнула распря за престолонаследие. Против законного наследника, Керсоблепта, сына убитого царя, выступили претендентами два принца из царской фамилии, Амадок и Берисад; и хотя начальник наемных войск Котия, Харидем, спас престол сыну своего господина, но принудить к покорности двух других принцев он оказался не в силах. В конце концов состоялось соглашение, по которому государство было разделено между всеми тремя претендентами: Керсоблепт получил область на Пропонтиде и долину Гебра, Амадок — побережье от Эна до Маронеи, Берисад — остальную часть страны до македонской границы; Херсонес был присужден Афинам, за исключением Кардии, которая должна была остаться независимой. Но так как афинского флота не было налицо, то Керсоблепт отказался выдать Херсонес. Только теперь афиняне взялись за дело серьезно. Тотчас после покорения Эвбеи в Геллеспонт было послано наемное войско под начальством Хареса, Сеет был взят штурмом, граждане его в наказание за измену и для устрашения других казнены, а женщины и дети проданы в рабство. Эта

205

мера подействовала; Керсоблепт формально уступил Херсонес, земли которого были розданы афинским клерухам (357 г.).
Около этого же времени в Македонии произошли события, сделавшие достижение той цели, к которой Афины стремились уже десять лет, — именно возвращение Амфи-поля — по-видимому, вопросом самого близкого будущего. Царь Пердикка III пал в большой битве с иллирийцами (359 г.), и значительная часть Верхней Македонии попала в руки варваров. Северные соседи Македонии, пеонийцы, воспользовались удобным случаем для опустошительного набега. После этого отовсюду появились претенденты на вакантный престол, потому что законный наследник, сын Пердик-ки Аминта, был еще ребенком. Павсаний, который уже десять лет назад оспаривал власть у Птолемея Алорского, попытался теперь осуществить свои права с помощью фракийского князя Берисада; Архелай, сводный брат Пердикки, заставил своих приверженцев провозгласить себя царем; кроме того, и Аргей пытался, опираясь на афинян, снова овладеть страною, над которой он некогда, во времена Аминты, властвовал два года.
Среди таких критических обстоятельств младший сын Аминты, двадцатичетырехлетний Филипп вступил в управление государством, в качестве опекуна своего племянника. С большим искусством он сумел постепенно избавиться от всех своих противников. Пеонийцев он посредством денежного вознаграждения побудил удалиться из Македонии и тем же способом склонил Берисада к тому, чтобы он отказался от своего протеже Павсания. Архелай, имевший, по-видимому, мало приверженцев, был схвачен и казнен. Оставался один Аргей — благодаря своему союзу с Афинами самый опасный из противников. Ибо афиняне, хорошо понимая, какое важное значение имеет для них исход македонской усобицы, прислали на помощь Аргею сильную эскадру под начальством стратега Мантия, которая высадила в Мето-не 3000 наемников. С этим войском Аргей двинулся к Эгам, древней столице государства, и предложил гражданам отложиться. Но город остался верен Филиппу; Аргей принужден

206

был вернуться на побережье, был при этом разбит Филиппом и должен был сдаться. После этого Филипп стал прилагать все усилия, чтобы прийти к соглашению с Афинами. Он уже раньше вывел свой гарнизон из Амфиполя, а теперь отказался от всяких притязаний на этот город и без выкупа отпустил на родину афинян, взятых в плен вместе с Аргеем. Действительно, вскоре был заключен мир; афиняне возобновили союз с Македонией, и в договор был включен тайный параграф, по которому Филипп обещал доставить афинянам Амфиполь, за что они в свою очередь гарантировали ему владычество над Пидной, издревле принадлежавшей к македонской монархии, а теперь находившейся в союзе с Афинами.
Таким образом, Филипп развязал себе руки и мог сосредоточить свое внимание на борьбе с варварами. Первыми были усмирены пеонийцы; затем очередь дошла до иллирийцев, которые все еще занимали часть Верхней Македонии. В большом сражении победа досталась Филиппу; иллирийский царь Бардилис пал, и с ним, по преданию, 7000 человек. Македония была избавлена от врага, и завоевана вся страна до озера Лихнитиды (358 г.). Этот удар сокрушил могущество иллирийцев, хотя война продолжалась затем еще несколько лет.
Теперь Филипп мог обратить свое оружие против Амфиполя (357 г.). Халкидцы были недостаточно сильны, чтобы оказать союзному городу деятельную помощь, и Амфиполю оставался выбор только между подчинением Афинам или Македонии. Он выбрал первое; казалось, что добыча, из-за которой афиняне так долго боролись, достанется им теперь без труда. Но как раз в эту минуту, ввиду положения дел на Геллеспонте, явилась настоятельная необходимость отправить туда афинскую эскадру (выше, с.204); между тем Филипп признал права афинян на Амфиполь, а теперь вдобавок дал обещание завоевать город для Афин. Полагаясь на это обещание, Афины отвергли мирные предложения Амфиполя и отправили Хареса с флотом не в Македонию, а против Керсоблепта. Таким образом, Филипп мог без помехи довести осаду до конца. Город был взят приступом, но победитель явил великодушие; Амфиполь принужден был снова

207

впустить к себе македонский гарнизон, но сохранил свою общинную автономию, и только вожди враждебной Филиппу партии должны были удалиться в изгнание.
Филипп был, разумеется, далек от мысли сдержать свое слово и выдать важный пункт Афинам. Афины ответили объявлением войны, но Филиппа это не могло беспокоить, так как в это время внимание Афин было поглощено другим предприятием и они не имели никакой возможности послать в Македонию сколько-нибудь значительные военные силы. Филипп без больших усилий взял Пидну; затем он заключил союз с халкидцами против Афин, причем уступил им округ Анфемунта, на который они издавна заявляли притязания, и обещал им свою помощь для возвращения Потидеи. Этот город действительно вскоре попал в руки Филиппа; он был разрушен, область его отдана олинфянам, а афинские клерухи невредимыми отпущены на родину (356 г.).
Между тем Филипп из-за обладания Кренидой на золотоносном Пангее принужден был начать войну со своим соседом, фракийским князем Кетрипорисом, и его братьями, которые только что унаследовали престол после своего отца Берисада. Кетрипорис обратился к Афинам, и был заключен союз, к которому примкнули старые враги Филиппа, пео-нийский царь Липпей и иллирийский царь Граб (июль 356 г.). Но прежде чем подоспела помощь из Афин, Филипп сокрушил своих противников одного за другим; Липпей должен был признать над собою верховную власть Филиппа и правил отныне как его вассал; иллирийцы были разбиты полководцем Филиппа Парменионом в большом сражении; Кетрипорис был принужден отказаться от своих притязаний на Крениду и уступить Македонии страну до Неста. Кренида была усилена новыми колонистами и названа по имени македонского владыки Филиппами, — первый пример этого рода, который мы встречаем в греческой истории. Золотые рудники близлежащих гор разрабатывались отныне в пользу Македонии и составляли один из главных источников дохода царской казны. После всех этих успехов Филипп решил, наконец, устранить своего молодого племянника Аминту и самому принять царский титул. Аминта был настолько бла-

208

горазумен, что без сопротивления покорился неизбежному; позднее Филипп дал ему в жены свою дочь Кинану, и пока дядя был жив, Аминта не пытался предъявлять свои права на престол.
В то время как Филипп на македонском побережье отнимал у Афин один город за другим, на востоке явился у Афин новый, и в данную минуту гораздо более опасный противник. Воинственное племя карийцев благодаря своей политической раздробленности долго оставалось бессильным; оно не сумело отразить от своих берегов греческих поселенцев и затем без труда было покорено сначала лидяна-ми, потом персами. Но с течением времени греческая культура проникла и внутрь страны; уже в IV веке Кария была в общем эллинизирована и греческий язык являлся господствующим языком в важнейших городах, как Траллес и Ми-ласа. Вследствие этого и здесь, как во всем греческом мире, начало обнаруживаться стремление к более тесному сплочению изолированных общин, и таким образом князю Миласы Гекатомну после падения Тиссаферна (395 г.) удалось соединить под своей властью всю страну. Персидский царь признал объединение, которому в трудные дни Коринфской войны все равно не мог бы воспрепятствовать, и пожаловал Гекатомну титул сатрапа, перешедший после смерти Гека-томна (около 377 г.) к его старшему сыну Мавсолу.
Первой мыслью карийских князей было, разумеется, овладеть греческими прибрежными городами, и Анталкидов мир, лишивший азиатских греков поддержки метрополии, облегчил им осуществление этих замыслов. Галикарнас и, вероятно, также ближний Ясос были покорены, по-видимому, уже Гекатомном; во всяком случае, его сын Мавсол владел обоими городами. То же самое относится, вероятно, и к Книду. Что касается Милета, то Мавсол долго без успеха пытался овладеть им и в конце концов, по-видимому, овладел; но сильный Эфес он не сумел завоевать. Зато ему удалось распространить свою власть на Ликию, граничившую с Карией на востоке. Теперь его государство занимало территорию более чем в 25 тыс. км, т.е. по протяжению было приблизительно равно сицилийскому государству Дионисия или

209

Второму Афинскому морскому союзу в его наибольшем объеме; притом, старые культурные области, из которых состояла его монархия, были, без сомнения, очень густо населены, и финансовые ресурсы страны были почти неисчерпаемы. Таким образом, Кария, с точки зрения греческих отношений того времени, была великой державой, которая смело могла выдержать сравнение со всяким другим государством, исключая, разумеется, персидскую монархию, да еще разве Египет.
Правда, Мавсолу приходилось бороться со множеством затруднений, как внутри своего государства, так и вне его. Ибо и в Карий существовала сильная республиканская партия, готовая воспользоваться всяким поводом, чтобы свергнуть правящую династию и восстановить автономию общин, и не понимавшая того, что при данном положении вещей Карий оставался выбор только между туземным государем и персидским сатрапом. Но эта оппозиция сама по себе была не очень опасна; все зависело от отношений к персидскому царю. Однако Гекатомн и Мавсол умели путем искусной дипломатии обходить те подводные камни, о которые разбился Эвагор; они не скупились на внешние доказательства своей покорности, аккуратно вносили дань и в случае надобности предоставляли в распоряжение царя свой флот, но в прочем вели вполне самостоятельную политику. Только раз, во время великого восстания сатрапов, Мавсол поддался искушению открыто возмутиться против своего сюзерена; но все-таки ему удалось еще вовремя заключить мир с царем и спасти свою власть. Как раз в годы, следовавшие за восстанием, Карийское княжество достигло наибольшего расцвета.
Карийцы издревле были искусными мореходцами; поэтому Мавсол, как и его отец Гекатомн, считал необходимым для упрочения своего могущества создание сильного флота. С этой целью Мавсол перенес свою резиденцию из лежащей внутри страны Миласы в Галикарнас, который благодаря возведению целого ряда великолепных построек превратился в один из самых блестящих городов греческого мира. На небольшом острове Зефирие, лежащем впереди города, была заложена царская резиденция; вблизи нее находи-

210

лась защищенная стенами военная гавань, на другой стороне — гавань для торговых судов и на прилежащем берегу — рынок. Отсюда город поднимался амфитеатром в горе; с западной стороны над ним возвышалась крепость Салмакида; против неприятельских нападений он был защищен мощными стенами. На половине высоты над гаванью возвышалась великолепная усыпальница царской фамилии, одно из знаменитейших чудес греческого искусства. Население шести окрестных городков было переселено в Галикарнас, который вскоре занял положение первоклассного города.
Но чтобы стать хозяином у себя дома, Мавсолу необходимо было завоевать предлежащие карийскому берегу острова. Кос отстоит от Галикарнаса едва на 20 км и господствует над его гаванью и вообще над входом в Керамийский залив; поэтому властители Галикарнаса уже в начале V века стремились овладеть этим островом и на некоторое время присоединили его к своим владениям. Затем Гекатомн возобновил эти попытки, но добился лишь того, что эти острова бросились в объятия Афин. Его сын Мавсол искуснее принялся за дело. Он понимал, что бороться с флотом Афинского морского союза ему не под силу; поэтому необходимо было воспользоваться накопившимся за последние годы недовольством афинских союзников и оказать сепаратистским стремлениям островов ту поддержку, которой они со времени битвы при Мантинее не находили более в Фивах. При этом Мавсолу пришлось очень на руку то, что на Родосе, Косе и Хиосе демократические правительства посредством систематического угнетения состоятельных классов возбудили в них страстную жажду политического переворота; но олигархическая революция была возможна только в том случае, если бы удалось оторвать острова от Афин. С другой стороны демократы, ослепленные своим партикуляризмом, не были в состоянии заметить грозившую им опасность; и вот, как только Афины покорили Эвбею и Херсонес, решено было приступить к делу. По наущению Мавсола Хиос, Родос и Кос заявили о своем выступлении из Афинского морского союза; Византия, опасаясь за только что добытую ею независимость, примкнула к сепаратному союзу (осенью 357 г.).

211

Афины решили всеми силами отстоять целость морского союза, на котором покоилось их значение как великой державы. Харес получил приказание вести свой флот к Хиосу, и туда же была отправлена из Афин другая эскадра под начальством Хабрия. Город Хиос был заперт с суши и с моря; но нападение на гавань, произведенное Хабрием, было отражено осажденными, причем знаменитый полководец и сам пал, храбро сражаясь.
После этого пришлось снять осаду Хиоса, и союзники в свою очередь перешли в наступление. Они собрали флот в 100 триер, опустошили острова Лемнос и Имброс и приступили к осаде Самоса, важнейшего внешнего владения Афин. Харес, располагая всего шестьюдесятью кораблями, принужден был оставаться безучастным зрителем; ввиду этого афиняне снарядили новый флот в 60 триер и во главе его поставили обоих лучших полководцев этого времени, Ификра-та и Тимофея (середина лета 356 г.). Афины имели теперь на море 120 триер — сила, какою они не располагали со времени битвы при Эгоспотамах. Ближайшая цель — освобождение Самоса от осады — действительно была достигнута, но тем и ограничились успехи похода. Попытка овладеть Византией ни к чему не привела; затем афинские полководцы снова обратились против Хиоса, и здесь, в проливе, отделяющем остров от близкого материка, у Эмбаты в эретрий-ской области, встретили весь неприятельский флот. Море было бурно в этот день, и Ификрат с Тимофеем при таких условиях не хотели рисковать битвой; Харес требовал нападения, но, покинутый своими товарищами, принужден был с уроном прекратить уже начатую битву.
Известие об этих происшествиях вызвало в Афинах сильное возбуждение. Чем смелее были надежды, которые афиняне возлагали на действия громадного флота под командою таких полководцев, как Ификрат и Тимофей, тем сильнее должно было быть теперь разочарование, когда оказалось, что действительность не оправдала этих надежд. Чем можно было объяснить эту неудачу, как не тем, что полководцы были подкуплены врагом? Ификрат, Тимофей и сын Ификрата Менесфей, командовавший рядом с отцом, были

212

отставлены от должности и вызваны в Афины для представления отчета.
Смещенных военачальников привлек к суду Аристофон из Азении. Он некогда был товарищем "освободителя" Фрасибула и являлся, может быть, единственным участником тогдашней борьбы, принимавшим теперь участие в политической жизни; позднее он примкнул к Каллистрату, затем был вовлечен в ту серию процессов, которая привела к низвержению этого деятеля, и лишь с большим трудом избег смертного приговора. Харес также употребил все свое влияние, чтобы погубить своих товарищей по командованию флотом, потому что он сам мог избегнуть ответственности только в том случае, если бы ему удалось всю вину свалить на них. Обвинение, по крайней мере в главном, достигло своей цели. Правда, Ификрат и Менесфей были оправданы, но Тимофей, политически самый видный из обвиняемых, был признан виновным в принятии подкупа от хиосцев и приговорен к штрафу в 100 талантов. Он был одним из богатейших людей в Афинах, но его состояния далеко не хватало на покрытие такой суммы, и старый полководец должен был удалиться изгнанником в Халкиду, где вскоре и умер. Так кончил жизнь сын Конона, человек, которому, наряду с Кал-листратом и Хабрием, Афины более всего были обязаны восстановлением своего владычества на море. Как ни были велики его военные дарования, но своими успехами он был обязан более своей дипломатической ловкости, чем оружию; возможно, что и в войне с Хиосом он доверился этому своему искусству и потому вел войну с меньшей настойчивостью, чем следовало с чисто военной точки зрения. Но невозможно сомневаться в том, что его осуждение было незаслуженно; афиняне сами вскоре сознали это и после смерти Тимофея сбавили его сыну Конону цифру штрафа до десяти талантов.
Харес был назначен теперь единоличным начальником флота; но это не улучшило положения. Дело в том, что финансовые силы Афин были вконец истощены большими снаряжениями последних лет; чтобы флот не распался, Харес должен был сам добыть необходимые средства. И как раз

213

теперь удобный случай к этому представляли вновь вспыхнувшие в прибрежных провинциях Персидского царства внутренние смуты.
Престарелый царь Артаксеркс II умер в 358 г. после 46-летнего царствования. Ему наследовал его сын Ох или, как он отныне стал называться, Артаксеркс III, восточный деспот, не знавший пощады в своей жестокости, который, однако, именно поэтому был наиболее пригоден для того, чтобы снова укрепить колеблющуюся державу. Он начал с того, что для упрочения своего престола казнил большое число своих родственников, — прием, который восточные владыки практиковали во все времена, но редко в столь обширных размерах. Сатрап Фригии на Геллеспонте Артабаз, по своей матери Апаме внук Артаксеркса И, также, по-видимому, страшился за свою безопасность; во всяком случае тотчас после смены на престоле он восстал против своего царя и господина. Однако справиться с войсками царя ему оказалось далеко не под силу, и он обратился за помощью к Харесу, обещая платить жалованье афинскому войску. Харес охотно принял предложение, которое сразу избавляло его от всех финансовых затруднений; он отправился во Фригию и здесь с блестящим успехом воевал против сатрапов царя (355 г.). Сделал ли Харес этот шаг на собственный страх, мы не знаем; во всяком случае в Афинах после заключения договора одобрили поступок Хареса и не отвергли субсидий, уплаченных Артабазом.
Но с огнем никто не играет безнаказанно. Не в характере Артаксеркса III Оха было простить афинянам вторжение в его владения. Он собрал в Сирии и Киликии сухопутную и морскую силу, какой Персия не видела со времен Ксеркса, и вся эта армия, по слухам, была предназначена для похода в Грецию. Известия об этом вызвали в Афинах взрыв воинственного энтузиазма; снова раздались с ораторской кафедры декламации о Марафоне и Саламине, и было постановлено призвать все греческие государства к борьбе с исконным врагом Эллады. Все это было очень хорошо, — плохо было лишь то, что на помощь Афинам не поднялась ни одна рука, а сами Афины были в финансовом отношении все еще

214

слишком истощены, чтобы решиться на большую войну. Ввиду этого воинственный жар очень быстро остыл, и когда царь, окончив свои приготовления, поставил ультиматум Афинам — либо отозвать Хареса из Азии, либо ждать войны, —то афиняне избрали лучшую часть и послали приказ Харесу очистить царскую территорию. Раз этот шаг был сделан, необходимо было даровать мир и отпавшим союзникам; Хиос, Кос и Родос были отпущены из союза и признана независимость Византии (354 г.). Около этого же времени расторгли свой союз с Афинами Митилена и, по-видимому, весь Лесбос. Керкира, перешедшая к олигархическому устройству уже несколько лет назад, воспользовалась удобным случаем, чтобы порвать с Афинами. Таким образом, отныне Аттический морской союз состоял, кроме Афин, только из Эвбеи и мелких островов; сами Афины признали, что их владычество на море кончилось.
Около того времени, когда обнаружилось сепаратистское движение среди афинских союзников, такое же движение потрясло Фиванский союз; здесь, как и там, кризис был вызван стремлением руководящего государства к более строгой централизации. Само по себе это стремление было вполне законно. Дело в том, что исход сражения при Манти-нее сильно поколебал авторитет Фив среди их союзников; теперь Фессалийский союз сблизился с Афинами, и эвбей-ские города несколько лет спустя последовали этому примеру (выше, с.201 и 203). Фокида, которая после битвы при Левктрах лишь по принуждению примкнула к Беотии, также готовилась свергнуть фиванское господство. Еще до битвы при Мантинее она осмелилась отказать Фивам в военной помощи, опираясь на буквальный смысл договоров, согласно которым она была обязана оказывать Фивам помощь лишь в случае нападения на Беотию, и Эпаминонд счел неудобным в эту минуту, когда решалась участь Греции, употребить силу против Фокиды. Но впредь такую непокорность нельзя было оставлять безнаказанной; обладание долиной верхнего Кефиса и Фермопилами было для Фив вопросом их политического существования.
Приличный повод для открытия военных действий про-

215

тив Фокиды был найден без труда. Со времени смерти Ясона Беотия сохраняла преобладающее влияние в Дельфийской амфиктионии, и Фивы не стеснялись пользоваться этим влиянием для достижения своих политических целей. Так, по их настоянию лакедемоняне за занятие Кадмеи были приговорены амфиктионами к штрафу в 500 талантов; впрочем, Фивы оказались не в силах взыскать этот штраф. Теперь решено было употребить то же оружие против Фокиды. Многие из виднейших людей Фокиды были обвинены в святотатстве и приговорены амфиктионами к уплате большого штрафа с тем условием, что если штраф не будет внесен до истечения известного срока, то поместья виновных будут конфискованы в пользу казны Аполлона.
Осужденные, разумеется, не хотели, да, вероятно, и не могли уплатить штраф; притом, как обыкновенно бывает в таких случаях, вероятно, и юридическая сторона дела представлялась спорной. Они прибегли к помощи Фокейского народного собрания, и благодаря своей влиятельности и господствовавшему раздражению против Фив им легко удалось привлечь большинство на свою сторону. Было принято решение не признавать приговор амфиктионов и в случае надобности отразить силу силою; Филомел из Ледона, глава военной партии, и Ономарх из Элатеи, один из осужденных амфиктионами, были облечены неограниченными полномочиями для управления государством. Затем Филомел отправился в Спарту и заключил союз с царем Архидамом III, которому, конечно, ничего не могло быть более по сердцу, как если бы Фивы оказались замешанными в какую-нибудь войну в Средней Греции. После этого Филомел, отчасти на полученные от Спарты деньги, отчасти расходуя собственное большое состояние, нанял отряд наемников, с которым беспрепятственно занял открытые Дельфы (356 г.). Отсюда он обратился с воззванием к эллинам, где, ссылаясь на гомеровский "Список кораблей", обосновывал древние права фокей-цев на обладание священным городом и храмом, и вместе с тем обещал не трогать священной казны. Одновременно он позаботился и о военных приготовлениях: Дельфы были укреплены, число наемников увеличено, способные носить

216

оружие обитатели Фокиды призваны на службу и, таким образом, составлено войско в 5000 человек. Необходимые денежные средства доставила подать, которою были обложены богатые граждане Дельф; фамилия Фракидов, наиболее враждебная фокейцам, была изгнана, и ее имущества конфискованы.
Теперь Спарта со своими пелопоннесскими союзниками открыто перешла на сторону Фокиды, и издревле дружные с Фокидой Афины также заключили с нею союз. Правда, это был для Фокиды только нравственный успех, потому что оба государства были всецело поглощены другими предприятиями. Напротив, локрийцы тотчас выступили в поход на защиту святилища, но перед Дельфами, у Фэдриадских скал, были наголову разбиты Фил омел ом. Этим моментом воспользовались Фивы, чтобы вмешаться; по их почину было созвано собрание амфиктионов, на котором, кроме самих беотийцев, были представлены, правда, только локрийцы, дорийцы и фессалийские племена, — и здесь было решено объявить войну Фокиде.
Чтобы приготовиться к борьбе с этой коалицией, Филомел был вынужден сделать заем из находившейся в его власти храмовой казны. То же самое сделали афиняне во время Пелопоннесской войны, Дионисий Сиракузский — во время своей борьбы с карфагенянами; и так как Филомел считал Дельфы частью Фокиды, то с его точки зрения этот поступок являлся вполне законным. Но его противники, не признавшие прав Фокиды на Дельфы, столь же справедливо видели в этом займе не что иное, как ограбление храма. Однако в Греции было достаточно людей, готовых, несмотря на проклятие амфиктионов, продать свою шкуру тому, кто больше заплатит, и потому Филомелу удалось вскоре набрать очень значительное наемное войско. Затем фокейцы перешли в наступление; они вторглись в Локриду и в конном сражении наголову разбили локрийцев и их беотийских союзников. После этого Филомел одержал победу над фессалийцами, которые в числе 6 тыс. человек шли на помощь локрийцам. Только теперь беотийцы со всеми своими силами, 13000 человек, вступили в Фокиду; близ Неона, у северного склона

217

Парнаса, встретил их Филомел, но потерпел полное поражение и сам пал в битве (354 г.). Однако Ономарху удалось снова собрать рассеявшееся войско, и беотийцы не решились идти к Дельфам через трудные горные проходы, так что в военном отношении их победа осталась бесплодной.
Тем не менее после этих событий в Фокиде снова взяла верх партия мира, и в Беотии также, по-видимому, рассчитывали на прекращение войны; по крайней мере беотийцы заключили теперь союз с сатрапом Фригии Артабазом, которого афиняне только что бросили на произвол судьбы ввиду угроз персидского царя (выше, с.214). Вследствие этого в Азию было послано беотийское войско в 5000 человек под начальством Паммена, офицера эпаминондовой школы, который командовал в последнем походе против Фокиды (353 г.). Паммен добился значительных успехов; в двух больших сражениях он победил царских сатрапов, но затем своими переговорами с врагом навлек на себя подозрение Артабаза и был изменнически захвачен им и посажен в темницу. Но, порвав с Фивами, Артабаз более не был в состоянии держаться против царских полководцев; его сатрапия была занята неприятелем, а он сам вынужден искать убежища при дворе Филиппа II Македонского.
Но Ономарху удалось тем временем склонить своих сограждан к энергичному продолжению войны. Он сам был утвержден в звании полномочного военачальника, а его брат Фаилл назначен его помощником. Затем в Фокиде наступил период террора; вожди мирной партии были изгнаны или казнены, их имущество конфисковано в пользу государства. После этого всякая оппозиция замолкла; Ономарх и его брат являлись неограниченными владыками страны, и они не стеснялись выражать это даже внешним образом, чеканя монеты от своего имени, чего греческие тираны этого времени обыкновенно избегали. Теперь Ономарх стал черпать из дельфийской храмовой казны уже без всяких стеснений; на эти средства было набрано огромное наемное войско, какого Греция еще не видала; союзники Ономарха также не были обижены — большие суммы были истрачены, особенно на подкуп наиболее влиятельных политических деятелей.

218

Как только Паммен удалился в Азию, Ономарх перешел к наступательным действиям. Дорида была опустошена, главный город западной Локриды, Амфисса, принужден к покорности, укрепленные места у Фермопил взяты и, таким образом, прервано сообщение между Беотией и Фессалией. После этих успехов Ономарх счел себя достаточно сильным, чтобы вторгнуться в самую Беотию; он взял Орхомен и обратно водворил в нем прежних жителей, сколько их уцелело при разрушении города фиванцами одиннадцать лет назад.
Не менее успешны были действия Ономарха в Фессалии. Там тираны Фер, Ликофрон и Пейфолай, в качестве союзников Фив, сначала воевали против Фокиды; теперь Оно-марху удалось посредством щедрых субсидий из дельфийской храмовой казны привлечь их на свою сторону и склонить к объявлению войны Фессалийскому союзу. Таким образом, фессалийцы имели теперь довольно хлопот у себя дома и уже не могли думать об участии в войне с Фокидою; мало того, вскоре положение их сделалось настолько критическим, что им не оставалось ничего другого, как призвать на помощь Филиппа Македонского и вручить ему верховное начальство над союзным войском. Филипп только что завоевал Метону, последний прибрежный город Македонии, который еще находился во власти афинян; этим он обеспечил себя против нападений с тыла и теперь охотно воспользовался случаем приступить к осуществлению замыслов своего брата Александра о покорении Фессалии. С этой целью он двинулся через Темпейский проход на юг, разбил наголову брата Ономарха Фаилла, который с 7 тыс. человек явился на помощь ферским тиранам, и взял важный приморский город Пагасы, гавань Фер; эскадра, отправленная афинянами на выручку осажденного города, по обыкновению, опоздала. После этого Ономарх принужден был со всеми своими силами идти в Фессалию, чтобы положить конец поступательному движению Филиппа. Действительно, ему удалось в двух сражениях совершенно разбить Филиппа и принудить его к возвращению в Македонию. Затем он снова обратился в Беотию, взял путем измены Коронею и у Гермея вблизи города разбил прибывших на помощь последнему фиванцев.

219

Ономарх достиг теперь высшей точки своего могущества. Чье войско могло помериться с его 20-тысячной, закаленной в боях наемной армией? Или какое государство располагало такими огромными финансовыми средствами, какие доставляла владыке Фокиды храмовая сокровищница Дельф? Фессалия лежала у его ног, Беотия была глубоко унижена, — казалось, что на развалинах фессалийского могущества суждено возникнуть Фокейской державе. Мы знакомимся с образом Ономарха по изображениям его врагов, а они видели в нем, разумеется, только святотатца-грабителя и тирана, который из личного честолюбия навлек на Элладу неизмеримые бедствия. Нам надлежит судить справедливее и не забывать, что только инстинкт самосохранения вложил оружие в руки фокейцев и самого Ономарха и что позднее самый ход событий должен был с роковой силой увлекать их вниз по наклонной плоскости. И как бы ни смотрели мы на дело, которому служил Ономарх, — великие успехи, достигнутые им, ясно свидетельствуют, что он был одарен замечательными политическими и военными талантами. Но злой рок противопоставил ему еще более сильного человека — македонского царя.
В то время как восточные греческие державы — Спарта, Афины и Фивы — низошли, таким образом, одна за другой, на уровень государств средней величины, — рухнуло и грандиозное здание, воздвигнутое Дионисием в Сицилии. В минуту наибольшей опасности, когда независимости и, может быть, самому существованию сицилийских греков грозил смертельный удар, сиракузцы отказались от политической свободы и вручили высшую власть одному человеку. Эта жертва не оказалась бесплодной; тирания доставила Сицилии полвека внутреннего мира и небывалое внешнее могущество. Но в этот долгий период мира подросло поколение, которому гроза карфагенских нашествий была знакома только по рассказам отцов и дедов и которое не понимало, чем, собственно, оправдывается существование военной монархии, раз независимости Сицилии ни с какой стороны не грозит опасность.
Однако, пока жив был старый Дионисий, все оставалось

220

спокойным; мало того — единовластие было уже настолько упрочено, что и смена на престоле совершилась без всякой помехи. Только раздор, вспыхнувший вскоре в недрах самого царствующего дома, подал республиканской оппозиции новые надежды. Со времени изгнания Диона (выше, с. 127) все взоры были обращены на него как на человека, по своим талантам, высокому социальному положению и обширной популярности наиболее пригодного стать во главе революционного движения. Сам Дион, вероятно, с первого же дня решил вернуться в отечество с оружием в руках, но был достаточно умен, чтобы не делать такой попытки до наступления благоприятной минуты. Он поселился в Афинах, где, поддерживая близкие отношения со своим другом Платоном и остальными членами Академии, по-видимому, всецело отдавался философским занятиям; отсюда он завязывал сношения с политическими деятелями различных городов. Наконец Дионисий начал догадываться об его замыслах; он лишил Диона права пользоваться доходом с его огромных имений, которое до сих пор оставлял ему, велел своей сестре Арете развестись с Дионом и выдал ее за Тимократа, коменданта Сиракузской крепости.
Теперь Дион должен был приступить к делу, прежде чем средства, которыми он еще располагал, были истощены. Академия употребила все свое влияние на поддержку предприятия, от которого Платон, обманутый в своих надеждах на Дионисия, ждал осуществления своего политического идеала; в числе спутников Диона находилось несколько учеников Платона, как Каллипп из Афин, Эвдем с Кипра, Тимо-нид из Левкады. Афинское правительство не препятствовало этому; здесь, очевидно, были раздражены тем, что Дионисий совершенно пренебрегал своими союзническими обязанностями по отношению к Афинам, и надеялись через посредство Диона теснее привязать Сиракузы к Афинам. Коринфяне также отнеслись к предприятию Диона вполне доброжелательно и позволили ему устроить здесь свою главную квартиру, покупать корабли и вербовать наемное войско. Однако многочисленные сиракузские изгнанники, проживавшие в Греции, за немногими исключениями, не приняли участия в

221

походе, они чувствовали глубокое недоверие к человеку, столь тесно связанному с домом тирана, и последствия показали, что они судили о Дионе правильнее, нежели его ученые друзья из Академии и сиракузское общество.
В Сиракузах, конечно, узнали о приготовлениях Диона, и Филист, выйдя в море с флотом, принялся крейсировать у входа в Адриатическое море, тогда как сам Дионисий стал близ Кавлонии, чтобы встретить Диона, если он, как некогда Гилипп, направится от Кефаллении прямо к италийскому берегу. Таким образом, Диону не оставалось ничего другого, как плыть поперек через Ионическое море к Сицилии. Вскоре после середины лета 357 г. он отплыл от Закинфа с отрядом в 800 наемников; главная армия должна была последовать за ним, как только будет открыт обычный путь вдоль берега Эпира и Италии. Начальство над нею было вверено сиракузцу Гераклиду, который занимал высокий пост в войске Дионисия, но затем был изгнан из-за своей дружбы с Дионом.
Дион благополучно достиг мыса Пахина, южной оконечности родного острова; но при попытке обогнуть мыс эскадра была подхвачена северным ветром и отнесена к ливийскому берегу; лишь после продолжительных скитаний удалось ей добраться до Гераклеи Миной, карфагенской крепости на границе с владениями Дионисия, которая, вероятно, с самого начала была намечена как место высадки. Дело в том, что Дион еще со времени своего могущества находился в близких отношениях с руководящими политическими деятелями Карфагена; притом, для Карфагена ничего не могло быть приятнее, как ослабление сиракузской военной монархии, какого по всем признакам можно было ожидать от предприятия Диона. Поэтому в Гераклее Дион встретил со стороны карфагенского коменданта наилучший прием. Недолго пробыв здесь, он двинулся далее к Сиракузам; по пути Акрагант, Гела и Камарина приветствовали его как освободителя и подкрепили войсками. Весть о его приближении вызвала и в Сиракузах мятеж; народ открыл ворота, и Дион при ликовании народной массы совершил свой триумфальный въезд. Даже Гиппарин и Нисей, сыновья старшего

222

Дионисия от сестры Диона Аристомахи, перешли на сторону дяди. Однако наемники Дионисия отстояли остров Ортигию с находившимся на нем укрепленным дворцом тирана и громадным арсеналом, а вскоре подоспел и сам Дионисий с флотом.
Дион должен был приступить к осаде. Он начал с того, что посредством возведения стены от малой до большой гавани отрезал крепость от остального города; вылазка тирана была отбита, и постройка благополучно доведена до конца. Вскоре прибыл и Гераклид с главными силами, оставшимися в Пелопоннесе, именно с 20 кораблями и тысячью пятьюстами наемников. Сиракузцы приступили к снаряжению эскадры, начальником которой был избран Гераклид. Следующей весною в большой гавани произошло морское сражение; флот Дионисия, заключавший в себе 60 военных кораблей, был совершенно разбит, и адмирал Филист, самый преданный и способный из слуг царского дома, покончил самоубийством, когда увидел, что все проиграно. Дионисий, запертый теперь и с суши, и с моря, предложил сдать крепость под условием, чтобы ему с его наемниками и сокровищами было предоставлено свободное отступление в Италию. Но сиракузцы, будучи уверены в победе, отвергли это предложение. Тогда Дионисий снарядил последние корабли, какие еще оставались в его распоряжении, взял с собою свою казну и, благополучно пробравшись через осадный флот, достиг Локр; в крепости остался его сын Аполлократ с сильным гарнизоном.
Но в эту минуту, когда победа казалась уже только вопросом времени, в Сиракузах обнаружился внутренний раскол. Республиканская партия не могла преодолеть своего недоверия к Диону; она опасалась, что он намеревается сам провозгласить себя тираном. Во главе недовольных стал товарищ Диона Гераклид, который своей победой над Фили-стом нанес смертельный удар тирании и благодаря этому пользовался безграничной популярностью в народе. Против этой оппозиции Дион не в силах был устоять; он скрылся из города и ушел со своими наемниками в Леонтины.

223

Благодаря этим раздорам Дионисию удалось доставить осажденным припасы и провести в крепость отряд кампан-ских наемников под начальством неаполитанца Нипсия. Последний в ближайшую же ночь сделал вылазку; сиракузские укрепления, защищавшие город против крепости, были взяты, после чего наемники тирана рассыпались по улицам до самого рынка, убивая и грабя. Сиракузцам не оставалось ничего другого, как призвать назад Диона; он поспешно явился и после упорной битвы отбросил врага назад в крепость; впрочем, часть города при этом погибла в пламени. Под влиянием этих событий сиракузцы избрали Диона в стратеги с неограниченными полномочиями, и он был уже достаточно силен, чтобы удержаться в этом положении. Тщетно Спарта пыталась теперь вмешаться. Спартиат Фаракс отправился в Сицилию, набрал войско и даже нанес поражение Диону в области Акраганта; но Сиракузы остались во власти Диона. Осада крепости беспрерывно продолжалась; наконец, не получая подкреплений, Аполлократ принужден был капитулировать под условием свободного отступления.
Но вскоре народу пришлось убедиться, что он только переменил господина. Дион был далек от мысли сложить диктатуру; напротив, теперь, после победы, он начал действовать в духе своего учителя, Дионисия Старшего, хотя и без должной последовательности. Вместо того, чтобы разрушить укрепленный замок тирана, как того требовало общественное мнение, он занял его своими наемниками, но сам для благовидности остался жить в городе. Против Гераклида, который все еще упорствовал в своей оппозиции, Дион не решался действовать открыто; он избавился от него посредством тайного убийства и затем устроил ему торжественные похороны на государственный счет. Чтобы добыть средства для выдачи своим наемникам недоплаченного жалованья, Дион конфисковал имения своих политических противников; когда же и этих денег не хватило, он обложил граждан обременительными податями. Благодаря этому он утратил симпатии состоятельных классов, не приобретя взамен симпатий неимущей массы, стремлениям которой добиться передела земельной собственности он оказывал энергичное

224

сопротивление. Его единственной опорой остались наемники и товарищи, которых он привез с собою из Греции.
Но и в их среде скоро обнаружилась измена. Между друзьями из Академии, последовавшими за Дионом в Сицилию, самым близким к нему был афинянин Каллипп, в чьем доме он жил во время своего изгнания. Именно этот человек и стал во главе заговора, направленного против Диона; по его приказанию Дион был убит своими собственными наемниками (353 г.). После этого Каллипп взял в свои руки управление государством, тогда как друзья Диона бежали в Леонтины, где успешно защищались против Каллиппа; руководство партией принял на себя племянник Диона Гиппа-рин, сын великого Дионисия от сестры Диона Аристомахи. Остальные города страны также отказывались признать Каллиппа. Ему удалось, правда, принудить к покорности Катану; но в то время, когда он находился в походе, Гиппарин посредством внезапного нападения овладел Сиракузами (352 г.). После этого Каллипп не мог удержаться и в Катане; он отправился в Регий, где был убит своими солдатами, которым не мог уплатить жалованье. Гиппарин умер после двухлетнего управления, оставив власть над Сиракузами своему младшему брату Нисею. Об этих правителях мы знаем почти только то, что сообщает нам скандальная хроника этого времени, — именно, что они были великие мастера пить и отличались пристрастием к красивым женщинам и мальчикам; но то обстоятельство, что они сумели в это трудное время вернуть себе отцовский престол и держаться на нем долгие годы, показывает все-таки, что они были энергичные люди, достойные своего великого отца и дяди с материнской стороны. Наконец Дионисий вернулся из Л окр в Сиракузы, прогнал своего сводного брата и снова захватил власть (346 г.); правда, ему тотчас пришлось вступить в борьбу с республиканской оппозицией, которая нашла опору в старом друге Диона Гикете, провозгласившем себя владыкой Леонтин. В Локрах также вспыхнуло теперь восстание против Дионисия, который всевозможными притеснениями и утонченным развратом навлек на себя всеобщую ненависть. Гарнизон тирана был изгнан, а его жена Софросине и

225

его дети, оставшиеся в Локрах, пали жертвою народной ярости.
Между тем как в столице свирепствовала междоусобная война, во всех остальных частях государства исчез всякий порядок. Сиракузские колонии и союзные города объявили себя независимыми, в большинстве из них явились тираны, действовавшие в малых размерах совершенно так же, как те, которые оспаривали друг у друга власть над Сиракузами; таковы были: в Леонтинах — Гикет, в Катане — Мамерк — как показывает имя, оскский вождь наемников, — в Тавро-мение Андромах, в Мессене — Гиппон. Продлись эта смута, Сицилия неминуемо должна была стать добычей карфагенян или италийских наемников, которых сицилийские тираны все в большем количестве принимали к себе на службу.
Таким образом, куда бы ни обратился взор, на востоке, как и на западе, греческий мир представлял печальную картину политического разложения. Нация, которая, будучи объединена, могла бы повелевать всем миром, тратила свои лучшие силы на внутреннюю борьбу. Уже греческие города Азии подчинились персам, города западной Сицилии — карфагенянам, целый ряд колоний в Италии — самнитам и луканцам. Кто мог сказать, что принесет с собою будущее, если братоубийственные распри не прекратятся?

Подготовлено по изданию:

Белох Ю.
Греческая история: в 2 т. / Юлиус Белох; пер с нем. М.О.Гершензона; Гос. публ. ист. б-ка России.
- 3-е изд. /под ред. и со вступ. ст. Ю.И.Семенова. -М., 2009.

ISBN 978-5-85209-214-4 (т.l)
ISBN 978-5-85209-213-7

© Государственная публичная историческая библиотека России, 2009
© Семенов Ю.И., вступительная статья, редакция, 2009