118

ГЛАВА III

Миф и религия

Образование мифов обусловливается стремлением человеческого духа уяснить себе связь и причины окружающих нас предметов и наблюдаемых нами явлений. Так как в первобытную эпоху средства к удовлетворению этой потребности очень ограничены, то большая часть "рассказов" (ми-фос), которые пускаются в обращение с целью объяснить то или другое явление, оказываются лишенными всякой реальной подкладки; таким образом, слово "миф" получило в классический период греческой цивилизации то значение, которое оно и до сих пор сохраняет во всех европейских языках.
Мифы, или, как теперь обыкновенно говорят, когда речь идет о более близких к нам эпохах, легенды, — возникают во все времена и будут возникать до тех пор, пока мы не будем в состоянии объяснять все явления научным образом или пока и массы не перестанут требовать ответа на те вопросы, которых мы при наших средствах не можем решить. Но в периоды высокого умственного развития мифическое творчество бывает очень ограничено. Тот, кто знает истинную причину видимого движения солнца вокруг земли, уже не будет рассказывать о Гелиосе, который каждое утро на востоке всходит на свою огненную колесницу, поднимается по крутой небесной дороге и вечером, спустившись к западу, уходит на покой. Кто убежден в строгой закономерности естественных явлений, тот не станет сочинять рассказов о чудесах и не будет верить им, если услышит их от другого. Миф процветает только в эпохи невежества, как, например, в древности перед возникновением наук и в Средние века перед их возрождением, т.е. в те самые времена, когда и религиозное чувство бывает наиболее сильно. Поэтому несправедливо говорить о "периоде мифического творчества" как об одной из стадий в истории человеческого мышления; эпохи мифического творчества суть не что иное, как эпохи варварства, и если бы мир когда-нибудь снова погрузился в

119

мрак невежества, то снова наступила бы такая эпоха.
К образованию мифа может подать повод всякий предмет или явление, причина которого неясна с первого взгляда: явление природы, как и человеческое учреждение, непонятный обычай или даже простое однозвучие двух слов. Так как по-гречески лаос значит народ, а лас — камень, то предполагали, что первые люди были созданы из камней, которые Девкалион и Пирра после потопа бросали за спину. Повсюду в греческом мире, где только было два одноименных города, существовал и миф, по которому один из них был колонией другого. И почти о каждом городе, основанном в доисторическое время, существовало особое сказание, которое сводилось к тому, что название города персонифицировалось в лице героя-эпонима, основавшего город или, по крайней мере, принимавшего участие в его основании. Таким же путем были созданы мифические родоначальники народов, фил и родов; так, например, Гесиод рассказывает, что царь Геллен имел трех сыновей: Дора, Ксуфа и Эола, а Ксуф, в свою очередь, двоих: Иона и Ахея (см. выше, с.93). На том основании, что лавр (дафна) был посвящен Аполлону и сосна (пи-тис) — Пану, придумали мифы о любви этих богов к нимфам Дафне и Питие, которые, спасаясь от их преследований, обратились в одноименные деревья.
Гораздо важнее для истории умственного развития те мифы, которые имеют целью объяснение естественных явлений. Из последних ни одно не затрагивает нас так близко, как смерть. Каким образом жизнь, сейчас еще столь деятельная и могучая, внезапно прекращается? Очевидно, что нечто, присущее живому телу, отсутствует в мертвом. Между тем никто не видел, как удаляется это "нечто" Значит, то, что вызывает жизнь и что покидает нас при смерти, есть нечто бесконечно тонкое и при обычных условиях недоступное для наших чувств.
Миф заимствует свое объяснение, по-видимому, из другого явления. Во сне, а иногда и наяву — при сильном нервном возбуждении, мы видим образы отсутствующих или даже умерших людей; при этом мертвый представляется нам совершенно в таком же виде, какой он имел при жизни. Что

120

мы имеем здесь дело с субъективным впечатлением, с созданием нашей фантазии, об этом первобытный человек думает так же мало, как большая часть образованных людей нашего времени — о разнице между явлениями и сущностью вещей. Для него сновидение — объективная действительность. Следовательно, в нашем теле существует его незримое подобие, бесплотное, как дуновение. Это подобие, эта душа, как мы говорим, может на время оставить тело — тогда наступают обморок и летаргия; когда же оно покидает тело навсегда, то наступает смерть.
Но тот, кто приписывает душу человеку, должен, оставаясь последовательным, признавать ее и в животном, потому что переход от жизни к смерти сопровождается у животного и у человека одинаковыми явлениями. И Гомер, действительно, рассказывает о смерти животных в таких же выражениях, как и о смерти людей. Далее, самое поверхностное наблюдение должно было показать, что духовная жизнь высших животных чрезвычайно сходна с нашей: наблюдение, которое, как известно, у самых разнородных наций — между прочим, уже в очень раннюю эпоху и у греков — привело к созданию животного эпоса. Точно так же засыхает и умирает и дерево, когда его срубят; значит, и в нем должна быть душа. Таким образом, явилось представление о нимфах деревьев, дриадах, которые рождаются и растут вместе с деревом и одновременно с ним должны умереть. Но на этом не остановились. Для первобытного человека еще не существовало той строгой границы между органическим и неорганическим миром, которую научило нас проводить современное естествоведение. Куда бы он ни взглянул, он повсюду видел изменчивость и движение: в журчащем ключе, в бурном море, в течении небесных светил и в блеске молнии. А где есть движение, там должна быть и причина, вызывающая его; и так как понятие о механически действующих силах природы было совершенно чуждо первобытной эпохе, то это движение объясняли так же, как движение живых существ, т.е. приписывали его особому духу, который живет в данном предмете. Еще шаг, и душу начали находить даже в неподвижных телах, например в камне, особенно если он был не-

121

обычного цвета и странной формации и сверкал на солнце. Мало того: если при погребении вместе с трупом сжигали на костре платье и другие предметы, то первоначально цель этого обычая могла состоять только в том, чтобы дать возможность покойнику пользоваться этими вещами в загробной жизни; следовательно, и последним приписывали душу, которая переживает разрушение самой вещи, как человеческая душа переживает разложение тела. Поэтому, если Гомер говорит о стрелах и копьях, которые жаждут насытиться человеческой кровью, то мы не должны видеть в этих словах простую поэтическую персонификацию.
Так рядом с реальным миром возник мир идеальный, который представляли себе господствующим над первым, подобно тому, как душа управляет телом. Душам, живущим в телах природы, придавали, конечно, все черты человеческой души, — да и как иначе можно было представить себе душу? Поэтому одушевленные тела должны были, как и люди, принадлежать к какому-нибудь полу; например, небо, которое посредством дождя оплодотворяет почву и посылает на землю разрушительную молнию, представляли себе в виде мужчины, всерождающую землю — в виде женщины. В языке до сих пор сохранились следы этого представления: оно обусловило род наших имен существительных. Отсюда естественно было заключить, что эти существа находятся в родственных отношениях между собой. Солнце и месяц считались братом и сестрою, или мужем и женою, небо — их отцом. Сообразно с этими представлениями, все астрономические или физические явления должны были обратиться в физиологические или психологические процессы. Так, гроза казалась битвою между светлыми духами неба и силами тьмы. Но особенно побуждало к созданию таких мифов стремление объяснить движение солнца. Когда светило дня показывается на горизонте, тогда рождается Гелиос; его матерью является или ночь, или утренняя заря, или, как верили малоазиатские греки, — море. Но с восходом солнца ночь исчезает: сын убивает мать. Это представление лежит в основе некоторых знаменитых греческих сказаний, главным образом легенды о матереубийстве Ореста. Первобытное

122

общество не видело в этом ничего предосудительного 1, но потомство постаралось смягчить гнусность таких сказаний, сделав героя или орудием искупления за другое убийство, или безумным, или преступником против воли.
Солнце на своем пути разгоняет туманы; на языке мифа это значит, что солнечный герой одерживает блестящие победы над всякого рода чудовищами или над враждебными ему великанами; отсюда подвиги Геракла, Мелеагра, Белле-рофонта. Но как солнце вечером исчезает во мраке, так и солнечным героям часто суждена лишь короткая жизнь; такова судьба Бальдура и Зигфрида на севере и Ахилла у греков.
Но разве солнце действительно умирает вечером? Не то же ли солнце светит нам снова каждое утро? Это представление также нашло себе выражение в мифе. Тот, кто живет на восточном берегу моря, видит заходящее солнце отраженным в воде. Отсюда возникло сказание о золотом челне, в котором Гелиос ночью возвращается через океан в страну восхода, чтобы утром снова начать свой дневной путь. По другой версии того же сказания, Ясон — спаситель — похищает у дракона тьмы охраняемое им "золотое руно" и увозит последнее на своем солнечном корабле "Арго" в Грецию. То же самое представление лежит в основе мифа о странствованиях Одиссея: он также сходит в подземное царство, и волшебный корабль феакийцев увозит его во время сна на родину, где он своими стрелами, не дающими промаха, убивает женихов, которые во время его отсутствия преследовали его жену.
Но что заставляет солнце ежедневно, не зная покоя, совершать свой путь по небу? Очевидно, какая-то принудительная сила; Гелиос несвободен, он служит какому-то господину. И эта черта характерна для солнечных героев; как Зигфрид служит королю Гунтеру, так служат Геракл Эврис-фею, Ясон — Пелию, Ахилл — Агамемнону, Персей — По-

1 Так, например, Тимей рассказывает, что жители Сардинии имели обыкновение убивать своих престарелых родителей; этот обычай встречается и у других варварских народов.

123

лидекту; в сказании об Одиссее также сохранились следы этих служебных отношений.
Здесь не место хотя бы вкратце излагать разнообразные до бесконечности космогонические мифы греков, тем более что их первоначальный смысл лишь в немногих случаях может быть установлен с уверенностью. Дело в том, что духи, которыми народная фантазия населяла все тела природы, все более отделялись от своей материальной основы, и в конце концов народ утратил всякое представление о связи между естественными явлениями и созданными для их объяснения мифами. Уже творцы эпоса не понимали истинного смысла мифов. Естественно, что в древние сказания проникло множество чуждых черт, а из старых мифических образов выделились новые лица. Гелиос, например, имеет у Гомера эпитет "сияющий"; в позднейшем мифе Фаэтон является уже самостоятельной личностью и называется сыном Гелиоса. Аякс изображается в "Илиаде" с широким щитом, который он носит, по обычаю того времени, на ремне через плечо; позже у него оказывается уже сын Эврисак и отец Теламон. По таким же соображениям Телемах (сражающийся издали) становится сыном стрелка из лука, Одиссея.
Но вернемся к той эпохе, когда смысл мифов еще был ясен. Человек ежеминутно во всех своих радостях и страданиях чувствует свою зависимость от сил природы, а между тем он безоружен против них. Надо было придумать средство приобретать расположение духов, которые заведуют этими силами. А так как духов неба, созвездий, земли, моря и т.д. представляли себе наподобие нашего собственного духа, то их расположение естественно старались приобрести при помощи тех же средств, которыми добиваются милости могущественных людей, т.е. при помощи подарков и просьб или, как мы выражаемся, говоря о сверхъестественных существах, при помощи жертвоприношений и молитв. Так мифические образы сделались предметом религиозного поклонения.
Этот шаг сделали уже наши индогерманские предки. Дьяус индусов соответствует италийскому Юпитеру (Диовис), германскому Тиу или Дзиу и греческому Зевсу; это, как

124

показывает имя, "сияющий бог неба" (от корня div "сиять"). Индусский Варуна тождествен с Ураном греков, эллинская Диона — с Юноной италиков. Но именно малочисленность таких подобий доказывает, что греки выработали свои религиозные представления преимущественно уже после отделения от остальных индогерманских народов.
Известное влияние на этот процесс должны были иметь религиозные верования тех народов, с которыми греки пришли в соприкосновение на своих новых местах. Правда, верования доэллинских обитателей Балканского полуострова едва ли оставили глубокие следы в греческой религии, потому что культурный уровень этого народа был, по всем данным, очень низок. Так называемые "пеласгические" божества, как например Зевс и Диона Додонские, — несомненно, индогерманского происхождения и принадлежат, следовательно, самим грекам.
Иначе обстоит дело на островах и на берегах Малой Азии. Здесь греки встретили население, которое стояло уже довольно высоко в культурном отношении и которое было, вследствие этого, слишком многочисленно, чтобы его можно было истребить так же бесследно, как раньше были истреблены обитатели греческого полуострова. Завоеватели, конечно, и на новые места перенесли своих родных богов и посвятили им те храмы, которые раньше принадлежали богам покоренной страны; но именно поэтому неизбежно должны были уцелеть некоторые из форм культа, который раньше господствовал в этих святилищах. Так, например, служение Артемиде в Эфесе во многих отношениях сохранило характер культа той азиатской богини, которую там заменила Артемида. Это обстоятельство должно было, в свою очередь, сильно влиять на религиозные представления и связанные с ними мифы, тем более что греки заселили в Азии только узкую береговую полосу и находились в беспрерывных сношениях с обитателями внутренней части страны. А малоазиатские колонии влияли уже на греческое население островов и Балканского полуострова.
Напротив, семитическое влияние было — если оставить в стороне Кипр — очень незначительно. Финикийцы вообще

125

не основали ни одной колонии на берегах Эгейского моря, а финикийские купцы думали только о сбыте своих товаров и ничуть не заботились о распространении своей религии. Если в эпоху микенской культуры население областей, окружающих Эгейское море, охотно покупало финикийских и вавилонских идолов, то лишь потому, что видело в них особые сверхъестественные силы; это так же мало могло содействовать распространению семитических верований, как способствовало бы успехам христианства, если бы негр стал поклоняться, как идолу, изготовленной в Европе иконе. Несомненно, что художественные произведения, ввезенные с Востока, имели известное влияние на мифическое творчество; но между мифом и верованием большая разница.
Лучшее доказательство справедливости сказанного представляют имена богов. Имя есть первая индивидуальная черта, выделяющая каждое божество из среды его собратий; поэтому всюду, где один народ заимствует у другого религиозные представления, он заимствует вместе с ними и имена богов. Так перешли в италийскую религию Аполлон, Асклепий, Геракл, Кастор, таким же образом египетская Изида, малоазиатская "великая мать" Кибела и целый ряд других восточных божеств почитались в Греции в классическую и александрийскую эпоху под своими исконными именами. Но у Гомера и Гесиода нет ни одного имени бога, которое можно было бы хотя с некоторой вероятностью признать семитическим. Следовательно, в древнейший период Восток влиял на греческую религию исключительно внешним образом; это влияние могло видоизменить некоторые формы культа и вызвать образование некоторых мифов, но в своих главных чертах греческая религия является продуктом индогерманского, а потом греческого духа.
Индус называл своих богов (девас) — "сияющими"; от того же корня произошли и латинское дивус (divus) и греческое (диос), и, может быть, такое же значение имеет слово твое. Следовательно, боги для индогерманцев — прежде всего духи неба. Но самый могущественный между ними, по греческим верованиям, тот, который управляет громом и молнией; греки называли его Зевсом, отцом богов и людей.

126

Второе место занимал Аполлон. Его эпитеты в культе и эпосе доказывают, что и он был божеством света, потому что эти эпитеты, которые уже в гомеровское время сделались постоянными, принадлежат вообще к древнейшим памятникам греческой религии, какие мы имеем. Аполлон называется "лучезарным", "издали попадающим в цель", "с золотым мечом" или "с серебряным луком", "рожденным от света" Его стрелы поражают людей внезапной смертью, и отсюда древние производили его имя; но, с другой стороны, он посылает и исцеление от болезней. В избранных им местах он возвещает людям "непоколебимые решения Зевса" и больше всех других богов покровительствует мусическим искусствам. Как бога врачебной науки, Аполлона почитали под именем Пеона или, как позже обыкновенно говорили, Аск-лепия; с течением времени последний обратился в особого бога, которого естественно представляли себе сыном Аполлона. Но его культ лишь постепенно достиг всеобщего признания.
К богу солнца, Гелиосу, грек обращался с молитвой во время восхода и заката солнца; имя этого бога призывалось и при торжественных клятвах, потому что ничто не может скрыться от его взора. Но культ Гелиоса в собственном смысле слова существовал лишь в немногих местах — на Родосе и на мысе Тенар, южной оконечности Балканского полуострова, и это объясняется тем обстоятельством, что при прозрачности своего имени Гелиос сохранил слишком много черт древнего космогонического божества, чтобы его культ мог удовлетворять религиозной потребности более развитой эпохи. Тем шире распространялся его культ под другими именами. Сам Аполлон есть, вероятно, не что иное, как солнечный бог, и, несомненно, солнечным богом является Геракл. Это доказывается как именем его отца — Элек-трион, так и мифами о его борьбе со всякого рода чудовищами, о его службе, схождении в подземное царство и, наконец, самосожжении на Эте. Исходным местом его культа была Беотия, в главном городе которой, Фивах, он, по преданию, родился и где его всегда почитали с особенным усердием. Отсюда его культ распространился по соседним

127

областям в то время, когда Малая Азия уже была заселена, а колонизация Запада еще не началась. Общенациональным божеством ему никогда не удалось сделаться.
О Гермесе мы можем сказать с уверенностью только то, что и он был богом света, потому что он носит золотые сандалии и его атрибутом является золотой жезл, Майя ("мать") родила его от Зевса на снежных высотах Киллене, самой высокой горы Северного Пелопоннеса; и его, действительно, усердно почитали на его родине, в Аркадии. Но и вообще его культ был очень распространен, особенно в Афинах, где на улицах и площадях стояло множество статуй этого бога в известной архаической форме. Подобно Аполлону, с которым у него есть и другие сходные черты, он был покровителем стад, и так как последние составляли в первобытное время главное имущество греков, то он считался подателем всякого богатства и, как таковой, сделался позже покровителем купцов. К божествам света принадлежали, далее, близнецы, сыновья Зевса (Диоскуры), которые почитались в различных частях Греции под именами Кастора и Полидевка, Амфиона и Зета, или даже просто "государей" или "великих богов" Они помогали во всех опасностях, особенно мореплавателям во время бури.
Молния, атрибут Зевса, также получила в мифологии, а позже и в области культа, самостоятельное значение и была воплощена в особом божестве, под именем Гефеста. Последний считался, конечно, сыном владыки неба, который, по преданию, в минуту гнева сбросил его на землю. Однако это первоначальное значение Гефеста с течением времени отступило на задний план; уже для Гомера Гефест — только бог земного огня и главным образом небесный кузнец, покровитель и первообраз всех человеческих кузнецов. Поэтому его особенно почитали в промышленной Аттике. Другим центром его культа был остров Лемнос, где на вершине Мо-сихла пробивался подземный огонь. Когда позже были открыты вулканические Липарские острова, они стали считаться одним из любимых местопребываний Гефеста, и последний был признан покровителем колоний, которые были основаны на этих островах около начала VI столетия.

128

Но духов света можно было представлять себе и в образе женщин. Рядом с Зевсом стоит его супруга Диона или, как ее называли в большей части Греции, Гера, богиня "с золотым троном" и с "золотыми сандалиями", возвышенная царица неба. Другие божества этого рода — "золотая" Афродита и Артемида "с золотым веретеном", "с золотым троном" или, как правительница своей небесной колесницы — месяца, "с золотыми вожжами" Сюда принадлежат также Афенея (Афина), названная так по имени Афин, главного центра ее почитания, и целый ряд богинь, имевших только местное и во всяком случае второстепенное значение в греческой религии, как Геката, Ариадна, Пасифая, критская Бритомартис, Елена и сама Селена. Сущность всех этих божеств — первоначально одна и та же; это богини луны и, как таковые,— покровительницы женской половой жизни, которую ввиду регул ставили в зависимость от луны. С течением времени представления об их сущности и компетенции дробились и специализировались. Так, в образе Афродиты на первый план выступила чувственная сторона отношений между обоими полами, чему немало способствовало влияние малоазиатских, а позже и семитических религиозных представлений; как известно, одним из главных средоточий ее культа был Кипр, так что у Гомера она прямо называется "киприянкой" Напротив, Артемиду и Афину представляли себе богинями-девственницами. Первая носит, как брат ее, Аполлон, лук со смертоносными стрелами; позже она становится богиней охоты и покровительницей диких зверей, и эта сторона ее характера с течением времени выдвигается все сильнее. Афина является защитницей городов, богиней войны, а также мастерицей во всех женских рукоделиях. Она, может быть, больше всех других божеств света утратила свое первоначальное космогоническое значение.
Своеобразное положение между этими богинями занимает Гестия, как показывает ее имя, — олицетворение домашнего очага; культ ее возник, вероятно, еще в доэллин-ское время, потому что мы встречаем ее и у италиков под именем Весты. Но как раз ввиду прозрачности своего имени она никогда не приобрела в греческой мифологии опреде-

129

ленного индивидуального облика, почему ее культ и играл только второстепенную роль.
В то время, как боги света осеняют своими лучами всю землю, деятельность водных богов ограничена пределами их стихии. Поэтому культ речных богов, пользовавшийся, конечно, выдающимся значением во всех греческих областях, носил чисто местный характер, т.е. каждый из них почитался только в той долине, которую он оплодотворял, а иногда и опустошал своими водами. Еще уже был, разумеется, круг поклонения нимфам источников. Святилища бога моря, Посейдона, также находились только на берегу моря или озер, как, например, в Онхесте у Копаидского озера в Беотии или близ горных озер Аркадии. Жертвоприношения в его честь совершались преимущественно на мысах, каковы Тенар на юге Пелопоннеса, Микале в Ионии, южная оконечность Аттики — Суний, затем на небольших островах, как Калаурея у берегов Арголиды. На Коринфском перешейке, где оба моря, омывающие Грецию, разделены лишь немногими километрами, также существовал знаменитый храм Посейдона.
Богиню земли, Гею, постигла такая же участь, как Ге-лиоса и Гестию; вследствие прозрачности имени ее культ также имел ничтожное значение, по крайней мере в историческое время. Ее место заняла "мать-земля" Деметра, которая с течением времени все более принимала характер богини земледелия и поэтому почиталась главным образом на плодоносных равнинах, как, например, на Рарийской равнине близ Элевсина в Аттике и в хлебородной Сицилии. Поэтому в эпосе эта богиня упоминается сравнительно редко, так как в гомеровскую эпоху преобладающим занятием было еще скотоводство. Как олицетворение земли, принимающей в свои недра умерших, Деметра была первоначально и богиней смерти. С течением времени эта сторона ее сущности воплотилась в особое божество, которое слилось с богиней луны Ферсефассой или Персефоной; последнюю представляли себе уже, конечно, дочерью Деметры и поэтому называли обыкновенно эвфемистически "девой"
Первоначально и Дионис был богом земли, но так же, как и у Деметры, это свойство Диониса все более отступало

130

на задний план. Со времени Гесиода и Архилоха он является почти исключительно в роли бога вина, тогда как гомеровскому эпосу это представление совершенно чуждо. На выработку его характера в мифе и культе имели большое влияние фракийские религиозные обряды, с тех пор как северный берег Эгейского моря был колонизирован греками; однако и представление о первоначальной сущности этого бога не было утрачено: оно продолжало жить в мистериях, к которым мы еще вернемся.
Но и боги света связаны с землею; так, солнце каждый вечер сходит в подземное царство и проводит в нем столько же времени, сколько здесь, на небе. Поэтому рядом с небесным Зевсом стоит земной, или Аид, как его обыкновенно называли, владыка подземного царства и, как таковой, — супруг Персефоны. Гермес, отводящий души умерших в подземное царство, также считается земным богом. Такая же двойственность характера замечается и в других божествах света. Мы стоим здесь на пороге, ведущем в область религиозной мистики, и не должны переступать его.
Когда позже греческое мышление возвысилось до образования отвлеченных представлений и когда начали изобретать слова для выражения таких понятий, то в первое время было еще трудно удерживать в уме их отвлеченный смысл. Поэтому греки представляли себе эти понятия в виде реальных существ, как это встречается иногда и на гораздо более высоких ступенях развития; достаточно вспомнить спор между номинализмом и реализмом. Но так как подобные абстракции не познаются чувственным образом, то они должны были принадлежать к миру духов; естественно, что, подобно всем остальным духам, их представляли себе в человеческом образе. Поэтому им приписывали и половые отличия: например, войну изображали в виде мужчины, справедливость (Ника) — в виде женщины. Так явились бог войны Арес (также и под другими именами: Фоб и т.д.), богиня победы Нике, бог любви Эрот, богини судьбы Ананке, Немесида, Тиха, три Мойры и множество других подобных божеств. В конце концов этот процесс привел к тому, что каждое несча-

131

стье, постигавшее человека, — хотя бы это был не более как треснувший горшок — приписывалось особому духу.
Само собой понятно, что эти верования принадлежат сравнительно поздней стадии религиозного развития, и подобные божества, действительно, только в редких случаях получали правильный культ. Исключение составляет один Арес, но есть основания думать, что он был первоначально космогоническим божеством и только с течением времени превратился в бога войны. Остальные еще у Гомера упоминаются очень редко и играют незначительную роль.
Наряду с этими богами стоит множество второстепенных божеств: духи полей и лесов, как, например, "негодная порода беспутных сатиров" или лукавые куреты и керкопы, — духи гор, как дикие кентавры, — крошечные духи земли, каковы дактили, карлики греков, — духи моря, как седовласый Нерей и его дочери, нереиды. Вера в этих духов восходит до глубокой древности, но для развития греческой религии они имели ничтожное значение и лишь изредка достигали публичного культа. Каждому человеку в отдельности предоставлялось умилостивлять их жертвами и молитвой.
Но в народных верованиях греков удержались до позднего времени остатки еще более древних религиозных представлений. В храме Эрехтея в афинском Акрополе жила священная змея, которая каждый месяц получала медовую лепешку, хоть змеи таких вещей не едят. Змею держали и в храме Асклепия в Эпидавре, как и во всех других храмах этого бога. Остаток животного культа следует видеть и в том, что каждому богу было посвящено известное животное: Зевсу — орел, Гере — корова, Аполлону — волк, Афине — сова, Афродите — голубь. Сюда относятся и столь обычные в греческой мифологии превращения богов в животных.
Повсюду в Греции существовали священные деревья; путники молились перед ними и украшали их лентами и другими жертвенными дарами. Особенно знаменит был священный платан близ Гортины на Крите, под которым Зевс сочетался с Европой, под священной пальмой на Делосе Лето родила Аполлона, а на Самосе, у реки Имбра, показывали иву, под которой родилась Гера. Местопребыванием

132

Додонского Зевса считали ствол одного старого дуба; Аполлон и Афина садятся в "Илиаде", "подобно коршунам", на ветви священного дуба, который стоял перед воротами Трои. Вообще, священные рощи были любимым местопребыванием богов; здесь главным образом служили им в ту эпоху, когда еще не существовало храмов. И как каждому богу было посвящено известное животное, так каждый из них имел и свое дерево: Зевс — дуб, Аполлон — лавр, Афина — оливковое дерево, Афродита — мирт, Дионис — хмель.
Даже священным камням воздавали почести еще в позднее время; народ поклонялся им как фетишам и смазывал их маслом, а образованные люди почитали их как символы божества. Когда позже богов стали изображать в виде людей и животных, то и эти истуканы часто становились предметом поклонения; в известные праздники их купали и одевали в новые драгоценные одежды.
К этим остаткам древних религиозных представлений принадлежит и культ мертвых, который сохранился у греков и в историческую эпоху. Мы видели, как образовалась вера в душу, живущую в нашем теле и продолжающую жить после его разрушения. Сновидения доказывали, по-видимому, что и души умерших продолжают принимать участие в судьбе живых; очевидно, что это участие носит тот же характер, который оно имело в то время, когда душа еще жила на земле, заключенная в видимое тело. Следовательно, дух мертвого будет по-прежнему питать вражду к своим врагам, и эта вражда будет тем опаснее, что при обычных условиях дух незрим.
Итак, надо было найти средство защитить себя от мести таких привидений. Нам часто удается склонять к миру наших живых врагов; нельзя ли сделать того же с духами мертвых? Если мы будем давать им такие подарки, которые доставляли им удовольствие при жизни, не вероятно ли, что они смирят свой гнев и откажутся от мести? В таком случае (это соображение принадлежит уже более высокой стадии религиозного развития) не имеют ли духи наших родственников и друзей еще больше прав на подобные приношения?

133

Пренебрежение к ним может раздражить их и навлечь на нас их вражду.
Эти соображения легли в основу культа мертвых. Но в историческое время он ограничивался в Греции преимущественно почитанием предков; от культа умерших врагов оставались лишь незначительные следы. В награду за почести, оказываемые мертвым, от них ожидали помощи и защиты; еще у Эсхила Электра молится духу своего покойного отца, точно богу. С другой стороны, тот, кто пренебрегает этой обязанностью, навлекает на себя месть мертвых или, по позднейшему представлению, кару мстящих за них богов.
Очевидно, что душа будет иметь после смерти такие же потребности, как и при жизни, потому что, покидая тело, она не изменяется. Итак, ей нужно прежде всего жилище, в котором она могла бы найти покой, т.е. могила. Поэтому мысль остаться непогребенным, "сделаться добычей собак и хищных птиц", была для грека так же невыносима, как для средневекового христианина — мысль о муках ада. Затем это жилище надо снабдить всем, что было мило и дорого мертвому на земле: одеждами и оружием, которые он носил при жизни, утварью, которою он пользовался здесь1 Известно, к каким чудовищным обычаям ведет это представление, обычаям, господствовавшим в первобытное время, а у варварских народов господствующим и теперь; известно, что и у индогерманцев жена следовала за мужем в могилу и что при погребении приносили в жертву рабов, чтобы они служили душе господина в загробном мире. Следы этого обычая сохраняются еще в мифах и обрядах гомеровской эпохи. Так, Эвадна бросается на костер, на котором горит труп ее мужа Капанея. Но в гомеровское время этот обычай уже был оставлен. Однако при погребении своего друга Патрокла Ахилл убивает двенадцать троянских пленников и, кроме того, четыре лошади, двух собак и множество быков и овец, и все это сжигает на костре вместе с трупом.
Где трупы сжигаются, как в Ионии в гомеровское время, там эти предметы сжигаются на костре вместе с покойником, и их пепел кладется в могилу.

134

Смягченной формой этих древних человеческих жертвоприношений являются кровавые битвы в честь мертвых, устраивавшиеся при погребении. В Италии из этого обычая развились, как известно, гладиаторские игры, в Греции же он рано вышел из употребления. Его заменили гимнастические состязания, без которых в гомеровское время не обходилось ни одно большое погребение; впрочем, на похоронах Пат-рокла сражаются еще и острым оружием.
Труп хоронили первоначально не сжигая; в эпоху микенской культуры и в период дипилона этот обычай был господствующим в европейской Греции. При этом труп бальзамировали или клали в мед, чтобы предохранить от разложения. Отсюда, может быть, произошел упоминаемый у Гомера обычай ставить на костер кувшины с жиром и медом. Дело в том, что в азиатской Греции, по крайней мере в Ионии, в гомеровскую эпоху перешли уже к сжиганию трупов, которое в эпосе является единственным способом погребения. Позже в Греции практиковались без различия оба способа.
Но душа умершего нуждается не только в жилье: ей нужна также и пища; доставление последней и было первоначальной целью культа мертвых. Поэтому между жертвами, которые приносили покойному, главное место занимали съестные припасы; на могиле убивали животное, кровь выливали на землю, а мясо зарывали. Еще в "Одиссее" рассказывается о том, как мертвый пьет кровь жертвенных животных и как благодаря этому к нему снова на короткое время возвращается сознание. Когда позже это грубое верование, по которому покойник нуждается в пище, уступило место более чистому представлению, жертвоприношения в честь мертвых все-таки сохранились, приняв символический характер. Они составляли священный долг для живых, и так как культ мертвых был тесно связан с могилой, то последняя была для грека святыней в гораздо более высоком смысле, чем для нас могилы наших родных и друзей. Грек сражался столько же за могилы предков, сколько за свое имущество и храмы богов; и это чувство долго продолжало жить еще и в классический период.

135

При таком веровании особенное значение должны были иметь могилы царей. Как царь при жизни защищал свое государство от неприятельских нападений, так и его дух после смерти тела охраняет страну от бедствий; притом очевидно, что дух государя несравненно могущественнее, чем дух простого гражданина. Итак, для всей общины очень важно сохранить расположение столь могущественного союзника. Поэтому в погребении царя принимает участие, как мы видим в "Илиаде", весь народ; все приносят жертвенные дары и все носят землю для могильного холма. Так возникли те колоссальные могилы царей, которые мы находим в Микенах и Малой Азии. С падением монархии этот обряд должен был, конечно, выйти из употребления; но и тогда удержался обычай оказывать основателям новых городов божеские или, как позже говорили, героические почести, а обычай хоронить заслуженных граждан на счет государства был остатком тех же древних верований.
Правда, те грубые представления, которые легли в основу культа мертвых, были отчасти очень рано оставлены. По понятиям гомеровского времени, душа после погребения попадает в мрачное жилище Аида, которое помещали на самой отдаленной западной оконечности земли; отсюда она более никогда не возвращается. Сообразно с этим, мы не находим у Гомера никаких следов верования в воздействие мертвых на мир живых; души почивших — бессильные тени; в гомеровском мировоззрении нет места для веры в привидения. Возможно, что это представление стоит в связи с обычаем сжигать трупы, который первоначально имел, вероятно, целью посредством быстрого разрушения тела сделать невозможным возвращение души. Может быть, также упадку культа мертвых у ионийцев способствовало то обстоятельство, что они покинули родину, где находились могилы предков. Но в самой Греции культ мертвых удержался и оказал сильное влияние на выработку религиозных представлений.
Вообще дробление нации, обусловленное характером поверхности страны, должно было глубоко влиять на развитие верований. Хотя отец Зевс повсюду считался верховным

136

богом, но в каждой местности выдвигалось, наряду с ним, свое, местное божество: в Аргосе и Самосе — Гера, в Брауроне, Эретрии, Фере и Эфесе— Артемида, в Коринфе и на острове Кипр — Афродита, в Элевсине — Деметра, в Мегаре и Милете — Аполлон, в Фивах — Геракл. Притом, каждое божество имело множество прозваний, и последние сплошь и рядом должны были вытеснять в местных культах настоящее имя бога. Так, например, в Селинунте в V веке бог войны назывался официально Фоб ("приносящий страх"), богиня земли — Малофор ("дающая плоды"), богиня смерти — Пасикратия ("всепокоряющая"). Пока смысл этих прозваний оставался понятным, как в настоящем случае, до тех пор не могло возникнуть сомнений в их тождестве с общеупотребительными именами богов. Но очень часто имя бога, употреблявшееся в культе, исчезало из разговорного языка. Например, уже современники Гомера так же мало понимали буквальный смысл имени Геры, как и мы; вследствие этого они считали ее особым божеством наряду с Дионой, тогда как первоначально обе составляли одно и то же лицо. Мы видели, что таким же образом из Дионы-Геры выделились Афродита и Артемида, из Аполлона — Асклепий, из Гелиоса — Геракл, из Деметры — Персефона. Ясно, что каждое из этих новых имен должно было первоначально возникнуть в одной какой-нибудь местности и отсюда распространиться по всем областям, населенным греками. При этом могло случаться, что божество называли не тем именем, которое оно носило в культе, а по имени местности, в которой оно особенно почиталось и которая поэтому считалась его любимым местопребыванием. Так, Афродита, как известно, часто называется у Гомера просто Кипридой или Кифереей. Точно так же покровительницу Афин сами афиняне называли просто "богиней", а все остальные греки — "афинянкой" Так как Афины представляли один из древнейших центров греческой культуры, то покровительниц других городов стали отождествлять с афинской богиней; являются Афина Итонская, Алал-коменейская и т.д. Таким образом, Афинп сделалась национальной богиней, подобно тому как аргосская Гера почти во всей Греции вытеснила из культа древнюю Диону.

137

Но для того, чтобы культ получил широкое распространение, нужны благоприятные условия. Поэтому культ большей части местных богов Греции не вышел за пределы того города или округа, в котором он первоначально возник. Между тем понятие божества совершенно субъективно; бог лишь в том случае бог, если кто-нибудь ему поклоняется1 Даже Геракл и Асклепий для Гомера не боги, потому что в его время им не служили в большей части ионийских городов; в его глазах они такие же люди, как все остальные герои "Илиады" Если Геракл — сын Зевса, то ведь такого же происхождения и Сарпедон. Так были разжалованы в смертные те самые существа, которые в другой части Греции считались богами. Но они все-таки не обыкновенные люди, подобные нам; они — сыновья, внуки или правнуки богов, их силы далеко превосходят силы людей, "которые теперь находятся в живых", они не страшатся вступать в борьбу даже с богами. Итак, они стоят на середине между богами и людьми; они — полубоги2 или, как это выражали одним словом, которое, впрочем, первоначально имело гораздо более широкий смысл, — герои. Эти герои жили, конечно, в глубокой древности; так возникла та теория о периодах мировой жизни и о постепенном вырождении человечества, которую мы находим у Гесиода.
В религиозных вопросах также, в конце концов, одерживает верх большинство. Грек, видя, что его местное божество за пределами его родины не почитается более нигде, или только в немногих соседних областях, должен был, наконец, спросить себя, имеет ли в самом деле такое существо право считаться богом; а в этом вопросе заключался и ответ на него, ибо кто сомневается, тот уже перестал верить. Таким образом, многие из местных богов были низведены на степень героев даже там, где возник их культ; из бессмертных они обратились в смертных, а места, где им воздавали

1 Я говорю здесь, конечно, только о богах политеистической народной религии.
2 У Гомера само понятие уже встречается, но, за исключением одного позднейшего места "Илиады" (XII. 23), еще нет термина для его выражения. (Илиада Гомера/пер. Н.М.Минского. М., 1896. С.188).

138

почести, стали считаться местом их погребения. Вследствие этого культ героев должен был приблизиться к культу мертвых. Граница между обоготворенными предками и богами, низведенными на степень людей, исчезла, и очень возможно, что среди бесчисленных героев, которых почитали в различных частях греческого мира, было немало некогда действительно существовавших людей. Во всяком случае для того, чтобы память о выдающихся людях могла в первобытное время пережить несколько поколений, нужны особенно благоприятные условия. У дикаря короткая память; длинная вереница его предков и владык его государства скоро сливается в ней в одну неопределенную массу. И вот, на место действительного родоначальника племени или основателя города становятся фантастические герои-эпонимы, в которых олицетворяется имя рода, племени или города и которым воздаются почести, принадлежавшие раньше всем предкам вообще.
Когда позже, под влиянием оживленных сношений и успехов цивилизации, число божеств, в которых верил грек, сильно возросло, тогда естественно должна была явиться потребность внести какой-нибудь порядок в эту путаницу. При господствующем антропоморфическом взгляде на богов их взаимные отношения также должны были представляться подобными тем, которые существуют в человеческом обществе. По образцу человеческого государства, отличительными чертами царства богов являются монархический образ правления и родовой строй. Во главе его стоит самый могущественный из богов, владыка неба и молнии — Зевс; остальные божества неба являются его сыновьями и дочерьми, за исключением, конечно, царицы неба, Геры, которая, по представлениям того времени, когда складывалась эта система, в качестве супруги Зевса не могла быть его дочерью; поэтому ее сделали, по крайней мере, его сестрой. Речных богов также можно было представлять себе сыновьями Зевса, так как реки питаются дождями; по другому верованию они являются сыновьями морских божеств — Тефида и Океана. Напротив, с божествами земли и моря Зевс связан, очевидно, менее тесным родством; поэтому Аид и Посейдон

139

считаются его братьями, Деметра — его сестрою. Таким же образом и остальные божества связываются с главными богами и друг с другом при помощи родственных отношений.
Но и сам Зевс должен был иметь отца и мать. Итак, кто же были его родители? Гомер и Гесиод отвечают: Кронос и Рея. Из них Кронос есть, вероятно, не кто иной, как сам Зевс, эпитет которого у Гомера — Хронион; так как подлинный смысл этого слова был рано утрачен, то его стали принимать за имя отца. Рея — богиня доэллинских обитателей Крита, стоящая в тесном родстве с малоазиатской "великой матерью" Кибелой. Именно на Крите и возник миф о происхождении Зевса, почему и само действие мифа было локализировано на этом острове.
Запросы народной религии были удовлетворены этой системой, но теоретическое богословие не могло остановиться на ней. Возникал вопрос о том, кто были родители Кроноса и Реи; чтобы ответить на этот вопрос, Кроноса и Рею вторично ввели в генеалогию под другими именами. Их отцом оказывается Уран, бог неба, т.е. снова тот же Кронос-Зевс, их матерью — Гея, богиня земли, т.е. та же Рея. Наконец, чтобы добраться до какого-нибудь начала, — Урана, на основании древних мифологических представлений, признали сыном его собственной супруги Геи, которая, в свою очередь, вышла из Хаоса. Нескромный вопрос о происхождении самого Хаоса, вопрос, которым позже ребенок Эпикур приводил в смущение своих учителей, тогда еще не возникал.
Так завершается эта система в Гесиодовой "Теогонии" По другой версии, которую мы встречаем уже в "Илиаде", родоначальниками богов были Океан и его супруга Тефия. Это верование было позже воспринято и развито орфиками и легло в основу древнейшей философской системы греков.
Таковы были теогонические представления греков около начала VII столетия. Понятия о сущности божества были еще, конечно, очень грубы, соответственно культурному уровню того времени; человек всегда и везде создавал себе богов по собственному образу и подобию. Так как понятие о нематериальном духе было еще совершенно чуждо этой эпо-

140

хе 1, то богов представляли себе или в виде людей, или в виде полулюдей, полуживотных; таковы, например, аркадская Деметра с головой лошади, гомеровская Гера "с лицом коровы", козлоногий Пан. Такие изображения богов мы встречаем на древнейших греческих геммах, так называемых "островных камнях", а некоторые из них, как, например, фигура кентавра, удержались даже в искусстве классического периода. На этих представлениях отразилось, с одной стороны, влияние древнего культа животных, с другой, влияние восточных образцов.
Но сходство между богами и людьми не ограничивается внешностью; те и другие одинаково мыслят и чувствуют, одарены одинаковыми недостатками и страстями. Жизнь божественной семьи на Олимпе составляет точную копию жизни человеческой семьи, вплоть до супружеских ссор между Зевсом и Герой, играющих такую важную роль в "Илиаде" Только знаниями и могуществом боги далеко превосходят людей, да еще тем, что не подвержены ни старости, ни смерти.
Сообразно с этим, грек гомеровского времени представляет себе отношения между богом и человеком по образцу тех отношений, которые существуют между царем и его народом. Как царю оказывают знаки почтения и приносят подарки, так бог требует молитв и жертв; в награду как царь, так и бог обязаны защищать своих подданных и поклонников. Гектор — любимец Зевса в силу не своих нравственных свойств, которые до сих пор делают его для нас самым привлекательным из всех героев троянского цикла, а многочисленных жертв, которые он приносил Зевсу. Но вместе с тем начинают обнаруживаться следы и более высокого представления о божестве. Добрый царь защищает правых и карает виновных; того же грек ждет и от своих богов. Что это ожидание не всегда оправдывается, с антропоморфической точки зрения вполне понятно. И так как боги уделяют людям

1 "Душа" у Гомера — нечто вполне материальное, ср. например, Илиада. ХХШ. 100—101: "Душа, точно дым, опустилась под землю с шелестом тихим" (Илиада Гомера /пер. Н.М.Минского. М., 1896. С.375).

141

счастье и несчастье по своему произволу, то очевидно, что человек, которого беспрестанно преследует несчастье, ненавистен богам; с таким человеком не следует быть в общении.
Мысль о загробном возмездии за наши поступки была в общем еще чужда той эпохе, когда складывался эпос. В царстве теней добрых и злых одинаково ждет вечный мрак, в который не проникает луч Гелиоса; лучше здесь, на земле, быть поденщиком, чем там, внизу, — царем мертвых. Но если сам преступник остается безнаказанным, то за него несет кару его потомство. Эта мысль с логической последовательностью вытекала из солидарности членов рода, лежавшей в основе всех правовых отношений общества, и представляла, конечно, могущественный стимул к богоугодной жизни.
Так как расположение богов приобретается главным образом при помощи жертвоприношений, то соблюдение обязанностей, налагаемых культом, имело в глазах греков гомеровского времени огромное значение. При этом исходили, естественно, из того представления, что то самое, чем наслаждаются люди, должно доставлять удовольствие и богам. И вот устраиваются жертвенные пиршества: режут быков и овец, приносят поджаренные ячменные зерна, совершают возлияния, — и все с той целью, чтобы боги вкушали от этих яств. Очевидно, что и человеческие жертвоприношения, от которых осталось так много следов в мифологии и в обрядах культа и которые изредка повторялись еще долго даже в историческом периоде, составляют остаток той эпохи, когда наши индогерманские предки еще предавались каннибализму. Позже, когда перестали употреблять в пищу человеческое мясо, эти жертвоприношения получили характер искупительных жертв.
В "Илиаде" рассказывается, как ахейцы, желая умилостивить Аполлона, целый день пели в его честь "прекрасный пеан", а Аполлон "слушал и радовался в своем сердце" Вот почему пение, а позже и танцы, и гимнастические состязания сделались составными частями культа. Далее, божество, как и люди, находит удовольствие в драгоценностях; поэтому в торжественных случаях приносили, как жертвенный

142

дар, драгоценные вещи. Уже "Илиада" знает обычай посвящать богам лучшую часть военной добычи. Таким образом святилища наполнялись произведениями искусства и сокровищами всякого рода.
Грек гомеровского времени не представляет себе своих богов ни всеведущими, ни вездесущими, хотя их чувства и гораздо совершеннее человеческих. Поэтому жертву надо приносить в такое время и в таком месте, чтобы божество было в состоянии принять ее. Когда Зевс находится в Эфиопии или Аполлон в Гиперборейской стране, тогда бесполезно приносить им жертвы в Элладе. Это представление привело позже к изобретению календаря. Морским богам приносят жертвы на берегу моря, речным — на берегах рек, в которых они обитают, причем жертва, по крайней мере по древнейшему ритуалу, опускается в воду. Жертвы, приносимые богам подземного мира, закапывают в землю, как и при культе мертвых. Тот, кто призывает этих богов, становится на колени и ударяет руками по земле. Богам света молятся под открытым небом, обратив лицо кверху и подняв руки. Но как доставлять этим богам свои жертвы? Здесь посредником является огонь; дым от сжигаемой жертвы поднимается к небу, и, наслаждаясь запахом горящего жира, божество как бы вкушает саму жертву. Конечно, это представление носит грубый, чувственный характер, но такой же характер носят в большей или меньшей степени все религиозные верования первобытных, да и не одних первобытных народов.
Богу можно приносить жертвы повсюду, куда простирается его власть; но человек не может быть уверен, что божество услышит его молитву и примет его жертву. Гораздо безопаснее приносить жертвы там, где божество охотнее всего живет: богам света — под старыми деревьями или на вершинах гор и холмов, морским богам — на мысах и небольших островах, подземным богам — в пещерах, идущих в глубь земли. Такие места и становятся центрами культа; ими перестают пользоваться для житейских целей и, отмежевав вокруг известный участок земли, посвящают его исключительно служению богу. Так как жертвоприношения совершаются всегда на одном и том же месте, то пепел с те-

143

чением времени образует возвышение, на котором с этого времени и совершают жертвоприношения; позже, на более высокой ступени культурного развития, оно заменяется каменной надстройкой.
Таковы были греческие святилища еще в эпоху расцвета эпической поэзии. Только тогда, когда усилились сношения с Востоком, начали строить богам настоящие жилища, "храмы"; притом, последние были необходимы для хранения драгоценностей, которые беспрестанно накоплялись в священных местах. Уже около того времени, когда складывалась "Илиада", в греческих городах начинают возникать храмы, но своей высшей точки эта строительная деятельность достигла уже в более позднее время.
Каждый грек мог сноситься со своим богом непосредственно; но так как формы культа становились с течением времени все более сложными и запутанными, то молящемуся постоянно грозила опасность неисполнением какой-нибудь формальности оскорбить божество и тем лишить жертву ее значения. Естественно, что простой человек обращался при жертвоприношении за советом к таким лицам, которых он считал компетентными в этом деле. А всякий, кто был посвящен во все тайны культа, передавал свои знания сыну. Таким образом, с течением времени возникло наследственное жречество, причем каждая жреческая фамилия посвятила себя культу одного какого-нибудь божества и была утверждена в этом звании государством; за свои труды жрец получал определенную часть жертвенного животного. Женским божествам служили, хотя и не всегда, жрицы. До образования настоящего жреческого сословия, какие мы видим на Востоке, греков не допустил их здравый смысл. Культ греков никогда не извратился до такой степени, чтобы обязанности жреца поглощали все силы человека; поэтому наряду с наследственными жрецами появляются избранные народом, и чем дальше, тем число последних становится значительнее. Кроме того, жреческие обязанности были всегда связаны с царским достоинством.
За жрецом следует прорицатель. Люди искони верили, что божество открывает человеку свою волю в знамениях: в

144

полете птиц, в шелесте листьев на священных деревьях, в молнии, громе и т.д. Но не всякий способен понимать эти знамения; для этого нужны особые знания, которые составляют дар богов и переходят от отца к сыну, как все знания и искусства в эту эпоху. Так как к прорицателю обращались во всех важных случаях и беспрекословно подчинялись его решению, то он должен был приобрести большое влияние в государстве. Правда, уже в гомеровское время слышны скептические голоса, как, например, знаменитые слова Гектора, что борьба за отечество есть лучшее из предзнаменований. Но таких скептиков было пока немного, и поэт ясно показывает, что не разделяет этой точки зрения. Однако Гомер еще ничего не знает о гадании по внутренностям животных, а оракулы упоминаются только в немногих позднейших местах. Своего расцвета искусство прорицания достигло уже после завершения эпоса, в VII и VI столетиях, когда религиозное чувство греков приобрело наибольшее напряжение.

Подготовлено по изданию:

Белох Ю.
Греческая история: в 2 т. / Юлиус Белох; пер с нем. М.О.Гершензона; Гос. публ. ист. б-ка России.
- 3-е изд. /под ред. и со вступ. ст. Ю.И.Семенова. -М., 2009.

ISBN 978-5-85209-214-4 (т.l)
ISBN 978-5-85209-213-7

© Государственная публичная историческая библиотека России, 2009
© Семенов Ю.И., вступительная статья, редакция, 2009