133

ГЛАВА V

Коринфская война и Анталкидов мир

В то самое время, когда Дионисий собирал эллинский Запад в единое государство, на востоке началось распадение основанной Лисандром державы. Некогда нация восторженно приветствовала Спарту, когда последняя взялась за оружие, чтобы сокрушить деспотическое владычество афинян; но как только Спарта одержала победу, настроение Эллады совершенно изменилось. Виною тому было в значительной степени своеволие олигархических правителей, назначенных Лисандром. Затем спартанское правительство сделало все, что было возможно, для устранения этих беспорядков; и когда период революций окончился, и в пределах прежнего Афинского государства снова водворен был порядок, господство Спарты было далеко не так тягостно, как прежде господство Афин. Но каждый союз, объединяющий нацию, на каких бы началах он ни был организован, неизбежно ограничивает самостоятельность отдельных государств; а при резком индивидуализме, составлявшем основную черту греческого характера, такие ограничения переносились, конечно, с большим неудовольствием. Кроме того, и в государствах, сохранивших до сих пор свою независимость, также стали смотреть с возраставшим страхом на грозное могущество спартанской державы.
Между этими государствами первое место в политическом отношении занимала Беотия. Она оставалась верной союзницей Спарты во все время ее борьбы с Афинами: но тотчас после победы беотийцам стало ясно, какой тяжкой ошибкою было доставить Спарте безусловный перевес в Элладе. Поэтому Беотия дала у себя убежище изгнанным из Афин демократам и всячески содействовала их возвращению на родину (см. выше, с.85—86); затем она отказала Спарте в союзнической помощи против пирейских демократов, против Элиды и Персии, и когда царь Агесилай II перед отъездом в Азию хотел, подобно Агамемнону, принести жертву в Авлиде, беотархи силою помешали ему.

134

Поведение Беотии, естественно, должно было повлиять и на соседние государства. Локрида и эвбейские общины и без того находились всецело под беотийским влиянием; но очень серьезным симптомом было то обстоятельство, что даже Коринф, бывший в течение целого столетия вернейшим из союзников Спарты, последовал примеру Беотии и под ничтожными предлогами не выставил обычного контингента ни во время Элейской, ни во время Персидской войн.
Афины со времени восстановления демократии также находились в самых дружественных отношениях с Беотией. Но здесь пока еще не имели возможности проявить эти симпатии на деле. Прежде всего нужно было залечить раны, нанесенные стране войною и революцией. Это была, казалось, неисполнимая задача. Большая часть Аттики превратилась в пустыню, промышленность и торговля пришли в совершенный упадок, потеря внешних владений лишила тысячи граждан всяких средств к жизни. Притом государство было накануне банкротства; доходы иссякли, казна была пуста и обременена непосильными долгами. Если тем не менее удалось в течение немногих лет устранить кризис, то этот успех, равносильный любой победе, блестяще свидетельствует о жизненности афинского народа.
Политическое возрождение государства было сопряжено почти еще с большими трудностями, чем экономическое. Хотя амнистия наружно примирила враждующие партии, но глубокий раскол, вызванный последними событиями в среде граждан, было нелегко уничтожить. Вражда между "городскими гражданами" и "пирейскими гражданами" еще много лет определяла характер политической жизни Афин, пока подросло новое поколение, не принимавшее участия в революции. Толпа недоверчиво относилась к тем трем тысячам лиц из знатнейших и богатейших фамилий, которые в правление Тридцати одни пользовались активными правами гражданства и до последней минуты с оружием в руках противились восстановлению демократии. Это недоверие было вполне естественно, хотя в сущности едва ли основательно, потому что террористическое правление Тридцати более способствовало торжеству демократической идеи, чем все

135

великое, что совершила демократия в продолжение целого столетия. Громадное большинство состоятельных граждан окончательно излечилось от припадков увлечения олигархическим идеалом; в течение восьмидесяти лет не сделано было более ни одной попытки совершить государственный переворот.
Правители употребили все свое влияние, чтобы предупредить открытый взрыв страстей. Но значительная часть демократов не была в состоянии оценить примирительную политику правительства; кроме того, как всегда в таких случаях, оказалось много ренегатов из побежденной партии, которые старались засвидетельствовать искренность своего раскаяния путем нападок на своих бывших единомышленников — олигархов. Хотя амнистия уничтожила всякую возможность открытого преследования за участие в олигархическом движении, однако было довольно средств для достижения этой цели окольными путями; и в этом отношении правительство часто оказывалось бессильным против общественного мнения. Дошло до того, что для так называемых "городских граждан" участие в государственных делах фактически было сделано невозможным; а в судах ссылка на то, что обвиняемый некогда принадлежал к "трем тысячам" периода олигархии, почти всегда оказывала желаемое действие на присяжных.
Ввиду такого положения дел Афины в первые годы после заключения мира совершенно воздерживались от самостоятельной внешней политики. Они старались выполнить в точности принятые ими на себя по отношению к Спарте обязательства; во время похода в Элиду, равно как и при начале Персидской войны, Афины выставили свой отряд в союзную пелопоннесскую армию. Но они ждали только благоприятного момента, чтобы сбросить с себя ненавистное иго, — и уже во время похода Агесилая II в Азию решились отказать Спарте в присылке вспомогательного отряда, надеясь в случае нужды на помощь со стороны Беотии. А Спарта простила Афинам это ослушание, чтобы не быть вынужденной вести одновременно две войны — одну в Азии, другую в Греции.

136

Но скоро обнаружилось, что война все-таки неизбежна. Весною 395 г., приблизительно в то время, когда Агесилай вторгся в Лидию, возник пограничный спор между опунт-скими локрийцами и их соседями, фокейцами. Беотийцы вмешались в дело, приняв сторону локрийцев, и Спарта принуждена была взяться за оружие для защиты союзных фо-кейцев. Ввиду получавшихся из Азии известий о победах спартанцев казалось, что с этой стороны им не грозит никакой опасности; а с беотийцами они надеялись справиться без большого труда. Поэтому в Фокиду послан был Лисандр, чтобы здесь и в соседних областях набрать войско и затем с запада вторгнуться в Беотию, а в это самое время царь Пав-саний со всем ополчением Пелопоннесского союза должен был перейти Истм. Обе армии должны были соединиться при Галиарте, в центре Беотии.
Лисандр с обычной ловкостью выполнил первую часть возложенной на него задачи. Орхомен, важнейший после Фив город Беотийского союза, тотчас перешел на его сторону, и он беспрепятственно дошел до Галиарта. Здесь также существовала партия, которая была готова отложиться от Фив, и Лисандр надеялся при ее помощи врасплох завладеть городом раньше, чем подоспеет помощь из Фив. Поэтому он, не дожидаясь прихода Павсания, двинулся к городу и начал штурм. Но в это время подошло форсированным маршем фиванское ополчение и тотчас бросилось на неприятеля, который не выдержал неожиданного нападения. Сам Лисандр пал в бою; его войско отступило к близлежащим высотам, и фиванцам не удалось выбить его с этой позиции. Но смерть полководца глубоко потрясла его армию, и отряды, из которых она была составлена, под прикрытием ночи рассеялись по своим родным городам.
Теперь, наконец, когда было уже слишком поздно, явился царь Павсаний. Его войско, даже само по себе, было гораздо многочисленнее фиванского; но он медлил нападением, и уже на следующий день военное положение изменилось. Дело в том, что беотийцы при известии, что Лисандр набирает в Фокиде войско, обратились к Афинам с просьбою о помощи, и Афины, не медля ни минуты, изъявили свое со-

137

гласие, как ни казалось рискованным начинать войну со Спартой без флота и без Длинных стен. Афинское ополчение тотчас перешло через Киферон и как раз вовремя соединилось с фиванцами при Галиарте. Теперь Павсаний уже не решился дать сражение и заключил перемирие, обязавшись оставить Беотию. Поход спартанцев окончился полной неудачею.
Последствия этой неудачи не замедлили обнаружиться. Коринф со своими колониями Левкадой и Амбракией перешел на сторону беотийцев; Аргос последовал примеру соседа; Мегара, Эвбея, западная Локрида, Акарнания, фракийские халкидцы также примкнули к коалиции против Спарты. Для ведения общих дел учрежден был союзный совет в Коринфе. Союзники немедленно перешли в наступление, прежде всего в Фессалии, куда ларисский тиран Медий призвал их на помощь против союзника Спарты, тирана Фер Ликоф-рона; они изгнали спартанский гарнизон из Фарсала, завоевали спартанскую колонию Гераклею у Эты, изгнали оттуда пелопоннесских поселенцев и отдали город малийцам, на территории которых он был основан Спартою поколение назад. Горные племена, жившие на Эте, присоединились к союзу. Подкрепленный их отрядами, фиванский полководец Исмений разбил фокейцев при Нариксе в Локриде; однако Фокида и после этого оставалась верна союзу со Спартой. Кроме нее, по ту сторону Истма Лакедемонскому союзу не изменил еще только Орхомен; напротив, в Пелопоннесе от Спарты отложился один только Коринф.
Ввиду такого положения дел спартанское правительство решилось отозвать Агесилая из Азии. Совокупное нападение на Беотию, неудавшееся вследствие поражения при Галиарте, решено было возобновить ближайшим летом с более значительными силами. Между тем царь Павсаний был привлечен к суду; при его враждебном отношении к Лисандру было вполне естественно предполагать, что он умышленно опоздал и что, следовательно, на него падает вина в неудаче экспедиции и в смерти лучшего полководца Спарты. Точно так же и его поведение по отношению к афинским демократам в 403 г. должно было теперь, после отложения Афин,

138

представляться изменническим. Поэтому Павсаний, не дожидаясь приговора суда, отправился в изгнание — в Тегею, где провел еще много лет, до самой смерти. Престол Агиа-дов занял его малолетний сын Агесипол I под регентством своего ближайшего родственника Аристодама.
Агесилай II не очень торопился исполнить распоряжение, заставлявшее его отказаться от тех великих планов, осуществление которых казалось ему столь близким; наконец, в середине лета он перешел через Геллеспонт и двинулся — правда, форсированным маршем — вдоль фракийского побережья на запад. Дело в том, что союзники собрали тем временем все свои ополчения под Коринфом, чтобы открыть наступательные действия против Спарты. Но многоголовый союзный совет не мог быстро прийти к какому-нибудь решению, и благодаря этому спартанцы имели время приготовиться к обороне. Войско союзников достигло еще только Немей, на расстоянии одного небольшого перехода от Коринфа, а пелопоннесская союзная армия под предводительством Аристодама стояла уже под Сикионом; вследствие этого союзники принуждены были отступить на север. На равнине между Коринфом и Сикионом, на берегу ручья, вытекающего из Немей, разыгралось величайшее из сражений, какое когда-либо происходило между двумя греческими армиями (июль 394 г.). На обеих сторонах было по 20 ООО гоплитов; конницы и легковооруженного войска у союзников было гораздо больше, чем у пелопоннесцев. Но они не сумели воспользоваться этим преимуществом; по старой привычке они придавали решающее значение атаке тяжеловооруженной пехоты. Действительно, союзники лакедемонян после непродолжительной битвы обратились в бегство; сами же лакедемоняне, находившиеся на правом крыле, одержали победу над сражавшимися против них афинянами, после чего вся армия союзников была опрокинута от своего левого фланга и с большим уроном отброшена к Коринфу. По преданию, союзники потеряли 2800 человек, победители — 1100. О наступательных действиях союзники, разумеется, уже не могли и думать; впрочем, в стратегическом отношении победа не принесла Спарте никакой пользы, так как по-

139

бежденное войско нашло опору в коринфских укреплениях.
Приблизительно месяц спустя, 14 августа, Агесилай стоял на границе Беотии. Он почти беспрепятственно прошел Фракию и Македонию, да и в Фессалии, большая часть которой была на стороне неприятеля, он не встретил сколько-нибудь значительного сопротивления. Затем он призвал к себе фокидское и орхоменское ополчения и половину спартанского полка, стоявшего гарнизоном в Орхомене; другой спартанский полк пришел к нему на помощь от сикионской армии. Союзники также прислали в Беотию часть своих собранных под Коринфом войск; чтобы прикрыть большую дорогу в Фивы, они заняли позицию у храма Афины Итонии в Коронейской области, в том месте, где возвышенности Геликона спускаются к Копай декой равнине. Здесь напал на них Агесилай и после очень кровопролитного сражения оттеснил их назад к высотам. Но победа стоила пелопоннесцам стольких жертв, что Агесилай, сам раненый, отказался от дальнейшего наступления и увел свою армию обратно в Фо-киду. Вскоре затем контингента отдельных городов были распущены по домам.
Таким образом, и эта вторая экспедиция, несмотря на две победы, оказалась в стратегическом и политическом отношениях безуспешной для Спарты. К концу лета положение вещей в Греции было совершенно то же, что весною. Между тем на море спор был решен. После взятия Родоса Конон получил новое подкрепление в 90 триер, которым его флот был увеличен до 170 кораблей; номинальное командование им взял на себя летом 394 г. Фарнабаз, которого сам Конон рекомендовал царю для этой должности. Но и Спарта тем временем делала серьезные приготовления, хорошо понимая, какие важные последствия будет иметь предстоящая борьба. Чтобы сосредоточить руководство военными действиями на суше и на море в одних руках, решили обойтись без наварха и возложили на Агесилая также верховное командование флотом (летом 395 г.). Агесилай тотчас потребовал от союзных городов, чтобы они построили 120 новых триер; начальником флота он назначил своего шурина Пей-

140

сандра — выбор, правда, не очень удачный ввиду неопытности последнего в морском деле.
В этих приготовлениях с обеих сторон прошел конец 395 г. и первая половина следующего лета; наконец, в начале августа Конон открыл наступательные действия против греческого флота, который был сосредоточен у Книда напротив Родоса, чтобы преградить неприятелю вход в Эгейское море. Пейсандр принял вызов на сражение, сделанный ему противником; но греческий флот не мог устоять против более сильного неприятеля. Скоро бегство сделалось всеобщим, сам Пейсандр пал, а 50 его кораблей было взято в плен; однако большей части экипажа удалось спастись на берег.
Эта победа сделала Конона господином Эгейского моря. Он тотчас провозгласил автономию всех греческих общин на островах и на малоазиатском побережье, и тут обнаружилось, как шатко было спартанское господство в Малой Азии. Города один за другим переходили к персам и изгоняли ла-кедемонских гармостов и гарнизоны. Только два важных пункта на Геллеспонте, Абидос и Сеет, Деркилид удержал от отложения и отстоял против нападений Фарнабаза и Конона.
С центральными греческими государствами, образовавшими союз против Спарты, завязал сношения по совету Конона еще Тифрауст, приблизительно во время битвы при Га-лиарте; родосец Тимократ отправился послом от него в Элладу, раздал 50 талантов в качестве пособия на военные издержки наиболее влиятельным государственным деятелям в Фивах, Коринфе и Аргосе и обещал дальнейшие субсидии. Теперь наступило время исполнить данные в то время обещания. Весною 393 г. оба персидских адмирала направились в европейскую Грецию. На море они нигде не встретили сопротивления; Киклады сами отдались в их руки, а Кифера сдалась, как только показался неприятельский флот. На острове оставлен был гарнизон под начальством друга Конона афинянина Никофема. Затем адмиралы поплыли дальше, в Коринф, где выдали субсидию союзному совету. Только после этого Конон вернулся на родину, которой он не видел столько лет. Он явился туда в ореоле недавней победы при

141

Книде; позор поражения при Эгоспотамах был заглажен, Афины освобождены от гнета лакедемонского владычества на море. Естественно, что человеку, оказавшему такие важные услуги родине, теперь возданы были почести, каких не удостоился еще ни один гражданин со времени Гармодия и Аристогитона; Конону, как и им, воздвигнута была бронзовая статуя "за то, что он дал свободу союзникам Афин", как гласило постановление Народного собрания.
Но Конон лелеял еще более широкие замыслы: он стремился к восстановлению афинского господства на море. Прежде всего нужно было восстановить укрепления Пирея и Длинные стены, разрушенные некогда Лисандром. В Афинах уже раньше приступили к этим работам; теперь Конон выдал афинянам для этой цели большие суммы из персидской военной казны и командировал экипаж своего флота для участия в постройке; однако прошло, конечно, еще несколько лет, прежде чем это громадное предприятие было доведено до конца. Клерухии на Лемносе, Имбросе и Скиро-се были теперь снова соединены с метрополией, верховенство Афин над Делосом восстановлено. С Хиосом, Митиленой и Родосом заключены были союзные договоры. Афины завязали сношения и с Дионисием Сиракузским; и хотя им не удалось привлечь на свою сторону сицилийского тирана, — они по крайней мере добились того, что Спарта также не получила от него помощи.
На суше война почти вовсе прекратилась со дня Коро-нейской битвы. Лакедемоняне ограничивались тем, что держали гарнизоны в Сикионе и Орхомене, между тем как союзники послали в Коринф сильный отряд с целью сделать невозможной для неприятеля всякую попытку перейти Истм. Под защитой этого войска в Коринфе произошла демократическая революция; наиболее влиятельные члены олигархи-ческо-лакедемонской партии были частью перебиты, частью изгнаны; Коринф добровольно отказался от своей автономии и вступил в Аргосский государственный союз (весною 392 г.).
Изгнанникам дарована была амнистия, и они не замедлили доказать свою благодарность тем, что открыли лакеде-

142

монянам ворота длинных стен, соединявших Коринф с его гаванью Лехеем. Между стенами произошло сражение, в котором аргосцы были разбиты с большим уроном; лакедемоняне завладели укреплениями и значительную часть их разрушили. Теперь для них открыт был путь через Истм, и действительно они овладели Сидунтом и Кроммионом, двумя коринфскими поселками на Сароническом заливе; их дальнейшим успехам помешали афиняне, которые явились с сильным войском и вновь возвели разрушенные стены. В качестве гарнизона остался в Коринфе отряд наемников под начальством молодого очень способного офицера, Ификрата из Рамна, пелтасты которого скоро сделались грозою для неприятеля благодаря своим смелым набегам.
Теперь в Спарте начали серьезно подумывать о мире. Ясно было, что борьба с коалицией центральных греческих государств и Персии не обещает Спарте успеха, и потому она готова была примириться с совершившимися фактами, как ни тяжело было людям, стоявшим во главе правительства, и особенно царю Агесилаю И, отказаться от плана завоевания Азии — плана столь близкого, казалось, к осуществлению. Итак, летом 392 г. Анталкид отправился послом в Сарды к новому сатрапу Тирибазу, сменившему Тифрауста, и от имени своего правительства предложил уступить Персии весь азиатский материк с тем условием, чтобы все греческие государства на островах и в Европе были признаны автономными. При тогдашнем положении дел только на этих условиях Греции мог быть обеспечен прочный мир; и если нация покрывала себя позором, покидая азиатских соплеменников на произвол варваров, то ответственность за это падала не на Спарту, вступившую в борьбу с Персией ради освобождения азиатских греков, а на те государства, которые действовали заодно с персидским царем.
Но коалиция центральных государств вовсе не была склонна заключить мир на таких условиях. Не то, чтобы они заботились о величии и свободе Греции, а просто каждое из них в отдельности считало предложения спартанцев невыгодными для себя. Афины надеялись восстановить свою прежнюю державу; Аргос не хотел отказаться от обладания

143

только что приобретенным Коринфом, а Фивы в случае принятия пункта об автономии должны были лишиться своей гегемонии в Беотии, которою очень тяготилось большинство мелких городов страны. Ввиду такой оппозиции со стороны своих союзников Тирибаз не осмелился предпринять решительный шаг без позволения своего царя, хотя сам стоял за заключение мира на условиях, предложенных Спартою; он отправился к царскому двору, а пока заключил в тюрьму Конона, который приехал в Сарды с афинским посольством. В сущности все действия Конона в течение двух последних лет были гораздо более направлены к пользе Афин, чем к пользе царя, которому он служил; носились даже слухи, — неизвестно, насколько верные, — что у Конона на уме еще гораздо более обширные замыслы, — что он хочет вырвать азиатских греков у Персии. Теперь, конечно, прекратили уплату жалованья флоту, которым до сих пор командовал Конон, и, таким образом, этот флот распался. Впрочем, самому Конону удалось спустя короткое время бежать из тюрьмы; он отправился к своему царственному другу Эвагору на Кипр, где вскоре и умер от болезни.
Та политика, которую рекомендовал Тирибаз, была, без сомнения, наиболее выгодна для Персии; но в Сузах еще слишком свежо было воспоминание о всех тех неприятностях, какие причинила государству Спарта, чтобы царь мог согласиться на мир. Напротив, вместо Тирибаза в Сарды был послан Струф с поручением энергично продолжать войну против Спарты. В ответ на это Спарта отправила (весною 391 г.) войско в Азию под начальством Фиброна, который уже раньше командовал там армией. Тотчас на сторону Спарты перешли Эфес, Приена и Магнесия; со времени сражения при Книде они имели довольно случаев узнать, что значит автономия под персидским верховенством. Правда, скоро затем Струф напал на Фиброна с превосходными силами и разбил его наголову, однако города, приобретенные Фиброном, остались верны Спарте.
Между тем к Спарте примкнул и Книд, а на Родосе вспыхнуло восстание против демократического правительства, оказавшееся, впрочем, в самом городе безуспешным;

144

но побежденная партия удержалась в одной части острова. На помощь ей послан был в Малую Азию спартанский наварх Экдик с небольшой эскадрою (осенью 391 г.). Ему удалось привлечь на сторону лакедемонян Самос и мелкие города на Лесбосе; но он был недостаточно силен, чтобы предпринять какие-либо решительные действия против Родоса. Поэтому ближайшим летом (390) его эскадра была увеличена до 27 триер, а командование ею передано брату Агесилая, Телевтию. Таким образом Спарта снова заняла внушительное положение на малоазиатском побережье.
Около того же времени, когда Фиброн отправился в Азию, Агесилай двинулся к Аргосу, опустошил окрестности города и затем направился к Коринфу; здесь он овладел длинными стенами и гаванью Лехеем с ее арсеналом и всем стоявшим там флотом (весною 391 г.). Преграда, так долго закрывавшая лакедемонянам путь к Истму, была наконец сокрушена.
В Афинах и Беотии теперь начали опасаться нашествия спартанцев и поэтому снова завязали в Спарте переговоры о мире, которые в прошлом году окончились неудачей в Сардах. На этот раз выработан был проект мирного договора, в общем на условии сохранения каждой стороной ее наличных владений. Афины должны были удержать власть над Лемносом, Имбросом и Скиросом, а Беотия признать независимость Орхомена; только от Аргоса требовалась уступка Коринфа. Мир не состоялся вследствие несогласия аргосцев и афинской радикальной народной партии, которая в заключении мира со Спартой видела опасность для существования демократии (391 г.).
Итак, следующей весною Агесилай II снова явился под стенами Коринфа, в то самое время, когда там праздновались Истмийские игры. Союзники не решались начинать битву, и царь не мог устоять против соблазна устроить состязания, поручив руководство ими коринфским изгнанникам, находившимся в его войске. Затем он перешел через Истм и опустошил всю местность у подошвы Гераней. Уже из Фив пришло посольство с предложением мира; но в это время Ификрату удалось на прибрежной равнине у Лехея

145

окружить своими пелтастами отряд спартанского ополчения и значительную часть его уничтожить. Это было поражение, подобное сфактерийскому, потому что, хотя материальный урон не превышал 250 человек, но слава непобедимости, окружавшая спартанское ополчение, снова была сильно поколеблена, союзники начали становиться несговорчивыми и Агесилай принужден был прервать начатую экспедицию. С этих пор военные действия лакедемонян ограничивались обороной Лехея, тогда как Ификрат господствовал над всей окрестной страной, уничтожал одинокие неприятельские посты и опустошал территорию спартанских союзников.
В следующем году (389) Агесилай снова выступил в поход, но целью его на этот раз была Акарнания. Дело в том, что союзники Спарты, ахейцы, приняли в свой государственный союз Калидон на южном побережье Этолии и терпели здесь притеснения от своих соседей, акарнанцев, которые, как мы знаем, находились в союзе с Афинами и Фивами. Агесилай опустошил открытую страну, не встретив значительного сопротивления, но не сумел взять ни одного из укрепленных городов. В следующем году экспедиция должна была повториться; но акарнанцы не допустили до этого и заключили мир и союз со Спартой. Однако политические и военные отношения в Греции почти совсем не изменились под влиянием этой борьбы.
Между тем афиняне прилагали все усилия, чтобы создать новый флот. Но с тех пор, как иссякла персидская субсидия, возобновились прежние финансовые затруднения; попытка увеличить косвенные налоги дала ничтожный доход, и ничего другого не оставалось, как обложить имущество граждан тяжелым военным налогом. Ввиду этого приготовления медленно подвигались вперед, и морская война совершенно приостановилась. Только победа Ификрата снова доставила перевес руководимой Фрасибулом военной партии; несмотря на сопротивление состоятельных классов решено было снарядить большой флот, чтобы восстановить державу в тех размерах, какие она имела до битвы при Эгос-потамах (390/389 г.).
В это самое время часть афинских сил была отвлечена

146

другим предприятием. Эвагор Саламинский в течение последних лет все более и более распространял свою власть на Кипр; теперь в его руках находился весь остров, за исключением Китиона, Амафа и Сол. До сих пор царь не препятствовал ему; но с того времени, как Конон, в качестве изменника, отставлен был от своей должности, поведение Эвагора также должно было возбуждать подозрения при персидском дворе. Поэтому на Кипр для защиты находящихся в опасности городов отправлено было (390 г.) войско под начальством перса Автофрадата и флот под командой Гекатомна, владетеля Миласы в Карий. Эвагор в свою очередь заключил союз с Египтом, который за несколько лет до того сверг с себя персидское владычество, и обратился за помощью в Афины.
Последние очутились в очень затруднительном положении. Формально союз с Персией еще продолжался; оба государства воевали с одним и тем же врагом, хотя Афины уже несколько лет не получали от Персии прямой поддержки. С другой стороны, благодаря влиянию Эвагора Конон был поставлен во главе персидского флота, и корабли Эвагора сражались при Книде за освобождение Афин. Его статуя стоит на рынке рядом со статуей Конона; неужели же теперь в нужде отплатить другу неблагодарностью? И прежде всего — можно ли быть уверенным в персидской дружбе, если пожертвовать Эвагором? Не возникнет ли конфликт с Персией, как только Афины серьезно примутся за восстановление своей державы. Эти соображения решили вопрос; афиняне заключили союз с Эвагором и тотчас отправили на помощь ему эскадру из десяти триер (осенью 390 г.). Правда, эта эскадра была захвачена в родосских водах лакедемонянами, что еще на некоторое время отсрочило открытый разрыв с Персией; но первый шаг к решительному повороту в афинской политике уже был сделан.
Следующей весною (389 г.) Фрасибул отплыл во главе флота из сорока триер. Без всякого труда достигнуты были блестящие успехи: Фасос, Самофракия, Тенедос, фракийский Херсонес, Византия и Калхедон присоединились к Афинам, с фракийскими князьями Севтом и Медоком заключен был союз. Таким образом, сообщение с Понтом сно-

147

ва находилось в руках афинян. Дружба с Митиленою и Хиосом, возобновленная уже Кононом, сделалась еще более тесною, Антисса и Эрес на Лесбосе и Клазомены в Ионии были завоеваны. В важнейших военных пунктах помещены были афинские гарнизоны; транзитный сбор на Босфоре, портовая пошлина в 5 % со всех ввозимых и вывозимых товаров в союзных государствах взимались на счет Афин, как до сражения при Эгоспотамах. Афины могли, казалось, с уверенностью рассчитывать на скорое восстановление своего прежнего государства.
Фрасибул провел зиму на Лесбосе и с наступлением первых весенних дней поплыл дальше к Родосу, который сильно терпел от притеснений неприятеля, мимоездом был привлечен на афинскую сторону Галикарнас. Между тем враги Фрасибула в Афинах с успехом подготовляли его падение. Состоятельные классы уже давно были раздражены постоянным увеличением налогов: союзники жаловались на насильственные поборы; а высокомерное обращение, которое позволял себе "освободитель" в сознании своих заслуг, оттолкнуло от него многих старых друзей. Поэтому народ решил сместить Фрасибула и его товарищей по командованию армией и вызвал их в Афины для представления отчета. Начальство над флотом было поручено Агиррию из Коллита, который еще при Клеофонте принимал участие в управлении финансами и позднее, после восстановления демократии, приобрел большую популярность раздачей казенных денег народу. Но в качестве полководца он еще не имел случая обнаружить свои способности.
В главной квартире Фрасибула оказалось немало людей, готовых силою воспротивиться решению демоса. Фрасибул, действительно, не торопился исполнить полученное им приказание; он остался во главе флота и продолжал собирать дань с городов малоазиатского побережья. Во время одной из таких экспедиций, у устья Евримедонта в Памфилии, на него ночью напали аспендийцы и убили его в его же палатке. Таким образом, Афины были избавлены от печальной необходимости увидеть в роли обвиняемого перед народным судом человека, который дважды спас город от тирании оли-

148

гархов. Его противники, вероятно, свободно вздохнули; но справедливость заставляет нас признать, что даже у них ненависть отошла теперь на задний план перед воспоминанием о великих заслугах покойного. Товарищи же Фрасибула по командованию войском были преданы суду, и по крайней мере один из них, Эргокл, был приговорен к смерти и казнен.
Лакедемоняне между тем поместили у Эгины эскадру, которая своими набегами в Сароническом заливе скоро начала сильно стеснять афинян. Ввиду этого на остров послан был афинский отряд под начальством Памфила; он приступил к осаде города (389 г.), но спустя пять месяцев должен был вернуться, ничего не добившись. После этого лакеде-монские пираты сделались смелее прежнего, разбили афинскую флотилию около мыса Зостер у аттического побережья (388 г.), а однажды неприятелю удалось даже проникнуть в самый Пирей и увести в Эгину несколько стоявших в гавани грузовых судов (387 г.). Лишь с заключением мира афиняне освободились от беспрестанной тревоги, в которой держали их эти пираты.
В Геллеспонт также была послана лакедемонская эскадра под начальством Анаксибия (388 г.), который, расположившись в Абидосской гавани, сильно тормозил афинскую торговлю и склонил большинство городов Троады к отложению от Фарнабаза. Ввиду этого афиняне отозвали из Коринфа Ификрата с его пелтастами и послали его во фракийский Херсонес. Анаксибий скоро попал в засаду, которую устроил ему Ификрат у Абидоса, и был убит вместе с частью своих солдат. После этого лакедемоняне прислали в Геллеспонт новые подкрепления и довели эскадру в Абидосской гавани до 25 триер; но и афиняне в свою очередь сосредоточили в этих водах флот из 32 кораблей, который со стороны Херсонеса стал блокировать неприятеля в Абидосе (387 г.).
Между тем отношения между Афинами и Персией все больше и больше обострялись. Правда, Фрасибул старался поддерживать дружеские отношения с персидскими сатрапами; и все-таки он не мог избегнуть захватов на азиатском материке, ибо кто был бы в состоянии определить — что

149

принадлежало здесь персам, что нет? А тем временем Афины при посредничестве Эвагора заключили союз с Ахорисом Египетским, который как раз тогда ожидал нашествия персов и потому спешил купить помощь Афин ценою крупных субсидий (зимою 389/398 г.). Таким образом, весною 387 г. отправлено было на Кипр новое подкрепление из десяти триер и восьмисот пелтастов под командой Хабрия, молодого офицера из ификратовой школы, который действительно оказал Эвагору очень важные услуги. В 388 г. персидский царь отозвал из сардской сатрапии расположенного к афинянам Струфа и заменил его Тирибазом, который еще четыре года назад намерен был вступить в соглашение с лакедемонянами. Теперь в Спарте снова одержала верх партия, настаивавшая на заключении мира с Персией; Анталкид был избран навархом на 388/387 г. и немедленно отправился в Эфес, а оттуда к Тирибазу в Сарды. Затем они оба поехали к царю в Сузу, и там без труда было достигнуто соглашение. Условия мира остались в общем те же, какие были выработаны Анталкидом и Тирибазом еще в 392 г.: уступка азиатского материка, со включением Клазомен и Кипра, персидскому царю и автономия всех остальных греческих общин, за исключением Лемноса, Имброса и Скироса, которые оставались подвластными Афинам.
Это было равносильно для Афин отречению от всех успехов, достигнутых Фрасибулом, и, следовательно, от надежды на восстановление прежнего государства, осуществление которой казалось уже столь близким; для Аргоса это означало потерю Коринфа, для Фив — утрату господства над мелкими городами Беотии. Разумеется, теперь союзники еще менее, чем четыре года назад, согласны были принять такие условия. Поэтому военные действия продолжались. По возвращении из Сузы Анталкид принял начальство над абидосской эскадрой, и ему удалось захватить восемь афинских триер, которые привел из Фракии стратег Фрасибул Коллитский. Из Сицилии пришел на помощь спартанцам вспомогательный флот в 20 кораблей под командой Поликсена, шурина Дионисия (см. выше, с.118); сардский сатрап Тирибаз и Ариобарзан, управлявший теперь вместо Фарнабаза Даскил-

150

лийской сатрапией, также прислали все свои наличные корабли. Таким образом, под начальством Анталкида скоро собрался флот в 80 триер, с которым он господствовал на Геллеспонте и отрезал афинянам подвоз хлеба из Понта. В то же время молодой царь Агесипол I собрал при Флиунте пелопоннесское союзное войско и вторгся в область Аргоса, которую и опустошил вплоть до стен столицы.
Ввиду этих событий союзники наконец согласились отправить послов в Сарды, где Тирибаз официально объявил условия мира. Афины тотчас приняли их; они отказывались лишь от того, чего, ввиду превосходства неприятеля на море, во всяком случае не могли больше отстаивать. Правда, приходилось расстаться с мечтой увидеть еще когда-нибудь державу восстановленной в прежнем блеске, но зато Афины сохраняли свои Длинные стены, флот, острова Фракийского моря и вместе с тем базис господства на море. Если Афины начали войну в качестве вассала Спарты, то теперь они снова заняли место в ряду первоклассных эллинских держав. Гораздо больше пострадал Аргос, и особенно Фивы, которые с утратой гегемонии в Беотии должны были низойти на степень незначительного второстепенного государства; но и здесь достаточно было ультиматума Спарты, чтобы устранить всякое сопротивление. Афиняне очистили Византию и все остальные пункты во Фракии, Малой Азии и на островах, где они еще имели свои гарнизоны. Беотийский союз был уничтожен, и владычество Фив ограничено только их собственной областью. Аргосцы удалились из Коринфа в сопровождении вожаков коринфской демократии, изгнанники вернулись в город, и Коринф снова стал к Спарте в свои прежние отношения союзника. В Элладе был водворен мир (весною 386 г.).
Итак, азиатские греки были отданы во власть Персии; но они отнюдь не были склонны подчиниться решению великих держав. Города карийского побережья и лежащих впереди него островов, стоявшие до сих пор на стороне Спарты, — Книд, Ясос, Самос и Эфес, — заключили союз с Родосом в целях взаимной защиты. Так же мало думал о подчинении и Эвагор Кипрский. До сих пор он успешно бо-

151

ролся с полководцами царя и не только отстоял свои владения на Кипре, но еще склонил большинство прибрежных городов Киликии к отложению от царя. Правда, Хабрий с его афинским войском был теперь отозван; зато Эвагор получил поддержку от Ахориса Египетского, и, кроме того, владетель Карий Гекатомн тайно помогал ему деньгами. Таким образом, Эвагор был на море сильнее неприятеля, и Кипр пока был обеспечен против персидского нападения.
Между тем персы собрали в Сирии, под начальством Тифрауста, Фарнабаза и сирийского сатрапа Аброкома, большую армию, которую и двинули против Египта. Но эта экспедиция окончилась полной неудачей; во время трехлетней борьбы (приблизительно с 386 по 384 гг.) Ахорис отбил персов и даже сам перешел в наступление и занял часть Сирии. Эвагор при этом деятельно помогал своему союзнику: он напал со своим флотом на Финикию, и важный Тир был взят штурмом.
Персы должны были признать, что с Египтом невозможно справиться, пока Кипр остается непобежденным. Так как для нападения на Эвагора недостаточно было той части финикийского флота, которая оставалась еще в распоряжении царя после потери Тира, то сардскому сатрапу Тирибазу отдано было приказание снарядить флот в ионийских и эолийских гаванях, набрать войско из греческих наемников и вести эту армию в Киликию. Здесь он соединился с финикийским флотом, посадил на свои корабли часть персидской сухопутной армии и затем переправился на Кипр (381 г.). Эвагор не сумел помешать высадке неприятеля; не будучи в состоянии справиться на суше с более многочисленным войском Тирибаза, он старался отрезать ему подвоз со стороны материка, чтобы этим заставить его удалиться с острова. Но и этот план не удался, и теперь не оставалось ничего другого, как попытать счастья на море, где разница в силах была менее велика. Эвагор призвал к себе на помощь эскадру из Египта и неожиданно напал на персидский флот на высоте Китиона, но потерпел полное поражение и был заперт в своей столице Саламине. Ахорис Египетский не мог оказать ему существенной помощи; попытка склонить Спарту к вмеша-

152

тельству также оказалась неудачной. Осада продолжалась всю зиму; наконец Эвагор принужден был вступить в переговоры с победителем. Тирибаз требовал выдачи всех завоеваний; только Саламин он оставлял Эвагору, который должен был признать себя подвластным персидскому царю, "как раб своему господину". Положение Эвагора было настолько критическим, что он готов был согласиться на все эти условия, за исключением последнего; не как раб, а как царь хотел он повиноваться персидскому царю. Тирибаз отклонил это предложение, и Эвагор, по всей вероятности, погиб бы, если бы в главной квартире персов не начались раздоры. Зять царя Оронт, служивший под начальством Тири-база, возбудил при сузском дворе подозрение против своего начальника и добился его отозвания, благодаря чему сам стал во главе армии. Но войско, очень любившее Тирибаза, начало обнаруживать непокорность, и адмирал Глос, женатый на дочери Тирибаза и опасавшийся, чтобы падение тестя не повлекло за собою его собственной гибели, стал подумывать об отложении. При таких обстоятельствах Оронту ничего не оставалось, как принять мир на тех условиях, которые предлагал Эвагор (приблизительно в конце лета 380 г.).
Мир был заключен как раз вовремя, потому что Глос действительно восстал против персидского царя, опираясь на преданный ему флот и на ионийско-эолийские прибрежные города, которыми управлял еще его отец Там при Кире. Он тотчас вступил в союз с египетским царем Нектанебом I, только что наследовавшим престол Ахориса, и обратился за помощью в Спарту. Последняя была не прочь воспользоваться благоприятным случаем, чтобы возвратить себе прежнее положение в Малой Азии; тем более что теперь, после занятия Фив и успешных действий против Олинфа, гегемония Спарты в Греции казалась более упроченной, чем когда-либо (см. ниже). Но Глос пал от руки убийцы; а сын его Tax, хотя и старался осуществить планы своего отца, однако не мог добиться сколько-нибудь серьезных результатов, так как Спарта была занята новыми неурядицами в Греции, а Египет снова боролся с Персией, отстаивая свое существование. К тому же Tax скоро умер, и авторитет персид-

153

ского царя был без труда восстановлен на западном побережье Малой Азии.
Спарта между тем старалась упрочить свое положение в Греции. Статья Анталкидова мира об автономии представляла отличное орудие для этого. Прежде всего необходимо было взять в руки Пелопоннес, где поражения, понесенные спартанцами во время последней войны, сильно пошатнули авторитет Спарты. В особенности Мантинея плохо исполняла обязанности союзницы и открыто выражала свои симпатии к коалиции, что, впрочем, было вполне естественно ввиду демократического устройства города и его старинной дружбы с Аргосом. Между тем как раз в год заключения Анталкидова мира окончилось тридцатилетнее перемирие, которое Мантинея заключила со Спартой весною 417 г., после большой победы, одержанной спартанцами под ее стенами (см. выше, т. I, с.444).Таким образом, Спарта теперь ничем не была связана, и она немедленно потребовала, чтобы Мантинея срыла свои укрепления. В надежде на поддержку Афин и Аргоса Мантинея решилась начать войну; однако никто не осмелился помешать Спарте, когда царь Агесипол выступил в поход и начал осаду (384 г.). Город держался целое лето; с наступлением осенних дождей Агесипол запрудил реку, протекавшую через город, и таким образом залил его водою. Скоро в стенах, построенных из сырого кирпича, образовались трещины, и Мантинея изъявила готовность принять лакедемонские условия. Но теперь Спарта увеличила свои требования; вспомнив, что Мантинея некогда, 100 или более лет назад, превратилась в большой город благодаря соединению пяти первоначально самостоятельных общин (см. выше, т.1, с.363), она потребовала восстановления прежнего устройства. Мантинейцам ничего другого не оставалось, как согласиться и на это условие, и вожди демократической партии могли быть довольны уже тем, что им разрешено было свободное отступление. Большая часть города была разрушена, и снова построены прежние поселки, которые отныне образовали самостоятельные государства с олигархическим устройством и поставляли, каждый от себя, свой отряд в пелопоннесское союзное войско.

154

Авторитет Спарты в Пелопоннесе был восстановлен в полном объеме; достаточно было простого предложения эфоров, чтобы заставить флиунтцев вернуть в город тех, которые подверглись изгнанию за принадлежность к олигархической партии. Теперь Спарта могла подумать о том, чтобы и в Северной Греции вернуть себе руководящее положение. Внешний повод к этому подали события, происходившие на южном побережье Македонии и Фракии.
Здесь в течение последних лет союз халкидских городов достиг необыкновенного развития. Во время заключения Анталкидова мира этот союз ограничивался только Олин-фом и полуостровом Сифонией; но то, чего недоставало ему в смысле внешнего объема, возмещала прочность его внутренней организации. Установлен был союзный индигенат, обеспечивавший каждому гражданину халкидского города право вступления в брак и приобретения земельной собственности на всей территории союза; все участники союза пользовались одинаковыми политическими правами. Во всей стране применялись одни и те же законы, монеты чеканились от имени союза. Фактически Халкидский союз представлял собою единое государство, отдельные члены которого пользовались еще только муниципальной самостоятельностью.
Споры из-за престолонаследия, волновавшие соседнюю Македонию со смерти Архелая, благоприятствовали развитию могущества халкидцев. Вступивший в 390 г. на престол царь Аминта, сын брата Пердикки, Арридея, постарался упрочить свою шаткую власть союзом с халкидцами, причем предоставил им важные торговые привилегии; но уже через несколько лет иллирийцы изгнали его из государства и возвели на престол претендента Аргея (около 385 г.). Халкидцы воспользовались этими смутами, и будто бы в интересах Аминты, как его союзники, заняли большую часть Нижней Македонии с ее столицей Пеллой. Но когда Аминта спустя два года с помощью фессалийцев изгнал Аргея и снова занял македонский престол, халкидцы отказались отдать захваченные города, которые они между тем включили в свой союз как членов.

155

Около этого самого времени вступила в Халкидский союз Потидея. С Ботгиеей, Аканфом и Амфиполем халкидцы еще несколько лет назад вели войну, но в то время им не удалось покорить эти общины; теперь, после успехов в Македонии, они решили повторить свою попытку и обратились к Аканфу и соседней Аполлонии с требованием вступить в союз. Но эти общины отнюдь не были склонны отказываться от городской автономии, и так как не могли защищаться собственными силами, то решились прибегнуть к посредничеству Спарты. Аминта III Македонский поддержал это решение, потому что при данных обстоятельствах он только в случае помощи со стороны спартанцев мог рассчитывать на возвращение утраченной половины своего государства.
Спарта охотно готова была принять эти предложения, а Пелопоннесское союзное собрание, на усмотрение которого представлен был этот вопрос, высказалось, конечно, в том же смысле, как и главный город. Итак, решено было послать в Халкидику армию в 10 000 человек (383 г.), причем лакедемонский отряд, состоявший из 2 тыс. неодамодов и пери-эков под начальством Эвдамида, должен был немедленно выступить в поход, а войска союзников последовать за ними в возможно скором времени. Как только показалось спартанское войско, Потидея отложилась от Халкидского союза; но для наступательных действий против Олинфа Эвдамид был, конечно, слишком слаб, и потому он принужден был ограничиться охраной новых союзников от нападений неприятеля.
В Фивах, как и в Афинах, поведение Спарты должно было вызвать сильную тревогу. Со времени Коринфской войны здесь поддерживали дружеские отношения с халкидцами; и хотя пока не решались еще открыто выступить против Спарты, однако фиванское правительство издало распоряжение, запрещавшее всем его гражданам принимать участие в военных действиях против Олинфа. Это был серьезный симптом; никто не мог предугадать, что произошло бы, если бы дела в Халкидике приняли неблагоприятный для Спарты оборот.
Поэтому спартанцы решили предупредить опасность, и

156

они нашли поддержку в самих Фивах. Здесь существовала сильная партия, которая не одобряла политики, поставившей Беотию в оппозицию к Спарте; полное крушение этой политики в Коринфской войне должно было доставить этой партии влияние на государство. Как раз теперь один из ее вождей, Леонтиад, занимал высшую государственную должность в Фивах — должность полемарха, правда, в товариществе с Исмением, вождем партии, враждебной Спарте. Когда брат Эвдамида, Фебид, проходил через Беотию с подкреплениями для стоявшей под Олинфом армии, Леонтиад открыл ему ворота Кадмеи. Когда спартанцы заняли крепость, противники не решились оказать им сопротивление; кто мог, искал убежища в Афинах. Исмений был арестован и предан суду, причем Спарта прислала в трибунал трех членов, а каждое из союзных пелопоннесских государств — по одному. В характере приговора нельзя было сомневаться; человек, так много способствовавший возникновению Коринфской войны и обогатившийся персидским золотом, был осужден, как предатель Эллады, и казнен.
Весть о происшедшем в Фивах вызвала сильнейшее негодование во всем эллинском мире. Спартанское правительство постаралось снять с себя ответственность в этом деле; Фебид был привлечен к суду и приговорен к штрафу в 10 000 драхм. Но того, что было сделано, Спарта, конечно, не могла и не хотела вернуть; таким образом, гарнизон остался в Кадмее, и Фивы включены были в Спартанский союз. Разрушенная 44 года назад Платея была теперь восстановлена, и призваны обратно на родину оставшиеся в живых прежние ее обитатели; эта мера очень много способствовала успокоению взволнованного общественного мнения в Афинах и, кроме того, была отлично рассчитана на то, чтобы на будущее время посеять раздор между Афинами и Фивами.
Теперь союзники, отряды которых до сих пор еще не принимали участия в военных действиях, поспешили присоединить их к армии, находившейся в Беотии; Фивы также выставили отряд гоплитов и всадников. Брат Агесилая Телевтий принял начальство над соединенной армией и повел ее в Македонию. Там он соединился с войском Аминты, луч-

157

шую часть которого составляли 400 отборных всадников, присланных Дердадом, князем македонской области Эли-миотиды. Под стенами Олинфа произошло сражение с хал-кидцами, которые были разбиты наголову; однако побежденным удалось без больших потерь укрыться за своими укреплениями. Для осады Олинфа Телевтий был недостаточно силен; поэтому он ограничился опустошением неприятельской страны, а вскоре зима положила конец военным действиям.
Следующей весною (381 г.) под Олинфом снова произошло сражение, и на этот раз лакедемоняне потерпели полное поражение; Телевтий пал, а его армия с большим уроном была рассеяна во все стороны. Теперь ведение Хал-кидской войны взял на себя царь Агесипол I. Ввиду превосходства его боевых сил олинфяне не решились вступить в бой; не встречая сопротивления, царь опустошил неприятельскую страну до самых стен столицы и завладел важным пунктом Тороной. Агесипол скоро умер от горячки, но силы неприятеля уже были надломлены. Олинф был окружен со всех сторон и в конце концов вынужден голодом к сдаче. Халкидский союз был уничтожен, а Олинф должен был признать над собою верховную власть Спарты и обязаться выставлять войско в случае войны (380 или 379 г.).
В Пелопоннесе между тем возникли новые осложнения. Хотя Флиунт, по приказанию эфоров, призвал обратно изгнанников (см. выше, с. 154), но при возвращении им конфискованных имений возникли различные затруднения, и вернувшиеся на родину изгнанники принуждены были опять прибегнуть к вмешательству Спарты. Царь Агесилай I приступил к восстановлению изгнанников в их правах путем экзекуции (летом 381 г.), и когда флиунтское правительство изъявило готовность исполнить требования спартанцев, Агесилай потребовал допущения в Акрополь гарнизона. Выведенные из себя этим требованием, флиунтцы предпочли подвергнуться осаде; год и восемь месяцев пришлось Агеси-лаю простоять под городом, пока наконец голод заставил осажденных сдаться на волю победителя (в начале 379 г.). Виновники отпадения подверглись строгому суду, конститу-

158

ция была изменена в олигархическом духе и поставлен в крепости гарнизон. Пелопоннесцам еще раз было наглядно показано, что всякое сопротивление Спарте напрасно.
Таким образом, Спарта благодаря своей рассчитанной и беспощадной политике в течение немногих лет вернула себе господствующее положение на греческом полуострове, которое она потеряла вследствие Коринфской войны; казалось даже, что могущество Спарты было теперь прочнее, чем когда-либо ранее. Этими успехами она обязана была главным образом царю Агесилаю И. С тех пор как он, летом 394 г., вернулся из Азии в блеске только что одержанных им побед над варварами, он занимал бесспорно первое место в Спарте, а вместе с тем и вообще в Греции. Лисандр умер; царь из другой династии, Павсаний, жил в изгнании, его сын Агеси-пол был несовершеннолетний мальчик, который даже по своем вступлении на престол остался в подчиненном положении по отношению к своему старшему соправителю. Таково же было отношение Агесилая и к младшему брату и преемнику Агесипола, Клеомброту; а когда последний спустя несколько лет пал при Левктрах, в доме Агиадов снова наступил период регентства. Таким образом, двойственность царской власти в правление Агесилая фактически исчезла. Геронтов и эфоров Агесилай сумел ловко расположить к себе уступчивостью; он упорно отказывался от оказываемых лично ему почестей; в своем образе жизни и в манерах он был прост, как истый спартанец. Настоящей гениальностью он, впрочем, не обладал ни как политик, ни как полководец; успехи в области тактики и стратегии, достигнутые как раз в это время Ификратом, Хабрием и Эпаминондом, оставались ему совершенно чужды, и он, подобно большинству его соотечественников в тесном смысле, не понимал, что политика должна считаться и с нравственными факторами. Именно это грубое пользование правом сильного, проходящее красной нитью через всю политику Агесилая, и было одной из главных причин крушения спартанского могущества.

Подготовлено по изданию:

Белох Ю.
Греческая история: в 2 т. / Юлиус Белох; пер с нем. М.О.Гершензона; Гос. публ. ист. б-ка России.
- 3-е изд. /под ред. и со вступ. ст. Ю.И.Семенова. -М., 2009.

ISBN 978-5-85209-214-4 (т.l)
ISBN 978-5-85209-213-7

© Государственная публичная историческая библиотека России, 2009
© Семенов Ю.И., вступительная статья, редакция, 2009