258

4. РЕЛИГИОЗНО-НРАВСТВЕННЫЕ ВОЗЗРЕНИЯ ЭВРИПИДА

Особенности происхождения греческой трагедии, естественно, открывали широкий простор для введения в нее религиозных мотивов. Пользуясь мифологическими сюжетами, Эврипид, что характерно для его научного мировоззрения, вводит мотивы, подрывающие самое веру в них. Так, вспоминая миф о том, как Атрей угостил Фиеста мясом его собственных детей и как Зевс, глядя на это, изменил движение солнца и звезд, поэт прибавляет: «Так рассказывают, но мало веры заслуживает это в моих глазах» («Электра», 737 сл.).
Наивную веру простых людей Эврипид представил в «Ифигении в Тавриде» в рассказе о том, как пастухи приняли Ореста и Пилада за богов — Диоскуров (272). Но тут же оказываются и насмешники, которые разоблачают их легковерие (275 сл., ср. 1334).
Подобно Анаксагору, Эврипид в одной трагедии выражал мысль, что солнце — это «золотая глыба» (фр. 783). Высказывания относительно природы всего мироздания в духе современных ему научных теорий рассеяны по многим его произведениям. Особенно характерно звучит рассуждение: «Ведь разум в каждом из нас есть бог» (фр. 1018). В одной из трагедий действующее лицо рассуждает: «Зевса, кто бы он ни был, я знаю только по рассказам» (фр. 480).
Религиозные вопросы, как можно видеть, сильно занимали современников Эврипида, и он сам в той или иной степени откликается на них почти во всех своих произведениях. Продолжая мысль Гераклита и Ксенофана, лучшие улил стали искать в божестве моральное

259

начало. На этой почве у Эврипида возник решительный конфликт с традиционными верованиями.
Некоторые действующие лица говорят о всемогуществе богов (фр. 397, 1025, 1075). Это — голос верующих. В «Просительницах» в уста Тезея вкладывается речь, в которой несчастия людей объясняются их неразумием, стремлением поставить себя выше богов (195— 218). Но как можно себе представить, чтобы боги, — если они существуют,— допускали в мире торжество насилия и неправды? «Неужели ты, Зевс, не видишь людей? — жалуется глашатай Талфибий в «Гекубе», — или попусту сложилось такое мнение, что существует род богов, в действительности же делами людей управляет судьба?» (488—491). В противоположность этому Эврипид представил смелого мыслителя, который хочет все установить вполне точно и своими глазами убедиться, существуют ли боги. Герой Беллерофонт в трагедии, названной его именем (поставлена до 425 г.), взлетает на небо, чтобы узнать, есть ли там боги. Кто видит на земле царство неправды и насилия, тот поймет, думает он, что богов вовсе нет и что все рассказы о них — пустая сказка (фр. 286).
Во многих трагедиях Эврипид изображает действия богов совершенно противоречащими нравственности. Так, Афродита губит Ипполита и Федру из чувства мелкой личной злобы; Гера насылает безумие на Геракла по своему произволу. Ее преследования дают основание отцу Геракла, Амфитриону, обвинять Зевса в том, что он не препятствует гибели от коварства Геры семьи своего сына («Геракл», 339—347). Аполлон обольстил царевну Креусу и вынудил ее подкинуть родившегося ребенка («Ион», 10—21), а потом стыдится признаться перед сыном в своем грехе (1557 сл.).
Эврипид многократно подчеркивает, что боги ничуть не лучше, а иногда и хуже людей. Геракл, увидев, что невольно сделался убийцей семьи, в ответ на утешения Тезея говорит («Геракл», 1341—1346):

...Я не верил и не верю.
Чтоб бог вкушал запретного плода,
Чтоб на руках у бога были узы
И бог один повелевал другим.
Нет, божество само себе довлеет:
Все это — бредни детские певцов.
{Перевод И. Ф. Анненского)

Ифигения как жрица, которая должна приносить в жертву Артемиде греческих пленников, возмущается, как богиня может требовать таких жертв, и приходит к мысли, что это — выдумки самих людей («Ифигения в Тавриде», 380—391). Подводя итоги своим горестным размышлениям, Эврипид в одной из не дошедших до нас трагедий говорит: «Коль боги что позорное творят, они не боги» (фр. 292, 7).
Необходимо отметить жестокие нападки Эврипида на жрецов, которые, восседая на пророческих престолах и как будто возвещая волю богов, в действительности обманывают людей (фр. 795). Хитрости и обманы жрецов наглядно показаны в «Ионе», где герой в качестве храмового служки выведывает у пришедших к оракулу вопросы, с которыми они хотят обратиться, и в «Ифигении в Тавриде», где героиня, пользуясь своим жреческим положением, обманы-

260

вает царя рассказом о мнимом чуде со статуей богини и таким образом устраивает побег.
Но, должно быть, эти радикальные суждения, требовавшие разрыва с общей религиозной, традицией, с усвоенными с детства верованиями, давались поэту нелегко и стоили долгих, мучительных переживаний. Таким стоном наболевшей души звучит песня хора в «Ипполите» (1102—1110):

Если о силе богов мне на сердце раздумье приходит,
Сразу стихает тревога,
Но и надежда таинственный промысл постигнуть
Падает, как посмотрю на судьбы и деяния смертных:
Вечно во всем перемены,
Много превратностей всяких
Жизнь человеку приносит.

Возникал вопрос: как надо понимать трагедию «Вакханки», где в прекрасном виде, как нечто чудесное и святое, представлена религия Диониса? Некоторые ученые готовы были видеть в этой трагедии отречение поэта от его прежних радикальных взглядов. Однако такие рассуждения надо признать ошибочными. Не говоря о том, что одновременно поставленная трагедия «Ифигения в Авлиде» не содержит никаких признаков отречения, в «Вакханках» сам Дионис, доводящий безумных женщин до ужасного злодеяния, ничем не лучше богов, изображенных в других трагедиях, и в уста Вестника вкладывается критическое замечание: «В страстях богам не подобает равняться со смертными» (1348). Кажущаяся идеализация культа с чудесными картинами природы, открывающей верующим свои дары, не имеет ничего общего с традиционным культом, а является откликом распространенного в современной Эврипиду философии прославления природы. Такое же значение имеет повторяющееся в песнях хора прославление сердечной простоты в противоположность человеческому высокомерию и суемудрию (395 сл.). А речь Тиресия, прославляющая религию Диониса как какое-то начало природы, резко противоречит традиционному мифу, согласно которому Дионис был одним из новых богов. Во всем этом скорее всего надо видеть романтический мотив, вытекающий из современных общественных настроений.
Но если в творчестве Эврипида мы находим суровую критику религиозной традиции, то было бы ошибочным считать его атеистом. Отказавшись от общепринятых положений народной религии, он на основе своих философских воззрений создает круг новых религиозных понятий. Интересна в этом отношении молитва, влагаемая в уста Гекубы в «Троянках» (884—888):

Земли носитель, на земле сидящий,
О, кто б ты ни был неисповедимый, —
О Зевс!—природы ль ты закон, иль разум
Людей, — молюсь тебе. Путем бесшумным
Грядешь ты, все дела ведя по правде.

Ясно, что такое обращение не имеет ничего общего с народной религией и является созданием философской мысли.
В мировоззрении Эврипида нередко проглядывают черты пессимизма и мировой скорби. «Реки священные вспять потекли; правда и

261

Подготовлено по изданию: