287

5. СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИ Е И РЕЛИГИОЗНЫЕ ВОЗЗРЕНИЯ АРИСТОФАНА

Энгельс назвал Аристофана ярко выраженным тенденциозным поэтом1. Это сразу бросается в глаза в его произведениях. Но определить в точности мировоззрение Аристофана довольно трудно, так как, представляя все окружающие явления в шутливом виде, он часто ставит нас в тупик относительно подлинных своих взглядов. Общую тенденцию своих произведений он объясняет в парабазах, но о многих вопросах приходится догадываться. Поэтому в суждениях об Аристофане среди ученых существуют серьезные разногласия.

1 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 36, с. 333.

288

Сам Аристофан неоднократно указывал на высокие общественные задачи, которые он ставил перед собой. В «Лягушках», например, представлено, что бог загробного мира Плутон отпускает на землю Эсхила именно с той целью, чтобы он «спасал государство добрыми мыслями и чтобы воспитывал неразумных» (1501—1503). Уже во «Всадниках» Аристофан прославлял величие и силу своего государства, обращаясь к местным богам-защитникам Афине и Посейдону (551—564 и 581—594). Полно патриотического чувства прославление устами хора своих отцов (565—570):

Мы хотим прославить в песне наших доблестных отцов.
Ведь они вполне достойны были родины своей.
В сухопутных ли сраженьях или в море на судах, —
Всякий раз везде победой прославляли город наш.
И никто из них, завидев пред собою рать врагов,
Не считал их: наполнялся дух их доблестью такой.

В таком же духе прославляет Аристофан победу над персами и в «Осах» (1075—1090). Его идеалом является поколение «марафонских бойцов» («Облака», 986, «Всадники», 1334); он вспоминает подвиги и бескорыстие того времени, когда войском командовал благородный Миронид («Женщины в Народном собрании», 303—308, ср. «Лягушки», 1013—1017). Но, прославляя так прошлые времена, он этим самым не отвергает настоящего, а только хочет исправить его недостатки.
Наибольшей симпатией у него пользуется крестьянство, мелкие землевладельцы, граждане из класса зевгитов, которые несут всю тяжесть войны, составляя основное ядро войска. К этой категории принадлежит и хор ахарнских угольщиков — «заскорузлые старики, дубовые, неподатливые, прямые марафонские бойцы, крепкие, как вяз» («Ахарняне», 180 сл., ср. 696). Он ценит их трудолюбие, крепкую силу, твердый положительный характер, незаинтересованность в честолюбивых планах и рискованных предприятиях. Их созывает Хремил, чтобы поделиться с ними богатством («Богатство», 223—226).
Стоя на точке зрения этих людей, Аристофан ненавидит войну, которая нарушает их мирное благополучие, и тех деятелей, которые затевают войну. Теме мира он специально посвятил три комедии: «Ахарняне», «Мир» и «Лисистрата». Причиной войн Гермес в той же комедии называет корыстолюбие и эгоизм некоторых деятелей, в том числе Перикла (606), а особенно деятелей в Спарте и на островах. Это все ложится тяжелым бременем более всего на крестьян (625). Вину за бедствия, причиненные войной, Аристофан возлагает на демагогов, прежде всего на Клеона, самого выдающегося из них. Наиболее сильный удар против него направлен во «Всадниках». Всадники принадлежат к классу богатых людей. Однако они, как и крупные землевладельцы, заинтересованы в мире и составляют оппозицию против демагогов. Всадники, образующие в комедии хор, выступают против Пафлагонца-Клеона, отсюда вовсе не следует, что точка зрения поэта совпадала с идеологией этой группы: союз с ними только временный. Счастье простых земледельцев, которые могут вернуться к родному очагу и забыть невзгоды войны, Аристофан нарисовал идиллистическими чертами в замечательной песне хора в «Мире» (1127—1190).

289

В той же комедии Аристофан говорит о росте пагубного влияния демагогов: «Когда сюда (т. е. в город) собрался народ земледельцев, он не замечал, что его продают таким же образом (т. е. из корыстных соображений), но оставшись без виноградных дрожжей и будучи любителем сушеных смокв, он стал глядеть на ораторов, а те, понимая, что бедняки ослабели и не имеют хлеба, стали гнать двузубыми кирками эту богиню (т. е. богиню мира), которая много раз сама являлась из любви к нашей стране, а у союзников стали трясти тучных и богатых под предлогом того, что они будто бы сочувствуют Брасиду» — спартанскому полководцу (632—640). От внимания поэта, таким образом, не ускользнуло противоречие между общественными группами, и он прямо указывает, что демагоги натравливают городскую бедноту на богатых. В «Мире» он образно представляет бога войны с огромной ступкой, в которой он толчет людей, причем пестиками ему служат злобные зачинщики и вдохновители войны — Клеон в Афинах и Брасид в Спарте; Тригей с удовлетворением слышит, что оба они погибли, и это сулит ему надежду на мир (259—286).
Но что же так разделяет воюющих? Неужели нельзя договориться и разрешить разногласия? Так рассуждает героиня комедии «Лисистрата», обращаясь к собравшимся представительницам всех греческих государств (1128—1134):

Я собрала вас и хочу всех вместе
И справедливо побранить! ведь вы
Из одного сосуда алтари
Водой кропите, как родные люди,
В Олимпии и в Пилах и в Пифо —
И сколько мест еще назвать могла бы! —
И не врагов вы — варваров с их войском,
А греков губите и города их.

Здесь звучит уже та панэллинская точка зрения, что и в «Мире» (302), которую впоследствии провозглашал оратор Исократ (гл. XVI). С необыкновенной силой и выразительностью излагается идея мира в замечательной речи Лисистраты (565—586). При этом, конечно, войну поэт отвергал как наступательную и захватническую, но всецело одобрял и прославлял войну оборонительную, в которой отличались предки, заслужившие у него почетное звание «марафонских бойцов».
Аристофан возлагает ответственность за войну на преступную деятельность демагогов как вождей «охлоса», античного люмпен-пролетариата, составляющего главную массу на заседаниях Народного собрания. Едкую сатиру на деятельность этого органа рабовладельческой демократии он представил в комедии «Всадники». Он в самом смешном виде изобразил афинский народ как дряхлого, выжившего из ума старика Дема, которого держат в руках ловкие демагоги. Умышленно сгущая краски путем использования сатирического приема гиперболизации, Аристофан разоблачает бесчестные методы, которыми пользуются демагоги в своих интересах. Пафлагонец, т. е. Клеон, действует доносами на честных людей, а его соперник Колбасник, как показано в неподражаемом описании сцены в Совете пятисот (624—682), снискал популярность сообщением о том, что подешевела мелкая рыба. Верхом комизма здесь является то, что за

290

одно только сообщение об этом его награждают, как благодетеля народа, венком. Окончательно же он побеждает противника своим предложением об устройстве большого жертвоприношения, так как народу это сулит даровое угощение; после этого никто не хочет и слышать о мире, хотя сообщается, что из Спарты пришли послы для переговоров.
Интересно замечание Колбасника, когда его зовут на собрание: «О, я несчастный: я погиб! Ведь старик у себя дома бывает самым смышленым из людей; когда же сидит на этой каменной скамье, разевает рот, словно когда складывает смоквы» (752—755). Этой инертностью и безмолвием народной массы и пользуются бесчестные демагоги.
Однако, как ни жестоко нападал Аристофан на недостатки современной ему демократии, было бы ошибочным думать, что он был ее противником: с одинаковой, если даже не с большей силой он бичует представителей олигархии, особенно участников переворота 411 г., например, Писандра (под видом Советника) в «Лисистрате» (489), Ферамена и Фриниха в «Лягушках» (540 сл., 698); часто повторяет о заговорах их против демократии, а к Спарте и ее строю относится отрицательно («Ахарняне», 509—512; «Осы», 474—476; «Мир», 622—624), едко высмеивает «лакономанию» некоторых аристократов в Афинах («Птицы», 1281—1283).
Точку зрения самого Аристофана можно видеть из объяснения
Эвелпида в «Птицах» (35—38):

Из города родного на своих двоих умчались мы не потому,
Чтоб город не любили свой: велик он от природы и богат,
И хватит денег у него для всех равно.

Ему и Писфетеру, как оказывается, наскучили нескончаемые тяжбы афинян (40 сл.). Аристофану близки слова героя, пользующегося его симпатией, Дикеополида: «Помните, что я говорю это (т. е. о причинах войны с ее бедствиями. — С. Р.) не про наше государство, а про то, что людишки негодные, непутевые, бесчестные, лживые и чуждые нам, стали делать придирки насчет мегарских плащей» («Ахарняне», 515—519). Своекорыстных политиканов Аристофан отличает от государства.
Одной из своеобразных особенностей в системе афинской демократии было исключительное значение суда присяжных. Уродливую форму это приняло в результате политики демагогов, особенно Клеона, который повысил до трех оболов дневную плату за исполнение судейских обязанностей. Это привлекло в многолюдные судебные комиссии афинскую городскую бедноту (ср. «Облака», 207 сл.; «Птицы», 109). Аристофан даже называет судей «Гелиасты, граждане из фратрии трех оболов» («Всадники», 255). Бедняк, не имевший ничего за душой, ничем не управлявший в общественной жизни, чувствовал в суде свою власть и силу, мог удовлетворить свое честолюбие и накопившееся озлобление против сильных и богатых. Суд часто превращался в средство пополнения опустевшей казны, так как в нее поступало конфискованное имущество осужденных. Страсть к судебным процессам Аристофан остро высмеял в «Осах», где с помощью героев

291

Филоклеона и Бделиклеона (Клеонолюба и Клеонохула) разоблачил политику Клеона.
Стоя на точке зрения простых крестьян, Аристофан показывал подозрительное отношение таких людей к не понятным для них новшествам в науке, искусстве, религии и т. д., представляя их как вредное и общественно опасное шарлатанство. Новое литературное направление он высмеял главным образом в лице Эврипида, а философское — в образе Сократа как особенно оригинальной и общеизвестной личности того времени.
Сознание, что путем правильного воспитания создаются кадры полезных граждан, заставило поэта забить тревогу при виде того, как молодежь потянулась к учителям нового типа. В образе Сократа он и объединил черты представителей разных учений своего времени, особенно софистов.
Вопреки тому, что мы знаем о Сократе как философе, который первый сосредоточил внимание философов на вопросах нравственности, «свел философию с неба на землю» (Цицерон, «Тускуланы», V, 4, 10), Аристофан делает его естествоиспытателем и натурфилософом. Так, когда Сократ, вися в корзине, заявляет в комедии: «Я воздухошествую и взираю вокруг на солнце» (225), это заставляет вспомнить учение Анаксагора о солнце. Стрепсиад, почитающий солнце за божество, понимает эти слова по-своему и задает вопрос: «Так зачем же ты презираешь богов с корзинки, а не с земли ?» Сократ на это отвечает: «Я не мог бы правильно понять небесных вещей, если бы не подвесил свой ум и не смешал тонкую мысль с подобным ей воздухом. А если бы я наблюдал верхнее снизу, находясь на земле, я никогда бы не постиг этого, так как земля насильно влечет к себе влагу мысли» (226—233). Это объяснение — карикатура на учение Диогена из Аполлонии, а не Сократа. Точно так же Сократу приписано карикатурное объяснение жужжания комара, которое происходит будто бы от того, что ветер свистит через него, как через дудку (160— 164), объяснение грома столкновением туч (383), представление о небе, как о печи, в которой, подобно углям, находятся люди (94—97), и т. д. Такой же комический характер носит утверждение, что богов нет и что вместо Зевса царит Вихрь — «Дин» (247 сл., 366 сл., 379 сл.). В последнем случае пародируется учение софиста Антифонта. Так же комически представляет Аристофан сократовский принцип «познай самого себя»: Стрепсиад с комической наставительностью говорит Фидиппиду, убеждая его поучиться у Сократа: «Ты познаешь самого себя, что ты невежествен и туп» (842).
Аристофан приписал Сократу и типичные учения софистов, Фидиппид, например, поучившись у Сократа, доказывает отцу, что он имеет право его бить, так как это наблюдается в природе — у животных, а закон придуман людьми и, следовательно, легко может быть отменен. «А чем, — продолжает он, — животные отличаются от людей? Разве только тем, что не пишут псефисм» (декретов) (1419— 1429). В этих словах нельзя не видеть пародию на теорию естественного права. Знаменитое положение Протагора, что «человек есть мера всех вещей», высмеивается в рассказе Ученика о том, как Сократ

292

измерял прыжок блохи блошиными футами (144—153):, в человеческом обиходе расстояния измеряются человеческими футами (фут — размер стопы); значит, когда дело идет о блохе, нужны блошиные меры. Учение об относительности понятий в наставлениях Несправедливого слова получает извращенный смысл: «Ничего не считай позорным» (1078).
Сократа Аристофан представил также и учителем риторики. Положению Протагора, что «о всякой вещи могут быть высказаны два противоположных суждения», Аристофан придал смысл простого мошенничества — «побеждать на словах справедливо и несправедливо» (99), а всю науку Сократа представил, как «науку не платить долгов» (112—115). В комедии выведены аллегорические фигуры — Справедливое слово и Несправедливое, которые, как Добродетель и Порок в моралистической сказке софиста Продика, стараются увлечь молодого человека на свою сторону; но Геракл избрал путь Добродетели, а Фидиппид предпочел Несправедливое слово (889—1104). Стрепсиад с наивной прямотой просит дать ему «слово, ничего не отдающее» (98 сл., 245).
Грамматические исследования Протагора и Продика пародируются в комической сцене, где Сократ с педантичной строгостью бранит Стрепсиада за то, что он одним и тем же словом «алектрион» называет и петуха и курицу (658—692, ср. 847 сл. имеются в виду слова общего рода1). С комической важностью Сократ заявляет, что надо говорить «квашник», а не «квашня». Разбор языка произведений Эсхила и Эврипида в «Лягушках» во многих отношениях является образцом такого же шаржа.
Вопросам воспитания Аристофан уделял много внимания в ранней, не дошедшей до нас комедии «Пирующие». В ней и в «Облаках» делается интересное сопоставление старой и новой систем воспитания. Справедливое сл э в «Облаках» прославляет старый порядок, когда от мальчиков требовались больше всего дисциплинированность и скромность. Они ходили в школу в чинном порядке, не кутаясь даже при холодной погоде, пели серьезные песни со строгими музыкальными ладами, не позволяли себе грубых шуток, в школе вели себя благопристойно, в пище соблюдали умеренность и простоту. Они не гуляли на площади, не проводили время в банях, вспыхивали гневом при всякой насмешке, уступали место старшим, не водили знакомства с танцовщицами и т. д. Так воспитывалось поколение марафонских бойцов, и только такое воспитание может обеспечить государству крепких и честных граждан, которых будут ожидать награды (961 — 1023). Таков идеал Аристофана.
Несправедливое слово, наоборот, называет эти взгляды устаревшими и со своей стороны выставляет привлекательные с виду, но вредные и безнравственные, по мнению Аристофана, черты модного софистического воспитания, — философии грубого эгоизма: жить в свое удовольствие, пользоваться всеми наслаждениями, не сдерживая своих страстей и ни в чем не ограничивая себя, не соблюдая ни скром-

1 Ср. в русском языке: гусь, лебедь, собака, лошадь и т. п.

293

ности, ни справедливости. Сократ выведен как живое олицетворение такой системы, которая в конце концов разоблачается.
В миросозерцании античного человека важное место занимали вопросы религии, и Аристофан, стоя на точке зрения простых людей, не мог обойти того религиозного вольнодумства, которое в его время стало широко распространяться, как можно было видеть уже по произведениям Эврипида. Некоторые общественные круги старались в политических целях использовать религиозные чувства масс. Так начались преследования Анаксагора (его обвинителем был Клеон), Протагора, Диагора, а позднее Сократа. В «Облаках» Аристофан представил, будто Сократ вводит новых, фантастических богов — Вихрь, Облака, Воздух, Эфир и т. п. Безбожником изображает он и Эврипида в «Женщинах на празднике Фесмофорий»: одна женщина, торгующая веночками для участников жертвоприношений, заявляет, что Эврипид лишил ее более половины заработка, убедив людей, будто богов нет (448—455).
Однако, так жестоко нападая на «безбожников», Аристофан сам не остался вне их влияния и нередко отступал от традиционной веры. Строгое почтение он соблюдает только по отношению к Афине, Аполлону и Артемиде, а сам Зевс не избежал насмешек в его комедиях («Облака», 904 сл.; «Птицы», 554—560; «Богатство», 130 сл.). В «Птицах» Писфетер для защиты государства птиц готов вступить в решительную войну с богами; он предупреждает, что богам нельзя будет приходить на землю, как прежде, для любовных приключений, и требует, чтобы впредь люди приносили жертвы сначала птицам, а после богам (551—569); он грозит даже спалить огнем чертоги Зевса и Амфиона (1246—1248). Боги оказываются бессильными бороться против него и отправляют к нему посольство для переговоров (1565— 1693). В «Мире» раб высказывает совсем богохульную мысль: «За богов я не дал бы и трех оболов, если они сводничают так же, как мы, смертные» (848 сл., ср. «Богатство», 125). Комическая сценка представлена в «Богатстве». После прихода на землю бога богатства и его прозрения все люди готовы чтить только его одного, и жрец Зевса, остающийся после этого без дела, переходит на службу новому богу: Зевс силен только деньгами (130 сл.). Раб Карион, рассказывая о чудесном исцелении Плутоса, бога богатства, в храме Асклепия, описывает обманы и мошенничества жрецов (665—725). Настоящим шутом представлен в «Лягушках» Дионис.
Все это говорит о том, что Аристофан, хотя и высмеивал новые учения, сам, как подлинный сын своего времени, разделял многие из них и в оценке мелких свободных тружеников сходился со своим противником Эврипидом.

Подготовлено по изданию:

Радциг С. И.
Р 15 История древнегреческой литературы: Учебник. — 5-е изд. — М.: Высш. школа, 1982, 487 с.
© Издательство «Высшая школа», 1977.
© Издательство «Высшая школа», 1982.